Buch lesen: «Юрюзань – быстрая река»

© Тимофей Черепанов, 2019

ISBN 978-5-4496-0252-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Юрюзань – быстрая река

Эта книга в жанре «устной истории» не могла появиться на свет в таком виде без помощи многих людей, поделившихся воспоминаниями и фотографиями. Автор не хотел бы обидеть остальных, но особую благодарность выражает Тамаре Халтуриной (Козионовой), Татьяне Кирилловой, Надежде Долгодворовой, Анатолию Рухтину, Наталье Прокопец (Рогожниковой), Людмиле Суменковой, Любови Ореховой, Григорию Серебренникову, Александру Микову.

Фотографии, источник которых не указан, принадлежат автору или подарены ему. Остальные либо находятся в свободном доступе (public domain), либо публикуются с согласия правообладателей.

История – слишком серьезное дело, чтобы доверять ее историкам.

И. Маклеод

Введение

9 мая 1971 года было воскресенье, но у студентов Бауманки выходных не бывает. Проснувшись в комнате общаги, я посмотрел в окно на деревья, распускавшие первые робкие листочки, на глухо стучащий вдоль леса поезд метро, на пустырь, именуемый по недоразумению Измайловским проспектом – пейзаж, в котором менялся лишь лес, а вдоль линии домов проходили вечно спешащие безымянные москвичи. Надо бы спуститься вниз, повернуть за угол, где уже по 6-й Парковой были гастроном и булочная, но они ещё не открылись. Почему-то вспомнилось, как тремя годами ранее я зашёл в эту булочную, взял батон хлеба и спросил у кассирши, сколько он стоит. Она не успела ответить, как стоявший за мной в очереди старикан назидательно изрёк:

– Молодой человек, в вашем возрасте пора бы уже знать, сколько стоит хлеб.

Да, пора… Откуда было этому моралисту ведать, что я не на асфальте вырос, а московский батон впервые держал в руках? Я знал, как хлеб растят, а не покупают.

Соседи ещё спали, поэтому я приколол к доске кульмана чистый лист – скоро сессия, пора было браться за курсовой проект. Успел начертить лишь рамку и угловой штамп, как в дверь постучали. Открыл, не выпуская карандаша из рук – передо мной стояла женщина-почтальон. Обычно письма и даже телеграммы она оставляла внизу, на столе у вахтёрши, а тут поднялась на скрипучем лифте аж на шестой этаж.

– Черепанов – вы?

– Да, я.

– Распишитесь.

Я расписался в формуляре, взял телеграмму и успел лишь сказать «спасибо», как женщина повернулась и бегом побежала к лифту, через плечо бросив: «Да не за что там спасибо говорить».

В телеграмме было всего два слова: «Мама умерла», и подпись сестры.

Дальнейшее было как в тумане. Что-то сказал соседям по комнате, взял плащ из «болоньи» и поехал в аэропорт. Там по телеграмме купил билет до Уфы, из аэропорта – прямиком на вокзал, откуда на местном поезде, маршрут которого напоминал подкову, огибающую Южный Урал, можно было доехать до станции Сулея. Один конец этой подковы находился в Учалах – это Азия, а другой в Салавате – это Европа. Мне – в сторону гор, к Азии. Вагоны больше напоминали электричку, с сидениями, на которых нельзя было толком ни сидеть, ни лежать, а поезд был ночной. В Сулею поезд приходил на рассвете и надо было сразу бежать к «Пазику», который возил пассажиров за сотню вёрст до Дувана и далее, по Старому Сибирскому тракту. Тракт тогда представлял собой разбитый в хлам грейдер, а пассажиры брали автобус штурмом, толкаясь возле единственной открытой двери. Те, кто уже проник в салон, пытались втащить родственников или попутчиков через окна.

Автобус высадил пассажиров в Дуване возле дощатого навеса с надписью «Автостанция» и укатил по тракту дальше – в сторону Тастубы, а мне предстояло добираться ещё около сорока километров на попутном грузовике, либо же идти пешком – в деревню Бурцевка на реке Юрюзань.

Уже не помню где, то ли в Сулее, то ли в Дуване, встретился с братом Михаилом, учившимся в Уфе, и дядей Васей из Бердяуша – братом отца. Подождали на конце Дувана попутки, но её сутки ждать можно было, и пошли пешком к синевшему на западе лесу. В лесу уже цвели подснежники – ими там называют ветреницу дубравную, но было холодно, ветрено, падали хлопья снега. Где-то возле Кутюмской горы нас встретил грузовик: оказалось, его послал за нами леспромхоз. К дому подъехали с задов и по огороду прошли к дому. Возле дома тятя – так называла отчима мама, а следом за ней и мы – строгал доски для гроба. Изба была полна людей, мама лежала на столе. Когда мы подошли, на губах у неё вдруг показалась пена и кто-то быстро смахнул её тряпочкой. Все молчали. Маме было 47 лет…

Хоронили на следующий день. Кладбище, или, как там говорят, могильцы, находится на нижнем конце деревни, на подножии горы – там сухо. Гроб несли женщины на полотенцах, мужчинам этого делать не полагалось. Остальные шли позади. Дул холодный ветер.

Говорили речи, в основном о той маме, какой она была ещё до моего рождения. Оказывается, она была секретарём комсомольской организации леспромхоза, названного по реке Юрезанским. Дядя Вася пытался вмешиваться в ритуал – он был старшим в роду, да и на фронте командовал взводом сапёров-подрывников, так что смерть для него была делом обыденным. Но в деревне были свои обычаи, на него зашикали и всё сделали по-своему. На холмик поставили пирамидку со звездой, сваренную из железных прутьев, к которой привинтили табличку с именем и датами. Отец пригласил всех на поминки.

В доме уже был накрыт стол – тот самый, на котором только что лежала мама, и ещё, видимо, принесли от соседей. Дядя Вася напился – после войны он за стол без «наркомовских» ста грамм не садился и периодически уходил в запой, тогда с трудом узнавал людей. В этот раз, пока он был ещё в сознании, начал выяснять у сестры, как умирала мама. Узнав, что у неё пошла горлом кровь, тут же, как заправский патологоанатом, поставил два диагноза: либо рак печени, либо туберкулёз лёгких. Раком мама не болела, а туберкулёз отрицала и местная врачиха, и отец. Но прав был дядя Вася…

На следующее утро пошли пешком в Калмаш, ловить попутку до Дувана. Выглянуло солнце, по-башкирски яркое и ласковое, а на душе было холодно и пусто. Дядя Вася был в невменяемом состоянии, его приходилось тащить под руки, а он бормотал что-то бессвязное – возможно, поднимал своих бойцов в атаку. Отец был жилистый, но сухощавый, а дядя Вася – коренастый, широкий в плечах и очень сильный. Про современных солдат говорил, что роту бы без ружья задушил, как цыплят тонкошеих. А тут он обвис и мы его еле тащили. Приходить в себя он начал лишь в Сулее. После войны он работал на железной дороге и уважал её даже больше, чем армию, выразив это однажды такими словами: «Железная дорога, Тимка, это… это… твою мать!». Наша мать, конечно, тут была ни при чём. Увидев рельсы, он только что целовать их не начал, взгляд обрёл осмысленность, он изрёк, что тут его каждая собака знает, мы ему уже не нужны, и побрёл вдоль путей куда-то в пространство.

От Сулеи до Бердяуша была пара остановок, ходили даже электрички из Златоуста. Мишка поехал на том же местном поезде до Уфы, а мы с сестрой толкались возле билетной кассы, напоминающей амбразуру в толстенной, полуметровой стене – вокзал был построен ещё в XIX веке. До постройки железной дороги ни Сулеи, ни Бердяуша не существовало.

Сейчас, когда с тех дней прошло без малого полвека и нет уже ни отца, ни бабушки, ни тяти, всё так же течёт в своих лесистых берегах Юрюзань, равнодушно смотрят в её воды скалы, много видавшие за века, но безмолвные. Всё меньше остаётся на реке людей, которые там родились и жили и кто мог бы поведать потомкам о том, что это за место такое, куда полтора века назад так стремились люди, обустраивая этот таёжный край, а потом вдруг схлынули, разлетевшись по миру. Что влекло их туда и что смело из этих мест за время всего лишь одного поколения, к которому волею судеб принадлежит и автор? Ведь не зря говорят, что где родился, там и пригодился, а тут многие сотни людей покинули места, равным которым по красоте мало на планете, где по сию пору в реку текут родники с самой вкусной водой, воздух чист, водится рыба, леса полны зверя, грибов и ягод, а проснувшись рано утром можно услышать, как за рекой поют рябчики. Что это, чья-то злая воля, случай или же объективная закономерность?

В России память замечательных людей скоро исчезает по причине недостатка исторических записок. Непременно должно описывать современные происшествия, чтобы могли на нас ссылаться.

Эти слова написал А. С. Пушкин – цитируется по послесловию к «Истории Пугачева» (автор – Т. Г. Цявловская), опубликованной в 7-м томе Полного собрания сочинений Пушкина в 1962 году. К слову, Пушкин посетил места событий и в его работе даже упоминается река Юрюзань, которую он именует Юрзень, в мужском роде – очевидно, записал на слух, а произношение названия реки таково, что и по сей день вопрос о правильном написании не решён. В Энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона за 1904 год приводятся такие варианты написания: Юрезень, Юрюзань, Юрезинь, Юргузень, Эрезень, при этом в качестве основного выбрано Юрезань. В книге я просто вынужден буду использовать на равных два названия: Юрюзань и Юрезань, потому что нам придётся путешествовать во времени.

Топонимический словарь¹ трактует гидроним Юрюзань так:

В основе гидронима др.-тюрк, узян (узень) «река», «долина». Первая часть названия из башк. пор (юр) «быстрый, резвый» или из башк. диал. йур (юр) «большой», т. е. Юрюзань – «быстрая река» или «большая река».

Другой писатель-историк, В. О. Ключевский, в работе «Русская история. Полный курс лекций» писал:

История России есть история страны, которая колонизуется… переселение, колонизация страны была основным фактом нашей истории, с которым в близкой или отдалённой связи стояли все другие её факты.

Так случилось, что мои родители были потомками тех самых колонистов, переселившихся на северо-восток территории, которую ранее называли не иначе как Башкирией. Н. В. Ремезов в книге «Очерки из жизни дикой Башкирии. Переселенческая эпопея», изданной в 1889 году, отмечал, что «в Златоустовском уезде переселенцы селятся преимущественно по реке Юрюзани». Вот на Юрюзани, в посёлке Калмаш, я и родился, там же и жил до окончания школы в 1967 году. Когда я покидал эти места, то сосед, Петр Павлович Сафонов, сказал мне слова, оказавшиеся пророческими: «Где бы ты ни оказался, всё равно всегда будешь вспоминать эту реку». Сейчас, когда, как говорил поэт, «года к суровой прозе клонят», мысли всё чаще обращаются к тем годам и местам. Там, в деревне Бурцевка (а в истории она тоже обычно именовалась по-иному: Бурцовка – и оба эти названия тоже приходится употреблять как равнозначные), ещё стоит родительский дом, но в нём уже никто не живёт. Жуткое запустение охватило это место, куда раньше так стремились люди. И не война, не радиация выгнали их оттуда, а тогда что? Случайный казус это, или же закономерный процесс, нами ещё не осознанный? А, может, чья-то злая воля? Ведь не может быть доброй воля, сорвавшая людей с места, которое и по сей день привлекает своей красотой множество туристов, где течёт река, из которой можно пить воду, а воздух чист на сотню вёрст окрест, где цветут редкие цветы и водятся во множестве птицы. Не было бы там, как сейчас модно выражаться, «экологии», то отец, Черепанов Яков Васильевич, не прожил бы до ста одного года. В 70-х вся страна не отрывалась от экранов телевизоров, когда показывали сериал «Вечный зов», снятый на Юрюзани. И вот, как говорят ещё немногие оставшиеся в этих деревнях потомки переселенцев, «на-вот!», что весьма приблизительно в контексте речи можно интерпретировать как «да, имеет место быть такое прискорбное явление». Что же всё-таки случилось?

Конечно, у меня есть на сей счёт своё субъективное мнение. Не сомневаюсь, что какое-то мнение есть у всех участников этой своеобразной «деколонизации». Но ведь есть и учёные, для которых общественные и миграционные процессы – хлеб насущный. Поначалу я хотел написать «семейную сагу» – историю семьи для узкого круга родственников. Быстро осознал, что любая семейная история неразрывно связана с местом проживания и событиями, там происходившими. Не бывает совсем частных историй, даже если это история любви двух молодых жителей Вероны. Пришлось копать… И вот тут-то обнаружилось совершенно удивительное. В бездонном интернете сейчас можно найти всё обо всём, даже не посещая библиотеки и архивы. Издан вполне фундаментальный труд «Русские Айско-Юрюзаньского междуречья»², посвящённый истории, антропологии, языку и этнографии русских, проживающих именно в Дуванском районе РБ. Есть книги, посвящённые Тастубе³ и Вознесенке⁴. История района есть на его официальном сайте, на сайте Михайловского сельсовета. Но там нет практически ни слова ни об истории поселений на Юрюзани, ни, самое главное, об истории Юрезанского леспромхоза. Он, как комета, сверкнул и ушёл в небытие. А ведь предприятие действовало на территории, где в пике численности проживало около 2000 человек, что составляло приблизительно половину всего населения нынешнего Дуванского сельсовета. Складывается впечатление, что эту зону вычеркнули не только из будущего, но и из прошлого. Лишь бывшие жители, родившиеся там и окончившие школу, иногда их дети и внуки, обмениваются воспоминаниями в соцсетях и собираются на редкие встречи в родных деревнях, превратившихся в большинстве своём в урочища.

Когда в 2012 году скончался отец, мы с братом озаботились оформлением прав на участок и дом. Оказалось, что нет никаких документов, но главное даже не это. Оказалось, что нет власти. Точнее, она есть но далеко, в Дуване, где когда-то был райцентр. А ближе власти нет. Нет школы, нет Сбербанка. Тоже не точно – его следы обнаружились в Октябрьском (Мазуре). Там маленький домик, больше похожий на баню, делили почта и сотрудница, исполнявшая функции «банкира» два раза в неделю. А у отца там хранились сбережения с советских ещё лет и за них были положены какие-то компенсации… Сотрудница по старой памяти любезно разрешила нам самим поискать учётные карточки отца. Стопки карточек, перевязанные шпагатом, лежали на полу в углу помещения под слоем пыли. Мы начали их перебирать, читая фамилии. И как будто вся тамошняя жизнь прошла перед глазами: вот учитель, вот соседи, этих мы тоже знаем, и этих… И, представляете, даже что-то нашли. Потом явились с этим в Месягутово, где офис Сбербанка ни в чём не уступает московскому: барышни в корпоративной форме вежливы и компетентны. Как будто приехали в другую страну или в другую эпоху.

Не судите, да не судимы будете. Отчасти это можно понять: для района, большая часть которого – лесостепь, Юрюзань всегда была медвежьим углом в буквальном и переносном смысле. Но доходит до вещей комичных и в тоже время откровенно непристойных. В самом центре Месягутово, как и положено, стоит стела с именами Героев Советского Союза, тем или иным образом связанных с районом. Упомянут там и Сергей Павлович Черепахин, уроженец села Байки Караидельского района. После войны он жил в пос. Октябрьский и работал электромехаником в Юрезанском леспромхозе. Сейчас модно писать о героях войны, вешать мемориальные доски, делать презентации, ходить с портретом героя в День Победы в составе Бессмертного полка, заполнять страницы Википедии и вообще всячески прославлять. И вот читаю я о нём, и глазам своим не верю. Автор статьи в Википедии написал уклончиво: работал в Юрюзанском леспромхозе. Вроде как все знают, где такой. Но остальные, включая республиканские информагентства, повторяют друг за другом: «Работал в Юрюзанском леспромхозе в Челябинской области». Всё просто: кто-то, как говорится, «погуглил» по названию леспромхоза, и поисковик выдал ему Катав-Ивановский район Челябинской области. Ну ладно, в Уфе могут многого не знать, но жители-то района могли бы задуматься, каким образом Герой оказался на стеле, если он родился в соседнем районе, а после войны жил в соседней области? Вот так – был Юрезанский леспромхоз и растворился в небытии. Как-то даже оторопь берёт.

Министерство обороны РФ на основании архивных данных создало замечательный сайт http://podvignaroda.ru – электронный банк данных о награждённых в ВОВ. Я нашёл там сведения о награждениях отца и двух его братьев, многих земляков, кого смог вспомнить, и сослуживцев-фронтовиков. Фотокопии пожелтевших листков 75-летней давности, написанные в большинстве случаев от руки, производят неизгладимое впечатление. Естественно, есть там и С. П. Черепахин, помимо присвоения ему звания Героя Советского Союза награждённый также медалью «За отвагу» и орденом Славы III степени (орден Ленина к Звезде Героя и юбилейный орден Отечественной войны I степени – само собой). Так вот, в этой базе пос. Октябрьский стал… местом рождения. Я отправил на сайт письмо в надежде на исправление, а то так и будет кочевать наш герой в пространстве. А ведь герой-то он не картонный, а настоящий: много ли героев-пехотинцев в звании сержанта? Как сообщила мне его племянница, он и похоронен на кладбище Октябрьского, хотя скончался в Уфе, где незадолго до смерти ему была предоставлена квартира. Но в ответ я получил от некоей корпорации ЭЛАР такое письмо: «Благодарим Вас за письмо и предоставленную информацию. Вся информация размещается в соответствии с официально предоставленными архивными оригиналами бумажных документов отдела наград ЦАМО, ЦВМА. Вносить какие-либо дополнения / корректировки данных мы не имеем права».

История с Черепахиным всё же частная, но леспромхоз-то был крупным предприятием! Не менее крупный Урмантавский леспромхоз был образован лишь как производственный участок Юрезанского леспромхоза в 1947 году и только весной 1951 года стал самостоятельным предприятием. И вот открываю я Башкирскую энциклопедию и не верю своим глазам:

«БАШЛЕСПРОМ» лесопромышленная холдинговая компания, пр-тие по заготовке и переработке древесины. Основана в Уфе в 1952 как трест «Башлес», с 1953 комб-т, с 1975 ПО; с 1986 Баш. производств. лесопром. объединение «Б.», с 1988 терр. ПО, с 1991 лесопром. объединение, с 1994 ОАО «Лесопромышленная холдинговая компания „Б.“», в 2007 ликвидирована.

В состав «Б.» входили лесозаготовит. пр-тия: Архангельский леспромхоз, Аскинский леспромхоз, Белорецкий леспромхоз, Бурзянский леспромхоз, Инзерский леспромхоз, Карлыхановский леспромхоз, Магинский леспромхоз, Мулдакаевский леспромхоз (г. Катав-Ивановск), Сибайский леспромхоз, Талоговский леспромхоз, Урмантавский леспромхоз, Яман-Елгинский леспромхоз; Юрюзанский (п. Караяр) и Муллакаевский (оба в Караидельском р-не) лесокомб-ты; лесоперераб. пр-тия: Амзинский лесокомбинат, Мелеузовский лесокомбинат, Симский лесокомб-т (п. Бельский Кармаскалинского р-на); деревообр. пр-тия: «Башмебель», Октябрьская мебельная фабрика, Стерлитамакский мебельный комбинат, Уфимская спичечная фабрика, Уфимский фанерный комбинат, Уфимский фанерно-плитный комбинат, Уфим. эксперим. меб. ф-ка (осн. в 1987), Уфим. ремонтно-мех. з-д (1953), ГУП «Уфалессервис» (1999).

Не было такого леспромхоза – Юрезанского с центром в пос. Калмаш! Другие были, в том числе Урмантавский, а его не было. Но действительность, как пел в своё время В. С. Высоцкий, ещё ужасней. Открываю в той же Башкирской энциклопедии статью «Лесозаготовительная промышленность» и читаю: «Лесозаготовки велись в осн. в Белорецком, Гафурийском, Зилаирском, Караидельском и Нуримановском районах». Получается, что в Дуванском районе они либо вообще не велись, либо велись, но в незначительных количествах. Так и хочется спросить уважаемых авторов: «А вы на карту-то хотя бы смотрели?». Конечно, бесследно ничто не исчезает: на сайте Управления по делам архивов Республики Башкортостан в разделе «Предприятия и учреждения лесного хозяйства» в списке леспромхозов обнаружилась такая запись: Юрюзаньского, Дуванский р-н Ф. 1588, 52 ед. хр., 1936—1968 гг., оп. 1. Хоть что-то, но я не историк промышленности… В том же Национальном архиве Республики Башкортостан, ф. 122, оп. 25 (документы Башкирского обкома ВКП (б) за 1945 г.), д. 493 содержатся материалы именно Юрезанского леспромхоза.

В общем, я понял, что надеяться не на кого и надо браться за перо самому. Что-то помню сам, что-то слышал от родителей, бабушки и отчима мамы, многое можно найти в сети, но это если знать, где и что искать – как мы уже убедились, человеку постороннему ничего не стоит перенести место действия аж в соседний регион. Надеюсь также на коллективную память земляков – ещё не совсем поздно. Но скоро будет поздно совсем, как искать денежные вклады под слоем пыли в углу комнатёнки. Кстати, поди уж и нет её, комнаты этой…

Не раз в жизни я убеждался, что невозможно спорить с Пушкиным даже и в семейных вопросах – он, действительно, «наше всё». Мы привыкли изучать историю глобально (я имею в виду тех, кто её изучает, а не «проходит»). Если речь идёт, предположим, о войне, то на уровне как минимум фронтовых операций, где на карте Генштаба красными и синими стрелами показаны направления главных ударов. В экономике эту будут цифры и проценты в масштабе страны, в крайнем случае – отрасли. Всё это будет завёрнуто в толстую оболочку идеологии, настолько толстую, что на сам «продукт» места может уже и не остаться. Я пишу это не с чужих слов: один из моих родственников (по линии жены) работал в Институте военной истории МО СССР, принимал участие в написании многих трудов. При этом в частных семейных беседах возмущался тем, что по сути институт занимается нагромождением лжи. Я его как-то спросил, что называется, в лоб, зачем лично он это делает. Причем делает не в коллективных трудах, а и там, где он является единственным автором и вроде бы никто другой его пером не водит. Он мне ответил так же прямо: «Так надо». Кому надо? Кто завёл пружину этого дьявольского механизма, суть которой лучше всего можно передать словами ещё одного знакомого, уже не историка, а парторга то ли колхоза, то ли совхоза: «Так-то мы люди нормальные. Но вот соберёмся на партсобрание и начинаем врать. Врём, врём, а потом расходимся, как ни в чём не бывало»?

К слову, родственник этот по собственной инициативе, а не по службе, написал дельную книгу о Сусанине и о тех, кто совершил нечто подобное⁵. Ну а Сусанин, как известно, спас первого царя последней династии – Романовых. И когда наша страна вроде бы отказалась от той лжи (как позже выяснилось, лишь на короткое время), в написании которой родственник принимал участие по месту службы, потомки этой династии совершили путешествие по Волге на теплоходе с говорящим названием «Советская Россия». Он тоже был приглашён в эту компанию как автор книги и, как говорится, принял участие. В семье сохранилась даже фотография в подтверждение. Правда, потом он сетовал, что было невыразимо скучно, однако ведь и почётно: «Я и Романовы!». Там же и другие известные люди почли за честь засветиться. Не могу удержаться, чтобы не процитировать небольшой отрывок из сценария документального фильма⁶ об этом мероприятии:

Теплоход «Советская Россия» идет по Волге.

Теплоход делает разворот для подхода к пристани.

Общий вид пристани в Костроме, автомобили ожидают гостей.

Члены семьи Романовых спускаются с борта теплохода по сходням, вид части пристани (сверху).

Представитель руководства города зачитывает Великой Княжне Марии Владимировне и Великому Князю Георгию Михайловичу текст приветственного адреса, рядом стоит Немцов Б. Е.

К чему я упомянул этот сюжет? Да к тому, что история одного лишь этого человека, но написанная правдиво и объективно, скажет о времени больше, чем все учебники истории, вместе взятые. Впрочем, и эта мысль не нова, Пауло Коэльо в книге «Дьявол и сеньорита Прим» написал: «История одного человека – это история всего человечества». Частное зависит от общего, но общее раскрывается лишь через частные истории. Что бы мы знали об истории XIX века без героев Толстого, Гоголя, Достоевского и Чехова? Идеологизированный историк напишет сегодня так, а завтра – наоборот, потому что «так надо». Поэтому история поселений на Юрюзани в этой книге будет показана именно через жизнь частных лиц, известных мне, моим родителям и другим родственникам, соседям, знакомым и просто землякам. С момента, когда власть с распадом СССР потеряла монополию на правду и на историческую память, в стране пусть и с опозданием на полвека, но всё же историками было признано право на существование метода исследования, получившего название «устная история» (Oral History)⁷. Ну а чья устная история лучше всего известна автору? Понятно, что своя собственная, поэтому и одним из главных героев, и, по выражению А. С. Пушкина – «замечательным человеком», и летописцем в одном лице волей-неволей становится ваш покорный слуга, так что не взыщите. На исповедь не претендую, но обещаю не врать.

Рис. 1. Строительство станции IV класса Сулея на 681 версте Самаро-Златоустовской железной дороги. 1885—1889 год⁸

Рис. 2. Памятник Герою Советского Союза Черепахину Сергею Павловичу на кладбище пос. Октябрьский Дуванского района Республики Башкортостан