Их адрес – Советский Союз

© Валентин Яковлевич Иванов, 2021

ISBN 978-5-4498-8241-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Горцы

Статуя «Мать-Грузия»

Веня не бывал на Кавказе. Все сведения об этом необычном регионе он черпал из Пушкна («На холмах Грузии лежит ночная мгла…»), Лермонтова («Злой чечен ползёт на берег…»), Льва Толстого (роман «Казаки») и, конечно, из фильмов. Фильмов было немного – «Кавказская пленница», «Мимино» и короткометражки Резо Габриазде. Фильм Гайдая, конечно, был на первом месте. Именно он передавал этот неповторимый колорит грузинских обычаев, тостов и жестов. Но ведь это комедия, там всё придумано, снимался он не в Грузии, а в Крыму, да и грузинских артистов там почти нет. Исполнителей главных ролей даже полуслепой не назовёт грузинами: Наталья Варлей, Шурик Демьяненко, троица Никулин-Вицин-Моргунов, администратор гостиницы – Глузский. Самые «коренные грузины» – армянин Фрунзик Мкртчан и «товарищ Саахов», которого играет Этуш Владимир Абрамович.

В один из солнечных дней в Сибири появились грузины. Их было двое. Тенгиз был самым типичным грузином. Невысокого роста, чёрные, как смоль, волосы, пышные чёрные усы – тут ошибиться невозможно. Второго звали Мироном. Он был смуглым, грузным и вальяжным, с неизменной чуть грустной улыбкой на лице. Понятно, что немногословный и сдержанный Тенгиз был главным. Позже он характеризовал своего напарника так:

– Мирон Басман – грузинский еврей, но он очень хороший человек.

Эта странная рекомендация оказалась чистой правдой. Мирон был безобиден, как овца. Он был весьма ленив и не очень сообразителен, но разве ленивый не может быть хорошим человеком? Эти, казалось бы, несколько противоречивые качества хорошо дополняли друг друга.

Грузины, вежливо постучавшись, вошли в комнату, где сидел Веня с двумя коллегами, и стали знакомиться. После улыбок и рукопожатий они объяснили, что прилетели из Тбилиси. Кроме Тбилиси Веня знал только два города Грузии – Батуми и Кутаиси, но это были провинции. В Грузии, как он понял, кроме Тбилиси, всё остальное – провинции, а в самом Тбилиси живёт ровно половина населения республики.

Гости прибыли из Института электронно-ионных технологий, который является филиалом Московского энергетического института. Занимаются они там нанесением мелкодисперсных диэлектрических порошков и эмали на поверхности с помощью электрических полей. Для этого частицам порошка сначала нужно сообщить электрический заряд, который они получают, проходя через область коронного разряда. Главная задача состоит в том, чтобы обеспечить равномерную плотность покрытия поверхности, а для этого нужно знать структуру электрических полей в их установках для напыления. Только теперь Веня догадался, каким образом эти жители гор нашли его в Сибири. Их туда направили коллеги из МЭИ, с которыми он неоднократно встречался ранее.

Обговорив детали работы и заручившись согласием, гости извинились. Оказывается, они узнали, что в Вычислительном центре работает грузин, Давид Гиоргадзе, и кодекс вежливости требует, чтобы они поздоровались с земляком. Грузия – маленькая республика, и потому все грузины на свете являются земляками, где бы они ни проживали.

На обед Веня пригласил их в ближайший кафетерий. Готовили там отменно. Когда они с подносами подошли к кассе, Тенгиз вежливо оттеснил Веню и сказал:

– Извини, дорогой, я заплачу.

Первым порывом Вени было возразить, мол, зачем, у нас так не принято, но потом он подумал: «У грузин есть свои национальные комплексы. Это маленький, но гордый народ. И потом, они богатые». В СССР все считали грузин богатыми. По крайней мере, все встречавшиеся ему грузины были богатыми. Они торговали на рынках цитрусовыми, виноградом и персиками, а в Сибири – это редкие и потому дорогие фрукты. Наторговав, они покупали себе машины и уезжали на них обратно в Грузию. На машины в России были огромные очереди, в них стояли годами, чуть не всю жизнь. Грузины покупали машины за две-три стоимости, потому что в очередях стоять у них не было времени – в садах поспевал очередной урожай. Эти их особенности были отражены в анекдотах, например, в таком: «Приходит грузин в ресторан, садится, на столик ставит большой чемодан. Официант говорит, мол, у нас не принято ставить чемоданы на столы. – Какой чемодан, вах? Это кошелёк, – отвечает грузин».

Позже, уже в Грузии Вене объясняли, что на рынках в России торгуют вовсе не грузины, а армяне, азербайджанцы или узбеки. Веня кивал головой и смеялся вместе со всеми, но в душе был не совсем с этим согласен. Впрочем, на его отношение к грузинам все эти стереотипы и анекдоты никак не влияли. Для него люди делились не на русских, грузин и чукчей, а на хороших, честных и плохих, жуликов.

Грузины пробыли в Академгородке два дня, в течение которых Веня считал на машинах БЭСМ-6 приведённые ими задачи и обучал гостей заданию данных, чтобы они в дальнейшем сами могли решать свои задачи. Проблема состояла в том, что приехавшие были физиками, и большого опыта работы на компьютерах не имели. Кроме того, машин БЭСМ-6 в Тбилиси было мало. Ближайшая к институту располагалась в университете. Веня записал им программу на магнитную ленту, и они договорились, что осенью он приедет к ним, чтобы организовать расчёты на месте. Такого рода клиентов, для которых работа проводилась бесплатно, в порядке оказания шефской помощи, у Вени было несколько десятков в самых разных городах Советского Союза. На его зарплате все эти работы никак не сказывались, но поехать в Грузию за государственный счёт, развеяться от работы и монотонности жизни было неплохой идеей.

Первая командировка

В августе позвонил Тенгиз:

– Привет, дорогой! Как семья, как дети? У нас летняя жара спала, через неделю начинается Тбилисоба – праздник сбора урожая. Это лучшее время для приезда. Мы тебя ждём.

Веня мигом оформил командировку и взял билет на самолёт до Тбилиси. В аэропорту была обычная для летнего времени сумасшедшая толкотня. Хотя у всех пассажиров были билеты, на которых обозначено место, люди привычно напирали у трапа, стремясь проникнуть в самолёт как можно скорее. Наверное, у многих был непрятный опыт, когда на одно место продавались два билета, что создавало для пришедшего вторым определённые проблемы, вплоть до вылета другим, более поздним рейсом и, как следствие, опоздания в санаторий, на поезд и другие совсем не смешные приключения.

Чтобы ускорить размещение пассажиров, бортпроводница на входе в самолёт сказала:

– Граждане пассажиры, не толкайтесь, занимайте ближайшие свободные места.

Это предложение выглядело несколько странным, поскольку создавало неразбериху. Впрочем, в те времена не было разделения салона на классы – все места были одинаковыми по комфорту и стоимости. Возможно, у проводницы была информация, что билетов на рейс продано меньше, чем мест в салоне. Веня был молодым, худым и проворным, поэтому проник с салон одним из первых, быстро нашёл своё место, сел и теперь наблюдал, как с шумом и криками наполняется салон. Прямо перед ним на кресло плюхнулся, отдуваясь и отирая алатком багровую от жары шею, тучный седой старик грузин. Когда салон заполнился наполовину, к этому креслу приблизился другой грузин, тоже седой, но худой, с крючковатым носом.

– Послушай, уважаемый, это моё место. Вы не могли бы пересесть на своё.

– Дорогой, что ты кричишь? – ответил ему первый. – Тебе что, мест мало? Вон их сколько свободных, – махнул он рукой.

Оба говорили по-русски, хотя и с заметным акцентом. Это потому, что они были ещё в России, и правила вежливости для них требовали, чтобы окружающие их понимали. Но второй упрямился:

– Нет, уважаемый. Я не хочу сидеть на другом месте. Вот у меня билет, – он сунул свой билет первому под нос.

Это было вызовом, и первый брезгливо отвёл руку второго грузина от своего лица. Тогда тот возмущённо закричал на весь салон:

– Товарищ проводник, прошу Вас немедленно навести порядок и вывести этого склочного старика, который сидит на моём месте.

Подбежавшая проводница какое-то время соображала, как лучше выйти из этой ситуации: уговорить первого пересесть на положенное ему место, которое также могло быть занято, поскольку она сама предложила занимать ближайшие места, или предложить второму какое-либо свободное место, что также было сделать непросто, потому что он уже слишком явно и агрессивно выразил свою решимость добиваться справедливости любой ценой. В это время первый, который уже закрыл глаза, делая вид, что происходящее его нисколько не интересует, пробормотал, впрочем, достаточно громко:

– Я нэ понымаю, чито говорит этот бизумец на азэрбайджанском.

Веня к этому моменту уже понимал, что более смертельного для грузина оскорбления придумать просто невозможно. У второго грузина выкатились от бешенства глаза, и он потерял дар речи. Если бы у него на поясе был кинжал, то долг чести потребовал бы немедленно зарезать мерзавца. Уговаривать худого грузина бросилась вся бригада бортпроводников. Кто-то из них даже принёс бутылку Цинандали и бокал, другая проводница совала ему в руку таблетку корвалола. С большим трудом им удалось оттеснить худого и погасить межнациональный конфликт.

В аэропорту Тбилиси Веню встретил Тенгиз. Они обнялись, как давние знакомые, и Тенгиз отвёл его в гостиницу, где уже был забронирован номер. Наверх, кроме постояльцев, не пускали никого. Веня скинул с себя пропахшую потом одежду и пошёл в душ. Отдыхал он не более двух часов. Улицы большого и красивого города манили его. Лежать в гостинице было немыслимо, и Веня отправился бродить по Тбилиси. Он уже запасся картой и уверенно вышел на проспект Шота Руставели. Дневная жара спала, с гор дул приятный ветерок, принося прохладу. Вот только с ужином возникли проблемы. Мэнээсовская зарплата Вени составляла сто пять рублей, и рестораны ему были, очевидно, не по карману. Он зашёл в столовую. Народу в ней почему-то не было. Дежурное блюдо было только одно, но выглядело оно очень неаппетитно – что-то типа лукового супа с редкими жиринками, плававшими сверху. Он зашёл в другую столовую и обнаружил, что там тоже одно блюдо, не считая хлеба. Это была котлета, но вид у неё был такой, как будто её уже жевали. Под потолком жужжали мухи, которые не обращали никакого внимания на свисавшие с люстр липучки. Из кухни шёл запах, который отбивал напрочь остатки аппетита. Походив по городу, он всё-таки нашёл подворотню, в которой подавали жареные колбаски и пиво. Пиво оказалось свежим и прохладным, а колбаски таяли во рту. Продавец сдачи не дал, но это уже было неважно, поскольку пиво было неразбавленным, в отличие от того, что нередко продают в России, где сдачу сдают аккуратно.

Когда Веня вернулся в гостиницу, дежурная предупредила его, чтобы на ночь он дверь не запирал. К нему в двухместный номер подселили соседа, и тот предупредил, что вернётся поздно. Веня, вообще, никогда не запирал дверь, поскольку крупных денег у него не было, как не было и особо ценных вещей, на которые мог позариться уважающий себя вор. Носил Веня джинсовый костюм болотнинской фабрики. Костюм был почти новый, но никакой грузин его, конечно, надевать бы не стал, поскольку именно в Тбилиси находилась половина подпольных цехов Советского Союза, производящая ширпотреб от джинсов «Леви Страус» до французских духов Шанель №5. Вторая половина, по слухам, была в Одессе на Малой Арнаутской.

Далеко заполночь Веня уловил какое-то шуршание в номере. Впрочем, сосед не стал зажигать свет, впотьмах упал на койку и вскоре захрапел. Спал он неспокойно, ворочался и постанывал. Видимо ему снились кошмары.

Всю свою жизнь Веня вставал без будильника ровно в семь часов, просто оттого, что выспался. Здесь он спал у стены, напротив окна. Когда открыл глаза, яркое солнце ослепило его, и фигура соседа, кровать которого располагалась под окном, показалась Вене несколько странной. Чуть позже глаза адаптировались, удивлённому взору предстала необычная картина. Сосед не стал раздеваться и разуваться. Он спал, как спят иногда маленькие дети: попой кверху, а голова внизу на подушке. Когда же Веня встал и подошёл поближе, чтобы разглядеть соседа, ему стало понятно, почему тот стонал всю ночь. Из ссадины на макушке сочилась кровь, которая залила часть подушки. Вене стало немного не по себе, и он соображал, стоит ли вызывать врача. В это время сосед зашевелился, перевернулся набок, затем сел на кровати. По лицу видно было, что он с большого бодуна. В то же время, он не производил впечатления бомжа или спившегося алкоголика. На нём был дорогой костюм, галстук в тон, а на полу валялась велюровая шляпа.

Когда взор соседа, наконец, сфокусировался, он протянул Вене руку:

– Николай.

Веня представился, и сосед тут же предложил:

– Давай выпьем за знакомство.

Веня понимал, что соседу очень нужно опохмелиться – трубы горят, но вежливо отказался:

– Я по утрам не пью. Во-первых, днём сильно жарко – развезёт. Во-вторых, мне нужно быстро позавтракать и бежать в институт. Там меня ждут, а опаздывать я не привык.

– Да я ж не говорю о пьянке. Стакан лёгкого грузинского вина никому не помешает, даже с утра.

Сосед вытащил из чемодана бутылку Гурджаани, разлил по стаканам. Они чокнулись и выпили залпом, после чего к Николаю вернулась нормальная речь, и он коротко и складно рассказал, что живёт он в Крыму, там у него виноградник, но сам он любит красное сухое, а виноград у него для белого столового вина. Потому иногда он ездит к друзьям в Тбилиси отдохнуть и расслабиться от монотонности дней своих. Вчера поезд пришёл поздно, друзья на телефонные звонки не отвечали, и он решил поужинать.

– А где здесь можно прилично поужинать? – спросил он, и сам себе ответил. – Только там, на горе.

И Николай махнул рукой в сторону горы, куда на вершину тянулась нитка фуникулёра. Веня уже знал, что на вершине располагается парк имени Сталина и стоит телевизионная вышка, в основании которой находится достаточно дорогой ресторан.

Николай, тем временем, продолжал:

– Пришёл. Столики, понятно, все заняты, но это для посторонних. Сунул в руку швейцару – столик тут же нашёлся. Сел, сделал заказ, жду, потягиваю вино, осматриваю публику. Тут ко мне подходит малодой парень и говорит, мол, Вас ждут друзья у входа. Внутрь их не пускают. Я выхожу. После залитого светом зала, снаружи кажется, что чернильная тьма. Только сдела шаг из двери, мне прямо между глаз кто-то ка-ак жахнет. Я отключился. Очнулся, когда меня стали переворачивать и светить в глаза фонариком. Кто-то из тьмы говорит: «Братцы, это же не он». Тут меня аккуратно поднимают под руки, отряхивают пиджак и брюки, затем с многочисленными извинениями ведут в зал, усаживают за свой столик и начинают поднимать тосты за моё здоровье. Накачали дорогим коньяком и привезли на машине в гостиницу.

Выслушав этот необычный рассказ, Веня ещё раз извинился, пообещал договорить вечером и побежал в институт. Там его встретил заведующий лабораторией, крепкий рыжий еврей с фамилией Монин, и стал знакомить со своими сотрудниками. Кроме Тенгиза и Мирона, с которыми Веня уже был знаком, в лаборатории были ещё двое – Вано – высокий и красивый грузин, которого все звали Ванечкой, и совсем молодой парень по имени Каха. Последний работал лаборантом, а все остальные были инженерами-физиками. Монин минут пятнадцать беседовал с Веней о программе работ, потом сказал, что ему обязательно нужно сегодня же познакомиться с директором.

– Директор наш достаточно необычный человек. Ты, главное, не удивляйся. Он у нас недавно. Раньше был начальником крупного промышленного предприятия. С охраняемой территории этого предприятия за ночь исчезла цистерна со спиртом. Кто-то написал донос, и начальника сняли с работы, а так как он – номенклатурный работник, его сажать не стали, просто понизили, сделав начальником научного института.

– Какое же это понижение? – удивился Веня.

Сотрудники заулыбались наивности гостя, а Юра Монин пояснил:

– Так ведь в НИИ что можно украсть? Канцелярские скрепки? Впрочем, пошли. Директор уже ждёт.

По дороге к директору Юра проинструктировал:

– Директор должен как-то оплатить тебе твою работу для нас. Законных путей совсем немного. Один из таких – это трудовое соглашение. По нему больших денег получить нельзя, но рублей двести можно. Максимум двести пятьдесят. Ты не отказывайся.

Веня поинтересовался:

– А что же странного в вашем директоре?

– Понимаешь, объяснял Монин, – раньше он был партийным работником и крепким хозяйственником по части чего достать. Связи, опять же. Став директором НИИ, он мечтает как можно быстрее вернуться на руководящую должность прежнего уровня. Для этого нужно выказать рвение. Как бы рано сотрудник ни пришёл в институт, в директорском кабинете уже горит свет – человек работает. На столе директора стопками научные книги. Он их пытается читать. С момента назначения, директор любую свою речь на собрании начинает словами: «Мы, учёные…».

Когда вошли в кабинет, навстречу ринулся широкий в кости коротышка. Несмотря на страшную жару, он был одет в белый сталинский френч со стоячим воротником и накладными карманами, а также обут в яловые сапоги, что казалось уже совсем невероятным. Потому что такую одежду и такую обувь не шили уже лет тридцать. Коротышка долго и энергично тряс руку Вени, а потом неожиданно хлопнул его по плечу и воскликнул:

– Проститутки!..

Веня оторопел, не понимая, чем он или кто иной вызвал столь сильные эмоции, а Самхарадзе изливал поток переполнявших его чувств:

– Ты понимаешь, они снова написали на меня анонимку. Ну, ничего, я им ещё покажу…

Веня и не сомневался – такой покажет. Коротышка, тем временем, выпустил пар и успокоился:

– Как устроились? Как Вам наш институт? Тут работают наши лучшие кадры.

При этих словах на лице одного из «лучших кадров» – Монина появилась улыбка. Однако, это была не ехидная или насмешливая улыбка. Она была подобострастной. Директор, впрочем, не был расположен к долгим разговорам.

– Вы тут осваивайтесь. Ребята у нас хорошие. А мы высоко ценим Вашу помощь. Кстати, я Вам тут решил заплатить за Ваш благородный труд по трудовому соглашению (ха-ха!). Больших денег в науке не водится – это Вы знаете. Сто пятьдесят рублей Вас устроит?

Обозначенная сумма не дотягивала даже до упомянутых Юрой двухсот рублей, не говоря уже о двухстах пятидесяти, но торговаться Веня не привык, поэтому он просто кивнул головой.

– Вот и прекрасно. Сегодня после работы Вы не уходите. Мы Вам должны показать, настоящее грузинское гостеприимство.

По пути обратно в лабораторию Юра пенял Веню за его бесхребетность, выразившуюся в согласии на сто пятьдесят рублей. Было очевидно, что сам он меньше двухсот пятидесяти ни за что бы не взял, но Веня отшучивался: «Я у вас тут в первый раз, обычаев не знаю. Показалось, как-то невежливо возражать такому высокому человеку, как директор института».

– А возражать и не нужно, – поучал Юра, – можно было вежливо намекнуть, что в Сибирские морозы не выжить без шубы, а шуба… она, сами понимаете, стоит гораздо дороже. Ну, да ладно, что сделано, то сделано. Я потом ещё сам директору намекну.

Когда Монин рассказал, что вечером предстоит демонстрация гостеприимства самим директором, сотрудники оживились.

– Смотри, – сказал Тенгиз. – Видишь там внизу чёрную «Волгу»? Это директор послал своего шофёра на рынок закупать продукты на вечер.

После окончания рабочего дня сотрудники и гость сели в машину директора, оставив только лаборанта Каху, который просто не поместился бы.

– Он ещё молодой, – пояснил завлаб, – ему рано.

Машина резво помчалась по улицам города и уже через пятнадцать минут стала забираться в горы по петляющей дороге. Уже на выезде из города машина пару километров ехала вдоль высокого забора с колючей проволокой поверх бетонных столбиков.

– Этим заводом я двадцать лет руководил, – мрачно сказал Самхарадзе.

Веня сидел рядом с директором, пылкий темперамент которого не позволял ему долго молчать. Директор стал рассказывать анекдот, вполне соответствующий обстановке:

– По петляющей дороге на большой скорости едет джигит. (У нас тут все быстро ездят). Видит на повороте знак – табличка с короткой надписью «НЕ». Он такого знака не знает. (У нас мало кто знает дорожные знаки). Джигит едет дальше. На другом повороте стоит табличка с изображением ящика. Такого знака он тоже не знает, поэтому едет дальше. На третьем повороте – совсем странный знак с изображением мужского органа. Не успел он подумать, что бы это значило, как за поворотом его тормозят ГАИшники: «Ты знаки видел»? – Видел. – Что видел? – Сначала «НЕ». – Правильно, дальше что? – Потом ящик какой-то. – Не ящик вовсе, а тара. Дальше что? – Дальше был нарисован х.. – Какой же это х.., матершинник? Это пися. А что вместе будет? – Что? – Вместе будет «Не тарапися»! Понял? Плати штраф и уматывай.

Веня даже представить не мог, что такой уважаемый человек способен рассказывать анекдоты на грани дозволенных приличий, но сотрудники смеялись. Видимо они уже хорошо знали грани своего директора. Машина остановилась на живописной лужайке. На краю лужайки возвышался домик с навесом, отбрасывающим спасительную тень, а напротив прямо из скалы била тугая струя, которая падала в отделанную мрамором чашу. Это была институтская база отдыха, на которой обычно принимали гостей. Шофёр споро открыл багажник. Арбузы, дыни и бутылки с вином он опустил в чашу с холодной водой, потом вынес из домика мангал и стал колоть мелкие берёзовые чурочки для будущего шашлыка.

Самхарадзе предложил Вене погулять, пока силами сотрудников готовится стол. Открывающийся с горы вид был настолько прекрасен, что красоты эти мог запечатлеть только художник, а описать – только поэт. Простой фотограф или репортёр только испортили бы настоящее впечатление от увиденного. Нещадно палило солнце, но вдали, между горами вился сизый дымок, и бродили овцы. Через двадцать минут раздался выстрел.

– Шашлыки готовы, нам дают знак, – улыбнулся Илларион Самхарадзе. – Надо поспешить. Шашлык тем вкуснее, чем он свежее.

Это была мудрость горцев, которую жителям долин, лесов, степей и, тем более, пустынь – не понять.

На поляне им открылся вид, вполне достойный кисти Пиросмани. На широком ковре были расставлены вазы с сочными ломтями астраханских арбузов, истекающими медовыми соками бухарских дынь, налитыми солнцем кистями винограда. На деревянных дощечках – шампуры с дымящимися кусками отборной баранины, переложенными ломтиками помидоров и сбрызнутыми соком ткемали. Бутылки с вином янтарного цвета были открыты. Все расположились кругом. В руке Илларион держал рог в серебряной оправе, остальные подняли хрустальные бокалы. Все ждали тоста начальника. Веня полагал, что, в привычных ему традициях, прозвучит парадная речь типа «Так выпьем же за плодотворный союз грузинской и сибирской науки в лице их луших представителей», но прозвучал тост совсем иного рода. Прежде всего, он был очень коротким.

– Мужики, – сказал товарищ Самхарадзе, – выпьем же за то, чтобы у всех стоял!

Веня понял, что именно с этим у директора серьёзные проблемы. Да и немудрено – двадцать лет на ответственной руководящей работе должны давать о себе знать. Путь к высокой должности всегда проходит через толпы завистиников и злопыхателей, множество кляуз и доносов, через выволочки и партийные взыскания с занесением и без. К счастью, все эти препоны прошли мимо Вени стороной, и с директорской проблемой у него было всё в порядке. Дома его ждали любимая жена, дочка и сын. «Не в деньгах счастье», – полагал он и многие из его друзей. Но он уже подозревал, что большинство грузин, с которыми он успел познакомиться, думают иначе, хотя они —совсем неплохие люди.

Завтракая утром в буфете гостиницы, Веня стал свидетелем такой сцены. Решительной походкой в буфет вошёл габаритный мужчина в чёрной, скрипящей на сгибах кожаной куртке. Подойдя к стойке, он улыбнулся знакомой буфетчице, продемонстрировав окружающим рот, полный золотых зубов. На правой руке его был водружён массивный золотой перстень. Без всяких слов было ясно, что вошедший – серьёзный и правильный человек. Веня определил его, как шофёра такси, хотя он мог быть и просто удачливым вором. Мужик заказал себе всё самое дорогое, что было в буфете. Габариты вполне позволяли ему всё это съесть. Рыхлая буфетчица заискивающе улыбалась, поскольку один такой клиент уже давал ей половину дневного плана. Расплачиваясь, мужик протянул ей два червонца. Перед буфетчицей стояла жестянка из под монпансье, в которой горкой лежали медные и серебряные монетки. Сдачи она, как и все другие продавцы не сдавала, но делала посетителю жест рукой в направлении жестянки. Настырный или мелочный посетитель имел право отсчитать сдачу сам под презрительным взглядом буфетчицы. Этот жест она продемонстрировала и обладателю кожаной куртки, но он брезгливо отодвинул жестянку от себя:

– Что я, нищий что ли?

Все посетители понимали, что оба из этих самодеятельных актёров разыгрывают спектакль именно для них, вдалбливая в головы гостиничной шелупони правила общения настоящего джентльмена и честного работника общепита.

Веня уже знал, что в общественном транспорте рассчитываются на выходе, запуская руку в карман и бросая, не глядя, горсть мелочи в щель автомата. Крышка таких автоматов деляется из прозрачного пластика, чтобы было видно, сколько и каких монет упало на резиновый коврик под щелью. Конструкция автомата сделана таким образом, чтобы, крутя круглую ручку сбоку, пассажир отрывал выползающий из более мелкой щели билет. При этом коврик проворачивается, сбрасывая мелочь в монетоприёмник. Так пользовались автоматами везде, но не в Грузии. Здесь билеты никто никогда не отрывал. За них водитель должен отчитываться в парке при сдаче смены, а у него – семья, дети, престарелые родители. Всем жить надо – вот главный закон, который Вене, как гостю извне этого мира, часто повторяли грузины. Водитель после смены сдавал оговоренную часть выручки, а всё остальное было его чистым доходом, который не облагается никакими налогами. Зато и пассажир мог попросить водителя сделать остановку в любом, удобном для него месте. Даже там, где остановки запрещены правилами. Водитель и пассажиры кормили друг друга, не беспокоя своими заботами государство. В свою очередь, водитель из своих доходов отстёгивал ремонтникам в парке и диспетчеру, которая не станет придираться с мелочами к правильному водителю. Всё это хождение денег также шло мимо государственного учёта, поэтому муниципальный бюджет был всегда нищим, а Грузия – самой богатой из республик СССР. Почти все её сельские жители выращивали в садах апельсины, мандарины, персики, виноград и грецкие орехи. Эти продукты натурального хозяйства они сдавали перекупщикам или родственникам, которые реализовывали их на необъятных рынках России. Доход от продаж составлял необлагаемые налогом суммы, которые учесть было невозможно, но более поздние эксперты чёрного рынка утверждали, что доходы были сравнимы со стоимость валового продукта государственных предприятий республики или даже превышали её. Дотации же Грузии поступали из центра, то есть от налогов жителей средней полосы России. Но эти жители для грузин были чистой абстракцией, о которой деловой человек не должен задумываться вовсе.

На третий день пребывания Мирон пригласил Веню в гости. Он предупредил, что живёт вместе с женой в районе на склоне горы, называемом в народе Нахаловкой, а в гости они пойдут к родственникам, которые живут в районе старого Тифлиса. Нахаловкой этот район называют потому, что ещё при Сталине Тбилиси, располагавшийся в некоей природной чаше, окружённой горами, при росте населения вышел за пределы площади, доступной для строительства. Строить же на склонах гор было нерентабельно для государства. Стеснённые жилищными условиями, жители стали захватывать участки на склонах. Неписаное правило было таким: если дом удавалось выстроить за ночь до крыши, власти закрывали на это глаза, и такое жилище признавалось условно законным. Понятно, что туда строительные организации не тянули никакие коммуникации, и жизнь там большого комфорта не обещала. С другой стороны, за ночь большого дома не построишь, потому домики эти разномастные, выстроенные без всяких архитектурных планов, лепились в полном беспорядке, как осиные гнёзда.

Когда Веня увидел районы старого Тбилиси, он замер в восхищении. Такое можно было увидеть только в фильмах, показывавших дореволюционные картины жизни Грузии. Дома эти были деревянные и двухэтажные. Сам дом строился в форме прямоугольника, содержавшего внутренний двор. Второй этаж имел веранды, опоясывающие этот двор. Между верандами противоположных сторон были натянуты верёвки, на которых женщины вешали сушиться постиранные вещи.

Вход во двор осуществлялся сквозь арочные ворота, врезанные в одну из сторон дома. Когда Мирон с Веней прошли через арку, их взору открылась беседка в центре двора, обитая тонкими рейками, поверх которых была пущена виноградная лоза, дающая одновременно и тень, и спелые ягоды, которые могли служить дежурной закуской выпивающим в беседке людям. Там сейчас и заседала дружная компания, которая, увидев входящих, стала приветственно махать им руками, приглашая присоединиться.

– Нужно задержаться на время, – пояснил Мирон, – выпить с ними по бокалу вина за здоровье соседа, Вахтанга. Он сегодня вышел из тюрьмы, и соседи пьют за его здоровье. Не выпить нельзя. Это будет выглядеть, как оскорбление.

Они подошли к компании, Мирон представил своего гостя. Оба выпили первый бокал за здоровье человека, обретшего долгожданную свободу, и второй – за его удачу. В чём именно могла заключаться удача вора, вышедшего из тюрьмы, никто уточнять не стал. Затем Мирон извинился перед соседями, сказав, что дорогого гостя из Сибири уже заждалась вся его родня. Их благосклонно отпустили.

Квартира родни оказалась очень просторной. Сколько именно было в ней комнат, Веня сосчитать не успел, поскольку вокруг стола суетилась многочисленная родня с последними приготовлениями к ужину. У самой широкой стены Веня впервые увидел старинный предмет мебели, называемый горкой. Эта горка возвышалась до самого потолка и состояла из многочисленных застеклённых шкафчиков, выдвижных ящичков и полочек. Пока Веня стоял, рассматривая мебель и убранство комнаты, Мирон стал поочерёдно выдвигать ящички и открывать дверки шкафчиков, видимо, разыскивая что-то важное. Через десять минут поисков он остановил бойкую старушку лет восьмидесяти: