Buch lesen: «Место Карантина»
© Вадим Бабенко, 2021
ISBN 978-5-4490-9935-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Вступление и благодарности
Книга является художественной прозой. Описанные в ней изыскания главного героя не претендуют на научную легитимность. При этом я предпринял огромные усилия, пытаясь приблизить изложенное в романе к реальным теориям, развиваемым серьезными учеными. Также я старался избежать всего, что принципиально невозможно с точки зрения современной науки.
Выражаю искреннюю благодарность всем, кто помогал мне в работе. Особо отмечу Джузеппе Витиелло, чьи статьи, советы и консультации сыграли большую роль в формировании важнейших концепций книги. Главная из них – применение квантовой теории поля к описанию механизмов памяти и мышления – во многом перекликается с работами Витиелло, в том числе в соавторстве с Уолтером Фриманом и другими.
Большое спасибо Андрею Парначеву за беседу о суперструнах и бранах.
Наконец, отдельная благодарность Александру Бобкову, согласившемуся прочесть большую часть рукописи и высказавшему ряд ценных замечаний.
For self is the lord of self, self is the refuge of self.1
Gautama Buddha
Неумирание разума ничуть не более фантастично, чем его наличие.
Тео
Пробуждение
Глава 1
Сначала рождается звук – словно медная струна дрожит где-то рядом. Он отзывается чутким эхом в дальней точке сознания, у самой черты. Затем приходит мысль: там, за чертой, была моя колыбель. Я покинул ее по чьей-то воле, к ней не вернуться.
Звук становится громче, явственней, резче. В нем угадываются мириады гармоник, живущих каждая сама по себе. Их разноголосие невыносимо, оно нарастает, сводит с ума – и вдруг обрывается на предельной ноте. Настает тишина; в ней – память о колыбели, ее последний, едва различимый след. Ее почти неуловимый образ, тень нездешней, очень чужой тоски. Будто восклицание – «Как жаль!» – и все: след теряется среди многих прочих. Вновь слышится медный звук, но теперь он негромок и вполне терпим. В серой мути, как на фотобумаге, проступают контуры и штрихи. Понемногу они связываются в одно, образуя осмысленную картину.
Я вижу свои руки, сложенные на коленях, лестничный пролет, перила и стены. Подо мной ступеньки; я сижу, сгорбившись и глядя в пол. В памяти пусто, я лишь знаю, что я здесь впервые – на этой лестнице, в этом подъезде. Чувствую, что могу вспомнить, кто я, но на это у меня нет сил. Мне очень нравится сидеть вот так – ничего не делая, не меняя позы. Глядеть в бетон ступенек и ни о чем не думать.
Проходит время, и, внезапно, я понимаю, что бездействую слишком долго. Что-то будто подталкивает изнутри; «Тео», – произношу я вслух; это мое имя. Звук не умолкает, в поисках его источника я оглядываюсь вокруг. Потом смотрю вверх, и становится ясно, что это вовсе не тугая струна. Все куда обыденнее и проще: тусклая лампа дневного света гудит, потрескивая, у меня над головой. Скоро перегорит, отмечаю я машинально и вздрагиваю – где-то внизу хлопает дверь.
Тут же начинает казаться, что звуки – со всех сторон. Я будто слышу шаги, смех, раздраженные голоса, плач младенца. Слышу клаксоны автомобилей, вопли сирен, городские шумы. Рокот волн и завывание вихрей, шелест травы, листвы, бумаги…
Мне тревожно; недавняя безмятежность улетучивается без следа. Дверь хлопает снова и снова; я встаю и перегибаюсь через перила. Ничего не разглядеть – внизу лишь сумрак и пролеты лестниц, уходящие в никуда. «Mierda», – шепчу я, отшатываясь; у меня кружится голова. Уже ясно, здесь нельзя оставаться – и нельзя медлить. Я оглядываю себя, вижу серую куртку, коричневые брюки, ботинки с тупыми носами. Мой вид мне не нравится, но выбора нет. Я поднимаю воротник, застегиваю молнию до подбородка и делаю шаг по лестнице вверх.
Вновь все стихает, как по команде, слышен лишь скрип моих подошв. Я прохожу несколько этажей, неотличимых друг от друга. На каждом – по одной двери без номеров и табличек, за ними ни шороха, мертвая тишина. Стучаться я не решаюсь, да и не горю желанием кого-то видеть. Я вообще не имею желаний, но у меня есть цель, пока еще не ясная мне самому. Пролет за пролетом, я поднимаюсь дальше. Пахнет чем-то казенным, на светло-серых стенах нет изъянов – ни трещин, ни граффити. «В этом доме нет жизни», – шепчу я себе – и тут, оказавшись на очередном этаже, вдруг вижу, что дверь на нем приоткрыта.
За дверью стоит женщина лет тридцати в синем ситцевом платье и летних туфлях. У нее красивые ноги, открытая, приветливая улыбка. Я застываю в ошеломлении: ее присутствие нежданно, едва возможно. Я почти уже свыкся с мыслью, что я один в этом доме и во всем этом странном мире. Однако же незнакомка вполне реальна. «Добро пожаловать», – говорит она, распахивая дверь пошире. Потом представляется: «Я – Эльза», – а я лишь смотрю на нее, сбитый с толку. Ее голос резонирует в пустоте лестниц. Мне кажется, он, как и жужжание лампы, отзывается внутри меня быстрым эхом.
Потом я понимаю, что медлить глупо, и вхожу, протискиваясь мимо Эльзы. От нее исходят тепло и запах – свежести, можжевельника и ванили. Я думаю мельком, что ее мускус, наверное, сладок, как заморский плод – и прохожу в гостиную, осматриваясь кругом. Эльза закрывает дверь, набрасывает цепочку и входит за мной следом.
«Это общая комната, – говорит она. – Мебели немного, но больше и не нужно. По крайней мере, на мой вкус».
Действительно, в гостиной – лишь стол со стульями и большой диван, неудобный на вид. Нет ни одной лампы, но от потолка и стен струится мягкий, нейтральный свет. В дальнем углу – подобие кухни с хромированной раковиной и электроплитой. Справа – окно; я подхожу к нему и смотрю наружу. Там горный пейзаж, сосны, снег. Что-то смутно знакомое и тревожащее память.
«Не верь, – усмехается Эльза у меня за спиной. – Это лишь картинка, их много разных. И, пожалуйста, представься же наконец!»
Я оборачиваюсь – она стоит все с той же приветливой улыбкой. «Иногда меня называют Тео», – произношу я осторожно, прислушиваясь к своему голосу. Он звучит знакомо. «Да, Тео», – повторяю я и пытаюсь ухмыльнуться в ответ.
«Мне очень приятно! – говорит Эльза, подходя ближе. – Я так истосковалась одна…»
Я замечаю, что когда она произносит слова, ее губы превращаются в расплывчатое пятно. Почему-то меня это не удивляет.
«Я здесь уже три дня без соседа, – добавляет она. – Многовато, как ты считаешь?»
Я лишь пожимаю плечами и вновь смотрю в окно. По ветвям ближней из сосен прыгает белка, мягкий снег искрится на солнце. Мне кажется, ничего более реального нельзя себе представить.
«Эльза, – прошу я, глядя на белку, – объясни мне, что происходит. Где я, что я – и кто ты? Я ничего не помню – я был болен? Нас похитили и мы в плену?»
Эльза становится рядом, проводит пальцем по стеклу. Я отмечаю, что у нее очень ухоженные руки.
«Мой ответ тебе не понравится, – говорит она, помедлив. – И едва ли поможет – но я и вправду не знаю, как все сказать. Я сначала думала, что надо мной смеются…»
Она замолкает, потом поворачивается ко мне: «Ну, например… Сейчас твоя голова пуста, но, может, ты помнишь, что такое гостевой дом?»
«Дом для гостей. Дом… Мы гости… – повторяю я за ней. – И что с того?»
Эльза морщится: «Или, может, ты помнишь, что такое госпиталь, санаторий? Или – давай попробуем – лепрозорий, чумной барак, карантин…»
Говоря все это, она загибает пальцы – на одной руке, потом на другой.
«Госпиталь… Значит, все же болезнь? – я пытаюсь заглянуть ей в глаза. – Или какой-то несчастный случай? – Потом меня передергивает: – Чумной барак… Что это, пандемия? Страшный вирус?»
«О, fuck…» – говорит Эльза и смотрит мне в лицо. Затем всплескивает руками: «Нет, лучше уж так!» – идет к кухонному шкафу, открывает дверцу и протягивает мне табличку, запаянную в пластик.
«Это лежало на столе, когда я вошла сюда три дня назад, – произносит она сердито. – Можешь себе представить, каково мне было? Вообще, тебе знакомо вот это слово: смерть?»
Да, почему-то мне знакомо это слово. В нем – удушье, лязг железа, дурная кровь. То, что стирает смыслы, будто влажной губкой с доски. Место, где теряется звук струны.
«Дальняя точка, – проносится в голове. – Колыбель за чертой…»
«Tantibus2, извечный страх», – бормочу я, но Эльза отрицательно качает головой.
На табличке написано заглавными буквами, без знаков препинания:
ПРИВЕТСТВУЕМ ВАС
ВЫ ПЕРЕНЕСЛИ ПЕРВУЮ СМЕРТЬ ТЕЛА
«Чушь!» – думаю я со злостью и читаю вслух следующие две строчки:
СМЕРТЬ ТЕЛА ЗНАЧИТ
НЕ ТАК МНОГО КАК ВАМ КАЗАЛОСЬ
И дальше:
БОЯТЬСЯ НЕЧЕГО
ВЫ НА КАРАНТИНЕ
«Бояться нечего, – повторяет Эльза с нервным смешком. – За три дня я привыкла, что это так. Правда, я вроде не боялась и раньше».
С минуту мы молчим и смотрим друг на друга. Потом Эльза делает шаг ко мне, становится совсем рядом. Я чувствую ее дыхание, ее тепло.
«Там ты умер, – говорит она тихо. – Лучше с этим смириться, не искать подвоха. Я понимаю, для тебя это звучит дико, но…»
Для меня это не звучит никак. Полная несуразица, диссонанс гармоник в медном, невыносимо резком звуке. И – предчувствие, замершее неподалеку.
«На карантине…» – бормочу я и отхожу от окна, от Эльзы. Сажусь на диван, тру ладонью висок. Тщетно пытаюсь осознать значение слов. Потом говорю: «Хороша шутка», – и пробую улыбнуться. Но улыбки не получается; челюсти сводит судорогой.
Эльза с досадой машет рукой: «Я знала! Знала, что не смогу тебе объяснить. Никаких шуток – там тебя не стало. Все закончилось, finita, forever, amen3. Скоро вспомнишь – об этом вспоминают быстро. И потом уже сомнений не остается».
Мне становится холодно, меня знобит. В голове роятся тысячи мыслей, а память пуста. Нет, она почти пуста, почти. Что-то в ней шевелится все же, какой-то обрывок, мелочь. Что-то подкрадывается – исподволь, неторопливо. И вдруг накатывает – кошмар предчувствия, неотвратимый ужас. Удушающе, леденяще – как огромнейшая из волн…
Я зажмуриваюсь, быть может даже кричу, захлебываясь в океане страха. На обратной стороне сетчатки вспыхивает как магний: мотоциклист в черной куртке с седоком за спиной, лицо, закрытое шлемом, тусклый блеск стали – пистолет в вытянутой руке. Я помню: потом будут выстрел и мгновенная, страшная боль. Я ощущаю каждым нервом: это было со мной на самом деле. Затем возникает еще кое-что – дом в оливковой роще и женщина, вся в слезах; с ней – лысеющий человек с перекошенным ртом. Дикие джунгли и большая река. Улицы старого города – почему-то я знаю, что это Берн. И – все гаснет, больше ни намека. Я сижу на диване, обхватив руками лицо, в страннейшем мире, который невозможно вообразить!
Потом, понемногу, мне становится легче. Кое-как собравшись с духом, я разлепляю веки. Эльза стоит рядом, смотрит сочувственно, качает головой.
«У меня было так же, – говорит она. – Тоже в гостиной, но за столом, а не на диване. Первое воспоминание – вертолет, прогулка над морем и внезапный взрыв. Точнее – самое начало взрыва, огненный шар, подбирающийся ко мне справа… Да, непросто свыкнуться поначалу. Но теперь-то ты веришь, что все всерьез?»
«Почти», – отвечаю я коротко. В голове мелькает: нужно, наверное, что-то сделать? Может быть – вскочить, метнуться, сбежать вниз по лестнице, вырваться прочь, наружу? Уличить, разоблачить обман или уж удостовериться – самому, без Эльзы. Без пластиковых табличек и фальшивых пейзажей… Но нет, мне не под силу – ни действие, ни даже мысль о нем.
Эльза садится рядом, гладит меня по руке. Я почти не чувствую ее прикосновения, но что-то передается все же, какой-то намек на близость. С четверть часа мы молча смотрим в стену напротив. Потом она произносит: «Ладно. Думаю, ты скоро свыкнешься, как и я. Ты мужчина, в конце концов, жалеть тебя как-то глупо. А теперь…»
Поправив волосы, она поднимается и жестом приглашает меня за собой: «Пойдем!»
Я послушно встаю, мы подходим к одной из двух закрытых дверей. «Вот, – говорит Эльза, – это твоя спальня. Мне ужасно не хочется тебя отпускать, но меня предупредили: в первый день – только знакомство и никаких бесед. Так что иди, загадочный Тео. Приходи в себя – увидимся завтра».
У меня кружится голова, перед глазами пляшут блики. Мне очень хочется остаться одному. Я киваю, открываю дверь и плотно затворяю ее за собой.
В спальне – все тот же нейтральный свет, исходящий от потолка и стен. К моему удивлению, там нет кровати – лишь мягкое кресло и журнальный стол перед ним. На противоположной стене – большой экран. Моя комната больше всего похожа на зал для приватных кинопросмотров.
Я подхожу к окну, оно выходит на лужайку посреди леса. У деревьев стоит олень, чутко поводя ноздрями. Он мне неинтересен – я помню, что это лишь картинка. Обманная картинка – сколько их здесь еще?
«Сколько…» – бормочу я и вдруг чувствую острую тоску по Эльзе, с которой мы расстались всего минуту назад. Одиночество, безмерное, как недавний страх, захлестывает меня с головой. Я будто остался наедине, лицом к лицу с мирозданием, с бескрайним космосом, масштабы которого не охватить мыслью. Мне не хочется ни вспоминать, ни думать, я мечтаю хоть о чьем-то присутствии рядом – и с трудом подавляю желание вернуться в гостиную, может даже постучаться в спальню соседки. Что-то подсказывает – этого не следует делать. Обойдя комнату по кругу, я сажусь в кресло и собираюсь закрыть глаза. Но тут экран оживает, на нем появляется человеческое лицо.
Я вижу высокий лоб с небольшим углублением посередине, острые скулы и суженный подбородок, впалые глаза с чуть приподнятыми уголками, как у сфинкса. Губы сжаты в тонкую линию, немигающий взгляд устремлен мне прямо в зрачки. Я уверен, что никогда не знал этого человека – даже несмотря на мою негодную память.
«Я ваш друг, – говорит он внятно. – Ваш помощник. Быть может, наставник – или ваш советник, терапевт. Название не важно, примите просто, что я ваш Нестор».
Он строг и подчеркнуто официален. Его губы движутся не в такт словам, но меня это не беспокоит. В любом случае это лучше, чем расплывчатое пятно.
«Вам не обязательно отвечать взаимностью на мое участие и мою дружбу, – продолжает он, – но знайте, союзников тут у вас не много – не больше двух. У каждого карантинщика есть свой Нестор и еще – сосед по квартире. Прочие едва ли будут склонны к общению с вами».
«Тео, меня зовут Тео, – говорю я, подаваясь вперед. – Рад познакомиться, ну и – у меня к вам очень много вопросов!»
Как-то сразу мне становится ясно, что все происходящее, возможно, не шутка. Не обман, не изощренный розыгрыш с какой-то неведомой целью. Тоска отступает, я чувствую прилив сил, лихорадочное желание прояснить все немедля.
Человек на экране качает головой. Тем не менее я продолжаю: «Скажите, это взаправду смерть? Я ведь помню, в меня стреляли… А что после смерти, что это за место? И, главное, как я сюда попал?»
Нестор морщит рот, поднимает ладонь. «Нет-нет, подождите, – не унимаюсь я. – Объясните, здесь хоть что-то реально? Хоть что-то материально, надежно, прочно или все иллюзия, хуже, чем сон? От Эльзы пахнет можжевельником, но я не чувствую ее руки. На окне фотография, а что за окном?»
«Вот-вот! – усмехается Нестор. – Все сначала спрашивают об одном и том же. Выглянуть в окно или обнять соседа… Слова конечно разнятся, но не суть».
Он глядит куда-то вниз – быть может, роется в своих бумагах – и добавляет: «Завтра вы ознакомитесь с брошюрой для вновь прибывших – в качестве первого, так сказать, шага. Занятно, что вы сразу заговорили о снах, здесь им отводится большая роль. Вы скоро поймете, каждый сон – как заплыв в море без берегов. Путешествие – через обломки воспоминаний, через полунарушенные связи».
«Скоро…» – повторяю я за ним и замолкаю. Вопросы, что рвались у меня с языка, вдруг кажутся необязательными, никчемными. Новая мысль, как острие клинка, пронзает меня насквозь.
«Скажите, Нестор… – начинаю я, потом откашливаюсь и спрашиваю осторожно: – Скажите, Нестор, я бессмертен?» Голос все же подводит; последнее слово звучит фальцетом.
Нестор поднимает на меня глаза. «Боитесь бессмертия? – интересуется он. – Или вы уже вновь боитесь смерти – едва успев пережить ее, простите за каламбур?»
«Но кто?..» – вновь начинаю я и замолкаю, не зная, как продолжить. Мои веки тяжелеют, в ушах звенит – долгая нота, словно струна из меди.
«Вообще, – говорит вдруг Нестор, – то, что вы так растеряны и сбиты с толку, мне представляется несправедливым. Хоть, конечно, за справедливость, как говорится, не с кого спросить. Но мы-то знаем: возрождение – с сохранением памяти и своего „я“ – не должно быть чем-то странным лично для вас, Тео. Вы ведь не типичный случай, не рядовой вновь прибывший с файлом в одну страницу».
Он вновь смотрит вниз и восклицает, вскинув голову: «Взять хотя бы предсказанное вами поле! Или – квазичастицы нового типа. Или, скажем, метапространство – в нем про вас записано больше, чем тут, в вашем файле!»
«Я не помню почти ничего», – бормочу я, будто оправдываясь. Силы вновь иссякают – вдруг и сразу. Мысли путаются, меня охватывает неодолимая сонливость. С каждой секундой я все глубже погружаюсь в нее, как в вязкий омут.
Нестор машет рукой: «Да, да. Память вернется, для этой цели вы и помещены сюда, как все. Это не проблема – сейчас проблем у вас нет. Все они остались позади – пока. Но вам придется дотошно вспомнить, с чего они начались и во что обратились после. Вспомнить листы бумаги, исписанные от и до, квантовые теории, танец консионов… Это все вернется к вам – но позже, нынешний день окончен. Вы совершенно исчерпали свой ресурс. Вам нужно спать – пока без сновидений!»
На этом экран гаснет, спинка кресла отклоняется назад. Веки сами собой смыкаются, в темноте пляшут цветные вспышки, а в голове вертятся слова, смысл которых мне не ясен: «петарды», «порох», «пираты»… Вдруг мелькают: обрывок формулы, выписанный мелом на доске, знак интеграла, греческие пи и тета. Они очень важны, их не сотрешь с доски так просто – ни мокрой губкой, ни мыслью о небытие.
Очень хочется узнать еще одну вещь прямо сейчас. «Послушайте, Нестор…» – говорю я из последних сил, не открывая глаз, и тут же проваливаюсь в глубокий сон.
Глава 2
Следующим утром, вынырнув из забытья, я оглядываюсь и прислушиваюсь к себе. Комната не изменилась – все тот же нейтральный свет, окно с обманным пейзажем и экран напротив. Мое тело не утомлено ночью в кресле, в полусидячей позе; голова легка, и разум кажется вполне окрепшим. Я помню вчерашнее – лестничные пролеты, дверь в квартиру и улыбчивую Эльзу. Потом – мотоцикл с двумя седоками, пистолет, направленный мне в грудь. Мельтешат и новые воспоминания – как сполохи, одно за другим. Какие-то люди, громкий смех – и вдруг, пронзительно: тревога, страх. Но страх не за себя.
Я зажмуриваюсь и вижу хрупкую девушку азиатской внешности с чуть косящим взглядом и рыжей прядью в волосах. Ее лицо придвигается совсем близко, я тру кулаками веки, отгоняю слезы. «Тина…» – шепчу я и хочу закричать в голос, но сдерживаю себя усилием воли. Собираюсь с силами и стараюсь мыслить трезво: Тина – я помню, мы были вместе, пусть недолго. Помню, я должен был ее спасти – от кого? Какая опасность ей грозила?.. Пар от асфальта, влажный, горячий воздух, дым жаровен и выхлопы автомобилей – запахи большого города будто вновь щекочут мне ноздри, но я не могу связать их ни с чем. Помню лишь: что-то осталось незавершенным – и вдруг опять наплывает мотоциклист в матово-черном шлеме, а в последний миг перед выстрелом – осознание катастрофы, мгновенная острая тоска по Тине, отчаяние от собственного бессилия и… На этом память пасует, цепочка рвется. В голове – лишь остатки моего голоса: «…на-на-на».
Я вдруг понимаю: смерть – это больше, чем ночной кошмар. Больше, чем губка, стирающая смыслы, чем молчание струны из меди. Дурная кровь не есть ее сущность; сущность – потеря тех, кто тебе дорог. Расставание – навсегда ли? Расставание с Тиной – а с кем еще?
«Навсегда…» – произношу я вслух.
Отчего-то голос звучит фальшиво, фальшь чудится и в самом слове. Я оглядываюсь – фальшь кругом, моим мыслям не за что уцепиться. «Где я?» – спрашиваю сам себя и злюсь: хватит уже валять дурака. Нужно признать, надо мной, очевидно, проводят опыт – что это, галлюциноген, наркотик? Жестокий розыгрыш – в чем его цель? И когда я смогу очнуться?
Тут я слышу покашливание и открываю глаза – с усилием разлепляя веки. Экран на стене ожил, на нем Нестор, глядящий на меня в упор. «С пробуждением, – произносит он. – Сегодня у вас будет насыщенный день».
Я молча всматриваюсь в его лицо. Что-то в нем опять, как вчера, говорит мне: все не так просто. И сомнения отступают, я почти готов поверить, что все взаправду. Что меня не разыгрывают – я умер, но вновь живу, как ни дико предполагать такое…
Очень хочется прояснить все немедля, но я опять не могу подобрать вопросы. Молчание затягивается, мне мучительно не хватает слов.
«Что такое танец консионов?» – спрашиваю я наконец, но получаю в ответ лишь снисходительную усмешку.
«Об этом вы мне расскажете сами, – говорит Нестор. – И, надеюсь, довольно скоро».
Я лишь развожу руками. «Вообще же, – продолжает он, – вам не следует забегать вперед. Здесь есть все, чтобы чувствовать себя комфортно, если не требовать многого от комфорта – а главное, не забудьте, у вас есть сосед. Соседка, если не ошибаюсь; разделение на два пола – это вообще гениальный ход природы!»
«Да, пусть, – соглашаюсь я, – но все же…»
Нестор задумчиво кивает, глядит вниз, перелистывает что-то и вдруг сообщает: «Конец сеанса».
«Уже? – восклицаю я и горячусь: – Стойте, стойте! Мне сейчас, поверьте, не до соседки. Вы мой помощник – мне нужна помощь: пусть кратко, но введите меня в курс… Вы советник – мне нужен совет, мне слишком – слишком – многое непонятно!»
«Все советы – по расписанию, – вновь усмехается Нестор, и я чувствую, что с ним не поспоришь. – По расписанию, – повторяет он с нажимом, – а в расписании сейчас значится общение с соседом по блоку. Вас наверняка заждались – будьте милосердны», – и он отключается, не попрощавшись.
Еще минуту или две я смотрю в темный экран, потом встаю и подхожу к окну. За ним – все та же лужайка, но без оленя. Он исчез, и вся картинка выглядит как-то слишком статично, будто выключилась анимация или кончился завод пружины.
Напротив окна – раздвижная ширма. Это вход в ванную, там чистота и блеск. Я гляжу на фаянсовый унитаз и в недоумении пожимаю плечами. Потом подхожу к рукомойнику, открываю кран – оттуда и в самом деле течет вода. Я подставляю руки под холодную струю и плещу в лицо – с наслаждением, долго, не боясь замочить одежду.
Выпрямившись, смотрюсь в зеркало – мои черты мне знакомы, пусть смутно. После умывания кожу слегка покалывает, но вскоре это проходит. Я трогаю пальцами лоб и щеки – ощущения прикосновений чуть запаздывают, словно передаются по цифровым протоколам. Полотенце не требуется, на мне не осталось влаги. На полу тоже сухо – это комфортно, как и обещал Нестор.
«Что ж, – говорю я вслух. – Общение с соседом, ничего другого не остается». Выхожу из ванной, открываю дверь в гостиную и сразу вижу Эльзу, сидящую на диване.
«Ну наконец-то! – восклицает она. – Я была уже готова стучаться к тебе сама. Вся извелась – а ты спишь и спишь. Все же заселяться первой не очень приятно!»
Сегодня на ней строгий брючный костюм, туфли на каблуках и белая блузка. Она выглядит как менеджер по рекламе или преуспевающий страховой агент. Я оглядываю себя и морщусь – вчерашняя одежда смотрится довольно-таки жалко.
«Доброе утро, – здороваюсь я. – Ты просто красавица, я в восхищении. Как тебе спалось? У тебя есть свой Нестор?»
«Ну конечно, – отвечает Эльза. – Нестор есть у всех. Не правда ли, он такой душка?»
Она встает и подает мне руку: «Прости, что я начала с упрека. На самом деле я на тебя не сержусь. Вообще, мы должны избегать ссор. Здесь это, должно быть, невыносимо!»
Я думаю, что хорошо ее понимаю. «Сейчас я расскажу тебе о квартире, – продолжает Эльза, – но сначала давай поиграем…»
Она идет к кухонным полкам и жестом манит меня за собой. На полках немало утвари, достаточно для небольшой семьи. «Маленькая демонстрация», – говорит соседка, берет суповую тарелку и вдруг, не оборачиваясь, с силой швыряет ее в меня. Мое тело реагирует: одна нога чуть сгибается в колене, отклоняя корпус, голова уходит от удара, плечи разворачиваются и руки выбрасываются чуть вперед. Я принимаю боевую стойку, а тарелка, просвистев мимо, попадает в стену и беззвучно рассасывается в ней, не оставляя ни следа, ни осколков.
«Вот так-то, – Эльза качает головой. – А ты уже готов со мной драться. Расслабься, мы не воюем. Просто такая вот здесь жизнь. И еще – смотри…»
Я усмехаюсь, расслабляю мышцы и опускаю руки, а она идет ко мне, покачивая бедрами. Подходит близко, потом совсем близко, делает еще шаг и вдруг проходит сквозь, оказываясь позади. Я не ощущаю прикосновения, мне лишь чудится запах можжевельника, а Эльза улыбается как ни в чем не бывало.
«Поверь, я сделала это очень тактично, – говорит она. – На улице некоторые так и норовят пройти сквозь тебя грубо, суки. Со мной в первый же день так поступила одна тварь… Извини за лексику – вообще-то я почти не употребляю плохих слов. Я из приличной, образованной семьи».
«Это правда, что от тебя пахнет можжевельником?» – спрашиваю я.
«Обманка, – машет она рукой. – У нас, как ты уже понял, что-то вроде фантомов вместо тел. От тебя, по крайней мере, ничем не пахнет. Даже обидно – в той, первой жизни все отмечали, что у меня очень приятный запах».
Меня коробит небрежная легкость, с которой соседка говорит о «первой жизни». Подозрительно… Вдруг и она – часть заговора, одна из тех, кто против меня? Я чувствую, как во мне вновь ворочаются утренние сомнения, но терплю, стараясь не подать вида. Может, Эльза просто легкомысленна чересчур – да и к тому же, она провела здесь на три дня больше, у нее было время привыкнуть.
Потом мы вновь оказываемся у кухни; Эльза хитро улыбается и вдруг смахивает на пол груду тарелок – с уже знакомым мне эффектом. «Не бойся, я не истеричка, – успокаивает она меня. – Но не одни ведь истерички порой бьют посуду. Кстати, пока мы здесь, загляни в холодильник. Ты любишь яичницу? Я буду готовить тебе завтраки. Яичница с ветчиной пахнет по-настоящему. И будто даже имеет вкус!»
В моей спальне мы первым делом отправляемся в ванную, в которой я уже был. «Обманка, – говорит Эльза, обводя рукой вокруг. – Можно вообще не мыться, и унитаз тебе ни к чему. Хоть, признаться, я люблю здешний душ – знаешь, шум воды, тепло. Очень расслабляет – это остров покоя. И ванная у меня цвета морской волны. Цвета спокойного, умиротворенного моря. Кстати, тебя не удивило, что знакомство со спальней мужчины я начинаю с душевой? Ха-ха-ха, шутка. Я очень порядочная девушка!»
Выйдя из ванной, Эльза обводит взглядом комнату и отмечает удовлетворенно: «Тут все, как у меня. Вот примерочная», – она подводит меня к большому зеркалу во весь рост. Рядом с ним платяной шкаф, встроенный в стену. Я открываю дверцу – он забит одеждой. Эльза хихикает: «У меня ни разу не получилось раздеться догола, представляешь? – И показывает на журнальный стол: – Здесь пульт. Чтобы все менять – обои, вид за окном, потолок, свет…»
Я прикасаюсь к стеклянной поверхности. Она оживает, это чуткий сенсор. Пробегаюсь пальцами по кнопкам – все действует: шторы двигаются, стены окрашиваются в разные цвета. Я замечаю, что на них – неяркий, чуть заметный рисунок. Подхожу поближе, всматриваюсь в штрихи и разводы.
«Кофе с молоком, – говорит Эльза у меня за спиной. – Или, может, следы на песке».
«Фрактал4… – бормочу я бессмысленное слово. – Или, может, сад камней в Тиауанако».
Что-то вспоминается, но очень смутно. Однако же это было важно! Я шепчу и вслушиваюсь в свой шепот: «Осознание собственного разума – звенья бесконечной цепи вопросов. Странный аттрактор5 – линия в многомерном пространстве – самодостаточная, самоорганизующаяся сущность. Затухание сознания – фрактальная ломаная. Звенья укорачиваются, потом еще и еще, но и все же она бесконечна…»
«Что-что? – переспрашивает Эльза. – С тобой все в порядке?»
«Вроде да, – произношу я задумчиво. – Просто мне приходилось когда-то размышлять об этом – о кофейных разводах. Не обращай внимания, пойдем посмотрим на твою ванную цвета моря».
Мы осматриваем ее спальню, которая не отличается от моей, возвращаемся в гостиную и садимся на диван. «Теперь, – говорит Эльза, – выбрось из головы свой сад камней и сосредоточься, насколько можешь. Тут у нас есть инструкция здешней жизни. Самое занятное, сказать по правде, я тебе уже показала, но прочесть ее нужно, так сказал мой Нестор. Да и твой, наверное, тоже».
У нее в руках брошюра в черно-белой обложке. «Карантин» – напечатано жирным шрифтом посередине. «Ты должен прочитать ее всю, – говорит мне Эльза. – Лучше сделать это тут, со мной. Я, если что, разъясню попонятнее».
Ясно, что ей просто не хочется оставаться одной – так же, как и мне.
Я открываю брошюру. На титульном листе, в правом верхнем углу, где обычно располагаются эпиграфы, вновь выведено: «КАРАНТИН» и чуть ниже: «Будьте благодарны!» Со следующей страницы начинается текст. Пункт номер один гласит: «Всем надлежит пребывать на Карантине вплоть до полной готовности его покинуть». И, чуть ниже, пункт второй: «Возвращение на Карантин невозможно. Без исключений».
«Пока все понятнее некуда, – бормочу я. – Но я, конечно, посижу тут, с тобой. О, смотри, здесь бывают прогулки – ну да, ты же говорила про какой-то инцидент на улице…»
Эльза заглядывает мне через плечо. Я читаю: «Для выхода из здания надлежит пользоваться частным лифтом, находящимся внутри квартиры у входной двери. Входную дверь открывать не рекомендуется».
«Прогулки надлежит осуществлять только в светлое время суток. В темноте гулять не рекомендуется».
И еще:
«Не рекомендуется купаться в море лицам без купальных костюмов. Без исключений».
«Тут есть море?» – спрашиваю я Эльзу.
«О да, – отвечает та, – что есть, то есть. Оно-то как раз кажется мне совсем-совсем настоящим. Ты можешь посмотреть на него из спальни – тут, в гостиной, за окном всегда лишь картинки».
«Можно прямо сейчас», – предлагаю я. Мы идем в спальню Эльзы. Она уверенно жмет кнопки пульта и кивает на окно: «Ну вот…»
За окном – шикарный морской пейзаж: ультрамарин до самого горизонта, яркое солнце, белые катера и яхты. Внизу под нами – набережная с балюстрадой, полная народа. Почти все гуляют по двое – праздно, неспешно, им явно некуда торопиться. Мы находимся высоко, я не могу различить лиц. От набережной к камням у воды ведут бетонные лестницы. Купающихся немного, все они в ярко-желтом. Некоторые просто лежат на камнях, будто принимая солнечные ванны.
