Buch lesen: «Жюли и Мишка. Роман»
© Юлия Вельбой, 2017
ISBN 978-5-4485-2931-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 1
– Жан, – говорю я в трубку, – боюсь, меня не впустят в Мюнхен.
Его голос доносится из такого далека, что мне кажется, он на другой планете.
– Почему? – спрашивает он спокойно.
Это спокойствие больно царапает меня.
– Потому, что у меня греческая виза.
– Греческая?
Такое впечатление, что перед этим мы не обсуждали мою поездку.
– Да!
Жан молчит в затруднении. Кажется, он не понимает, в чем дело. Интересно, он вообще читал мои письма?
– Если меня задержат на пасконтроле в Мюнхене, я буду ссылаться на тебя, слышишь? А ты подтверди, что мы вместе с тобой летим в Грецию.
– Да, да! – отвечает он поспешно.
Но понимает ли он? Меня берут сомнения…
В аэропорту Донецка пустынно. Поразительно то, что регистрацию здесь не объявляют. Не объявляют вообще ничего – ни посадку, ни прибытие. Сидишь-сидишь в огромном зале, где эхо от каждого шороха, и вдруг как молотом по голове – регистрация! – вскрикивает мой внутренний голос и молчаливое табло.
На Мюнхен почти никто не летит. Служащий Люфтганзы за стойкой спрашивает:
– Вы собираетесь с греческой визой попасть в Мюнхен?
– Да.
Он вежливо улыбается:
– Считаю своим долгом предупредить, что в Мюнхене к вам будет много вопросов, вплоть до депортации.
Из-за его слов у меня на душе потемнело. Поднимаюсь на второй этаж, ищу глазами табло с надписью «Мюнхен», усаживаюсь под ним и наблюдаю за немногими отлетающими вместе со мной пассажирами. Все они расслабленны и спокойны. Чувствую себя преступницей.
Сижу. Сердце колотится все сильней. Достаю телефон, чтобы снова позвонить Жану. Набираю его… Он поставил телефон на автоответчик! Оставляю сообщение: «Жан, пожалуйста, перезвони».
Рядом сидит дедушка с портфельчиком. У него мятые брюки и старая вельветовая жилетка. Приглядываюсь: жилетка пошита непрофессионально, перекант на пройме выворачивается с изнаночной стороны на лицевую. Видимо, эту жилетку дедушке сшила бабушка еще в первые месяцы их супружества, и он носит ее всю жизнь как символ того счастливого юного времени. Глаза у дедушки такие же, как жилетка – коричневые, выцветшие, пожившие на этом свете.
Он достает телефон, заговорил… он итальянец! А с виду не скажешь. Выглядит нашим человеком. Думаю, это мятые штанишки ввели меня в заблуждение. Таких одиноких дедушек я постоянно встречаю у нас в Украинске – идут неухоженные, с засаленными волосами… Куда смотрят их бабушки? Одного из них я часто вижу семенящим на базар со старой корзинкой; мелкими-мелкими шажками он пробирается в толпе женщин, причем корзинка идет чуть впереди хозяина на вытянутой руке. Да, итальянские дедушки корзинок не носят, а носят портфельчики, – в этом моя ошибка.
Напротив дедушки и меня – прощелыга лет тридцати; изображает из себя интеллигента. Ну, этот уж точно наш: не первой свежести черный плащ, волосы сзади собраны в хвостик. Повернулся… э, парень, да ты лысеешь. Плащ безразмерный, бесформенный, – на какой помойке ты его нашел?
Неподалеку мирно переговариваются тетеньки. Предмет их беседы – сравнительная характеристика цен у нас и в Германии. Прислушиваюсь и понимаю, что Германия в этом вопросе побеждает… нет, проигрывает. Нет, снова побеждает, – словом, как всегда. Достигнув компромисса насчет цен, заговорили о детях и внуках.
Уж в нашей тетеньке не ошибешься. Хоть ей далеко за пятьдесят, и габариты у нее естественные, она одета в обтягивающую розовую кофточку и джинсы, которые на попе лопаются.
Настроение мое всё ухудшается. Сердце замирает в предчувствии того, что меня не впустят в Мюнхен.
А ведь Мюнхен – это только начало. После Мюнхена мне нужно будет добраться в Милан, а из Милана – в Лион. Шенгенскую визу я купила в интернете за двести пятьдесят евро. Вопрос не столько в том, что она греческая, сколько в том, настоящая ли она. Что ж, в Мюнхене проверят.
Жду еще полчаса. От Жана никаких позывных. Снова перезваниваю, и снова автоответчик. Я наговариваю ему информацию: «Жан, запомни. Мы туристы, друзья. Ты встречаешь меня в аэропорту Милана, мы с тобой осматриваем город, после чего летим в Грецию. Понятно? Ни слова о том, что я собираюсь все это время пробыть во Франции. Перезвони, что понял». О господи!
Я загадала: если в самолете мое место будет рядом с итальянским дедушкой, значит, до Милана я доберусь. Ах, дедушка! Сидишь ты и не знаешь, что ты мой талисман.
Вдруг по залу пронесся какой-то вздох, народ суетливо задвигался, встал со своих мест и выстроился в очередь. Как они поняли, что посадка началась? Ведь администрация аэропорта держит это в тайне.
Выстроилась и я. Бестолково роюсь в своих бумагах – электронных билетах, купленных, опять же, по интернету. Выгода электронных билетов в том, что когда покупаешь бумажный билет в офисе авиакомпании, тебе выписывают одну бумажку, а когда электронный по интернету – сразу три. Итого, при четырех рейсах Донецк – Милан – Париж – Донецк, у меня налицо двенадцать бумажек, в которых с непривычки трудно разобраться. Девушка с оранжевым платочком на шее терпеливо ожидает, пока я переберу все двенадцать и выберу одну нужную.
Заходим в самолет, держу дедушку в поле зрения. Волнующий момент… он садится не рядом, а впереди! Не рядом… но все-таки очень близко. Надеюсь… как я надеюсь!
Рядом с дедушкой и тоже впереди сел прощелыга в плаще. Я подглядываю за ним в щелочку между креслами. У него и вправду интеллигентный профиль, который, если не видеть бесформенного плаща, производит довольно приятное впечатление.
При чем здесь плащ? А, вспомнила! О. рассказывал, как в дни своей хипповской юности он, завернувшись в такой же плащ, очень удачно воровал продукты в магазине. Протянешь руку к яблоку на прилавке, возьмешь его посмотреть и – кидь в рукав! А рукава широкие, безразмерные – туда помещались и яблоко, и картофелины, и луковица. Во второй рукав – буханка хлеба кирпичиком. Погуляешь с утра по магазинам – глядишь, и сыт. Спал он тогда в подъездах, иногда у таких же хипарей на квартирах. После тех рассказов широкий плащ наводит меня на мысли.
Прощелыга (нет, язык не поворачивается) развернул и читает немецкую газету! Он немец? Мимо проходит проводница, он останавливает ее и бегло заговаривает с ней по-немецки. Да, он немец. Итак, впереди меня немец и итальянец, а это значит… Нет, не буду слишком надеяться.
Разнесли горячую сосиску в тесте, напитки. Я выбрала кофе – еле теплый, противный, а все вокруг брали пиво и вино. Когда девушка с тележкой ушла, я с опозданием подумала, что надо было и мне принять на грудь для храбрости. Ладно, съем немецкую сосиску, авось немецкий дух войдет в меня и защитит. Ах, Мюнхен, Мюнхен…
***
Подлетаем. Объявили, что в Мюнхене снег, так оно и есть. Внизу все белое, ничего не видно. Я схожу по трапу на дрожащих ногах. Под одежду пробирается морозный ветер. Чуть живая прохожу на паспортный контроль. «Немцы, будьте милосердны»! – шепчу про себя. Через стекло на меня взглядывает упитанный розовощекий немчик в униформе.
– Здравствуйте, ваш паспорт, пожалуйста, – говорит он по-английски.
Все немцы как автоматы говорят по-английски. Что, родной язык уже не в моде? Подаю паспорт и прошу перейти на язык его родины. Немчик внимательно изучает визу, потом меня.
– Вы летите в Милан? – спрашивает он.
– Да, в Милан.
– Что вы будете там делать?
– Из Милана я лечу в Грецию.
Он, чуть-чуть улыбаясь:
– Из Милана в Грецию?
– Да.
– Покажите билет в Грецию.
– Билет в Грецию я куплю на месте.
Он снова улыбается и бросает какое-то словечко своему коллеге, который сидит рядом. Еще раз пристально смотрит на меня.
– Значит, вы летите в Милан?
– Да…
– Что вы собираетесь там делать?
Нервы у меня сдают.
– Их бин туристин! Их райзе!
– Окей, покажите обратный билет.
Дрожащими руками я достаю обратный билет с вылетом из Парижа (!), протягиваю ему в окошко. Кажется, он заметил дрожь моих рук. Он рассматривает билет. Потом меня. И снова билет. Зависает долгая-долгая пауза. Я стою ни жива, ни мертва.
Немчик берет штампик и штампует. Свершилось!
– Проходите, пожалуйста, – говорит он.
Я, на радостях:
– Куда мне сейчас идти?
Он, снисходительно улыбаясь:
– На второй этаж и налево.
Главное – наткнуться на хорошего человека!
***
Итак, немцами я довольна.
Аэропорт в Мюнхене огромный, как город. Магазины и кафе на каждом шагу. Очень вкусно пахнет. Я растерялась сначала, стояла и смотрела на все это великолепие, пока какой-то русский парень, по выражению лица признав во мне соотечественницу, не подошел ко мне.
– Что стоишь? – спросил он.
– Думаю, где мой самолет, – пролепетала я.
– Какой у тебя гэйт?
– Что?
Он молча взял из моих рук билет, который я до этого задумчиво теребила, и прочитал:
– Гэйт 63.
– Это что?
– Гэйт 63 – это выход, откуда будет производиться посадка на твой самолет, – он внимательно посмотрел на меня. – Ты в первый раз?
– Да.
– Надо билет читать перед вылетом. Английский знаешь?
– Плохо, немецкий лучше.
– Значит, не заблудишься. Вон указатели с цифрами, видишь?
– Вижу.
– Иди по ним, ищи свой гэйт, – он еще раз заглядывает в мой билет, – у тебя в запасе три часа, успеешь.
– Спасибо.
– Не за что, – и он пошел, улыбнувшись на прощанье.
Русские своих не бросают.
В циферках я плохо понимаю и вообще не доверяю всему написанному – мне лучше у людей спросить, оно и надежнее. Поэтому я подошла к служащей Люфтганзы, чтобы узнать, где мне найти этот самый гэйт. Она очень охотно и с улыбкой мне все объяснила. Хоть язык я забросила три года назад, но понимаю и говорю легко. Все-таки хорошо знать язык той страны, в которую прибываешь.
Все же гэйт 63 я ищу довольно долго, потому что аэропорт большой, а мне на каждом углу хочется поглазеть.
Вот группа корейцев (или китайцев?) – все маленькие, черненькие, как галчата, ходят гуськом. Если останавливаются, то сразу выстраиваются вокруг главного и внимательно его слушают. Один говорит, а все молчат. Потом построились гуськом и – оп! снова пошли.
Одеты так, будто у них конкурс «самый нелепый наряд». Здесь и шелковые халаты с жиденькими горжетками вокруг шеи (на дворе конец марта), и спортивные костюмы; у одной дамы на голове настоящая детская панамка – старенькая, с линялыми цветочками; вторая в умопомрачительных бусах поверх пальто; шляпки с перьями, балахоны до пола… Может, им с самолетов сбрасывают гуманитарную помощь в виде одежды, и они просто надевают кому что досталось?
А щебечут как! Когда главный в кругу замолкает (но не раньше), остальные начинают чирикать – это они задают вопросы.
Сидят вальяжные итальянцы – мужчины в безупречных костюмах – глазами цвета маслин лениво поглядывая вокруг себя. Воротнички рубашек на их смуглых шеях ослепительны. А обувь!
Но где же немцы? Ищи самых скромных и незаметных – это и будут они.
Слава богу, что между рейсами у меня три часа. Был бы час, я бы точно не успела. В интернете читала, что пересадка в Мюнхене – плевое дело, думать ни о чем не надо, Люфтганза сама все сделает за вас. Не верьте, люди! Никто за тебя ничего делать не будет. Если сам все не разыщешь, так и не попадешь никуда.
Наконец, нахожу свой гэйт. Подхожу к служащей, спрашиваю. Она подтверждает, что попала я туда, куда надо. Фух, ну хоть одно дело с плеч долой.
От Жана ни звонка, ни эсэмэски…
***
Самолет на Милан запаздывает. Пошла в туалет. Там женщина с большой сумкой-контейнером. В ней – двое маленьких щенков. Она их вытащила, посадила на расстеленную тряпочку и что-то говорит им по-итальянски. Щенки расползаются в разные стороны, она зовет их к блюдцу с молоком. Какие милашки!
Вернулась на свое место – а эта женщина уже сидит рядом, и в ногах у нее сумка со щенками. Они тычутся носиками в сетку, женщина что-то потихоньку говорит им, а щенки начинают игриво нападать друг на друга. Хоть какое-то развлечение в томительном ожидании полета.
Но вот объявили посадку. Люди выстроились в длинную очередь, я тоже. Девушка проверила билеты, и все пошли в большой автобус. Мне холодно, я кутаюсь в шерстяной павлопосадский платок. Настроение тревожное. Что-то ждет меня в Милане…
В автобусе впереди меня стоит итальянка, ей не больше тридцати. У нее туфли-лодочки на шпильке, я заметила их еще на пути к автобусу. На нас опускались хлопья снега, а туфли были совсем открытые… Но не столько туфли на снегу поразили меня, как то, что были они золотые – из плотной блестящей парчи. Это была Золушка, и смеялась она так заразительно, что забывалось о снеге.
Громко рассказывая что-то своей подруге, Золушка и в автобусе продолжала подхохатывать, показывая белые зубы. Она – блондинка и средоточие взглядов всех присутствующих здесь мужчин. Пока автобус стоит, и мы снова чего-то ждем (Люфтганза ужасно непунктуальна), мужчины со всех сторон косят на нее глазами. На шее у Золушки художественно наверченный шарф, но он не мешает любоваться длинной ниткой искусственного жемчуга, которая спускается до талии и видна в распахнутое пальто – ее не пугают снега и метели. На запястье крупный замысловатый браслет, намеренно выставленный из-под рукава – его можно было бы назвать безвкусным, если бы не тот шарм, с которым она его носит. Из-под второго рукава выглядывает массивный циферблат часов. Что еще? Дешевенькое синтепоновое пальтишко, опять из чего-то блестящего, и разбросанные по плечам локоны. Если бы Золушка не говорила на итальянском, я подумала бы, что она откуда-то из Украинска или Горняка.
Наконец-то сели в самолет. Глаза как песком присыпаны от нервов. Страх того, как встретит меня миланский паспортный контроль, убивает всю радость полета. Сначала нам раздали по конфетке, потом разнесли вина в крохотных стеклянных бокальчиках и какого-то сыра. Проглотила все это, не почувствовав вкуса, только от вина зашумело в голове и загорелись щеки.
Вот уже подлетаем… Боже, что меня ждет?
***
К самолету подогнали какой-то коридор. Я пошла по нему и не заметила, как он плавно перешел в вокзал. Каким образом их так незаметно состыковали? Иду на выдачу багажа, людей почти никого. Сердце сжимается в предчувствии паспортного контроля… Я иду, иду, иду – вижу человека в черном. Прошла мимо, оглянулась, на спине у него написано «Gendarmerie» – жандарм, значит. Снова иду, перехожу из одного зала в другой, а контроля все нет.
Вдруг неясное, но острое чувство заставило меня обернуться. Зал был большой и пустынный; по нему, простирая ко мне руки, бежал какой-то седенький господин. Я пригляделась: усы и бородка на месте – значит, Жан. Он что-то бормотал на бегу – кажется, мое имя.
– Жан? – спросила я, когда он остановился передо мной.
– Жюли… это я.
– Как ты меня узнал?
– По фотографии.
– А я такая, как на фотографии?
– Лючче!
Обе руки у меня были заняты чемоданом и сумкой, поэтому я даже не смогла пожать ему руку. Он же, вместо того, чтобы взять мою ношу, продолжал стоять и смотреть на меня.
– Очень рад тебя видеть.
– Я тоже.
И так как вещей моих он продолжал не замечать, мне пришлось самой вытащить у чемодана ручку, поставить его на колесики и покатить. А сумку я повесила через плечо.
Мы пошли к выходу. У Жана в руках я заметила бомжовский пакетик.
– Я купил тебе покушать, – пояснил он. – Здесь ветчина, хлеб и помидоры. Я знаю, ты голодна.
– Спасибо, я не голодна, – ответила я, – Меня кормили в обоих самолетах. И вообще, я так поздно не ем.
По-русски Жан говорит очень хорошо, практически не чувствуется разницы. Только немного медленно и с мягким акцентом. Мы сели в автобус и поехали в центр города. Когда садились, Жан даже не подумал помочь мне с погрузкой багажа. Просто стоял и смотрел, как я вожусь со своим чемоданом. Где же эти галантные французские мужчины?!
Кроме нас в автобусе почти никого. Водитель выключил свет, и мы едем в темноте. Мимо проплывают какие-то здания, магазинчики… Я вспоминаю, что обещала позвонить маме, когда приземлюсь.
– Можешь дать позвонить? – спрашиваю у Жана, – мой телефон еще не определился.
– Конечно, – он достает мобильник.
Я набираю номер. У нас уже глубокая ночь, и мама давно спит.
– Мам, я долетела, – говорю я в ответ на ее сонное «алло».
– Ой, Юля, ты уже в Париже? – мама потихоньку просыпается.
Она не в курсе моих полулегальных передвижений по Европе, поэтому, чтобы не волновать ее, я отвечаю:
– Да, в Париже. Жан встретил меня в аэропорту, сейчас едем в гостиницу. Ну все, пока, я с чужого телефона.
Наскоро попрощавшись, кладу трубку.
Жан берет мою руку в свою и смотрит на меня без всяких слов. Потом как бы спохватывается и говорит:
– Я очень счастлив видеть тебя. Как ты долетела?
– Хорошо. Немного волновалась из-за своей визы. А почему ты не брал трубку?
– Я не брал трубку?
– Ты поставил телефон на автоответчик. Я хотела позвонить тебе, чтобы договориться о версии, если меня задержат на границе, а ты не отвечал.
– Хм, – Жан пожимает плечами, – я ничего не слышал. Мне никто не звонил. Автоответчик… я не знаю. Я отправил тебе несколько эсэмэсок, но они вернулись.
Жан произносит слова нечетко, но мысль выражает очень верно.
– А почему у меня не проверяли паспорт? Здесь, в Милане.
– Паспорт здесь проверяют редко. Только если смуглый бородатый идет, его останавливают, а такую девушку, как ты, не тронут.
***
Вышли около ж/д вокзала. Жан сказал, что до гостиницы десять минут хода. Идти десять минут – это хорошо, вот только знать бы, куда? Он не знает, я – подавно! Жан так же, как и я, первый раз в Италии. Он приехал сюда лишь за несколько часов до меня. Стоим на пустынном перекрестке. Холодно. Перед нами старинное здание с мощными колоннами и неописуемо сложными окнами. Не знаю, что в нем не так, но мне кажется, здесь живут циклопы.
Жан достает из кармана бумажную карту Милана, он купил ее, когда ехал сюда.
– Сейчас посмотрим, – он разворачивает карту при свете уличного фонаря. – Нам нужно найти улицу Карло Тенька, двенадцать. Там наша гостиница.
После нескольких минут безуспешного изучения карты, Жан сворачивает ее и смотрит на меня.
– Ничего не видно, – говорит он беспомощно. – Слишком мелкий шрифт.
Тогда я беру карту из его рук и принимаюсь за дело. Вглядываюсь при тусклом свете. Карта трепещет на ветру, мелкие буквы скачут перед моими глазами, но все-таки я нахожу эту улицу.
Теперь проблема, как туда пройти. На карте все как будто понятно, но в реальности улочки расположены столь причудливо, что я не могу сориентироваться.
– Постой, ведь ты уже был в той гостинице? – спрашиваю я.
– Был. Я оставил там свои вещи.
– Ну так пошли.
– Но я подходил с другой стороны… и тогда был день.
Вот оно что!
– А по карте ты совсем ничего не видишь?
– Ничего. Слишком мелкий шрифт.
Мы стоим и молча смотрим друг на друга.
Я прихожу в себя первая:
– Будем спрашивать у прохожих.
Жан согласно кивает. Но уже второй час ночи, и прохожих нет. Мы ждем.
Вот показалась негритянская девушка. Мы подошли к ней, Жан спросил на английском, где находится улица Карло Тенька. Она ответила, что сама не местная. Потом появилась компания из троих парней – два негра и один белый.
Жан начал объясняться с белым на итальянском (он знает всех европейских языков понемногу), но тот ничего не понял. Тогда подключилась я и на чистом русском языке спросила:
– Карло Тенька, где? Карло Тенька?
Лицо итальянца выразило радость понимания, и он начал показывать жестами, куда нам идти.
– Ты что-нибудь понимаешь? – спросила я у Жана.
– Нет.
Тогда я сказала белому итальянцу:
– Мы не понимаем. Не понимаем! – и усиленно замотала головой.
Он снова просветлел и, оставив двух своих товарищей, позвал нас за собой.
По дороге итальянец спросил у меня: «Ду ю спик инглиш»? «Вери вери литл», – ответила я. «Фром вера ю»? – «Айм фром Юкрейн энд май френд фром Франсе». Итальянец закивал головой.
Он вел нас удивительными улочками – узенькими, со старинными домами и изящными клумбами. Улочки петляли и выгибались, передо мной мелькали витые балкончики, окна с деревянными наружными жалюзи, какая-то церковь, как в фильме «Предел контроля», только гораздо красивей, потому что эффект присутствия был необыкновенный.
***
Вот и гостиница. Портье, молодой парень, сказал, что я должна предъявить паспорт. Я предъявила. Он тщательно прочитал его и что-то записал себе в книгу.
– Зачем это? Спросила я у Жана, когда мы поднимались по лестнице.
– Боятся террористов.
В моем номере высокие потолки с лепниной и маленький ажурный балкончик. На него ведут двойные деревянные двери-жалюзи, как в итальянских фильмах первой половины ХХ века.
Первым делом я достаю из чемодана мишку. Медвежонок Жан, как я его назвала про себя, пролежал целые сутки в темноте и одиночестве, перенося холод багажного отделения. Я очень боялась, что он помнется в пути, а он ничего – выглядит молодцом! Жан берет его в руки, словно какое-то чудо. Наверное, не ожидал, что получит в подарок игрушку.
– Я сшила его из своих старых сапог. Выпорола изнутри меховую подкладку, постирала, высушила и раскроила по выкройке. Натуральный мех машинка не берет, так что шила пять дней вручную.
Мишка действительно хорош: грустная, немного обиженная мордочка с поблескивающими глазками. Мне кажется, он живой и чем-то очень напоминает Жана.
Но я вижу, что Жан не верит. Он ощупывает мордочку – шерсть на ней аккуратно подстрижена, словно трава на газоне, – трогает выпуклый кожаный нос.
– Как ты сделала ему такое лицо?
– Мордочку? Побрила. Машинкой для подстрижки волос. Побрила, понимаешь?
– О! А! Побрила! Это да… А нос?
Пришлось объяснить устройство носика. Я слегка оттянула его и показала внутренние стежки, которыми он пришит.
– Сильно не дергай, а то отвалится.
– Нет, я не буду!
– Ручки и ножки двигаются, попробуй.
Жан поднял и опустил у медвежонка лапку и пришел в восторг.
– Как ты это сделала?
– Вот здесь внутри, между ручкой и туловищем, вставлен шарнир. Только осторожно, он самодельный.
Жан обнял мишку.
– Правда, одна ручка у него получилась короче другой. Не знаю, как это вышло, шила вроде по одной выкройке.
– О, это так мило!
Мы договорились, что он зайдет за мной в восемь, чтобы к девяти успеть добраться до ж/д вокзала и сесть на поезд, который отправляется в Шамбери. Вообще-то, туда десять минут пешего хода, но с Жаном неизвестно, как всё пойдет.
