Buch lesen: «Отец солдатам»

Памяти отца посвящаю…

440 полк

Город, по которому мы ехали, выглядел достаточно красиво, даже с учётом того, что после войны прошло лишь четыре года и его не успели полностью восстановить. Кое-где виднелись ещё полуразрушенные дома и вереницы грузовиков со стройматериалом, которые разгружали рабочие и солдаты.

Однако нас не особо волновали, пробегающие мимо нашего взора пейзажи, ибо для каждого из нас наступало одно из важнейших жизненных испытаний – служба в армии. Всем нам тогда было по восемнадцать лет, то есть войну мы все встретили совсем детьми и провели её, в основном, в эвакуации.

Пока мы ехали в грузовике нас объединяли только три вещи. Во-первых, нам всем предстояло служить вместе три года. Во-вторых, служить в одном полку. В-третьих, все мы были уже побриты на лысо, что выглядело очень забавно, особенно у некоторых товарищей. Скажем, Вовке Белову, уже ставшему душой нашей компании из-за своих шуток, лысая голова совсем не шла, ибо он и так был похож на обезьяну со своей выдающейся нижней челюстью, а тут так и вообще.

И вот, мы заехали в ворота нашей части и, неуклюже толкаясь, высыпали из грузовика. Нас построили в две шеренги. Перед нами стоял заместитель командира полка – рослый мужик с длинными чёрными усами, которые в принципе делали его похожим на Семёна Будённого. Был он коротко стриженный и одетый, что называется «с иголочки»: полностью застёгнутый и идеально отглаженный китель, сапоги начищены до зеркального блеска, ленты планок переливались на солнце.

Нас распредели по ротам, а дальше по взводам. Я и ещё несколько парней, с которыми в одном грузовике ехал, попали во вторую роту, в четвёртый взвод.

Наш ротный, капитан Андрей Терехов, мне понравился. Он был высок, статен, гладко выбрит и наглажен, и пистолет сзади был прилажен, правда дежурным офицером на тот момент он не был, чтобы можно было продолжить этот стишок, ну это лирика… Тем не менее, он заслуживал уважение, ибо он был боевым офицером, прошедшим Финскую и Великую Отечественную войну, где оборонял в Одессу, Севастополь, брал Будапешт, Прагу, и имел пять боевых ранений, которые были, так сказать, дополнены двумя полководческими орденами.

Взводный же, лейтенант Константин Екименко, мне почему-то не понравился. Было в его худом лице и маленьких серых глазках, что-то злобное, хитрое, я бы даже сказал ехидное. Войну он встретил в пятнадцать лет, в армию не взяли и он ушёл к партизанам. Партизанил, видимо достаточно неплохо, ибо, как он сам рассказывал, что свою «Красную Звезду», которой так щеголял на своей парадной форме, он получил в семнадцать лет, за то, что двух «языков» в одиночку захватил. Офицером Екименко стал уже после войны и в армию пришёл, после училища, только в прошлом году.

И так, нас привели в казарму – длинный коридор с рядами двуярусных кроватей, накрытых серыми солдатскими одеялами, из-под которых виднелись белые подушки; у каждой нижней койки стояли табуретки, на одной из которых сидел солдат. Виски его чёрных волос были седы. Его гладко выбритое лицо было грубым. Но не таким грубым, какое бывает у обладателей такого характера, а скорее грустно-грубое…обожжённое войной. Такими же были его руки.

– Товарищи призывники, – обратился к нам лейтенант, построив нас в шеренгу, – это ваш младший командир, он же мой заместитель – старшина Осипов.

Солдат поднялся, застегнул воротник кителя, из-под которого виднелся белоснежный подворотничок, поправил ремень и встал перед строем.

– Иван Сергеевич, – обратился к нему взводный, – проинструктируйте личный состав, а дальше по плану.

– Хорошо, командир, сделаю! – спокойным, слегка грубоватым голосом ответил старшина. Лейтенант ушёл.

– Что ж товарищи, поздравляю вас с прибытием в наш четыреста сороковой полк. Теперь это ваш дом на три года. Мы сделаем из вас мужиков! Так… Ладно, сейчас мы вам выдадим форму и распределим по койкам. Гражданскую одежду в печь или домой высылайте. Вопросы?

– Разрешите? – спросил из строя Виталя Лосев, который как оказалось впоследствии, был лучшим стрелком.

– Фамилия, боец?

– Лосев.

– Слушаю тебя.

– А, почему вы с товарищем лейтенантом на «ты» он же старше по званию?

– Это верно, что старше. Но, я старше его по возрасту. Когда началась война, он ещё мальчишкой был, а я уже взрослым человеком. Он только в военкомат шёл, а я уже на передовую ехал. К тому же опыта у меня боевого побольше его будет, ибо я брал города и был контужен, а он всю войну провёл в Белоруссии и ранен не был. Так что, уважает он меня, а на «вы» мы с ним только при большом начальстве. Ещё вопросы? Не слышу.

Мы поняли, что он имеет ввиду, и всем строем откликнулись, как нас уже успели научить:

– Никак нет!

– Чудненько!

Нас распределили по койкам. Я спал на верхней в центре ряда. Подо мной все три года лежал Коля Васильков – рослый парень откуда-то из-под Смоленска.

Далее нам выдали форму – зелёные гимнастёрки со стойкой-воротником, с зелёными с алым кантом пустыми погонами, такого же цвета штаны-галифе и чёрные кирзовые сапоги, которые в первые три месяца убивали наши ноги, что многие думали, что проще их ампутировать, да комиссоваться. Старшина научил нас ухаживать за всеми этими предметами (больше всего хлопот нам доставили подворотнички, ибо шить в первое время мало кто умел) сам показывал, что и как делать. Надо было видеть лицо счастливчика, на примере формы которого Осипов всё это демонстрировал, ведь его одежда была просто идеальной по сравнению с нашей, ведь мы-то всё делали сами.

– Берите пример! – шутил старшина, показывая на него. – Сержант будущий – сразу видно!

Затем нас повели на наши первые строевые занятия на плац. Там нас распределили по отделениям по пять человек. Первым отделением поставили командовать Игоря Левицкого, славившегося у нас впоследствии своей любовью к табаку. Вторым отделением командовать назначили Ваньку Осокина, который между делом был ещё и художником. На третье отделение поставили меня и на четвёртое Лёшку Багрицкого, любителя подраться.

Старшина объяснил нам наши обязанности и обучил первым строевым командам, коими мы и так худо-бедно уже владели. Дальше рассказал, как надо управлять отделением, что проверять, зачем следить и так далее. В сущности, это всё было интересно, но пока как-то непонятно из-за чего многие были в некоторой прострации.

В итоге наши первые строевые занятия прошли на «кол», как выразился, наблюдавший за ними, Екименко, ибо никто из нас, естественно, не умел ходить строем и в ногу, да и вообще пока что никаких строевых элементов толком не знал, а лейтенант при всём этом ещё зачем-то на нас матом кричал. Плюс ко всему этому некоторые ребята, в том числе и в моём отделении сбили себе ноги, ибо портянки завязывать не умели, и ноги их превратились в кровавое месиво из мозолей и больших волдырей. В эти мгновения я мысленно поблагодарил своего папу, который научил меня это делать и подумал, что надо будет ему, потом написать в письме моё «спасибо».

– Что ж ты, Василич не научил своих ребяток-то, а? – обратился ко мне старшина после занятий, осматривая ноги бойцов.

– Виноват, товарищ старшина. Не знал, – ответил я.

– А надо было…, – с усмешкой ответил старшина и на своём примере показал, как правильно завязывать портянки. – Ну, ничего, это у вас по неопытности. Вам ещё полгода привыкать к этой обстановке.

Однако раны у парней ещё долго не заживали. К тому же, некоторые не сразу научились завязывать портянки. Так, например, один парень у нас просто пластом клал её на сапог, засовывал ногу и шёл. Конечно, после этого нога превращалось в непонятно что.

Надо так же сказать, что за всё время строевых, Осипов ни разу не повысил на нас голоса, когда же лейтенант всё время орал и довольно часто срывался на мат, за то, что ногу не тянули и прочее…

В следующие дни нас учили обращению с оружием: как правильно держать в строю, на стрельбах, как носить и прочие основные вещи, которые потом были у нас на автоматизме, и за каждым закрепили автомат, а за Захаром Скобовым – пулемёт, ибо он был самым крепким и сильным из нас.

Отдельно стоит сказать про первую ночь. Мы разделись, уложили форму и прыгнули по койкам. Честно говоря, я спал не очень хорошо. То ли сказывалось волнение от прибытия в новую обстановку, то ли из-за того, что большая часть ребят перешёптывались о Екименко и иных вещах насущных, то ли из-за того, что Захар, мгновенно уснув, захрапел на всю казарму, но никто не решался ударить его подушкой, ибо боялись получить в ответ, только уже кулаком.

Из кладовой, которая так же служила своего рода, кабинетом для Осипова, горел свет свечи…