Куклы Платона

© Валентин Яковлевич Иванов, 2023

ISBN 978-5-0059-7639-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Кошмар

Пусто было в груди и тоскливо. Тоска глодала изнутри уже третий месяц. Впереди всё яснее маячил признак неумолимо надвигающейся катастрофы, после которой никакой жизни уже не будет, а будет только пустота и эта выворачивающая душу тоска.

Всё начиналось как-то незаметно, как будто кошка подкрадывалась на мягких лапах. Пропал интерес к учёбе. Остался интерес к танцулькам в университетской общаге №6, которые называли «скачками». Там ребята очень талантливо копировали Битлов. Особенно брала за душу тянущая мелодия Girl, а неистовый ритм Twist and Shout напрочь отключал мозги, оставляя только рефлексы. Я не мог выбрать между Катей и Эльвирой с ФЕНа (Факультет естественных наук). Обе хороши, в своём роде. Впрочем, зачем выбирать? Оставим эту проблему им самим, а мне и так хорошо. Ходил поочерёдно на пляж то с одной, то с другой. Так незаметно напропускал около трети лекций по самому сложному курсу статфизики и четверть лекций по квантам. Совсем запустил спецкурсы по СВЧ электродинамике и физике полупроводников.

На текущий момент помнил только, что через четверть часа начинается третья пара. Первые две уже пропустил и, подходя с пляжа к университету, совершенно не помнил расписания. Куда бежать, в какую аудиторию? Сначала нужно заскочить на третий этаж. В правом крыле на стене висит расписание. Аккуратно я ходил только на военку и обществоведение. С военкой нужно ладить, после двух-трёх пропусков без медицинской справки тут же окажешься в армии. Обществоведение – такая мутная дисциплина, что нормальный человек добровольно на эти лекции не пойдёт. Там всё про бесчисленные съезды с номерами, которые не запомнишь, и партконференции, похожие одна на другую. На все остальные лекции посещение было добровольным, никто не вёл учёт посещаемости. Что же касается спецсеминаров, нужно было походить на первые два-три и посмотреть, насколько свиреп и дотошен семинарист. После этого на добрую половину семинаров тоже можно было забить. Но это была только отсрочка. Грехи, накапливаемые в течение семестра, давали о себе знать на экзаменах и дифзачётах. Вот почему за неделю-другую до экзаменов студенческие общаги напоминали сумасшедший дом для тихих помешанных. Бессонные ночи и литры кофе.

После очередного экзамена – полная расслабуха дешёвым вином на двое суток. Потом подготовка к следующему экзамену по уже описанному алгоритму. Конечно, были и правильные студенты, которые лекций не пропускают и зачёты сдают вовремя. Но их всегда было мало. Катастрофически мало. Это было похоже на отклонение, хотя и не опасное для общества. Наша группа была особой. В неё распределили только фымфшатников (специализированная физматшкола при университете) и золотомедалистов. Я поступил после мореходки, имея красный диплом с отличием, поэтому тоже попал в эту группу.

Фымышатники к моменту поступления в университет имели твёрдые понятия о дифференциальном и интегральном исчисления, а также о Фурье-анализе. Они чувствовали себя полубогами, первый курс филонили, на лекции не ходили, считая, что и так всё знают. К второму курсу по уровню знаний они практически сравнивались с остальными. Тех же, кто по инерции продолжал филонить, вышибали из университета на третьем курсе. Так, Тыжеброва, бывшего первым «секачом» на курсе по квантовой механике, вышибли перед экзаменами в конце третьего курса. Выяснилось, что он так и не сдал зачёта по французскому языку за первый курс, хотя деканат исправно предупреждал его о последствиях разгильдяйства каждый семестр.

Непонятность моей ситуации заключалась в том, что я страстно стремился поступить в университет на физфак, чтобы потом работать над теорией элементарных частиц в Институте Ядерной Физики. Первым на курсе никогда не был, но учился старательно, лекций не пропускал, экзамены и зачёты сдавал вовремя. За всё время учёбы не завалил ни одного экзамена, кроме единственного, но то был особых случай. Не для меня одного, а для всех. На пятом курсе мы уже готовили дипломные проекты в институтах Академгородка. Никаких лекций уже не было, только небольшое количество спецсеминаров по выбранному студентом профилю. Как снег на голову, за три месяца до защиты нам ввели новый курс, который назывался линейным программированием. К написанию программ для компьютерам эта чисто математизированная наука никакого отношения не имела, и на английском языке она звучала, как «линейное планирование». Наши мудрецы из деканата решили, что эта наука нам здорово поможет в подготовке планируемых экспериментов большого объёма, чтобы мы сдуру не проводили эксперименты, подобно Галилео Галилею, который бросал разные, случайные предметы с наклонной башни в городе Пизе.

Лектор был типичным математиком: худосочный, волосы торчат в разные стороны, глаза ненормального, глядящие куда-то в бесконечность, и огромные очки. Курс свой знал на «ять» и читал совсем неплохо, но… Как говорится, не в коней корм. Мы-то считали себя уже выпускниками, которым море по колено. Ну, какая сволочь решится завалить выпускника накануне защиты! Трояк-то просто обязан поставить. Потому на лекции этого чудика ходили только другие чудики, желающие получить диплом с отличием. Я к таким не принадлежал, и не очень сожалел об этом. На экзамене из нашей, самой сильной на курсе гуппы положительные оценки получили только три человека. В остальных группах были случаи, когда ненормальный лектор завалил всех до одного. Курс взвыл: «Утопить собаку в самом грязном студенческом сортире!». Через сутки страсти немного улеглись, и все неистово бросились зубрить. Наука была, не сказать, чтобы какая сложная. Что-то мы успели вызубрить. Понимания её сути, по-существу, не было, поскольку у всех было яростное внутреннее отторжение теорем, излагавшихся этим математическим поганцем. Я-то сдал, и даже на четыре, но и в этом заходе злодей завали около половины студентов. Это уже напоминало процедуру опущения, принятую у уголовников, когда бедолагу окунают головой в унитаз. Такое унижение перенесли не все.

Когда этот кошмар с линейным программированием закончился, нас ждал очередной удар. Нечто, не имеющее аналогов за всю историю университета. Нам перед самой защитой назначили ещё один экзамен. Назвали его финальным, чтобы предотвратить возможные самоубийства в студенческой среде. Сказали, что это экзамен по физике в целом. То есть будут проверяться знания по всем разделам: классическая механика, квантовая, теория относительности, гидродинамика, термодинамика, статфизика… Ну, в общем, всё. Ропот подавили объявлением: «Пугаться не надо. Те, кто учил и сдавал последовательно все разделы физики, и так всё знают. Для них экзамен – чистая формальность. Зато для тех, у кого остались „хвосты“, у тех, кто из-за этих хвостов мог быть не допущен к защите диплома, есть великолепная возможность разом обнулить все накопленные грехи».

Вот тогда-то и всколыхнулась по новой у меня пустота и тоска в груди. Я понимал, что многомесячнык загулы и ласки красавиц начисто выветрили из моей памяти фундаментальные основы физики, и мне приходит реальный пипец. Я лениво и как-то обречённо написал мелким почерком базовые «шпоры», но сознанием понимал, что это ничему не поможет, поскольку помимо теории, придётся решать задачки. Тут никакие шпоры не помогут. Если нет твёрдых знаний, этого не скроешь.

На экзамен пришёл бледным. В большую физическую аудиторию впускали сразу всех. На экзамен пришли шесть профессоров и немерянное число ассистентов. Дрожащей рукой вытянул билет. Так и есть: первый вопрос – особенность применения теоремы Лиувилля для нестационарных ансамблей в физике плазмы. Второй – адиабатические инварианты в релятивистских многокомпонентных потоках частиц. Третьим пунктом была задачка о вычислении сечений столкновения в приближении Хартри-Фока. Я понял: вон он пипец во всей своей красоте и неотвратимости.

За час унылого сидения я что-то невнятное накропал: частью по памяти, частью из шпор. Толку от этого было никакого, поскольку я даже идеи никакой не смог породить, как подступиться к этой задаче. Сказывались фундаментальные пропуски спецсеминаров. Сдававших экзамены становилось всё меньше. Вот ко мне пошёл молодой и симпатичный ассистент. По виду, физик-теоретик из ИЯФа. Он протянул руку к моему билету:

– Ну, что у Вас там? Готовы? Пора, голубчик.

Я ощутил, что проваливаюсь в какой-то ватный туман…

Проснулся в холодному поту. Что за дурацкий, кошмарный сон, в котором я проваливаю экзамен? Но главное, что это за дурацкий экзамен на пятом курсе «по общей физике»? Просто чушь собачья. Оксюморон!

Во-первых, я доктор физико-математических наук, профессор. Сам неоднократно принимал экзамены у студентов. В университете учился нормально. Кандидитскую защитил через два года после выпуска. Одним из первых на курсе, а, может, и самым первым. Из всего сна реальный эпизод только с экзаменом по линейному программированию.

Что всё это означает? Почему мне приснился такой дурацкий сон? А, может, и не дурацкий вовсе? Может, в этом есть какой-то скрытый смысл, намёк, предупреждение?

29 июля, 2020 г.

Куклы Платона

Эти редкие и волшебные минуты… Мы сидели в темноте вокруг костра. Толя Осипенко дожёвывал свой бутерброд, Мишка откинулся на спину в траву, блаженно подрёмывая после сытного обеда, девочки задумчиво глядели на потрескивающие угольки, время от времени выбрасывающие язычки пламени. Тишину нарушил Серёга Белик. Вообще-то, он молчун, вечно погружённый в какие-то свои раздумья, за что его и прозвали Философом. Видимо, раздумья эти переполнили его, и он начал говорить негромким голосом.

– Я вот тут недавно прочитал у Платона, что есть два мира: мир вещей и мир идей. Миром вещей, конечно, никого не удивишь, он тут с нами. В нём мы живём. Любую вещь можно увидеть, потрогать, понюхать, попробовать на вкус.

– И вовсе не любую, – перебила его Нинка Выборнова, – атомы, например, никто не видел и не увидит.

Нинка вечная спорщица. Это все знают, потому и Серёга не особенно отреагировал на её выпад:

– Об атомах потом. Вы хотите послушать о Платоне или нет?

– Говори, говори, – загалдели ребята.

Во-первых, о Платоне никто толком не знал, а, во-вторых, лучше послушать, чем просто сидеть и молчать у костра. В нашем возрасте молчать порою просто невыносимо.

– Хорошо, – сказал Серёга, – только тогда не перебивайте. Платон открыл нам другой мир – мир идей, или идеальных предметов.

– И где же этот мир, как его понюхать? – ехидно встрянула Нинка.

Ребята злобно цыкнули на неё, но Серега был философом. Ничуть не отреагировав на очередную провокацию, он продолжал:

– Вот, скажем, математика, что она изучает? Явно не кирпичи и не огурцы. Арифметика изучает свойства чисел, геометрия – свойства фигур. Но ведь это не вещи. Тогда что это?

– Неужели идеи? – спросил Мишка, проснувшись от галдежа.

– Именно! – поднял вверх палец Серёга. – Треугольник, который изучает геометрия – это идеальный предмет, а тот треугольник, который мы держим в руках на уроках, изучает физика. И я вам задам простой вопрос: сколько основных, или, говоря научным языком, фундаментальных свойств имеет идеальный, то есть математический треугольник?

Ребята молчали. О треугольниках они, конечно, кое-что знали. Эти треугольники с их тремя теоремами о равенстве и подобии школьникам порядком поднадоели, но о фундаментальных свойствах их никто ничего толком сказать не мог. Серёга же, тем временем, продолжал:

– Таких свойств всего четыре, все остальные выражаются через эти фундаментальные свойства.

– Ты не тяни кота за хвост, говори, что за свойства такие? – нетерпеливо проворчал Мишка.

– Первое: у треугольника есть три точки, называемые вершинами. Второе: вершины соединены между собой тремя прямыми линиями, называемыми сторонами. Третье: сумма углов треугольника равна ста восьмидесяти градусам или числу «пи» в радианном измерении, и, наконец, четвёртое свойство: площадь треугольника вычисляется по формуле Герона. Это всё.

Ребята задумчиво молчали. С одной стороны, Серёга не сказал ничего особенно нового, по сравнению с тем, что они изучали в школе, хотя, как выглядит эта самая формула Герона, помнили наизусть только отличники. Новое же заключалось в том, что свойств всего-то четыре. Серёга же, тем временем, продолжал:

– А теперь спрошу, сколько основных свойств у треугольника, который вы держите в руках?

Вопрос этот был посложнее первого. Воцарилось полное молчание, все задумались.

– И сколько же? – спросила Таня, первая красавица в классе, как и положено, гордая и слегка надменная.

– Их бесконечное число, – ответил Серёга.

– Не может такого быть, – встрепенулась вездесущая Нинка.

Удивление было написано на всех лицах. Некоторые, подсчитывая известные им свойства, молча загибали пальца. Было видно, что неиспользованных пальцев оставалось ещё достаточно.

– Тем не менее, это так, – негромко продолжал наш школьный философ. – Начну перечислять лишь наиболее известные. Треугольник может быть сделан из дерева, металла, пластмассы, стекла и других материалов. Уже в зависимости от этого он будет иметь различный размер, цвет, вес, прочность, прозрачность, гибкость, запах, вкус, шероховатость. Из физических параметров он имеет температуру, теплоёмкость, электропроводность, намагниченность, способность вступать в химические реакции, радиационную стойкость…

Пальцы для перечисления у Серёги давно кончились, и он заключил:

– Полное число свойств равно числу возможных действий с треугольником, а, поскольку фантазия у человека неисчерпаема, то и число свойств таже неисчерпаемо. Но главное не это…

– Что же тогда главное? – опять перебила Нинка.

– Главное то, что треугольник в наших руках, да и любой другой материальный предмет несовершенен, в сравнении с треугольником из мира идей. В самом деле, взгляните на этот треугольник, например, из дерева при большом увеличении. Он имеет волокнистую структуру, поэтому его сторону невозможно сделать идеально прямой. Мы знаем, что все тела в природе состоят из атомов, находящихся в вечном и беспорядочном движении, а между атомами – пустота. Значит, сторона такого треугольника не является никакой линией – ни прямой, ни кривой. Нет и точек, которые следовало бы назвать вершинами. Нет ни углов, ни площади. А то, что мы называем вершинами, сторонами, углами и площадью – это всё от нашего несовершенного, подслеповатого зрения. А вот треугольник из мира идей совершенен. Сколько ни увеличивай его в размерах, вершины останутся точками, а стороны идеальными прямыми.

Все молчали, потрясённые услышанным. С такой стороны на треугольники и на все остальные предметы никто ещё в своей жизни не смотрел.

– А как же атомы? – прервала всё та же нетерпеливая Нинка.

– Ты из видела? То-то. Физики говорят, что их нельзя увидеть, в принипе, даже в самый сильный микроскоп, но можно измерить некоторые из их свойств. Вот и получается, что есть объекты, о которых нельзя сказать вполне определённо, они из мира вещей или из мира идей. А ваши сны, мечты, чувства? Какого они сорта?

Это было потрясающе интересно, хотя не всё очень понятно. Серёга сегодня был в ударе, он продолжал:

– В мире людей есть иерархия: есть слесари-сантехники, есть инженеры, есть большие и маленькие начальники, есть самые главные, которых совсем немного, есть единственный, кто на самом верху. То же и в мире идей. Есть идеи частные, например, идея стола, есть общие идеи, например, идея гармонии всего сущего. Есть и главная идея, о назначении которой можно только догадываться. По мнению Платона, высокоорганизованная идея обладает разумом. В чём главное назначение разума? В том, чтобы понять, как всё сущее устроено. Значит, надо изучать.

– Как это, идея, у которой нет ни рук, ни ног, может изучать? – подал робкий голос Толя Осипенко.

– Как изучают люди? – отвечал Серёга. – Когда рождается человеческий детёныш, он почти ничего не знает, только бессмысленно сучит ручками и ножками. Как только начинает ползать, хватается за всё, что попало и тащит в рот. Это и есть начало изучения. Сам процесс изучения сильно ускоряется, когда ребёнок начинает говорить. Теперь ему подавай игрушки, желательно, самые разные. А что есть игрушка? Это примитивная модель вещи. Для мальчика в машинке самое главное, чтобы крутились колёса. Если машинка умеет бибикать – это уже совсем классная машинка. Для девочки игрушка начинается с пупсика, который лишь внешне напоминает человечка. Хорошая кукла, у которой ручки и ножки поворачиваются или сгибаются. Классная кукла умеет говорить «Ма-ма», на неё уже можно напяливать разные одежды. А какая игрушка самая полезная для изучения окружающего мира?

Все замолчали. Каждый вспоминал свою самую любимую игрушку детства, и у каждого эта игрушка была своя, отличная от игрушек других.

– Самая полезная игрушка, – продолжал Сергей, – та, которую ты сделал сам, или с помощью которой ты можешь делать всё, что захочешь.

Ребята были озадачены. Никто не понимал, что же это такое может быть.

– Это пластилин. Из него ребёнок может вылепить всё, что угодно. Есть даже такая песенка:

 
Я леплю из пластилина —
Пластилин нежней, чем глина —
Я леплю из пластилина
Кукол, клоунов, собак.
Если кукла выйдет плохо,
Назову её Дурёха,
Если клоун выйдет плохо,
Назову его Дурак.
 

– Это ты к чему? – недоумевающе протянул Мишка.

– К тому, что Верховная идея, – ответил Серёга, – изучая возможности мира и свои собственные, сделала себе подходящую «глину», лепит из неё всё, что подсказывает ей фантазия. Поэтому весь наш мир вещей – не что иное, как её игрушки. Мы сами – тоже её игрушки, только живые, но ведь на то она и совершенная идея, что может слепить всё, что угодно ей.

– Ну, ты хватил, – заголосили дружно голоса из темноты, – мы – игрушки какой-то там задрипаной идеи, которую никто и в глаза не видел. Это же даже не сон, а бред какой-то.

– Понимаю, – задумчиво вздохнул Серёга, – вам куда милее мысль о том, что человек – венец Природы, венец творения. Любой человек, значит, и я тоже. Даже двоечник, алкоголик и бомж – все венцы. Но если кто-то из вас подумает: «Может я не венец вовсе, а тот неудачно слепленный клоун, которому имя Дурак», то я не напрасно говорил тут перед вами. И знайте, почувствовавшие себя таким клоуном, что вы – не тряпичный клоун, а живой. Значит у вас есть возможность стать не дураком, только для этого нужно будет много потрудиться. Тот же, кто продолжает считать себя венцом творения, в конце жизни, может, поймёт, что был дураком всю жизнь именно из-за спеси своей.

28 октября 2020 г.