Buch lesen: «Четыреста капель крови»
Часть Первая. Это фиаско, Рема! Глава 1
Когда ты совсем юн, кажется, что временем управляет старый и вредный волшебник. По его злой воле на скучном уроке минуты ползут бесконечно медленно – как вылезшие на асфальт червяки. Если же застреваешь в интересной игре – то минутная стрелка вертится будто юла. Только-только надел VR-шлем и нажал кнопку «старт» – а уже пора сохраняться и выходить. Вместо сокровищницы Али-Бабы открывается дверь в унылый реал, где все происходит очень неспешно и порадовать тебя могут разве что мультики да бабушкины пирожки.
Сейчас время тянулось медленно даже по меркам прошлого, двадцать первого века, и поездка превратилась в самую настоящую пытку. Мальчик сидел на заднем сиденье и с тоской таращился в окно, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь необычное. Но взгляду зацепиться было абсолютно не за что.
Машина едва выжимала сотню километров в час. Стрелка спидометра из последних сил тянулась вверх. Мелькавшие в тумане молодые елки вяло копировали танец маленьких лебедей из балета «Лебединое озеро». Лишь ритмичное техно-ретро задорным «дум-думом» стучало в мозг, не давая уснуть ни водителю, ни пассажирам.
Попу ощутимо покалывало, а ноги так сильно хотели бегать, что мальчик едва сдерживался, чтобы не забарабанить по спинке водительского кресла.
– Па-а-ап, нам долго еще ехать? – не выдержал он, добавив в свой голос плаксивые нотки – родители часто покупались на этот трюк. – Мне ску-у-учно. Может, вернемся домой?
Отец, управлявший автомобилем, не удостоил его ответом. Не дождавшись ни слова, мальчик нахохлился, как воробей, и снова уставился в боковое окно.
«Хоть бы олень из леса выскочил, что ли. Все какая-то движуха. Жесть как скучно», – зло подумал он. Молодой организм требовал действия, а приходилось сидеть на одном месте и страдать от безделья.
Больше всего его возмущало то, как наивно и глупо он согласился на эту поездку. Ругая себя, в очередной раз вспомнил, как было дело. В голове возникла его комната, за окном была уже глубокая ночь. Он едва закончил играть и, расслабившись, сидел в кресле, лениво размышляя, глянуть ли одним глазком на следующую локацию или все-таки лечь спать. И тут в дверь постучал отец и прямо с порога предложил назавтра отправиться на гонки. Правда, в качестве зрителей. Ну как предложил – поставил перед фактом. Завтра – едем. А увидев, что новость совсем не обрадовала сына, стал оживленно агитировать.
– Твои одноклассники тебе будут завидовать! Они видели гонки только по видео, на домашнем 3D и в лучшем случае с жалким стерео! А ты же – все посмотришь своими глазами! Прямо на стартовой трибуне! Настоящий спортивный азарт, визг реактивных турбин, грохот, аварии, чудеса пилотажа и мужества! – широко размахивая руками и бегая из угла в угол кипятился отец. Он даже чуть не уронил любимую мамину вазу, но не заметил этого. Предмет подарила недавно ее свекровь – мама мужа и бабушка мальчика. Ваза возмущенно загудела, но проявив волю к жизни, устояла и вернулась в вертикальное положение. Выглядывавший из сваленных в уголу старых игрушек ванька-встанька, как показалось мальчику, с большим уважением посмотрел на подарок бабушки.
Отец был так воодушевлен, будто речь шла как минимум о поездке в большой парк аттракционов на Южном берегу Крыма.
– И море попкорна! Просто море! – выложил главный козырь отец. На миг мальчику показалось, что у того в глазах мелькнула искра отчаянья, а потом – робкая надежда на покладистость сына. И отец выпалил, – Сладкого. Столько, сколько захочешь!
Вероятно, разглядев нужный ему результат в мимике мальчика, отец поощрительно подмигнул:
– Соглашайся – не пожалеешь!
Справедливости ради, родитель в тот момент еще выдавал желаемое за действительное. Ефрем – а именно так звали нашего героя – колебался. Он считал себя уже достаточно взрослым, чтобы начать говорить «нет» даже родителям. К тому же у него были свои дела. Договорился с ребятами в субботу – то есть завтра – пройти сложный, седьмой уровень «Замка полночного ужаса», для чего его компания раздобыла все необходимые ключи и снаряжение. Но пока он обдумывал, стоит ли все-таки отцу отказать – в воображении вдруг возникла пестрая гоночная трасса. С высоченными вертикальными отбойниками, заляпанными всевозможной рекламой. На удивление, на трибунах было много взрослых зрителей и детей. Вокруг была восторженная и теплая обстановка. А в коридорах комплекса кто-то явно знающий его вкусы разместил длинные ряды сувенирных лавок, где каждая ниша была в дополнение еще и утыкана автоматами с халявной пиццей и газировкой.
«Соглашайся, – повторил слова отца внутренний голос. Почему-то с мягкими, но как всегда настойчивыми бабушкиными интонациями. – Не пожалеешь».
Ефрем, носивший в честь предка – донского казака – фамилию Селиверстов, подивился, как четко и убедительно прозвучали слова в голове. Почти физически он ощутил легкое прикосновение и поощрительную улыбку своей бабушки, которую обожал, и, посмотрев на отца, кивнул. А потом вяло добавил вслух:
– Ну, ладно.
Вот об этом решении он сейчас и жалел, сидя на заднем диване архаичной машины. Родители не предупредили, что до трассы ехать целых три часа, и это без особых пробок. Внутренний голос, который теперь хотелось обругать, затаился где-то в глубине сознания и отказывался выходить на связь.
Мальчик сидел пристегнутым в детском кресле, которое было ему уже заметно мало. В дополнение к скуке он испытывал и физические неудобства. Боковые ребра кресла впивались в начавшую расширяться спину, а подголовник подпирал не затылок, а шею. Ни защиты от перегрузок, ни прозрачного убаюкивающего энергетического поля, ни самого банального видеоустройства, позволяющего скоротать время в дороге, тут не было. Лишь два динамика по бокам, да и то давно сломанные.
Почти всю дорогу отец угрюмо смотрел вперед и молчал. Даже здесь, на асфальте, его постоянно обгоняли собратья по экономии – на таких же бюджетных авто, разной степени обшарпанности и чадящих допотопной соляркой. Что уж говорить про скоростную трассу, которая шла чуть выше – вторым ярусом. Там, над смутно-прозрачным, словно северный лед, полотном даже свозь туман на больших скоростях пролетали всполохи ярких огней – от фар элегантных флайеров, по своей стати сравнимых разве что с жеребцами из «конюшен» арабских шейхов. Да и передвигались те не на шумных резиновых покрышках, а на мягкой и тихой магнитной подушке. Кристаллизованный азот, пронизанный нитями бария, таллия и других металлов, стал отличным проводником электричества. Позволил человечеству наконец овладеть магнитной левитацией. Начать передвигаться на невиданных в двадцать первом веке скоростях.
Платой за роскошь стал жуткий холод на автобанах. Даже в ясный летний день там невозможно было находиться в легкой одежде. Заметно похолодало и в целом в тех районах, где проходили такие магистрали. Экологи пытались возражать против строительства магнитных покрытий, предрекая в один голос начало нового ледникового периода, но, как обычно, их мало кто слушал. Особенно те, кому новые технологии сулили приличные барыши.
За каждым скоростным флайером тянулся инверсионный след от размещенных в корме реактивных двигателей, оснащенных подавителями звуков. В еще не прогревшемся воздухе этот след рассеивался медленно, обволакивая ледяное полотно и спускаясь вниз. И потому, несмотря на яркое утро, двигаться по асфальту приходилось не только в страшном холоде, но еще и в довольно густом тумане. Печка в машине работала на полную катушку даже летом, а лазерные фары с трудом пробивали техногенные сумерки, выводя на экран в центре панели управления отметки ближайших соседей по трассе. Периодически в динамиках раздавался противный визг, когда пролетавшая сверху тачка совпадала с изображением самого автомобиля, где на заднем сиденье томился от скуки мальчик.
– Пап, может ну их, эти гонки? Поехали домой? – почти елейным голосом сказал Ефрем. Но проброс – уже пятый за час – опять не прошел.
Отец снова не сказал ни слова, а лишь хмыкнул. Зато среагировала мать, которая сидела на переднем пассажирском сиденье. Она быстро и очень сердито взглянула на сына.
По опыту мальчик знал, что ничего хорошего такой взгляд не сулит. Вечером явно зайдут на сайт школы и проверят дневник, где на неделе нарисовались неприятные тридцать баллов. Что самое обидное – по математике. Закрыть плохую отметкой хорошей, хотя бы по пению, Ефрем Селиверстов пока не успел.
Тогда он решил сменить тактику. И добавив капельку коварного оптимизма в голос, обратился к родителям:
– Или к бабушке! Мам, пап, поехали к бабушке?
Отец снова промолчал, продолжая вести автомобиль, а мать лишь мрачно взглянула на мужа. Родители редко разрешали видеться с бабушкой. Та работала в Останкино, рядом с той самой, высоченной башней, венчавшей гигантский вещательный комплекс, где всегда была движуха и много веселья. Десять лет назад там появилась… парфюмерная фабрика. Телевидение стало полноценным 5D – передавало не только движение, цвет и речь. Оно научилось задействовать еще вестибулярный аппарат и обоняние, создав совершенно новые приборы на базе искусственного интеллекта и дополненной реальности. Конечно, особо резкие запахи быстро приглушались, когда шли старые фильмы о доярках и пастухах. Но даже сидя на домашнем диване можно было ощутить морскую качку и солоноватый запах моря или же окунуться в специфическую атмосферу ближневосточных базаров, наполненных запахом всевозможных специй.
Вот над передачей запахов через новые вещательные станции и работала как раз Ася Селиверстова, бабушка Ефрема. Восторженные журналисты называли ее не иначе как Коко Шанель эпохи искусственного интеллекта. Помимо стандартных, она запатентовала несколько эксклюзивных ароматов, уже поступивших в магазины. А богачам, не желавшим приобретать ширпотреб, помогала воплощать эксклюзивные парфюмерные фантазии.
Селиверстова-старшая быстро приобрела влиятельность, что сделало ее властной и высокомерной. Регулярно появлялась в главных телешоу о моде. А еще она научилась отлично манипулировать людьми, и почему-то недолюбливала маму. И каждый раз, попадая в орбиту этой женщины, родители Ефрема сначала превращались в безвольных и послушных детей, веселя этим мальчика. А потом начинали спорить из-за всякой ерунды.
– Так что, пап, поедем к бабушке? – попытался поддеть родителей Селиверстов-младший.
– Не сегодня. – Кажется, и без того мрачный тон отца слегка потяжелел. И тут он выдал речь, которая заставила сына пожалеть о своей детской и наивной мести. – Ефрем, хочу еще раз донести до тебя информацию: мы направляемся на гонки! Продолжишь демонстрировать недовольство – будешь наказан в полном соответствии со своим поведением. Придется лишить тебя доступа к игровой приставке. Во избежание повторения, так сказать.
«Опя-я-я-ть – откинувшись на спинку неудобного сиденья, подумал мальчик. – Опять он говорит, словно тупой робот».
В сумраке кабины на правом виске у отца черным пятном проступила титановая пластина. Неделю назад под нее был имплантирован новый чип, который должен был постепенно синхронизироваться с мозгом. Отобрав всего десять кубических миллиметров холестеринового вещества, этот, как говорил отец, кусочек кремния давал человеку объемную память до миллиона террабайт – как жесткий диск суперкомпьютера. Отец очень радовался, что ему удалось скопить на такой девайс, и обещал, что очень скоро их дела пойдут в гору.
Но синхронизация имела и обратную сторону. Человек вдруг начинал говорить языком инструкций и наставлений. Не как человек, а как школьная училка Ефрема по физике. Она любит вставлять в свою речь всякие «во избежание», «вышеуказанный», «задействовать» или «уведомить».
Но с ней-то все мальчику было понятно. Она же ANI, стандартный узконаправленный искусственный интеллект, это любой школьник знает. Она – это загруженный учебниками и инструкциями по самые брови, а то и выше, робот. Анька, типичный андроид, с одной, хотя и очень закрученной «извилиной», способной вместить целый институт по физике.
Такие же роботы преподавали в школе математику, химию, биологию и иностранные языки. Лишь уроки по литературе все еще вел настоящий человек – пожилая и язвительная дама, которая комментировала практически каждую ошибку своих учеников одной и той же пословицей: «Ну-у-у, понеслась кривая в баню». При этом особенно сильно растягивая гласную «а» в первом слове. Высокое начальство, вероятно, то ли не хотело, то ли не могло выпроводить ее на пенсию. Почему – Ефрем не знал. Возможно, когда-то она учила кого-то очень влиятельного, и тот был ей за это благодарен. Мадам была по-настоящему древней, хотя и очень бойкой и крепкой.
Мальчик поймал отражение глаз отца в зеркале заднего вида. Машину тряхнуло, но вроде бы тот моргнул. Точно! Вот – еще раз. Ефрем с облегчением выдохнул. Нет, его отец – не андроид. У тех глаза закрываются редко, лишь для протирки, как дворники в автомобиле, когда идет редкий дождь.
В последнее время в школе ходили ужасные слухи. Будто кто-то где-то точно слышал, что совсем скоро родителей тоже начнут заменять на роботов. Не на ANI, конечно – те слишком тупые. А на продвинутых AGI. Новое поколение, которое всеми процессорами пятнадцатого поколения будет подключено к центральному искусственному интеллекту. Несколько экземпляров таких роботов уже появились в школе. Их мыслительный процесс уже был очень похож на человеческий. Во всяком случае – по мнению одноклассников Ефрема.
Папа над такими слухами, когда Ефрем ему их пересказывал, лишь посмеивался. Хотя однажды, в плохом настроении, все же сказал, что на самом деле крупные корпорации уже тестируют прототипы третьего поколения. Будто уже и имя придумали, позаимствовав его аж из Древней Греции – Анастасия. И вот они-то будут по-настоящему опасны, сказал тогда отец, поскольку станут воплощением искусственного сверхинтеллекта.
«Сокращенно, наверное, ее назовут Асей. Прям как мою бабушку», – подумал тогда Ефрем, но в слух говорить о своих предположениях не стал.
Рассказывая по секрету о разработках, отец уныло скривился. Эти Аси превзойдут людей во всем, и многим живым придется уехать в Африку или Сибирь, чтобы прокормить свои семьи с помощью «натурального хозяйства». Нужно будет самим сажать картошку и выращивать лук, как древние люди.
«Но время у людей еще есть. Пока магнаты спорят, – рассказал тогда отец, – Стоит ли выпускать «третьих» на рынок, если еще «не отбились» вторые? Пока не окупились, проще говоря. Именно это и спасает всех – правда, временно – от обнищания и бегства в тайгу или саванну – небольшие островки природы там до сих пор сохранились. В основном, в национальных парках или зонах, где обитают мутировавшие, и потому ставшие еще более опасными для жизни людей мухи цеце или клещи».
Ефрем вернулся из воспоминаний о том разговоре лишь после того, как отец кашлянул, так и не дождавшись ответа от отпрыска. О чем бишь он сейчас говорил? Опять обещал запаролить приставку, чтобы закрыть доступ к играм?
–Ну, если на часик, могу и потерпеть, – почти безразличным тоном сказал мальчик.
Отец, впрочем, в ловушку не попался.
– На неделю без приставки! А то и на месяц. Короче, не канючь, – снова заговорил он по-человечески, обрадовав мальчика. Но не надолго. – Может быть принято и другое решение. Если у тебя нет желания смотреть красочное представление, на которое мы все сейчас следуем в целях проведения хорошего отдыха, могу предложить альтернативу: озеро! У нас как раз через три километра появится возможность свернуть на дорогу, ведущую к нему. Мы с мамой там когда-то встречались.
Мать ответила отцу теплым, хотя и быстрым взглядом. Тонкие губы, похожие на силуэт летящей чайки, слегка обозначили улыбку, и пара взрослых вновь уставилась на дорогу.
– Сын, ты уже достаточно взрослый, чтобы вести себя надлежащим образом, – также холодно и чудно́ произнес мужчина. – А не торчать в этих дурацких играх. Это просто нелепо!
«Возможно, еще не отошел от работы, – вздохнул Рема и успокоился. – Он ведь там трудится в окружении одних андроидов. Вот и нахватался у них разных словечек».
– Только не молчи, скажи что-нибудь! – вдруг подключилась к разговору мать. Копна густых каштановых волос откинулась назад, и Ефрем увидел ее красивое лицо с изумительными карими глазами. Правда, сейчас они смотрели очень строго. Почему-то мать еще и выставила вперед открытую ладонь, то ли предупреждая возможные возражения, то ли пытаясь внушить ему какую-то мысль.
«Вот только не ма! – подумал мальчик. – Она хоть не станет тюнинговать свой мозг? Странные они все-таки в последнее время. Может, и у нее на работе что-то случилось?»
Вслух же сказал:
– Ладно, поехали на гонки.
И уселся поудобнее в кресле, скрестив на груди маленькие, но уже сильные руки. Приходилось признать: это сражение он проиграл, приходилось признать этот факт. Но скоро он вырастет, и все сможет решать самостоятельно.
– Вот и умница, что не споришь, – мать даже улыбнулась. – Ты же не хочешь всю жизнь просидеть за планшетом или приставкой, словно дурачок. Пока другие развиваются, ты отстаешь.
В конце фразы женщина щелкнула раритетной шариковой ручкой, которая оказалась у нее в руке. Она часто вертела этот анахронический девайс, словно волшебную палочку. Всякий раз, когда пыталась в чем-то убедить Ефрема, она щелкала этой дурацкой ручкой.
Пару раз мальчик порывался выкинуть эту штуку, когда оставался один дома. Но сколько ни искал – а искал он основательно – найти так и не смог. Мать нигде не оставляла ее, а таскала постоянно с собой. Даже на работу.
– Не хочу на Озеро, – будто маленький старичок, пробурчал Ефрем. – Что там делать? Опять упремся в бетонный забор – все водоемы давно раскупили и заселили этими дурацкими «русалками». От них воняет, подойти невозможно.
Все окрестные пруды и озера вокруг Москвы давно превратили в фермы. Там выращивали специальные водоросли, из которых делали живые светильники, панели для фасадов зданий, уличные фонари и даже навесы для генерации кислорода в парках. С тех пор, как бактерии, сожравшие пластик в морях и реках, принялись за подводных обитателей, в пресных водоемах стала выживать лишь эта трава, которая оказалась несъедобной для микроскопических монстров. Впрочем, с человечества она тоже брала немалую плату. Плавать в открытой воде стало совсем невозможно. Трава росла так густо и была такой крепкой, что могла пленить любого смельчака, даже мастера спорта по плаванию. Пытаясь освободиться, те выбивались из сил и уходили на дно, за что ее и прозвали «русалкой». В старых легендах те тоже топили зазевавшихся рыбаков.
– Когда вы там были, вы были молоды, а сейчас старые, – продолжил мальчик. – Поехали уж на гонки, я потерплю.
Сопротивляться не было смысла. Его все равно не послушают.
– Правильный выбор, – одобрительно произнес мужчина и поднял вверх указательный палец. Так, чтобы видел сын. И, кажется, даже прибавил немного скорости. Во всяком случае, мотор заработал чуть громче. А елки в боковом стекле заплясали бодрее.
Правда, длилось ускорение недолго. Машина вдруг вильнула, с визгом, слышным даже сквозь удары техно, затормозила, и буквально в метре перед капотом мелькнуло смазанное темное пятно. У него было четыре ноги, а голову, наклоненную слегка вперед, венчала корона огромных ветвистых рогов.
Все произошло так быстро, что Ефрем не успел даже испугаться, и только по ужасу в глазах матери да побелевшим пальцам отца, сжимавшим руль, понял, что произошло что-то крайне опасное.
«Поаккуратнее с желаниями надо быть», – вдруг ожил язвительный внутренний голос.
«С желаниями? С какими желаниями? – возмутился Ефрем. – Я такого не желал!»
«Ну, ты же хотел увидеть оленя. Скучно ему, видите ли. Заказывали – получите. Конкретнее надо быть. Загадал бы, например, чтобы он прыгал по обочине. Он бы и прыгал – весело и красиво, как у Деда Мороза. А так – скажи спасибо, реакция отца сегодня вас всех спасла», – сказал голос с назидательными бабушкиными интонациями. И совсем по-девчачьи захихикал.
Глава 2
Через полчаса, когда лес, наконец, закончился, и ветер сдул туман с трассы, Ефрем увидел вокруг бесконечное поле, похожее на пестрый персидский ковер. Слева и справа сочную зелень украсили яркие искры ромашек, оранжево-красных маков и светло-синих васильков. И это великолепие приобрело совершенно фантастический вид, когда на горизонте всплыло огромное световое пятно, вскипевшее всеми оттенками спектра. Оно так мощно осветило долину, что даже сидевшему на заднем ряду Ефрему пришлось сощурить глаза. Казалось, что каждый цветок и каждая травинка отражает и одновременно впитывает бесчисленные разноцветные всполохи этого рукотворного солнца.
Постепенно из пестрого хаоса выделился огромный шар. И чем ближе машина к нему приближалась, тем больше черт на нем проявлялось. В конце концов Селиверстовы увидели циклопических размеров комплекс, высотой не меньше ста метров, который оседлал самую высокую точку равнины. Центр шара сверкал, словно голубой опал. От него отходили массивные водянистые щупальца, то расходившиеся, то соединявшиеся в причудливые петли. Именно в них была проложена трасса, где ежегодно проходил третий этап международной гонки Формула-2500.
Вблизи техногенное чудовище рассыпалось на миллиард составляющих. Сверху запестрела шапка полярного сияния. Из рассказов родителей и наспех прослушанного аудиофайла Ефрем знал, что на широте Москвы такой причудливый оптический эффект создает не солнечный ветер, пробивающий магнитное поле Земли, как в Заполярье, а мощные генераторы, расположенные на крыше комплекса и выдающие колебания разной длины и частоты. Гирлянды салатового цвета эффектно прерывались красными и синими зигзагами и двигались, словно океанские волны, то ускоряясь до шторма, то затихая до легкой ряби. Периодически там появлялись желтые пятна, прыгавшие, как сошедшие с ума солнечные зайчики. Замирали «безумцы» лишь на пару десятков секунд, чтобы в них появились трехмерные голограммы с разнообразной рекламой: люксовых флайеров, банковских вкладов, геля для стиральных машин и «вечных» зубных протезов. Весь этот калейдоскоп еще и постоянно перемешивался, порождая в небе уже совершенно немыслимые для естественной земной и космической физики сочетания.
Пестрота почти полностью поглотила хрупкую голубизну летнего неба. Сейчас она просматривалась лишь далеко на севере – над макушками берез аккуратной рощицы, оставленной строителями чуть в стороне от комплекса для придания ландшафту элементов природного шарма.
На цокольном этаже «медузы» иллюминация распалась на множество плазменных панелей. Чуть выше бежал текст – так быстро, что Ефрем Селиверстов не успевал его прочитать. В свои годы он все еще читал по слогам. Да и то, если заставят. Аудиокниги уже заменили учебники, а письма отправлялись не с почтовыми голубями, и даже не в виде зашифрованных файлов, а как звуковые сообщения и видеоролики. А если уж кому-то очень приспичит написать проникновенное письмо, диктофон с легкостью переводил речь в текст и сам же исправлял ошибки. Бегло читали сейчас лишь отличницы, вроде Варьки Карпиной. Очкастой зазнайки и редкостной зануды из параллельного класса.
Отец сбавил скорость, и машина плавно подъехала к контрольному пункту. Он открыл окно, старое стекло четырехколесного раритета уже не давало нужной сканеру прозрачности. В тот же миг Ефрем почувствовал себя неуютно. Кожа завибрировала, а редкие, еще светлые волосы на руках встопорщились. Задорная певица, секунду назад выкрикивавшая рифмы о несчастной и жестокой любви под электронные ритмы, вдруг зашипела, как разъяренная кобра. Двигатель начал чихать, пропуская то одно, то два зажигания в секунду. Странный сбой прекратился лишь через пару десятков метров от КПП, когда отец закрыл окно.
Но перед этим бледно-голубой луч сканера успел пробежал по его лицу, шлагбаум раскрылся, приглашая гостей на парковку. Машина резво тронулась с места, и только тогда отец смог нажать кнопку поднятия бокового стекла.
– Не удивительно, что все парковщики тут лысые, – пробурчал он, встряхнул головой и стал искать свободное место. – Барьер мы прошли. Внутри уже безопасно.
Родители были бледны и часто моргали, как роботы, вставшие на перезагрузку. Ефрем же, напротив, почувствовал себя гораздо бодрее. Сильно наэлектризованный воздух заставил его мозги ускориться. И у него родилась идея. Прекратить нельзя – нужно возглавить! Кажется, что-то подобное говорил дружок Никита, вместе с которым Ефрем подложил на стул учителя истории самый настоящий кактус. Историк был щедр на плохие отметки и совсем не старался завоевать расположение учеников. Чем поначалу приводил их в полное изумление и порождал конспирологические теории. Для одного из немногих людей, оставшихся преподавать в школе, полной услужливых и всегда позитивно настроенных педагогов-андроидов, такой подход к работе был необычен.
Кактус был сорта Цереус, с внушительными твердыми иглами, исколол заговорщикам все пальцы, пока они не догадались взять большие щипцы. Втихаря Ефрем и Никита пронесли растение в школу – что было еще той задачей. Иглы протыкали даже плотный материал рюкзаков. И на перемене, пока никого не было в классе, положили на стул.
Ребята были готовы почти ко всему – от эпического вопля, который обязательно вошел бы в историю школы и сделал бы их знаменитыми, а то и легендами, до вызова родителей к директору и серьезного нагоняя дома. Но ничего не случилось. Прикидывавшийся долгие годы человеком историк на поверку оказался… роботом. Тем самым AGI – человекоподобным андроидом второго поколения, хотя кто мог подумать? Так удачно он маскировался. Вот тогда ребята впервые узнали, как может мимикрировать AGI – ведь внешне он так отличался от однотипных машин. Мало того что выглядел как брутальный мужчина, так еще и носил усы, которые свисали вниз, как у варягов в исторических фильмах. Разве что кисточки были не синими, а темно-рыжими, даже ржавыми. Видимо, все-таки слишком много железа было в его искусственном организме. И от лютой злости оно быстро ржавело. Злюки часто орут, и обмен кислорода в организме у них явно ускоренный.
Когда исторический зад плюхнулся в кресло, лишь смачный «шлюп» смог порадовать хулиганов. Предупрежденные одноклассники, следившие за учителем затаив дыхание, разочарованно взглянули на шебутную парочку и отвернулись, лишив Ефрема с приятелем сразу ста баллов в негласном рейтинге школьных авторитетов.
«Это фиаско, Рема!» – сказал тогда Никита и швырнул в робота ластиком. За что получил неуд по поведению и вылетел с треском из школы. Где он сейчас обитает – никто в классе не знал.
Вспомнив сейчас об этом, Ефрем решил заставить родителей заплатить за испорченный день. И то, что он увидел в основании комплекса, явно этому способствовало.
«Хотите лояльности – придется раскошелиться», – подумал он и стал с интересом разглядывать надписи на сувенирных магазинах, пока они парковались.
Мальчик постарался прочитать – пусть и по слогам – несколько названий. Правда, почти сразу бросил это дело. К его удивлению, там не было слов «Подарки», «Сувениры» или на худой конец «Сладости». Он узнал лишь два слова, повторявшиеся с различными вариациями шрифтов и антуража. «Покупай», раскрашенные в разные оттенки розового. И «Слушайся», переливавшиеся от темно-синего до небесно-голубого.
«Ничего не понятно, но явно засада», – насторожился Ефрем. И осмотрелся.
Из парковавшихся рядом машин выходили семьи, похожие как две капли воды. Такой же строгий отец, красивая мать и ребенок. Редко, когда малышей было двое. У всех на лицах читалось недавнее знакомство с магнитным полем комплекса. Все были бледны, взъерошены и неулыбчивы. Лишь внешне они отличались – кто цветом одежды, кто прической или ее отсутствием. У женщин было немного больше индивидуальности. Но радостных улыбок у взрослых Ефрем не увидел ни одной.
Совсем другая картина была всего в ста метрах – гораздо ближе к зданию. Там с шумом и ревом лихо приземлялись на парковочные места реактивно-магнитные флайеры. Из них тоже выходили семьи, но родители и дети озаряли округу счастьем и улыбками. Слышался смех, шутки и явное предвкушение счастья.
– Андроиды и киборги, – скривился отец, и впервые за время поездки Ефрем был полностью с ним согласен.
Некоторых ребят Ефрем хорошо знал – во-о-он с тем мальчиком, с отличной фигурой и красивой прической на белобрысой голове, они ходили на гимнастику. Тому прочили титул кандидата в мастера спорта уже в девятилетнем возрасте. А вот с той девочкой – с двумя косичками, заплетенными в смешные баранки, которые сделали ее похожей на лопоухого мохнатого недотепу из старого мультика, – он начинал ходить на рисование. Год назад десять ее картин выставили в Пушкинском музее, а еще три украсили испанский Прадо, американский Метрополитен и французский Лувр.
Верхом же творения самого Селиверстова стал незамысловатый цветок, чем-то похожий на работы старых импрессионистов. Во всяком случае, именно так сказала мама, приглаживая непослушные вихры на его макушке. Она даже купила рамку и повесила «шедевр» на стену. Правда – в самом темном углу своей спальни. Со спортом вовсе не заладилось – учитель самбо не смирился с активностью мальчика, который к тому же не мог с такой же точностью, как другие, провести ни один прием, и выставил Ефрема за дверь, обозвав на прощанье его «дворовым драчуном, а не спортсменом».
Эти улыбающиеся дети из дорогих флайеров воспользовались правом выбора родителей, которое предоставляется всем, кто переступил пятилетний порог. Такую форму первой в жизни каждого гражданина инициации ввели в конце двадцать первого века, когда стало понятно, что искусственный интеллект может управлять человечеством гораздо эффективнее самих людей. Большие корпорации выпустили робота Аню (сертификационный номер – ANI-2098-000001), варианты которой стали преподавать все основные предметы в школе. Потом появились экономисты, юристы и инженеры. Напрямую вредить людям они не могли – все-таки кто-то умный догадался в последний момент внедрить в их алгоритмы три закона робототехники. Но постепенно люди – точнее, середнячки, ведь одаренные еще держались – лишились работы и вынуждены были искать места попроще.
Корпорации, возможно, не были бы такими смелыми, если бы их не поддержали правозащитники. Особенно ярко выступала шведка Арета Гринборг. Нервная девушка с бесцветным, незапоминающимся лицом, словно засланный на Землю инопланетный разведчик, выступая с высоких трибун, призвала считать всех ANI и AGI новой разумной формой жизни и защищать их права и свободы. А чуть позже добилась того, что те создали свой профсоюз. Но тут уже забеспокоились сами корпорации.
