Buch lesen: «Шоколадная медаль»

Schriftart:

ISBN 978-5-4483-5930-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие автора

Когда писал этот текст, я пытался оживить человека. Какая-то детская фантазия, что если сочинишь другую судьбу тому, кто погиб, то он оживет, и ты с ним еще встретишься и доспоришь о том, о чем не успел доспорить, и договоришь то, что не договорил.

– Что вы знаете об операции в провинции Г., где была захвачена крупная партия наркотиков? Что вы знаете о взаимоотношениях старшего лейтенанта С. и начальником штаба дивизии? Что вы знаете о взаимоотношениях старшего лейтенанта С. и начальника политотдела дивизии? О чем он вам писал из Афганистана?.. – задавал вопросы следователь военной прокуратуры Каунасского гарнизона; согласно опросного листа, их было два десятка.

– Ничего не знаю… Не знаю, не в курсе… Всякую ерунду писал, – честно отвечал я. Следователь хмурил брови, в глазах читалось жгучее любопытство и глубочайшее недоверие к моим словам.

Эта беседа и разбудила воображение. В то время офицеры роты сбросились и купили пишущую машинку. Запомнилось, что первую страницу текста я выстукивал на машинке двумя пальцами почти час. Представления о том, как пишутся литературные произведения, у меня были смутные. Надо писать правду? Придумывать сюжет? Я не знал. И спасительного интернета, который ответит на все вопросы, тогда не было. Получилось то, что получилось. Практически каждый день был забит занятиями по вождению, стрельбе, парашютными прыжками, наведением дисциплины в роте-батальоне, а вечером я добирался до машинки и выстукивал строчку за строчкой. За год с лишним накопилось под две сотни страниц. Закончил зимой 1992 года. Весной того же года предложил рукопись (машинопись было бы правильнее) в минское издательство «Эридан». Литературный эксперт предложил сделать книгу в два раза больше по объему, мол, так выгоднее для печати. Делать этого не хотелось, и текст в бумажной форме пролежал еще с десяток лет. Потом пару глав были напечатаны в газете «Брестский курьер», после чего, наконец, руки дошли до оцифровки.

В 2004 текст появился на сайте Artofwar.ru., созданном с неоценимой помощью Максима Мошкова, «хозяина» Lib.ru. Там опытные читатели, матёрые волки войны, быстро раскусили, где вымысел, а где домысел. В «реале» некоторые сделали замечания. Сергей из Приднестровья подверг сомнению курс чеков внешпосылторга к афганям на 85-й год, а Валера из Питера и Коля из Москвы нашли, что в некоторых вымышленных сценах больше выдумки, чем могло быть на самом деле. Было и такое суждение: «Представляет не столько литературную, сколько этнографическую ценность».

Содержание «Шоколадной медали» все это время не менялось, была лишь литературная правка. Пару раз брался выправить повествование, но поймал себя на том, что пытаюсь убрать некоторые сюжетные линии и отдельных героев, а многие подробности того времени просто забыл. Мне кажется, текст от современной правки только проиграл бы. «Шоколадная медаль» стала для меня напоминанием о том, каким я был, когда тридцатилетним майором двумя пальцами выстукивал строчку за строчкой. Как бы срез моих мозгов из далекого 1992 года.

Итак, взыскательному читателю сразу сообщаю: вся история выдумана, любые совпадения случайны. Выдумано все! Все! Имена и события – все выдумано! Фотографии – другое дело, все они сделаны мной в Афганистане, где я прослужил с 1 сентября 1984-го по 9 октября 1986-го. Но они не связаны с текстом и приведены в книге лишь для передачи аромата эпохи. Откуда взялись в тексте некоторые сюжетные линии, честно скажу: не помню, забыл, выдумал…

Но некоторые строки выдуманной истории со временем находят продолжение. Так, когда мне в руки попал текст книги «Кабульский книжник» норвежской писательницы Осне Саерстад, когда дошел до страницы с описанием проблем с афганской госбезопасностью хозяина магазина, я испытал чувство вины. Та книга написана в начале нулевых годов, в англоязычной «Википедии» достаточно хорошо описан скандал, связанный с этой книгой и опровержением хозяина магазина.

А десять лет назад, когда Брест посетил атташе по культуре американского Посольства в Минске Джеймс Лэнд, я предложил ему забрать эту книгу, который вымышленный персонаж «Шоколадной медали» взял когда-то в американском посольстве в Кабуле и не вернул. Мол, пользуясь наличием в стране ограниченного контингента американских войск, можно найти нерадиворого читателя и наказать. Атташе отказался…

Что касается рисунков, которые есть в книге, они тоже мои. Несколько месяцев назад брестский художник-график Александр Григорьев подарил мне огрызок своего карандаша. С его помощью я и попытался проиллюстрировать некоторые страницы повествования. Потому как зачем нужны книги без картинок и разговоров?

2016

«Город Кабул – это солнце и пыль…»
Р. Киплинг «Брод через реку Кабул»
«Когда литераторы рассуждают о военных делах, это в большинстве случаев „разговор о солдатах на бумаге“; когда военные рассуждают о литературных произведениях, это в большинстве случаев – повторение чужих мнений, услышанных в пути».
Чжан Чао «Тени забытых снов»

Глава 1

Визг тормозов, вопль ишака и яростный мат водителя вмиг отрезвили Олегова, в то время как внезапный удар головой о ветровое стекло из-за резкого торможения «Урала» всего лишь разбудил.

Он очнулся весь потный, тряхнул головой, сгоняя сонную одурь, и огляделся. Водителя в кабине уже не было, утренний ветерок, залетев через распахнутую дверцу, приятно освежил усталую кожу лица. Расстояние до впереди идущего «Урала» с каждой секундой увеличивалось, наконец, он исчез, свернув за нависавшую над дорогой скалу. Колонна растянулась, от Хинджана до Пули-Хумри дорога плавно шла под уклон, машины мчались, невзирая на запреты и инструктажи, в два раза быстрее положенных сорока километров в час.

Вылезая из кабины, Олегов зацепился рукавом за дверную ручку, потерял равновесие и упал на землю, больно ударившись коленом о камень. Он чертыхнулся, проклиная водителя за неудачное место для остановки, поднялся, отряхиваясь от пыли, и замер… В желудке неприятно похолодело, от обиды на судьбу на глазах чуть не выступили слезы – мозг мгновенно просчитал последствия увиденного.

Ручеек крови прокладывал себе путь по пыльному асфальту, неторопливо наполняя трещины и ложбинки, кратчайшим путем ведущие на обочину дороги от середины, где, уткнувшись толстым волосатым брюхом в ребристое колесо «Урала», лежал, еще подрагивая, ишак, а рядом с ним, нелепо подогнув руку под себя, мальчишка лет десяти.

Водитель машины оглянулся по сторонам, внимательно всмотрелся в гребень нависавших над дорогой скал, перешагнул через лежавший рядом лопнувший мешок с мукой, и, стараясь не запачкаться в крови, приложил ухо к груди мальчишки. Послушав, он поднялся, зло сплюнул и повернулся к Олегову.

– Вот сука! За полгода до дембеля! Ну-ка, старлей, помогай, а то вместе на зоне топать будем!

Моментально сообразив, что от него требуется, Олегов бросился вперед, чувствуя при этом облегчение.

– Ты – бачу, а я – ишака, – деловито скомандовал водитель. – Да не трясись, ему уже ничего не нужно!

Бережно подхватив под руки, Олегов поволок теплое тело на обочину. Голова мальчика запрокинулась и болталась, черные глаза с налитыми кровью белками угрожающе, как казалось Олегову, поглядывали на него. Он положил тело в небольшую ложбинку между камнями, осторожно, как будто стараясь не ушибить, положил на голову мальчишке, прямо на лицо, плоский камень, чтобы голова не была видна с дороги. Бегом вернувшись к машине, помог водителю столкнуть тушу ишака под откос. Лопнувшее брюхо оставляло на асфальте желто-красный след…

– Поехали!

Олегов торопливо вскочил на подножку и, еще не успев толком сесть на свое место, захлопнул дверку. Водитель же, глянув на дорогу – никто их пока не догонял, боевая машина замыкания отстала еще больше, – неторопливо направился к машине, но, пнув ногой лежавший на дороге мешок с мукой, заметил торчащий из него сверток, поднял его, и только после этого залез в кабину.

Измельчав, горы плавно перешли в холмы, изрезанные оврагами, а те – в пустыню, до приграничного Хайратона оставалось несколько часов пути.

«Урал» взревел и тронулся с места, быстро набирая скорость.

Поглядывая на дорогу и придерживая руль левой рукой, солдат развернул сверток. На жирной пергаментной бумаге блеснул никелем маленький изящный пистолетик.

– Дамский? – взвесив на ладони, как бы оценивая, пистолет, спросил солдат.

– Испанский «Стар». Зачем тебе? – буркнул Олегов. Он чувствовал себя гадко, разговаривать не хотелось. Солдат ухмыльнулся:

– Возьмите себе, бакшиш.

Увидев, что Олегов заколебался, он добавил:

– Не бойтесь, не заложу. Мы ведь теперь повязаны.

– Да, повязаны… – Олегов горестно вздохнул и задумался, вспоминая вчерашние события…

Глава 2

…Тишину расколол грохот крупнокалиберного пулемета. Олегов невольно пригнулся. Стреляли рядом, за бугром, где размещалась застава артиллеристов. Олегову стало интересно, в кого стреляют. Пройдя мимо равнодушно глядевшего солдата у шлагбаума, он подошел к огневой позиции – сложенному из камней брустверу, затянутому сверху маскировочной сетью.

Пулемет снова сотряс воздух. Стреляли не прицельно, трассы веером шли над долиной в ущелье, оставляя слабый дымчатый след.

– Если не секрет, по кому палите? – дружелюбно улыбаясь, спросил Олегов.

По пояс голый мужчина обернулся, внимательно оглядел Олегова и молча продолжил поправлять ленту с патронами. Второй стрелявший, тоже в одних брюках и кроссовках на босую ногу, словоохотливо ответил:

– А пусть не ездят после восемнадцати часов. Видишь, «Тойота» внизу пылит? Если не свернет, размолотим вдребезги.

На плече у парня Олегов заметил татуировку: девичье лицо и кольцом вокруг него надпись на английском языке «Make love, not war».

Усатый поправил ленту, вытер грязные от пороховой гари и ружейного масла руки несвежим полотенцем, услужливо поданным ему татуированным, затем повернулся к Олегову, нахмурился и холодно спросил:

– А ты кто, если не секрет?

– Я из колонны, – ответил Олегов, беспечно махнув рукой в ту сторону, где на окруженной кустарником площадке стояли «Уралы» автоколонны N 142, с которой он и ехал по маршруту Кабул – Хайратон.

Усатый пристально посмотрел в глаза Олегову, недоверчиво покачал головой и, сначала медленно, нараспев, а под конец все более жестко, произнес:

– Нет. Ты не из колонны. Ты из Пакистана, шпион. Ты пришел по этому ущелью. Но тебе не повезло, ты вышел на нас. Руки вверх! Выше!

В руках у усатого оказался автомат. Олегова от неожиданного поворота событий прошиб пот. Растерявшись, он не нашел, что ответить.

– Кругом! Иди вперед, в блиндаж!

– Мужики, да вы что…

– Заткнись! Сколько рупий тебе платят за каждую взорванную школу? Шире шаг, сейчас мы тебя допросим.

Пригнув голову, совершенно удрученный, Олегов шагнул в сумрачную духоту блиндажа, сложенного, как и все инженерные сооружения на заставе, из плоских камней, и услышал, как усатый за его спиной кому-то крикнул:

– Эй, любезнейший! Позвони коменданту зоны, скажи, что я велел ему разобраться с «Тойотой» и дуть сюда!

Олегов осмотрелся по сторонам: две койки, застеленные пыльными одеялами, шкаф у стены, сделанный из ящиков от снарядов, грязный стол, заставленный стаканами и недоеденными консервами.

Усатый широким жестом взмахнул рукой, со стола взлетела туча мух, наполнив жужжанием пропыленный воздух помещения.

– Садись, мы сейчас выясним твою личность…

С этими словами усатый достал полиэтиленовый пакет с не очень прозрачной жидкостью, перехваченный в горловине нитками, осторожно проколол его вилкой и бережно наполнил стакан.

– Пей! Пакистанские наймиты этого не пьют, только наши.

Кишмишовка шибанула в нос, во рту стало гадко. Олегов невольно разжал челюсть, стараясь не дотрагиваться одеревеневшим языком до покрывшихся противным налетом зубов.

– Ну-ка, закуси толстолобиком, свежая баночка, – засуетился тот, что с татуировкой. – Ты, видать, из Кабула, почем там сейчас бутылка?

Олегов отдышался, зажевал противный привкус во рту сочным куском рыбы, вытер проступившие слезы и ответил:

– Четыреста двадцать афганей, курс к чекам – один к девятнадцати.

– Баснословно дешево, – завистливо вздохнул татуированный, – слушай, а не забросишь ли нам следующей колонной ящичек-другой? Тридцать пять чеков за бутылку даю, в Пули-Хумри пятьдесят после получки могут дать, но ведь туда везти… Кстати, давай знакомиться. Я Костя, старшина батареи.

Олегов почувствовал, как замешанный черт знает на чем самогон из кишмиша вступил в реакцию с организмом, изменил его химический состав и тем самым окрасил в другой цвет восприятие окружающего. От желудка во все точки тела хлынула теплая волна. Нелепый арест оказался шуткой.

– Миша. Заместитель командира роты.

– Ну-ка, не отвлекаться, между первой и второй разрыв должен быть минимальный, – отрывисто бросил усатый и, с недовольством глянув на замешкавшегося со стаканом у рта Олегова, добавил: – У нас одного за задержку тары топором зарубили.

Олегов вздрогнул, услышав про «тару». Это присловье было ему знакомо, напоминало Союз, и не просто Союз, а вполне конкретных друзей. Он почувствовал себя уютней.

– Ты, случаем, Колю Рашпиля не знал?

Усатый снисходительно улыбнулся, пожал плечами: нет, не знал.

Потом пили еще и еще, усатый со старшиной рассказывали, как вольготно служить на этой придорожной заставе, на высоте почти три тысячи метров. Подошедший комендант заставы, розовощекий старший лейтенант, рассказывал, что у дуканщиков Хинджана можно купить все, причем не на много дороже, чем в городе, но Олегову казалось, что они с завистью слушают его рассказы об изобилии дуканов Зеленки, Шестой улицы, Мейванда и Спендзара. Комендант принес в полевой сумке еще пакеты с кишмишовкой, появился противень с жареной картошкой, потом организовали баню. Усатый с задором кричал «Пошали!», когда в бане, также сложенной из камней, с жаровней из бронелиста, старшина сек его эвкалиптовым веником, а комендант плескал воду в гильзы от снарядов, вмурованные в печь, и они выстреливали густыми клубами пара, обжигали людей, и те спасались от них в крошечном бассейне с ледяной водой, а дневальный прямо в бассейн подавал поднос с горячим жасминовым чаем. Комендант хвастливо рассказывал, как на его БТР все время охотятся духи, обстреливают из гранатомета, но всегда промахиваются, а потом началась стрельба, и они, стоя в одних трусах, видели, как с вершины горы на другой стороне ущелья одна за другой навесной траекторией взлетают шесть ракет. Усатый сказал, что будет перелет, и через минуту горящий фосфор осветил откос у дороги, площадку с машинами невдалеке, зенитные установки боевого охранения колонны, размещенные в кузовах «Уралов». Ответили огнем, стало больно ушам, комендант кричал что-то в трубку полевого телефона у шлагбаума, потом отправил посыльного в колонну, чтобы прекратили огонь: мешают артиллерии и танкам корректировать стрельбу. Вершина горы вспыхнула от разрывов, а потом оттуда снова полетела серия реактивных снарядов, и они удивлялись живучести духов… Опять била артиллерия, но не все еще было выпито, и старшина все выспрашивал, что за груз везет колонна, есть ли стройматериалы и где стоит машина с продуктами. Мутило и хотелось спать, но стоило закрыть глаза, как начинало подташнивать. Олегов плюхнулся на чью-то кровать. На полке, сделанной из крышки от ящика для боеприпасов, лежала книга. Олегов сдул с нее густую пыль, и, чтоб не тошнило, попытался сосредоточиться на содержании. Это был Есенин. Полистав, он вырвал лист, стал читать. Это оказался стих, который, положив на «блатные аккорды», весело распевал Колька Рашпиль, топтавший эти дороги три года назад, и школьный учитель Витька Мороз, которому отец, начальник разведки парашютно-десантного полка, пригрозил, что выгонит из дома, если тот пойдет в десантное училище. Особенно хорошо у них получался припев: «Ковыряй, ковыряй, мой милый, суй туда пальчик весь, только вот с этой силой в душу мою не лезь…»

Глава 3

Измельчав, горы плавно перешли в холмы, изрезанные оврагами, а те – в пустыню, до приграничного Хайратона оставалось несколько часов пути. После «своротки» на Мазари-Шариф, где колонну притормозила комендантская служба, Олегов пересел в машину связи. Ее хозяин, лейтенант Шалыгин, вообще предлагал на обратном пути пересесть к нему, на что Олегов с радостью согласился. Машина связи представляла собой гибрид из «Урала» и стоящего у него в кузове фургона с радиостанцией, снятого с «Газ-66».

…Олегов стоял в спальном отделении фургона, откинув верхнюю крышку. Нетерпение и возбуждение от приближения к границе СССР, вечно свежее синее небо, прохладный ветер в лицо, – все это сливалось в единый сплав чувств и ощущений.

В голове колонны выстрелили сначала короткой, затем длинной очередью. Ударила автоматная очередь и из кабины машины связи, где сидел Шалыгин. На промчавшемся мимо телеграфном столбе с треском разлетелся один из немногих уцелевших фарфоровых изоляторов. Только сейчас Олегов обратил внимание на то, что придорожные столбы, знаки и указатели изрешечены пулями. Стреляли уже и впереди, и сзади. Придерживаясь, чтобы не упасть, он пригнулся в сумрак радийной будки, достал автомат с примкнутым магазином и с азартом включился в это сумасшествие. Бетонные столбы не трогал, опасаясь рикошета, выбирал какой-нибудь приметный куст на склоне бархана и короткими очередями расстреливал его, стараясь, чтобы фонтанчики попаданий ложились кучнее, пытаясь прикинуть, какое же нужно брать упреждение на движение машины. «Занятие» по огневой подготовке закончилось также внезапно, как и началось – по сигналу головной машины, в которой ехал начальник колонны, капитан Зубов, прозванный за солидный для капитана возраст, комплекцию и грозное выражение лица «полковник».

Впрочем, это звание у него оспаривал его же старшина, прапорщик Габурин, много лет назад сыгравший в забытом всеми фильме эпизодическую роль гусарского полковника. Времени с тех пор утекло много, однако разворотом плеч и дореволюционной офицерской осанкой он по-прежнему обращал на себя внимание. Габурин служил в Афганистане по «второму кругу». После первого, вернувшись домой, он счел нужным открыть беглый ружейный огонь из двустволки по жене. Ей удалось убежать. Они тихо развелись, и его быстро перевели в другой гарнизон, где он довольно быстро пропил все деньги. От наказаний бывшего «гусарского полковника» уберегали комбат и командир полка, помнившие его по первому кругу, как совершенно непьющего атлета, умевшего и любившего воевать. Сейчас Габурин, из соображений субординации, предпочитал кличку Урядник. Второй круг он начал круто: борьбой с ротной солдатской мафией. Колонна часто ходила в Термез, практически все водители промышляли контрабандой: в Союз – товары, из Союза – водку. Прибыли хватало и на подкуп офицеров. Габурина отдали под суд чести прапорщиков за то, что одного солдата он бросил в арык, а другому сломал ключицу, но общественное мнение офицеров встало на его защиту, мол, если б все были такие принципиальные… Прапорщик получил строгое предупреждение за неуставные взаимоотношения, после чего затих, ушел в хозяйственные старшинские хлопоты и завел себе собаку.

Собака эта, рыжая дворняжка, тоже ехала в колонне, тявкая под брезентом в кузове одной из машин, где у нее был свой матрац. Она нетерпеливо скулила, утомившись за дорогу, ожидая, когда, наконец, можно будет спрыгнуть на твердую землю.

Не терпелось и Олегову. Пока «Уралы» пылили, покучнее выстраиваясь на широкой песчаной площадке, машина связи остановилась чуть в стороне: Шалыгину тоже не терпелось.

…Утопая по щиколотку в песке, Шалыгин с Олеговым брели на вершину бархана. Песчаная площадка, называемая здесь полевым парком, была окружена природными и рукотворными дюнами. Дворняга Габурина быстро догнала людей и, задорно тявкая, начала носиться кругами, потом погналась за ящерицей, выбежала на бархан и замерла с высунутым языком. Тяжело дыша, вслед за ней поднялись и Олегов с Шалыгиным и молча, жадными глазами, стали разглядывать Советский Союз: опоясанные колючей проволокой склады, река с заросшими берегами, опять склады, всюду песок, здание таможни у моста и далекие очертания труб и крыш Термеза…

– Жаль, что нас туда не пустят, – безнадежно-мечтательно вздохнул Шалыгин.

– Да, тебя только пусти, – отозвался Олегов.

Шалыгин достал из кармана складные итальянские очки «Феррари», одел их и нарочито официальным тоном сказал:

– Уважаемый, а не сходить ли нам куда-нибудь, не испить ли чего прохладительного? Погрузка начнется только завтра…

– Отчего бы и нет?! – в тон ему отозвался Олегов.

Они спустились с бархана, заперли свои автоматы в радийной будке и налегке, лениво болтая на ходу о всякой всячине, побрели по пыльной дороге, ведущей к берегу Амударьи, на котором далеко в обе стороны раскинулись склады снабжения 40-й армии.