И: А народ вообще никого не выбирал?
Валерий: Ну, народ был членом партии29.
И: Народ шёл в партию, и партия выбирала?
Валерий: Да. Партийные люди знали, поддерживали политику партии, а политбюро выбирало себе Генерального секретаря. А главой государства был официально «Председатель президиума верховного совета», был президиум верховного совета, а председатель был номинальный глава государства. Подгорный был, Николай Викторович Подгорный30. Но! Официально руководил страной Генеральный секретарь. Поэтому американцы путались: «как так, кто у них президент-то? Президент – Подгорный, а чё руководит страной Брежнев?». Они этого не понимали, что у нас руководящая сила была – это партия. Поэтому Брежнев отправил на пенсию Николая Викторовича Подгорного и взял себе должность Председателя президиума верховного совета. И он стал и руководителем государства, и руководителем партии (!). Чтобы не было такой разнорядицы. Все знали, что это – начальник России, Советского Союза. Глава… глава государства. Вот так он сделал.
Но жизнь, допустим, достаток был разный. Хрущёв, когда пришёл к власти поднял цены, во-вторых, он запретил частные индивидуальные хозяйства, чтоб порезали всех кур, свиней, лошадей, коров. Чтоб не было, запрещено. И тут же всё сказалось на этом. Потому что колхозники приносили, по дворам разносили кислое, пресное молоко, масло свежее – всё покупали. На рынке всё это было, и этого не стало, он запретил. Неправильная политика.
Потом он поехал в Канаду, увидел, кукуруза растёт: «давайте её сажать везде!», – а она не везде росла. Сделали, значит, целину, распахали земли в Казахстане. Пошло дело, урожай получили такой огромный, что некуда было хранить его, зерно пропадало. А потом началась ветровая эрозия, и всё это пропало. Всё это бесполезно, целина. Всё равно зерно покупали в Канаде. Потому что сельскохозяйственный труд был непродуктивный, колхозники получали копейки, так называемые трудодни, 20-30 копеек в день. Они жили на то, что имели: на корову, курей, яйца кушали, молоко, яйца – они на это и жили, за это даже у них брали налоги. Вот это вот было неправильно. Зажимали, они были на положении рабов. Американцы рабов с Африки привозили, а наше правительство сделало рабов крестьян.
Евгения: Да, у них паспорта не было.
Валерий: Документов не было, из деревни ты не уедешь. По блату, по знакомству получали они паспорт, поступали в институты.
И: А почему не всем давали паспорт в деревне?
Валерий: Чтоб не уехал.
Евгения: Ты крестьянин, у тебя не должно быть паспорта.
Валерий: Ты в город не поедешь, не устроишься. Ни на работу без паспорта, ни квартиру не получишь.
Евгения: Крестьянам паспорт не выдавали31, вообще.
Валерий: Нет-нет-нет. Единственное что они шли в армию, эти ребята, после армии они не шли в деревню обратно, они устраивались на заводы и получали паспорта.
Евгения: А про хлеб при Хрущёве ты забыл сказать. Что давали по карточкам.
Валерий: Да. Нас три человека, булка чёрного, булка серого хлеба. Но хлеб был вкусный. Хорошее было зерно, качественное, не как сейчас из фуражного зерна делают хлеб, а заграницу лучшие сорта пшеницы, лучшее зерно продают. Вот при Хрущёве было такое. Было недовольство, и, в конце концов, был заговор, Брежнев собрал людей, потихонечку подговорил, его сместили голосованием, не переворотом, никто не убил его, как Берию. Сметили, политбюро не проголосовало. Он ушёл на пенсию спокойно.
При Брежневе в начале было очень хорошо. Вот я уже жил в Уфе, поступил в институт в 71-ом году. Мяса, конечно, не было в магазинах, но было на рынках и в кооперативных магазинах. Большой кооперативный магазин был около Гостиного двора на Ленина. Там продавали мясо не только говядины, но и медвежатины даже. Там был большой аквариум, где плавали карпы. Ты покажешь, тебе сачком поймают и продадут этого карпа (Евгения: Это дорого было, не для всех). Рыбный магазин на Пушкина.
И: А что такое кооперативный магазин?
Валерий: Ну, кооперативная торговля, это как коммерческая.
И: Что-то вроде бизнеса?
Валерий: Да-да, коммерциализация.
Евгения: Ну, не частная была. Это государственное всё.
Валерий: Кооперативное, да, так называемое. Мне кажется, что это было просто словоблудие, всё равно это было государство. Но вот на Пушкина был магазин рыбы, там была севрюга, осетрина холодного копчения, такой дефицит был, это вообще. Это не купить было, а там было, при Брежневе. Но постепенно-постепенно всё это угасало каким-то образом, стала постепенно колбаса пропадать. Сельское хозяйство было не производительным, не было фермеров. Колхозник будет трудиться на своей земле, а когда ему говорят: «это не твоё. Вот приди там, целый день паши на солнце, на жаре, вот тебе 30 копеек», – это не продуктивно. Постепенно стали продукты исчезать к концу эпохи Брежнева. А потом пришёл Горбачёв…
Евгения: В город всё-таки все стали уезжать, потому что здесь заводы строились нефтеперерабатывающие, химзаводы. Вся Черниковка32 – это всё население приехало из деревень, из сельской местности. Такого города не было, Черниковки.
Валерий: То есть обобрали сельское хозяйство. Кормить народ было нечем практически. Вот такая ситуация.
Что нравилось в Советском Союзе. Нравилось, что не было организованной преступности. Мы могли гулять до утра, никто с тебя шапку не сдёрнет, решёток не было на окнах ни в домах, ни в детских садах, ни в школах. Мы спокойно жили. Были, конечно, бандиты, но не в таком количестве. Были и кражи карманные, но организованной преступности не было, не было сращивания оргпреступности с руководством города, с милицией – такого не было. Милиционеры честно отрабатывали свой хлеб. Получали не больше, чем врачи.
Евгения: Ну, они тоже были иждивенцы, как и мы.
Валерий: Ну, на бюджете.
И: А рабочее время было 8 часов?
Валерий: Да, 8 часов спали, 8 часов отдыхали и 8 часов работали. Трижды восемь – двадцать четыре. Но! У рабочих была запарка, когда к концу месяца план не выполнялся. Почему? Потому что завод… не было такого, чтобы один завод делал всё. Нет, какие-то детали были на других заводах, в других городах. Для чего? Для создания рабочих мест. С одной стороны, это хорошо, рабочие места, с другой стороны, плохо: там план недовыполнили, там не поставили, задержка на линии, на перевозке. И тут рабочие встали. Вот, когда всё это происходило, они к концу месяца дорабатывали, были сверхурочные работы, они работали по две смены, чтоб только выполнить план. Потому что партия сказа выполнить и всё, они выполняли. Но потом давали отгулы и премии, компенсировали труд. А официально – 8-ми часовой рабочий день. У врачей был 6-ти часовой рабочий день, на 2 часа меньше. Отпуск у врача был 24 дня33. У рабочих месяц отпуск оплачиваемый34.
И: Как и где проходила практика врача?
Валерий: В поликлиниках, больницах. Приходили, надевали халаты, и старшие врачи обучали, показывали, участвовали в операциях, сидели на приёмах, учились, как говорится, на практике.
И: Были ли такие случаи в практике, когда приходилось отправлять больных лечиться в столицу из-за нехватки узкоспециализированных врачей?
Валерий: Конечно! Больницы не были все такие насыщенные техникой, как, допустим, Москва или Ленинград. Были редкостные тяжёлые заболевания, по направлению минздрава Башкирии отправляли в минздрав Москвы, и там делали сложные операции, какие-то обследования – всё это было за счёт государства.
И: Путь до Москвы тоже оплачивался?
Валерий: Давали командировочные деньги. Человек покупал билет на эти деньги и ехал в Москву. Там устраивали его в поликлинику, в общежитие лабораторное. Это всё было организовано хорошо. Это было человеколюбие, дружелюбие. Помогали в таких случаях. Такие случаи были, и сейчас они есть. Только сейчас заграницу ездят, олигархи (смеётся), не простые люди.
И: Где вы обычно отдыхали?
Валерий: Мы ездили почти каждый год на море в Анапу, в Сочи, в Крым можно поехать. Билеты дешёвые.
Евгения: Нет, в Крыму мы не были.
Валерий: Мы не были, но могли поехать в Крым. Заграницу тоже, по рекомендации партийной организации. Ты говорил своему партийному работнику, это был какой-то врач, дополнительный партийный руководитель: «хочу заграницу». Он обращался в комитет партии городской, и, если были путёвки, кто-то был достойный, собеседование проходили: достойный – не достойный, надёжный – не надёжный, чтоб не сбежал. И давали рекомендацию, дописывались, поручались за тебя, и ты ездил. Но не в такие страны, как в Америку.
Евгения: Ну, в Болгарию.
Валерий: В страны народной демократии: Болгария, Чехословакия, Польша. Но самое крутое – это Югославия. Потому что это была полукапиталистическая страна35, можно сказать так вот. Это было круто, это был Запад настоящий. Турция, Таиланд, Америка, Англия – это всё было недоступно.
Евгения: Турпутёвки также были заграницу. Я тогда записалась в Югославию. И меня вызвали на собеседование, я прошла.
И: А какие вопросы задавали?
Евгения: В Югославию обычно задавали: «из чего она состоит?», – «из нескольких государств объединили». Меня спросили: «почему вы хотите съездить в Югославию?», – я говорю: «потому что у меня мама была, освобождала Югославию, участвовала в боях, и она видела Белград разбитый, и когда она мне говорила: «я б сейчас поехала и посмотрела всю эту красоту», тогда была красота, а сейчас ещё больше ведь, всё восстановлено», – «всё, вопросов больше нет!», – мне сказали, – «езжайте!». Теперь, значит, мне звонят: «вы знаете что?», – кому-то мою путёвку отдали по блату. Ну, не сказали, что по блату, а что, значит: «вам не хватило», – то есть мне сначала «хватило», а теперь нет. Ну, всё. Теперь остаётся неделя отпуска оставшегося, мне звонят и говорят: «есть путёвка, горящая в Югославию, поедите?». Во-первых, я уже деньги все, как говорится, израсходовала, то, что я откладывала. Теперь у меня осталась неделя отпуска, меня никто с работы… Да, я не могу даже за счёт денег поехать, я же на отпускные должна была поехать. Я отказалась (смеётся). Так я никуда и не ездила.
Но люди ездили в Чехословакию, в Болгарию.
Валерий: Ездили члены партии, начальство, руководство, директора заводов, мастера, начальники цехов, врачу это редкость, редкостная удача, если врачу разрешали. Вы нахлебники, ничего не производите, от вас толку нет.
Евгения: По отпускным-то я хорошо укладывалась. Я же не все израсходовала бы, у меня же семья дома остаётся, двое детей и муж. Значит я на себя выделила часть, и мне бы хватило съездить в эту Югославию. Но не судьба, значит, не судьба.
А так мы сами ездили на юг, потому что сын очень болел, он всё время у нас болел.
Валерий: Кашлял, кашлял.
Евгения: И вот мы, значит, собрались. Дочь была маленькая, ей было 2,5, что ли, года. И мы вот первый раз поехали в Адлер. А там Псоу впадает река в Чёрное море, вода холодная-холодная. Идёт, купается, купается, а приехали с кашлем, с соплями, я смотрю и думаю: «Господи, что я буду делать с ребёнком, он же сейчас в этой ледяной воде купается». Всё! Ночь спал: ни кашля. Утром встал: ни соплей – ничего нету!
Поэтому вот, выделяли деньги, и мы ездили оздоравливать своих детей. Как отпускные, мы не могли накопить, скажем, в течение года какую-то сумму, это у нас не получалось.
Валерий: Всё расходовали, запасов не было.
Евгения: Да, мы жили от зарплаты до зарплаты. Вот отпускные, но по займам не ходили. Жили на то, что заработали.
Валерий: То есть на отпуск тебе зарплату дают, на эти деньги мы ездили. Получил 100 рублей, 20 рублей билет – и прекрасно (смеются).
Было и хорошее, было и не очень, было и плохое – везде так. Сейчас тоже неидеально.
И: А профсоюзы были?
Валерий: А как же? В профсоюз вступали, уже будучи студентами. Студенческий, потом врачебный профсоюз.
И: Туда все вступали?
Евгения: Все, все.
Валерий: Это приветствовалось, это даже была необходимость. Потому что платили взносы, содержали профсоюзные организации центральные.
И: А что делали профсоюзы? Отстаивали права?
Валерий: Ну, собрания были, обсуждения какие-то были.
Евгения: Путёвки давали только через профсоюз, если, скажем, куда-то ты ехал.
Валерий: Квартиры, путёвки – всё вот. Ну, врачам, конечно, квартиры не давали, но путёвки перепадали. Было собрание, заседание профсоюза. Какие-то вопросы решали, производственные.
Евгения: То есть о работе. Профсоюз – это о работе. Где ты работаешь. Вот, первая детская поликлиника, вот профсоюз первой детской поликлиники. Но это ячейка, а был, конечно, профсоюз медработников ещё, общий, это уж естественно. Там взносы были, но взносы маленькие. Даже у меня, по-моему, есть и книжка, если я её не выкинула уже, что профсоюзная… за какой-то месяц не заплатила, идёшь, платишь председателю профкома.
И: Как отнеслись к полёту Юрия Гагарина?
Евгения: Это было счастье.
Валерий: Дело было во время урока, на переменке вдруг пошло, друг другу рассказывают, рассказывают, один второму, третьему, сообщают. Что такое? Собрался народ, кучкуется. «В космос человек полетел!». Никто не верит: «да врёте!». «Как? Юрий Алексеевич Гагарин!», – «да не может быть! Хорош шутить!». Всё, потом включили динамики, радио, всё сообщают: «сделал один оборот и уже приземлился». Потом сообщили нам. Полетел, приземлился, всё нормально. Ой, герой космоса, конечно же. Тут же собрания провели, митинги в поддержку. На предприятиях были собрания, все люди поддерживали, плакаты вывешивали, потом, когда встречали Гагарина, по дороге, все люди выстроились, цветы ему кидали – было очень торжественно. Хрущёв его принял, поцеловал, обнял: «значит, вот наш человек, Америку сделаем!» (смеётся). Было очень весело, торжественно, было необычно, было фантастично, было удивительно просто.
Евгения: На улице люди встречались, обнимались, целовались, друг друга поздравляли. Это я вот помню в Уфе. Прям вот идёшь: «(восторженно) знаешь? Ты знаешь, что Гагарин в космосе?», – «да!».
И: Просто с незнакомыми людьми?
Евгения: Да! Это было счастье, даже не могли в себе держать это счастье. У вас-то маленький город, Октябрьский, а вот в Уфе люди выходили прям, выходили. Я говорю прямо: все обнимались. «Ты слышал?», – «слышал», – и опять обниматься и радоваться. Я до сих пор это помню.
Валерий: Он был лейтенантом. Когда стартовал, ему присвоили звание старшего лейтенанта, а когда он приземлился, стал капитаном. Вот сразу как перешагнул. А нет… он был старшим лейтенантом, когда взлетел, стал капитаном, а приземлился, ему майора присвоили.
Это была гордость. Мы сделали Америку!
Евгения: Вся страна ликовала! Это было такое чудо! Человек в космосе! Вернулся домой живым. Господи!.. Это вообще представить невозможно было.
Валерий: Хотя перед этим запускали спутники и собак запускали. Но это человек побывал. Была гордость за страну. Мечтали о Марсе, о других планетах, сколько разговоров было! Интересно было.
Евгения: Всё показывали по телевизору. Как он ездил по всем странам, все страны принимали его.
Валерий: Все ему давали свои высшие награды, вся грудь была в орденах, в медалях.
Евгения: Это было всеземное ликование.
Валерий: Его даже встретила Английская королева, и высший орден ему дали, рыцарский орден. Английская королева его лично обняла.
Евгения: Американцам, конечно, такое чудо не досталось.
Валерий: Да, они даже были не вторыми. Вторым был Герман Титов, вскоре полетел. А американцы через некоторое время только… это было чудо.
Евгения: Это было чудо для нашей страны, и для других, где побывал Юрий Алексеевич Гагарин. Море народу выходило на него посмотреть, и ликовали все.
Валерий: Это был энтузиазм. Всё, ещё ближе к коммунизму. Какие мы умные, какие мы развитые, какой у нас космос, какие у нас ракеты. Это гордость была за державу.
И: А были случаи, когда происходили стачки из-за национальности?
Валерий: Были случаи такие. Во времена Михал Сергеевича. Когда Азербайджан вдруг увидел, что сосед-то армянин. Какого хрена? Это наша республика! И люди как с ума посходили, совесть потеряли из-за этой Перестройки. И стали они друг друга вырезать. Армяне вырезали азербайджанцев, азербайджанцы – армян.
Евгения: В составе Азербайджана есть Нагорный Карабах.
Валерий: Дело даже не в Карабахе. Резали в Баку. В Баку даже войска вводили.
И: А почему, если страна одна, то почему такое?
Валерий: Понимаешь, когда делалась Перестройка, люди стали, значит, «свободно» говорить. В это время, в этот процесс, включились националисты, понимаешь? Они стали… митинги разрешили, свободу слова разрешили. А что такое свобода слова? Это выходишь на улицу и говоришь: «вот мы тут азербайджанцы, понимаешь ли, а тут армянин живёт, обжирает нашу страну. Какого хрена он тут живёт?». В своё время из Грузии выселили мусульман-грузин, назвали их турками-месхетинцами, выселили в Среднюю азию, в Узбекистан. Так они стали их вырезать, избивать: «пошли вон, вы грузины, такие-сякие». Эти турки-месхетинцы бедные, они приехали в Краснодарский край, там краснодарцы: «пошли вы нахрен, кто вы такие? Вы нам не нужны». Америка их забрала, в Калифорнии они поселились. Вражда развилась, страшный национализм. То есть самосознание такое: «я такой-то, мне никто не нужен». Так все оборзели. «Как это так? Русские в Казахстане живут, пошли вы нахрен, это наша страна!». Вот и всё. Особенно, когда отделились, всё, полностью.
И: То есть Перестройка – это была свобода слова…
Валерий: Да, условно собрались, стали создавать партии, многопартийную систему.
И: Это какой год примерно?
Валерий: Ну, 91-ый. Распад Союза, 90-91-ый, 89-ый. Всё это брожение пошло в народе.
Евгения: Тут ещё и потому, что магазины пустые.
Валерий: Чеченцы с ингушами, ингуши с карачаевцами. И пошло, и пошло, и пошло. А жили одним народом, вот бандеровцы стали просыпаться, тут же молдаване: «мы румыны, мы не молдаване. Зачем нам русский язык? Мы румыны». А прибалты первые поднялись: «вы нас оккупировали во время войны, мы не Россия, мы не Советский Союз, мы Запад» – и пошло дело, тоже войска вводили. Войска вводили в Прибалтику, в Грузию, в Тбилиси досталось им здорово, даже были случаи, когда лопатками сапёрными их убивали, Грузин, разгоняли демонстрации. Потом поняли, что бесполезно – вывели войска. Войска были, вводили в Казахстан, вводили в Азербайджан. А когда первым секретарём Казахской обком партии назначили русского, вообще они все, казахи, поднялись. Стали русских избивать. В итоге его убрали, казаха поставили, вот национализм воспрянул. Благодаря тому, что, во-первых, американцы поработали, националисты поднялись, им нужно было отделиться, чтобы всю власть захватить к себе, наживаться на этом, на Республиках. Вот они наживались, а люди работают где? В России все, эти узбеки, и весь Кавказ, у них работы не стало, всё разворовали, растащили. Вот и всё. Были демонстрации такие. Конечно, были протестующие, «русские – вон, армяне – вон», резня была, сразу же, тут же. КГБ следило за этим делом, понимаешь? А КГБ разогнал Горбачёв (!)36, расформировал, все тайны рассказали американцам, все заложенные кирпичи в здания посольства наушники, всю схему он выдал, Горбачёв. Всё это вырезали, выкинули, и они изолировались. Наша разведка опустошилась. КГБ преобразовали в ФСБ. Вот и всё: мир-дружба-жвачка. «Америка нам не враг!». Американцы работали, они поднимали вот эту волну национализма, приезжали и через посольства работали. Вот и всё. Пошла резня. Были войска, потом всё отделилось, распалось. Тем более президент алкоголик. Ему водку подливали, всё он подписывал то, что нужно. Ельцин пил беспробудно. Прилетел пьяный, в Англии высадился, там встреча с ирландской делегацией должна была быть, а он напился, даже из самолёта не мог выйти. Так его и не дождались, он улетел. А потом его спрашивали: «Борис Николаевич, а почему вы не вышли?», – был президент Ирландии, – «не вышел?! Не разбудили! Накажу!». Как могли не разбудить главу государства? «Не разбудили!» (смеётся). Он из Америки летел в Англию, и пересадка была, пришло из Ирландии руководство, а он не вышел. Так вот напился в стельку. Вот кто руководил страной. Что он мог сделать? Только рушить, и всё.
И: Горбачёв он был вплоть до 91-го, а откуда Ельцин?
Валерий: Ельцин… Дело в том, что Горбачёв был президентом Советского Союза, а потом верховный совет ввёл должность президента России. Потом пришли президенты Башкирии, Татарии, Калмыкии – везде стали президенты вдруг. И Ельцин объявил суверенитет Российской Федерации. «Мы независимы от Советского Союза». Горбачёв говорит: «как так? Как это вы независимы, отчего вы независимы-то? Это Россия, всех Россия сплотила, а вы объявляете независимость от чего, от Советского Союза? Как так может быть такое?». Вот и всё. А потом он поехал в Беловежскую пущу, в Минске соглашение, Шушкевич, украинец-то, Кравчук и Ельцин. Подписали Беловежскую пущу, согласно которой было создано Содружество Независимых Государств. Но в начале это было вроде как лояльно: общие войска, общая валюта, единый рубль, единый экономический строй – только вроде как на стороне. Но как только они провозгласили независимость, войска заставили принимать присягу на Украине: «вы присягаете Украине уже, вы не Российские». Один лётчик даже сбежал, самолёт угнал, «я», – говорит, – «не буду в этой армии». Валюту стали делать – и всё: они практически отделились. Газ им дай по льготе.
Евгения: Ну, а потом-то путч же сделали. Поэтому-то Горбачёв-то и ушёл.
И: Расскажите про августовский путч.
Валерий: Ну, путч это в глазах Горбачёва, в глазах Ельцина. Создали ГКЧП люди, которые, собственно… идея у них была хорошая, но они были безвольные.
И: А что за идея?
Валерий: Идея? Сохранить Советский Союз. Горбачёв тоже не хотел разрушения, он говорил: «это будет катастрофа, мы связаны экономически, политически, нельзя рушить Советский Союз». Но другие члены политбюро сказали: «давайте, Михаил Сергеевич, вводить особое положение, давайте будем вводить войска, чтоб сохранить Союз». Он сказал: «ладно, я еду в отпуск (!), я еду в Крым, делайте: получиться – я вас поддержу, не получится – сами отвечаете». Он уехал в Крым.
И: То есть он просто бросил всех?
Валерий: Он бросил всех, уехал в Крым. Тут, значит, объявили Государственный Комитет по Чрезвычайному Положению, там и военные входили, министр обороны и члены правительства. Объявили, и Ельцин тут же выступил: «как это так? Горбачёва убрали, изолировали. Президента нет, а эти незаконные якобы».
И: Я правильно понимаю, что Горбачёв сам решил отдохнуть, а Ельцин говорит, что его изолировали?
Валерий: Да. Но не получилось, народ не пошёл за этим ГКЧП. Во-первых, это были не авторитетные люди с дрожащими руками перед экраном. Во-вторых, надоела всем уже безработица, надоел голод, отсутствие питания (Евгения: ни зарплаты, ничего не было). Народ пошёл за Ельциным. Ельцин выступил: «всё мы сделаем, то да сё, всё будет хорошо». Он молодой, энергичный. Компартия уже всем надоела, она уже ничего не делала, никакого коммунизма не построила, а он вышел из партии, пик популярности, популизм, лозунги – и народ пошёл за Ельциным. А Горбачёв сказал: «а меня изолировали, я не мог, меня арестовали, я даже не знал про ГКЧП», – а он был в новом санатории, только что выстроенным, – «вот я пошёл на чердак и нашёл старый радиоприёмник, включил, узнал». Как? Какой старый радиоприёмник? В общем, чушь порол. А военные, которые около санатория находились на кораблях, они говорили: «да мы ему знаки подавали, махали, а он купался, плавал. Мы могли бы вывести его оттуда». Ничего он не был изолирован, всё это враньё, он сам намудрил, испугался. И всё, потом приехал, Ельцин его тут же стал зажимать: «будешь выделываться, мы расскажем, как ты смылся».
Евгения: В Москве же были танки, войска ввели – и всё. По белому дому стреляли из танков.
И: Почему пошло всё на спад? Откуда появился голод, безработица?
Валерий: Есть такая версия, что руководили американцы всем этим делом, попрятали всё это руководство, попрятали продукты, хотя сейчас признаются, что продуктов было навалом, просто их не выдавали в магазины, чтобы вызвать недовольство народа. То есть сама вот эта элита сформировалась демократическая, которая хотела жить по-американски, покупать зарубежную недвижимость, ездить на курорты зарубеж, иметь в кармане доллары – жить хорошо. Вот они всё это дело и организовали.
Евгения: Магазины пустые были. Вот представляешь, приходишь в магазин, да? Там ничего нету, хлеб был, ничего я не говорю, врать не буду, за колбасой занимали очередь где-то в семь утра, в шесть. Вот нижняя бабушка, значит, очередь займёт, а потом сын идёт к ней, когда придёт из школы, она его с собой берёт, как своего внука, и вот он нам колбасы купит. А эта колбаса, разрежешь: половина… бумагу, говорят, клали туалетную и вообще чёрте что (Валерий: кожу, кости). Ну, и сейчас тоже такое дерьмо делают, но, может, чуть получше.
И: Это были уже 90-е или ещё Советский Союз?
Валерий: Ещё Советский Союз был.
Евгения: Чтобы купить сметанку или молоко, к дверям, значит, подходишь, кто сильный, тот ворвётся, похватает это всё. Вынесут два лотка со сметаной, два лотка с творогом, два лотка с молоком, ещё с чем-то – кто первый забежал, тот и взял, кто не может – значит ничего не взял. Ладно вот Валерий устроился тогда, показывал тогда… (Валерий: Видеосалон), показывали фильмы они там с другом, так мы вот с деньгами были, как говорится, чё-то могли купить на базаре, а ведь у людей по месяцу, по два, по три не было зарплаты. В Москву приезжали шахтёры, на Красной площади сидели, перед белым домом и били касками, показывали нам по телевиденью. «Зарплату, зарплату дайте! Мы», – говорит, – «уже полгода не получаем зарплату, у нас дети, семьи». Ну как это так? Из Кемеровской области приехали вот эти шахтёры. Поэтому все пошли за Ельциным.
Валерий: Если завод выпускал кастрюли, то рабочим вместо денег кастрюли выдавали. «Продавайте эти кастрюли и будут вам деньги». Вот так даже делали.
Евгения: Поэтому все пошли за Ельциным. Он на этой волне, что… я не знаю, как, почему произошло всё, но это всё делалось постепенно: одно пропадёт, другое, помаленьку. То колбасы было всё время, когда придёшь.
Валерий: Гречки не было никогда.
Евгения: Купишь 100 грамм, 200, потому что завтра ты ещё возьмёшь эти 200 грамм, а потом раз!
Валерий: Гречку давали только тем, кто болел сахарным диабетом или участникам войны.
Евгения: Может, действительно, всё было спланировано американцами, всё это исподтишка, всё это делалось. До нас-то это ничего не доходило, до народа. Но народ устал уже от этого, мы уже всё, уже терпения не было так жить дальше. Поэтому Ельцин что сказал хорошее, все за Ельцина. Я помню, голосовать могла за него хоть двумя руками, хоть двумя ногами, хоть чем, лишь бы только Ельцин встал у власти.
Валерий: Но талоны давали при Горбачёве на молочные продукты, на хлеб, на сигареты даже, на водку, на алкоголь. Всё это давали, талоны.
Евгения: По талонам жить тоже не нравилось людям.
Валерий: Начали делать кооперативы, стали покупать. Мы всегда покупали мешок гречки, мешок риса и мешок муки. Знали уже, что переживём. Все так делали, мешок картошки ещё. И талончик был, четыре мешка: сахар, мука, гречка и рис. Знали, что не умрём с голода. И на этой неразберихе поднялась пена и бандитизм, стали создавать кооперативы, деньги брать из банка и не возвращать, эти пошли крышевания, пошла проституция, девушки на улицах стояли, руки поднимали таксистам или кому проезжим, отдавались за деньги. Наркотики пошли, наркомания началась. Страшное дело было, страшное.
Евгения: Стали ездить заграницу, покупать… в Польшу ездили барахло покупать, привозили, продавали. А потом в Китай стали ездить.
Валерий: Нет, в Турцию в начале, дублёнки возили. В основном из Турции возили.
Евгения: Потому что Ельцин заявил: «вот вам свобода!..».
Валерий: «… выживайте, как сможете!».
Евгения: «Вот у вас есть ковёр, вот вы его продайте и с голоду не умрёте», понимаешь как это? То есть мы должны всё распродать, чтобы не умереть с голоду. Чтобы семья моя была хоть чем-то накормлена.
Валерий: Вот я был в Москве, с чего удивился. Прям на тротуарах стояли пятитонные контейнеры, в этих контейнерах были товары, торговали папиросами, ещё какая-то одежда. И контейнер подряд, подряд, подряд. Вся улица до конца, хоть в бинокль смотри! Все эти контейнеры, контейнеры… началась торговля массовая. Возили челночники всякие, из Польши товары, в Польшу возили зубную пасту, какая-то у нас крутая была зубная паста, нам привозили продукты, обувь, одежду. В общем, это была грязища в Москве. Крысы бегали по Красной площади, эти мешки, упаковка, бумага катается – это было страшное дело. А во время Брежнева, да, были лозунги на улицах «Слава КПСС» в основном, «Верной дорогой идёте, товарищи!», Ленин (на последнем плакате) был в кепочке, «Мир, труд, май!». Демонстрацию люди любили, ходили с удовольствием, но была обязательной демонстрация, если не пришёл, конечно, с работы не увольняли, но ругали, пропесочивали.
Евгения: А студентов стипендии лишали, если не пришёл.
Валерий: Демонстранты выстраивались на нашей улице, потом очередь подходила, выходили на центральную улицу. И тут они пьянствовали, скучно стоять же, нужно веселиться. Пили, пили, потом в туалет стали ходить, проситься или мочились в подъездах, или в квартиры просились. Потом некоторые напивались в майские праздники, падали, в газонах спали, прям с этими плакатами, пока не протрезвеют. А потом, как только они уйдут на улицу центральную, люди выбегали и бутылки собирали пустые. Это были горы бутылок вокруг, и так по всей улице.
И: Демонстрации нужны больше для внутренней страны или для других?
Валерий: Ну для кого?
Евгения: Нет, для внутренней.
Валерий: Для возвеличивания партии, для страны, конечно.
Евгения: Ну и потом, это праздник у нас был.
Валерий: 1 мая – «Мир, труд, май!», а это слава КПСС, годовщина Великой Октябрьской революции 7 ноября и ещё была демонстрация «День пионерии» 19 мая, на неё школьники ходили.
Идеология работала, и это давало свои плоды. КГБ работало, и это давало свои плоды. Когда исключили идеологию, слово из конституции убрали, КГБ разрушили – и пошла вот эта пена, эта мразь, бандиты, эти продажные чиновники, продажные милиционеры, эти наркобароны пошли, эта проституция, торговля органами, торговля живым товаром – всё это всплыло, как на Западе. Вот к чему мы пришли.
И: Плакаты были только на демонстрациях?
Валерий: Нет, вешали на домах, на жилых кварталах, на улицах были плакаты, через дорогу плакаты протягивали. «Пятилетку за четыре года», «Выполним соцсоревнование» – вот такие, призывы.