Ларик и Великий Храбр

Пролог

Я трус.

Это знают все.

– Трус, тру-у-ус! – кричит мне Васька Бубликов из второго «б», а я бегу от него что есть духу.

Васька крепкий, как гриб-боровик, и с рыжими конопушками на носу. Он старше меня на год, шире в два раза и выше на целую голову.

Каждое утро, когда я прихожу в школу, он подстерегает меня в раздевалке и прямо здесь, у вешалок, где все толпятся и толкаются, бьёт сменкой по голове. Что у него в мешке со сменкой, не знаю, наверное, кирпичи. Ни разу мне не удалось уйти из раздевалки без синяка или шишки. И куда смотрит наш охранник? Среди бела дня невинных бьют почём зря.

Иногда я тихо-тихо пробираюсь через ряды с вешалками к нашему уголку с надписью 1 «а», а Васька неожиданно ставит мне подножку. Он прячется среди курток и пальто больших ребят, и я его не вижу. Понимаю, что снова попался, только когда лечу или уже натыкаюсь носом на серый кафель.

У Васьки есть два друга – Коля Держиборода (это фамилия) и Антон Петров, по кличке Петя. Они мои одноклассники, а Васька их главарь. Они всегда смеются надо мной и придумывают обидные прозвища.

– Эй, Лаврушечка, давно не был в супе? – заливается Петя.

У него нет переднего зуба. Но не потому, что он выпал сам. Его выбил в неравной схватке четвероклассник. И Петя этим очень гордится. У него тёмные волосы и синие глаза. Однажды моя бабушка увидела его после школы, когда пришла за мной, и сказала: «Какой красивый мальчик». Но это она просто не заметила, что у него зуба нет. Когда мы шли из школы, мне в спину ударил острый камень. Я дёрнулся. «Что такое, Ларик?» – строго спросила бабушка. Я обернулся. Красивый мальчик стоял, засунув руки в карманы и рассеянно глядя в небо. Кажется, даже посвистывал. «Ничего», – тихо пробормотал я, уцепившись за бабушкину руку. Не хочу ходить в школу. Не хочу, не хочу…

По дороге домой я заглянул в большую осеннюю лужу и тяжело вздохнул: светлые вихры, вздёрнутый нос, голубые глаза – ничего особенного и уж точно ничего красивого…

Коля Держиборода, как и Петров, тоже мой одноклассник. Они с Васькой живут в одной парадной и дружат с пелёнок.  Не знаю, что они там делали, в пелёнках, но они так говорят: «Мы дружим с пелёнок». И многозначительно переглядываются, как будто у них в пелёнках спрятана какая-то тайна, и они следят друг за другом, как бы кто из них не проболтался.

Коля – самый высокий и большой в нашем классе. У него щербинка между зубами. Он сидит за соседней партой через ряд, слева от меня.

У него есть младшая сестра, Катя. Ей шесть лет. Она очень красивая.

Глава 1, в которой я узнаю, сколько зубов у пиявки

В тот злосчастный день Коля подсунул мне в рюкзак жуткое кусачее существо. Я оставил рюкзак в классе, когда мы все ушли на перемену, а когда вернулись, я сунул руку за пеналом, а кто-то меня укусил.

Жуткое кусачее существо оказалось пиявкой! Она была такая большая, чёрная! Она вгрызлась в меня всеми зубами. Как будто хотела откусить палец. Я подпрыгнул. И завопил. А потом всё слилось в единый балаган. Я кричал и прыгал с пиявкой на пальце, девочки кричали тоже.

Таня Кокина, моя соседка по парте, пронеслась мимо меня в сторону выхода, но затормозила на полдороге, у парты своей закадычной подружки, Лики Болквадзе. Они бросились друг другу в объятья, как родственники после долгой разлуки. И повернули ко мне бледные лица с круглыми от ужаса глазами. Одна пара серых глаз, другая – ореховых. Их косы, одна – тёмная, другая – светлая, дружно затряслись.

Егор Пятков, сосед с правого ряда, запустил обе пятерни в курчавые волосы и мотал головой. Он был похож на старушку, которая причитает, только молча.

Лёва Быстров, по кличке Вжик, с первой парты, маячил за спиной у учительницы и выглядывал то справа, то слева.

А учительница, Светлана Анатольевна, стояла рядом, топала ногой и махала руками: «Вешкин, перестань визжать!» – визжала она. Но я не мог перестать.

Страшное чудовище болталось у меня на пальце и не хотело отцепляться. Краем глаза я видел, как Коля Держиборода сполз под парту и надрывается там от смеха. Ему вторил страшный хохот с задней парты, где сидит Петров.

Наверняка сегодня после школы они расскажут всё в красках своему предводителю Ваське. И Кате…

Эта мысль неприятной искоркой пролетела в голове и исчезла. Думать ее не было сил.

– А-а-а, – Я тряс рукой, но прыжки на одном месте не помогали. Пиявка вцепилась крепко. Тогда я выбежал в коридор, продолжая завывать, как сирена. Так бабушка моя говорит: «Что ты завываешь, как сирена!» Например, когда у меня берут кровь из пальца.

Когда я был маленьким, я не знал, что такое сирена. Я думал, это животное. Навроде волка. И грустное. Если оно завывает так же, как я, то точно грустное.

Я бежал-бежал, пока не уткнулся во что-то твёрдое. Твёрдое оказалось частью завуча, Галины Иосифовны. У меня всегда ноги подкашиваются при встрече с ней. И что-то трясётся в животе. Наверное, эти… поджелудки. Галина Эдуардовна высокая, голова её заканчивается где-то в небе. А на голове у неё ещё башня из рыжих волос. Кажется, что она этой башней небо протыкает, как антенной. Бабушка говорит с уважением, что Галина Эдуардовна «старой закалки». Я сразу представляю нашего завуча в проруби с ледяной водой и содрогаюсь.

Меня однажды родители тоже пытались закаливать. Для здоровья. Я же самый маленький и в детском саду был, и сейчас – в классе. Папа облил меня после ванны холодной водой. Но я закричал так по-птичьи пронзительно, что у мамочки слёзы брызнули из глаз. Больше меня не поливали…

Обычно после слов про закалку бабушка декламирует стихи: «Да, были люди в наше время, не то, что нынешнее племя. Богатыри! – Тут она делает трагическую паузу и задумчиво смотрит на меня. – Не вы!»

Бабушка и Галина Эдуардовна чем-то похожи. Они обе строгие и в очках. Только у бабушки волосы короткие и светлые, как у меня.

И глаза у бабушки голубые, как у меня. А какие глаза у завуча, не знаю. Лицо её разглядеть трудно. Когда я её вижу, глаза сами собой тянутся искать что-то внизу, на чёрных лакированных туфлях с квадратными пряжками.

– Молодой человек! – сказала Галина Эдуардовна недовольно, ухватив меня за шиворот. Я обернулся. Кого она зовёт? Но, кроме нас, никого в коридоре не было.

– Куда ты мчишься, тройка удалая? – спросила она у меня. Я растерянно таращил глаза и молчал, забыв про сирену. Какая еще тройка?

– Что-слу-чи-лось? – наконец отчеканила она голосом Снежной королевы и поджала губы.

Я молча поднял палец. Пиявка держалась за него всеми зубами, плавно покачиваясь из стороны в сторону и слегка извиваясь…

Галина Эдуардовна побледнела и стала странно шлёпать губами. Рот её превратился в букву «о», как в слове «Оладьи», которое мы писали сегодня на уроке по чистописанию. Почему-то именно в этом слове у меня буква «о» получилась самая красивая. Галина Эдуардовна, наверное, тоже хотела сказать «оладьи», но из неё выходило что-то наподобие – от…от…от… Когда я увидел, что она схватилась рукой за стену и тихо ползёт по ней вниз, я закричал ещё громче. И понёсся ещё быстрее.

Все учителя с нашего этажа выскочили в коридор и, перекрикивая друг друга, пытались узнать, что за стихийное бедствие случилось. Пожар? Наводнение? У нас ЧП? Проверка?! Я мчался мимо них с поднятым, как знамя, пальцем, на котором трепыхалась виновница моих бед.

Тут меня снова схватили за шиворот. Это был наш учитель по технологии, Георгий Викторович.

– Куд-да? – Спросил он тоже, но не добавил про тройку удалую.

Я вместо ответа ткнул в него пальцем. Хоть это и не вежливо, но зато сразу понятно.

Он внимательно посмотрел на палец. И даже не дрогнул. Взял мою руку в свою, и мы пошли. Я сжимал пиявку в кулак, а он сжимал в кулак мою руку с пиявкой. Я чувствовал, что она там, в кулаке, и думал, что поджелудки сейчас что-то выплюнут из себя.

Мы пришли в медицинский кабинет. На небольшом топчане уже сидела Галина Эдуардовна с мокрым полотенцем на лбу и несчастным видом на лице. Она с интересом рассматривала большой кусок белой ваты и иногда его нюхала. Увидев меня, она резко качнула головой и уткнулась носом в вату по самые глаза. Башня съехала набок.

Медсестра, Алла Львовна, уже всё знала о моей беде. Когда Георгий Викторович подтолкнул меня к ней, она побледнела, но мужественно раскрыла мою ладонь и попыталась отсоединить от неё пиявку. Потянула ее за хвостик. Или что там есть у пиявки. Но та, видимо, от страха, вгрызлась ещё сильнее.

Тогда Алла Львовна дала ей понюхать из крошечной баночки чего-то вонючего. Даже мне стало не по себе. Если бы я был прицеплен, отцепился бы мгновенно. Так поступила и пиявка. Она отпрянула, как от плохой новости, и свернулась калачиком на ладони. Я тут же бросил её. Она упала на пол. Галина Эдуардовна завизжала и почему-то подняла ноги. Наверное, забоялась, что пиявка на неё накинется. Хотя пиявке еще надо было до неё доползти.

Но пиявка была очень толстая и сонная. Никуда ползти она не хотела. Лежала себе спокойно на полу, как турист на пляже. Георгий Викторович поднял её и протянул Алле Львовне.

– Может, положим её куд-да-нибудь? – раздражительно, как мне показалось, пробурчал он.

Медсестра трясущими руками вынула из шкафчика пустую баночку из-под анализов. Или для анализов. Не знаю, как правильно сказать. Бабушка говорит, что я всё время путаю предлоги. Пиявка попала в заточение, и медсестра закрутила красную крышку.

Когда все вздохнули с облегчением, а Галина Эдуардовна опустила ноги, Алла Львовна произнесла твёрдым голосом:

– Ничего страшного. Пиявки очень полезны. У них почти четыреста зубов (при этих словах я вздрогнул, а Галина Эдуардовна охнула и закатила глаза), а в слюне полезные вещества. Ими даже лечат. Гирудотерапия называется. Так что теперь, мальчик, тебе не страшны никакие болезни.

Но она ошибалась.

Глава 2, в которой я рассказываю всё про бабушку, луковое горе и цыплёнка за рубль пять

Когда мы с бабушкой пришли домой, я взял своего любимого плюшевого мышонка, прижал к груди и лёг у себя на кровать. Отвернулся к стене. Я лежал и вспоминал, как мы с бабушкой, которую срочно вызвали по телефону, идём по школьному двору, а вся школа, прилипнув к окнам, наблюдает за нами. Школа была похожа на огромное многоглазое чудовище. Я шёл с забинтованным пальцем, и больше всего мне хотелось позавывать, как сирена. Но я молчал. Бабушка гладила меня по голове и тяжело вздыхала: «Горе ты моё луковое».

Это её любимая присказка. А ещё она, бывает, вообще непонятно скажет: «Цыплёнок за рубль пять». Это тоже про меня. Я не слишком упитанный. Мне мамочка потом объяснила, что в стародавние времена, когда бабушка была молода (да-а-авно, аж в прошлом веке) в магазинах продавались два цыплёнка – тощий и толстый. Первый стоил один рубль пять копеек, а второй – рубль семьдесят пять. Любой математик вам скажет, что второй дороже. Бабушка всё меня откормить мечтает. Чтобы я был как цыплёнок за рубль семьдесят пять. Может, хочет от меня избавиться. Отведёт в магазин и продаст. А деньги на шляпку потратит. Бабушка шляпки любит.

А я всё не толстею никак. Бабушка сердится и говорит, что это из-за того, что мы с мамой ве…вегетариусы, вот.

– Что с тобой, Ларик? – пять раз спросила меня бабушка, пока я лежал на кровати. Или даже десять. – Ты заболел?

Да, я заболел. Я заболел! Я не пойду завтра в школу! У меня температура!

– У тебя, похоже, температура…– сердито покачала головой бабушка, трогая губами мой лоб. – А хочешь, я тебе сделаю бутерброд с вареньем? С клубничным?

– Не хочу…

– А давай лего пособираем?

– Не хочу… Отстань…

– Ох, Господи. Вот напасть. Точно заболел.

Я знаю, откуда у меня все несчастья. Почему Васька, Петя и Коля Держиборода против меня ополчились. Это всё потому, что мамочка уехала. С ней я ничего не боюсь.

– Как ты поедешь?! Куда ты поедешь! Как не вовремя! – две недели назад кричала бабушка на кухне, когда все думали, что я сплю. Бабушку срочно вызвали с дачи, а дедуля там остался, за хозяйством присматривать.

– У тебя ребёнок в школу только пошёл! Это стресс!

Я не понял, что такое стресс. Наверное, что-то ужасно страшное. Я затаился в кровати и перестал дышать. Но мама очень тихо отвечала, и мне было не слышно. Кажется, она просила о чём-то. А бабушка в ответ: «А вдруг случится что! А вдруг он заболеет! Да перенесите вы свою конференцию, ради бога!»

На следующее утро за завтраком папа сказал: «Лавр, нам нужно поговорить». Лицо у папы было серьёзное. Губы сжаты. Тёмные брови нахмурены. У него такое лицо бывает, когда у нас «мужской разговор» намечается. Это значит, что я что-то натворил. Я судорожно стал вспоминать, что же я наделал. Сломал полочку в ванной? Так это давно было, за это уже поругали. Уронил кактус? Так это не я, это Безухов.

Безухов – это наш кот. У него вообще-то есть уши, даже два. Просто у него имя такое – Безухов. Папа придумал. Вроде бы есть такой герой, про которого в большой книжке написано. И этот герой толстый и в очках. А котёнок, когда его нам принесли, тоже был толстенький. Серый, а вокруг одного глаза как будто ободок чёрный. Правда, Безуховым его называют только когда он набезобразничает. И его вызывают на «мужской разговор». А так обычно мама зовёт его «мурзик», папа – «животное», а бабушка просто – «хулиган».

Но разговор пошёл не о кактусе.

– Сынок, – папа снял очки и задумчиво потёр подбородок. – Нам с мамой нужно уехать. По работе.

Уехать?! Опять? Куда? В прошлый раз их не было целый месяц! Я посмотрел на маму. Она сидела, такая грустная и такая красивая. А волосы у неё длинные и белые, как у принцессы. Глаза как небо. Я забрался к ней на колени.

– Мамочка, не уезжай…

Мама стала совсем несчастная. Её брови поднялись, как две стрелочки, домиком вверх, и она тяжело вздохнула.

Мои мама и папа – антро…пологи. Они изучают людей. И иногда уезжают в далёкие страны, чтобы поизучать там. Я не понимаю, зачем уезжать. Изучали бы меня! Но у них спедиции и конвенции. Очень важные.

Глава 3, в которой я мечтаю стать великаном

Из далёких стран мне привозят всякие чудесные вещи – например, маску ужасного страшилища. Мама с папой отыскали её на острове Бали. Это где-то очень далеко, на другом конце земли. За океаном, в общем.

Это страшилище там, у них, защищает дом от злых духов. Мама рассказывала. Приходишь к кому-нибудь в гости, а над дверью висит такое, бр-р-р-р!! У него красные выпученные глаза и рот огромный, как будто он уже собирается тебя проглотить, и очень много зубов! Как у моей пиявки, а может, даже больше. Некоторые зубы даже вверх торчат. Интересно, как он ими кусает? И лохматый такой! А они не боятся! Даже радуются. Потому что он защищает. И никто плохой в дом не зайдёт.

Я вот думаю…а что, если эту маску надеть и в школу прийти? И ка-а-ак выпрыгнуть в раздевалке прямо перед Васькой! Он наверняка описается от страха. Вот смеху-то будет! Но мамочка просила маску с крючка не снимать и не играть с ней. Вот почему? Всегда так. Привезли мне, а играть нельзя? Я однажды тихонько её снял и надел и пошёл Безухова искать. Ползу-ползу в ней, рычу. А он на кресле спал. И тут видит – кто-то ползёт! Да такой страшный! Я ка-а-ак прыгну! И он тоже! Ещё выше меня! Волосы у него дыбом, то есть шерсть, а когти оказались такие длинные! Я еле ноги унёс. Повесил эту рожу на крючок обратно.

А ещё…хорошо бы, чтобы я заснул и проснулся другим человеком. Сильным, смелым. Великаном. Пришёл бы я в школу, такой огромный. А директор, Вера Аркадьевна, мне бы руку пожала и промолвила бы: «Проходите, Вешкин, сразу в восьмой класс. В первом Вам уже не уместиться». И смотрел бы я сверху вниз на эту первоклассную мелюзгу, Колю Держибороду, и Петрова.

Но чудес не бывает. Так бабушка говорит. Они только в книжках. Я покрепче прижал к себе мышонка. Я с ним тоже дружу с пелёнок. Он светло-серый, плюшевый, я так люблю его гладить! Он почти как настоящий, только больше – как половина нашего Безухова. У него хвостик немного обглодан. Это я его обглодал. Когда у меня зубы резались. А ещё у него такой смешной нос! Он задран кверху, словно мышонок принюхивается. А на самом верху такая чёрная пимпочка, которая всё время отваливается. Мама её постоянно пришивает… Где же моя мамочка, когда приедет? Поскорей бы.

В два часа, после школьных уроков, позвонила Таня Кокина, моя соседка по парте. У неё коса. Но Катя всё равно красивее.

– Вешкин, – бодро начала Таня, что-то жуя. – Запиши домашнее задание – «Разговор с пчелой», стихотворение, к следующему уроку выучить, а по математике примеры на странице тридцать восемь.

– Спасибо, – промямлил я.

– Вешкин, а тебя теперь Петя Дуремаром называет, – хихикнула она.

Не пойду больше в школу, не пойду!

Вечером, сквозь дрёму я слышал, как бабушка разговаривает по телефону со Светланой Анатольевной: «Да, один денёк посидит… Конечно, такой стресс для ребёнка. А узнали, кто этот хулиган? Нет? Сама приползла? У вас что, пиявки по школе ползают? Пиявка не может жить без воды! Её принёс злоумышленник! Да, пожалуйста, разберитесь. Будьте любезны».

«Будьте любезны» бабушка сказала так, что я даже в кровати вытянулся по струночке. Она иногда говорит, как генерал. И её все слушаются.

Надо будет у неё потом спросить про этого стресса… злой он или не очень. Эх, стать бы мне храбрецом… Меня бы тогда все уважали…

Глава 4, в которой злоключения превращаются в приключения

Когда я открыл глаза, вовсю светило солнце. Я хотел надеть тапки и бежать скорей на кухню. Вдруг, бабушка ещё не передумала мне делать бутерброд с клубничным вареньем. Но обнаружил, что у меня на ногах кроссовки, а на мне самом – синий спортивный костюм. Мой любимый, с тремя белыми полосками на штанинах. Дедуля всегда смеётся: «У тебя лампасов больше, чем у генералов».

И сам я стою где-то. Не дома, а на улице. Под ногами я чувствовал круглые спинки булыжников. Разноцветные одноэтажные дома казались крохотными. То ли дело у нас – мы на девятом этаже живём, и из окна моей комнаты виднеется небо! А здесь всё не как в городе. Может быть, здесь живут гномы?

Место было незнакомое, и я испугался. Мамочка? Где ты? Бабушка? Папа! Дедуля? Спасите меня! Но вокруг никого не было…

Я, озираясь, двинулся вперёд. Улица была пуста. Я выдохнул и начал разглядывать витрины. На них были странные надписи кудрявым шрифтом: Страдательная. Юморочная. Дружительная. Откуда-то потянуло сладким запахом. Я принюхался. Пироги? С вишней! Или печенье… Кажется, здесь есть варенье! Может, и бабушка тут тоже есть?

Я пошёл на запах и толкнул стеклянную дверь, на которой было написано: «Маршруточная». Я читаю очень хорошо, это мне все говорят, и мама, и папа, и Светлана Анатольевна. А бабушка говорит, что я как заяц, всё время перескакиваю и надо читать с выражением! Тут она делает страшное лицо. Почти как на той маске. Видимо, мне тоже нужно делать такое же. Тогда она будет довольна.

Звякнул колокольчик, и я очутился внутри маленькой комнатки. Это был магазин. И здесь не было печенья… И запах тоже куда-то улетучился. На стенах висели разные карты. За прилавком стоял странный человек.  Очень худой. В сером полосатом костюме и цилиндре. В одной руке он держал свёрнутый лист пергамента, другой приглаживал чёрные усы. На носу у него была половинка очков. Он, прищурившись, держал ее правым глазом, а левым радостно смотрел на меня. Лицо у него было такое худое, словно он втянул в себя щёки.

– А, Лавр Алексеевич! Бобро пожалобать! – церемонно поклонился он. Половинка очков упала. Я хихикнул. Он быстро поднял её и водрузил обратно на глаз.

– Кхм, кхм. С чем пожалобали? – спросил он как ни в чём не бывало. Говорил он немного в нос. – Пожалобьте, прошу, – он начал разворачивать на прилавке желтоватый лист пергамента, который оказался картой.

– У меня мамочка уехала! И папа! Бабушка в школу заставляет ходить! А дедуля на даче! Там огород. Меня пиявка укусила! – начал жаловаться я.

Показал ему палец. Вот дела… Он был не забинтован, а совсем как новый.

– То есть вы с жалобами сюда пожалобали? – уточнил продавец.

Чудной дяденька. Сам сказал жаловаться, а теперь спрашивает. А откуда он знает, как меня зовут?! Бабушка говорила, не разговаривать с незнакомыми дядями! Скорей, бежать отсюда! Я было повернулся, чтобы нестись к выходу, но…

– Не бойся, Ларик! – мне в спину донёсся успокаивающий голос. – Мы с тобой знакомы, просто ты пока меня не вспомнил. Я маму твою хорошо знаю, и папу, и…кхм, кота…и…кхм, его маму, кошку Дуську…

Я повернулся обратно. Невежливо же слушать спиной, когда к тебе обращаются. Уставился на продавца, а он на меня. Мы буравили друг друга взглядами, но я так и вспомнил, кто он. Хотя что-то очень-очень знакомое мерещилось мне в его вкрадчивой манере разговаривать и в пенсне.

– А как Вас зовут? – Помявшись, наконец спросил я. А то, что же? Дядя мне почти что родственник, а я не знаю его имени.

– Тудасюдаев, – ответил дядя. – Пётр Савельич. – Он приподнял цилиндр и шаркнул ногой. Под цилиндром он оказался совсем лысым. – Извини, закрутился и забыл представиться. – Он внезапно замахал руками и закружился волчком. Сначала в одну, потом в другую сторону. Цилиндр ритмично подпрыгивал.

– Вот, – гордо произнёс он. – Теперь раскрутился. Всё в порядке.

Он довольно потёр руки:

– Ну-с, про твои злоключения я понял. Скажи, а чего ты хочешь? Хочешь не зло, а при-ключений?

Я переминался с ноги на ногу. А они не страшные, эти «при»?

Вообще-то, больше всего я хочу, чтобы Катя Держиборода пришла ко мне в гости. Я бы ей показал свой конструктор. Он у меня не обычное «лего», пластмассовое, а старинное. Его папа подарил, сказал – как у него в детстве было. Там настоящие железные винтики и шпунтики, и можно собрать стул или стол или кровать. Там отвёрточки есть, такие маленькие! И гаечный ключ! Я бы говорил важно Кате: «Ключ на восемь», а она бы мне его давала. Так дедуля бабушке говорит, когда в машине нужно что-то починить. Я бы собирал маленький стульчик, а она бы ставила его в комнатку для куклы. Поила бы куклу чаем из крошечной чашки.

А потом бы мы поженились.