Buch lesen: «Я – ваши неприятности»
Татьяна Полякова
Я – ваши неприятности
– Осень в Италии, – заливалась соловьем тетка Серафима, – Рим, собор святого Марка, Колизей…
– Пизанская башня, – подсказала я.
– Точно. А она где?
– Должна быть в Пизе. Хотя, может, и нет.
– А в Париже какая?
– Эйфелева.
– Тоже неплохо. Но я хочу в Италию. Осень в Италии – это так романтично. – Она мечтательно вздохнула, а потом добавила: – Ну?
– Что «ну»? – Я сделала вид, что не понимаю, куда она клонит.
– Мы едем в Италию? – капризно спросила тетка Серафима.
С моей точки зрения, делать в Италии мне совершенно нечего. Я с трудом переношу самолеты, не говорю по-итальянски и ненавижу экскурсии. У меня друзья в Тбилиси, а мама в Риге, чем не заграница?
– Далась тебе Италия, – робко начала я, заведомо зная, что против тетки мне не устоять. – Я, вообще-то, к своим думала…
– Ты ж в июне была, на мамулин день рождения.
– Ну и что? Я скучаю. К тому же Рига – красивый город.
– Подумаешь, Рига. Только и хорошего в этом городе то, что там родились два замечательных человека.
– Первый – это я. А кто второй?
– Второй, деточка, твоя тетя.
– Такого счастья город не выдержит…
– Подожди, они мне еще памятник поставят, – уверенно заявила тетка.
– За что? – хмыкнула я, прикидывая, как бы половчее отделаться от Серафимы.
Каждый год я пытаюсь проделать этот фокус, впрочем, без особого успеха. Сколько себя помню, отпуск, а раньше – каникулы мы проводили вместе. Боюсь, это стало незыблемой традицией. Тетка Серафима – младшая сестра моей мамы, разница в возрасте у них исчисляется пятнадцатью годами. Когда маме исполнилось восемнадцать, а Серафиме соответственно три, они осиротели, в один день лишившись отца, матери и бабушки в результате дорожной аварии. Маме пришлось заменить Серафиме родителей. Я же воспринимала Серафиму как старшую сестру, разница в возрасте была невелика, а теткой называла из вредности. Мы дружим с детства, и я ее очень люблю. Беда в том, что Серафима вечно что-нибудь выдумывает. То потащит меня на Камчатку, любоваться гейзерами и вулканами, то на Алтай конным маршрутом (об этом отпуске я по сию пору вспоминаю с душевным трепетом), то ей позарез нужна Сибирь и Саянские столпы. Конечно, все это очень здорово, но все дело в том, что я ужасно ленива. Лучший отдых для меня – валяться на диване с хорошей книгой, пить чай с лимоном и воображать себя в роли Марии Стюарт. Шиллера наш театр не ставит, но я не теряю надежды.
– Ну? – повторила Серафима сурово.
Я вздохнула и ответила:
– Поехали. – Голос звучал жалко, я в очередной раз мысленно упрекнула себя в отсутствии характера. Не мечтать мне о Марии Стюарт.
– Чего-то я энтузиазма не наблюдаю, – еще больше посуровела Серафима.
– Я пока не осознала всей прелести, – попробовала я оправдаться.
– Осознаешь. Мы тебя там замуж выдадим за итальянского графа или герцога. Будешь играть в «Ла Скала».
– В «Ла Скала» поют.
– А ты сыграешь. Знаешь, что все в жизни решает? Правильно, деньги. Так что сыграешь.
– А я где-то читала, что итальянские аристократы бедны, как церковные мыши.
– А мы миллионера отыщем, он купит титул и сделает тебя графиней. Один свободный миллионер в Италии найдется, страна немаленькая. Считай, ты уже аристократка. С такой-то красотищей это плевое дело.
– Конечно, – лениво согласилась я. По мне, так лучше выглядеть как Фаина Раневская, само собой, при этом имея ее талант. Думаю, талант у меня есть, жаль только, не многие стремятся его лицезреть. Конечно, мне грех жаловаться, в родном театре я занята почти во всех спектаклях. Но это благодаря тому, что оба наших режиссера просто поглупели, изо дня в день лицезрея мои небесные черты. Подозреваю, что в глубине души они считают меня бездарной. Одно хорошо: оба уже в весьма почтенном возрасте, и их интерес ко мне носит чисто эстетический характер.
– Хорошо, я выйду замуж за герцога, – сказала я. – Если ты настаиваешь…
– Я беспокоюсь о близком существе.
– Это я существо?
– А о ком мы говорим?
– Слушай, ты уже наговорила на сотню. Может, простимся? – без особой надежды спросила я.
– Ну и манеры у тебя, нет чтобы тетке «спасибо» сказать…
– Спасибо, – промямлила я. – Только за что?
– За заботу. Решено, в отпуск едем в Италию. Ты, я и вечный город. Скажи, класс?
Я сказала.
А через две недели я выгружалась из автобуса, нервно поглядывая по сторонам в поисках любимой тетушки. Ее нигде не наблюдалось. На Серафиму это не похоже. Три дня назад я отбила телеграмму, указав дату и час своего прибытия. И хотя на оркестр и ковровую дорожку я не рассчитывала, но надежды питала, что меня все-таки встретят и стоять в обществе трех огромных чемоданов не придется.
С трудом оттащив багаж в сторонку, я тосковала, продолжая высматривать в толпе тетушку. Через полчаса я стала злиться, повторяя: «Где ее черти носят?», потом, оставив чемоданы под присмотром старушки, торговавшей семечками, бросилась к телефону. Он не работал, так же как и два других, обнаруженных мной на вокзале. Прошел час. Для конца августа было невыносимо жарко, я то и дело вытирала лицо платком и уже начинала проклинать все на свете. Надо что-то решать. Или тетка не получила мою телеграмму, или дела чрезвычайной важности помешали ей встретить дорогую племянницу. По моему мнению, таких дел у тетки быть не могло. Значит, все-таки виновата была телеграмма. Ждать далее не имело смысла. Я взглянула на свой багаж и, вновь препоручив его заботам старушки, побрела к стоянке такси. Длинная вереница машин предстала моим глазам, в первой сидели два мордастых парня и резались в карты.
– Извините, вы свободны? – жалобно спросила я: день начался неудачно и ничего хорошего я уже не ждала.
– Свободен, – ответил хозяин такси, не удостоив меня взглядом.
– Вы не могли бы подъехать за моим багажом, вон туда?
– А там «кирпич», – злорадно сообщил таксист, собирая карты.
Его приятель оказался человеколюбивее, увлеченно меня разглядывая, он сказал:
– Наплюй на «кирпич», Вася. Помоги девушке.
Теперь на меня уставился и Вася, а потом милостиво кивнул:
– Садитесь.
Через минуту он забросил мои чемоданы в багажник, я назвала адрес, и мы отправились к Серафиме.
– Из отпуска? – спросил он.
– Нет, в отпуск.
– А сами откуда?
Я ответила.
– Значит, отдыхать к нам?
– Решила навестить тетю. Дала ей телеграмму, а она меня не встретила.
– Бывает. У меня один раз так вышло: послал телеграмму жене, домой приехал, а телеграмма к вечеру прибыла вслед за мной.
– Я три дня назад посылала…
– А, бардак кругом, – махнул он рукой.
Мы въехали во двор теткиного дома и затормозили у подъезда. Я вышла из машины, подняла голову и посмотрела на Серафимины окна. Никто оттуда мне не улыбался и не размахивал руками.
– Какая квартира? – спросил таксист.
– Спасибо большое, я сама как-нибудь…
– Донесу, мне нетрудно.
– Третий этаж… – усомнилась я.
– Ерунда, идемте.
Мы поднялись на третий этаж: я с одним чемоданом, а «добрый самаритянин» с двумя. Я нажала на кнопку звонка – он не работал. Тогда постучала. Дверь открылась, и я увидела тетю Веру, соседку Серафимы из одиннадцатой квартиры.
– Лика, – ахнула та. – Лика, милая, приехала… а что ж Серафима-то ничего мне не сказала? Или ты сюрпризом?
– Телеграмму посылала… – с некоторой обидой ответила я.
– Бог с ней, с телеграммой. Вот тетка-то обрадуется…
Мы обнялись и облобызались. Тетя Вера – добрая душа и одинокая женщина, Серафима ей как родная.
– Вот видите, – сказал таксист. – А вы переживали. Говорил, телеграмма запоздала, так и есть.
Раз пять сказав ему «спасибо», я распрощалась и вошла в квартиру.
– А Серафима где? – спросила на ходу.
– Дома. Голова у нее с утра болит.
Тут я увидела свою тетушку. Она возлежала на диване, вытянув ноги в туфлях на устрашающей высоты каблуках. Голова ее была обмотана полотенцем, в левой руке чашка, а в правой сигарета.
– Привет, – сказала я.
Серафима на меня посмотрела и закатила глаза.
– О господи… Я про тебя забыла.
– Приятно слышать. Между прочим, я час прождала на вокзале. У меня три чемодана, и все тяжелые. Я выхожу замуж за графа или уже нет?
– Иди я тебя поцелую, дитятко.
– Ты свинья, Серафима.
– Да ладно, не злись…
Мы поцеловались, и я села рядом, подозрительно ее разглядывая.
– Что-нибудь не так? – спросила я через минуту.
– Прости меня, убогую. Я должна была предупредить, чтобы ты не приезжала.
– С чего это вдруг? – удивилась я.
– Неприятности. И весьма крупные.
– Что еще за неприятности? Влюбилась?
Тетушка махнула рукой.
– Работа…
Я нахмурилась. Ее работа с самого начала не вызывала у меня доверия. То есть не сама по себе (работала она бухгалтером), а место, где тетушка прикладывала свои недюжинные способности. Местом этим было казино. А я являюсь убежденным противником азартных игр.
– Развалилась ваша контора? – задала я наводящий вопрос.
Тетка разглядывала потолок, я тоже подняла голову и с готовностью на него воззрилась. Ничего интересного обнаружить не удалось.
– Говорю, контора ваша развалилась? – напомнила я о своем существовании, повышая голос.
– Контора процветает, – хмыкнула в ответ Серафима. – А я, судя по всему, скоро накроюсь.
– Что? – не поняла я.
– Повесили на твою тетушку восемьдесят семь миллионов. Отдать нужно в недельный срок. Со вторника включат «счетчик».
Я вытаращила глаза и попыталась переварить информацию.
– Что значит «повесили»?
– То и значит. Подставили, прокатили, объегорили. Короче, у меня неприятности и головная боль.
– Ничего себе неприятности. Неприятность – это когда каблук сломаешь, а здесь восемьдесят семь миллионов… Это же… Ты ведь этих денег не брала? – строго спросила я.
– Само собой.
– Так чего ж на диване лежишь? Надо идти в милицию, в прокуратуру… не знаю, какие еще органы этим занимаются.
– Ты, деточка, часом не спятила? Какие органы тебе привиделись?
– Местные.
Серафима свистнула и даже пальцем у виска покрутила, так ее потрясла моя крайняя отсталость.
– Послушай, ты ведь не собираешься их отдавать? – ужаснулась я. – Где ты возьмешь такие деньги?
– Продам квартиру, машину, гараж…
– А также мебель, одежду и обувь, – подсказала я, тетка нахмурилась. – Не можешь ты серьезно говорить подобную чепуху. Постой, а этот, как его, Петр Сергеевич, твой директор. Ты утверждала, что он сказочной доброты мужик. Он что говорит?
– Во-первых, оказалось, что не только доброты, но и простоты. Во-вторых, он уже десять дней где-то отдыхает, и найти его возможным не представляется.
– Ты ходила к юристу, консультировалась?
Тетка опять выразительно покрутила пальцем у виска.
– Молчи лучше, не тревожь меня.
– Что-то я не понимаю, – стала я гневаться. – Странно ты себя ведешь. Ни за что ни про что с нее требуют огромные деньги, а она на диване лежит и потолок разглядывает.
– Я не просто разглядываю, я думаю.
– И что надумала?
Тетушка тяжко вздохнула.
– Придется платить. Ох, все-то нам по грехам нашим!
– Какие грехи? Ты брала эти деньги или нет? Изъясняешься чрезвычайно туманно, это меня тревожит…
Я не успела до конца высказать свою мысль, как хлопнула входная дверь, и в комнату бесцеремонно ввалились две личности мужского пола и совершенно непотребного вида. То есть вид сам по себе был довольно обыденным, но подобных манер мне никогда раньше наблюдать не приходилось. Поэтому в первую минуту я растерялась, а потом и вовсе лишилась дара речи. Эти типы вломились в квартиру, не дав себе труда постучать или каким-то иным тривиальным способом оповестить о своем появлении, пнули ногами дверь комнаты, насвистывая и на ходу засовывая руки в карманы давно не стиранных штанов. У одного из них недоставало половины передних зубов, у другого левое веко было как-то странно прикрыто. В общем, они производили впечатление немытых, ущербных и совершенно неуместных в Серафиминой квартире личностей.
Тетушка не проявила по поводу их появления ни ужаса, ни удивления.
– Привет, Серафима, – сказал беззубый.
– Привет, – ответила она равнодушно и продолжила разглядывать потолок.
– Ну и как там наши денежки? – ухмыльнулся беззубый, вслед за ним ухмыльнулся и его приятель.
– Как в банке, – серьезно ответила Серафима. – Надежно, выгодно, удобно.
– Может, тебе какой намек дать? – не унимался парень. – Может, ты шевелиться начнешь…
– Я шевелюсь. Продаю квартиру. Юрик в курсе, я ему звонила.
– А это кто? – подал голос второй тип, кивнув в мою сторону.
С момента появления они поглядывали на меня с интересом, а теперь пялились откровенно и нагло.
– Племянница. Слюни-то подбери, придурок, не для тебя припасли.
– Чей-то я не понял, чей-то ты пасть разеваешь? – пропел парень, стремительно выбрасывая вперед руку.
Удар пришелся Серафиме по лицу. Я обомлела, вытаращила глаза, а потом попыталась подняться. Тетка больно пнула меня в бок каблуком, сурово нахмурившись, вытерла кровь с разбитой губы и спокойно сказала:
– Витенька, дерганый ты мой, повторяю специально для слабослышащих: не для тебя припасено. Понял?
– Ага, – ответил беззубый, продолжая меня разглядывать.
На всякий случай я уставилась в потолок. Потосковав немного в молчании, парни, не сговариваясь, направились к двери.
– Ну, бывай, – кивнул беззубый. – Увидимся. Племянница, говоришь?
Как только хлопнула входная дверь, я, выскочив в прихожую, заперла ее на оба замка.
– Дверь лучше держать открытой, – философски заметила Серафима. – Вышибут. Хлопотно, и соседям беспокойство.
– Это что же такое? – ахнула я, как только смогла отдышаться. – Это уму непостижимо…
– Кончай тарахтеть, – усмехнулась тетушка, поднимаясь с дивана. – Пойдем, хоть чаю выпьем.
– Какой, к черту, чай! Этот негодяй тебя ударил. Немедленно, слышишь, немедленно звони в милицию! Нет, лучше я позвоню…
– Ты, племяшка, у меня вовсе дурочка, – загрустила тетка. – Не пойму только в кого.
– Ты что же, хочешь, чтобы этим подонкам их гнусная выходка с рук сошла?
– Брось. Витька – не самое плохое, что есть в подлунном мире. А по фейсу я схлопотала по твоей милости. Мужики при виде небесных черт впали в буйство. Надеялись, что ты на месте не усидишь и глупость сделаешь: звук какой издашь или того хуже, на выручку кинешься. Вот тут бы они потешились… Слава богу, хватило ума сообразить, чего хочет от тебя твоя старая мудрая тетка.
– Ты хочешь сказать… – начала я.
– Я хочу сказать: с первым автобусом – домой. Италия отменяется, и здесь тебе не место.
– Господи, да что же это?
– Ты сейчас на курицу похожа, – с усмешкой заметила Серафима.
– Это чудовищно, – твердо сказала я. – Как в кино: Германия, тридцать девятый год, два эсэсовца на отдыхе, и я – несчастная еврейка.
Серафима хохотнула, ставя на плиту чайник:
– Конечно, не Германия, не СС, и ты не еврейка, а православная христианка, беспримесно русская на обозримые поколения… Но суть ты ухватила.
– Я звоню в милицию.
Тетка махнула рукой:
– Много пользы!
– От милиции много пользы?
– В моем случае – никакой, – очень серьезно сказала Серафима и даже вздохнула.
Тут я испугалась по-настоящему.
– Серафима, ты должна немедленно уехать. Конечно, я не планировала до конца дней жить с тобой под одной крышей, но у меня вполне приличная квартира, и мы в ней как-нибудь разместимся. График работы у нас не совпадает, так что мы даже не сумеем как следует надоедать друг другу…
– Возможно, так оно и будет, – загрустила Серафима еще больше.
– А кто эти типы? – спросила я, разливая чай.
– Так, мелочь…
– Ничего себе, мелочь.
– Пугают. Что б я прочувствовала.
– А кто их послал? Директор в отпуске прохлаждается, так кому какое дело до пропавших денег?
– Юрке Каткову дело. Директор ведь так, для виду. Хозяин Каток, это его ребята были.
– Боже мой, куда ты изловчилась вляпаться? И на что тебе сдалось это казино? Шла бы в детский сад или вон в зоопарк.
– Так ведь денег хотелось. Люди гибнут за металл. Ты, наверное, голодная, сейчас пельменей отварю…
– Какие пельмени? У меня кусок в горле застрянет.
– Очень ты у меня впечатлительная. Творческая натура, тонкая душа…
– Прекрати, ничего забавного я в этой ситуации не вижу.
– Я тоже, – охотно согласилась Серафима.
– Постой-ка, – всполошилась я. – У тебя же был знакомый, Володя, он как будто трудился в каком-то отделе… не помню, как правильно, но точно помню, что по борьбе с бандитизмом.
– Не был, а есть. Ну и что?
– Как что? Звони ему, он должен помочь.
– Чем, интересно? Денег в долг дать? Так у него их сроду не было. Он же юродивый, сиречь честный. Оттого и оклад мизерный, приработков не наблюдается, жена зануда и две девки-акселератки на папу дуются, тряпки новые хотят. От Вовки толку, как от козла молока. Он жутко скучный и обременительный для природы тип.
– Он представитель правопорядка, – назидательно заметила я, – и он должен знать, как поступить в подобном случае.
– Собирать бабки и отдавать, пока «счетчик» не включен. Это я тебе и без Вовки скажу.
– Мне нужен номер его телефона, – очень грозно сказала я. – И без глупостей. Если нет способа доказать свою правоту и противостоять бандитам, пусть он мне сам об этом скажет.
– Охота тебе над человеком измываться? – сокрушенно покачала головой Серафима, но, взглянув на меня, телефон дала.
Застать Владимира Петровича в кабинете оказалось делом нелегким, но с четвертой попытки это удалось. Я услышала очень приятный, с усталой интонацией мужской голос, что меня в данных обстоятельствах не порадовало.
– Здравствуйте, Владимир Петрович, – бодро начала я. – Вас беспокоит племянница Серафимы Павловны.
– Лика? – Голос зазвучал бодрее. – Приехала в гости? Рад… – Тут до него, как видно, дошло, что звонить мне ему вроде бы без надобности, и он насторожился: – А что случилось? Как дела у тетушки?
– Скверные дела у тетушки. Володя, ты можешь приехать? Лучше прямо сейчас.
После трехсекундной паузы он сказал:
– Хорошо. – И повесил трубку.
Я вернулась в кухню. Серафимы там уже не было, она перебралась на диван и с прежним энтузиазмом разглядывала потолок.
– Он приедет, – сообщила я, на что Серафима только криво усмехнулась.
Однако появился Владимир Петрович только через час, извинился, прошел в комнату и сел в кресло рядом с Серафимой.
– Вижу: жива, здорова, значит, все не так скверно, – вместо «здравствуйте» сказал он. – Хотя здоровье и прочее – категории временные.
– Утешитель, – фыркнула Серафима.
– Помнится, я тебя полгода назад предупреждал! Предупреждал?
– Ну…
– Гну. Сколько они хотят?
– Восемьдесят семь миллионов.
Владимир Петрович присвистнул.
– Да-а, такие деньги в три дня не соберешь…
Я взирала на него в крайнем негодовании. С момента нашей последней встречи он заметно постарел, потускнел и осунулся. И не имел ничего общего с бравым защитником правопорядка. На Владимире Петровиче был неновый серый костюм, подозреваю, единственный. Манжеты рубашки заметно обтрепаны, волосы давно требовали стрижки. А в целом он выглядел классическим неудачником: ранняя седина, утомленное лицо, равнодушный взгляд.
– Если я правильно понимаю, Владимир Петрович, – не выдержала я, – вы советуете тетушке отдать деньги?
– Советую, – кивнул он бесстрастно.
– Вы думаете, она их украла?
– Не думаю.
– Тогда, простите, я ничего не понимаю.
– Лика, нельзя ли мне чашку кофе, лучше с бутербродом. Я не успел пообедать, – усаживаясь поудобнее в кресле, попросил Владимир Петрович.
– Свари ему пельменей, – сказала Серафима.
С моей точки зрения, он и чая без заварки не заслуживал, но я подчинилась. А вернувшись с пельменями, заявила:
– Я по-прежнему не в состоянии понять ход ваших мыслей.
– Если я правильно информирован, боюсь, ничего другого, как заплатить, не остается.
Видно, на целый час Владимир Петрович опоздал не зря и кое в чем успел разобраться. Слегка утомленным голосом, расслабленно сидя в Серафимином кресле, он прочитал пятнадцатиминутную лекцию, из которой я вынесла убеждение, что нам не поможет сам господь бог. Сдаваться не хотелось, и я гневно спросила:
– Выходит, всякие подонки могут врываться….
Владимир Петрович поднял ложку, прерывая поток моего красноречия, и прочитал еще одну лекцию, короткую, но впечатляющую. Я загрустила, а он закончил так:
– А по поводу посещений… если мы будем иметь официальное заявление… ты будешь его писать? – Серафима энергично замотала головой. – Знакомо. Так вот, в этом случае мы примем меры. Однако в течение длительного времени оберегать тетушку денно и нощно мы возможности не имеем. Конечно, я могу выступить в роли личного телохранителя, но и я должен работать, а также спать. Потому толку будет немного. Следовательно, нам необходимо подумать, где достать до вторника восемьдесят семь миллионов.
– Ушам своим не верю, – всплеснула я руками.
– Я твоей тетушке раз сто говорил, что в этом гадюшнике ей не место. Говорил я тебе?
– Ой, помолчи, – махнула рукой Серафима. – Не хватает мне только морали выслушивать.
Я посмотрела на нее, потом на Владимира Петровича и вздохнула:
– Что ж, давайте думать… Часть денег я могу занять у Павла Николаевича. Думаю, он не откажет.
– Это твой плешивый бизнесмен? – нахмурилась тетка Серафима.
– Что за выражения? Он очень приличный человек.
– А чего ты за него замуж не выходишь?
– Замуж? – вытаращила я глаза от удивления. – За Павла Николаевича? – Такая мысль никогда не приходила мне в голову.
– Конечно. Хороший человек и два года таскается за тобой как хвост.
– Да что за глупость такая? Я совершенно не хочу замуж.
– Так я тебе и поверю, замуж все хотят. Молчи лучше. Денег она займет… Чтоб я собственную племянницу, кровинушку, отдала на поругание какому-то хмырю за паршивые восемьдесят семь миллионов?
– Серафима! – гневно крикнула я.
– То-то. Серафима… Чем отдавать будешь?.. Не тревожь меня.
– Но где-то мы их должны взять.
И тут тетушка заявила:
– Не в деньгах дело…
– Что? – открыла я рот, а Владимир Петрович нахмурился.
– Даже если я отдам деньги, на этом дело не кончится. Юрик меня все равно достанет, не битьем, так катаньем.
– И чем ты ему насолила? – спросил Владимир Петрович.
Серафима с тоской посмотрела на люстру и молвила:
– Младший Катков в друзья набивался. Ну, я под горячую руку и огрела его бутылкой из-под пива. Разозлился, крысеныш, тут и начались мои неприятности.
– Ты ударила Жорку Каткова пивной бутылкой? – удивился Владимир Петрович. – И лежишь на диване в таком цветущем виде? Не могу поверить…
– Я сама с трудом верю, все в зеркало поглядываю. Восемьдесят семь миллионов – это только начало…
– Уж это точно, – покачал головой Владимир Петрович. А я попыталась внести ясность:
– Кто такой этот Жора и что все это значит?
– Братья Катковы в наших местах люди известные. Бандиты, одним словом. Старший, Юрка, многое в городе к рукам прибрал, в том числе и казино, где Серафима трудится, а младший Каток – психопат и убийца.
– Как вы интересно рассказываете, – съязвила я. – Отчего ж он не в тюрьме и не в больнице, а к тетушке пристает?
– Оттого, что все в подлунном мире не так просто. Опечалила ты меня, Серафима, – сказал Владимир Петрович. – Пожалуй, и в самом деле придется идти к тебе в телохранители.
– Ты чего на диване лежишь, дурища? – не выдержала я. – Собирай вещи и бежим отсюда без оглядки.
– Не могу. Это противоречит моему характеру, – серьезно сказала Серафима. – Оглядываясь назад, я вижу осуждающие лики предков. Бабка на Соловках сгинула, а крест с шеи не сняла.
– Так то крест, и бабка была староверкой, а ты ни в черта, ни в бога не веруешь, а вот если будешь на диване лежать, то с предками встретишься раньше времени.
– Я не лежу на диване, – обиделась Серафима. – Я думаю.
– О чем, интересно?
– О спасении живота своего. И тут ты по справедливости мне помочь должен, – повернулась она к Владимиру Петровичу. – Скажи-ка, есть в городе человек, способный посадить братанов Катковых на задницу?
– В данном конкретном случае? Наверное, есть.
– То, что мне надо!
– Серафима, – нахмурился он. – Я тебе уже говорил и опять скажу: женщина, если она не совсем дура, должна держаться от бандитов подальше, лучше всего и вовсе не знать об их существовании. Я ясно выразился? Кстати, пословицу вспомнил: из огня да в полымя. Знаешь такую?
– Ты мне друг? – спросила Серафима, опустив глаза долу. – Должен ты мне помочь? Сыщи человека, а там я уж как-нибудь сама…
– Представляю…
– Есть такой человек?
– Ну, есть… и что? Вместо одного бандюги будешь должна двум.
– Я все по-умному оформлю, на свой женский манер. Да мужику за счастье услужить женщине. Давай колись: кто, где найти?
– Циркач. Из молодых. Злой, голодный. Каток ему как кость в горле.
– Молодой? Годков ему сколько?
– Лет двадцать пять.
– Черт, – выругалась Серафима. – Я для него несколько старовата. В том смысле, чтобы являться венцом творения божьего… – Тут взгляд ее наткнулся на меня. Серафима задумалась, а Владимир Петрович насторожился.
– Ты что сейчас говорила? Не дам родную племянницу на поругание плешивому бизнесмену? А бандиту подсовываешь? – сказал он.
– Очень даже далека от этого. Нам требуется романтический образ, гений чистой красоты, при виде которого мужик продаст нательный крест и бессмертную душу.
– Белая горячка, – развеселился Владимир Петрович.
– Ты меня имеешь в виду как «гения» и «образ»? – спросила я.
– Конечно.
– Серафима, – сказала я. – Это волюнтаризм. Я этих стриженых до смерти боюсь и совершенно не знаю, как себя с ними вести.
– Постыдилась бы говорить такое, ты ж актриса.
– Смею заметить, – вмешался Владимир Петрович, – что мы не в театре. Там в худшем случае освищут, а здесь и головы лишат.
– Вот именно, – радуясь поддержке, кивнула я.
– Эх, а еще Марию Стюарт изображать хочешь. С заячьей-то душой королеву-мученицу не сыграешь.
– Это шантаж, – разозлилась я.
– Мне можно, я тетка. Ну? Давайте попробуем доказать, что мы чего-то стоим.
– Я совершенно не представляю… – жалобно начала я.
– Принципиальное согласие, – перебила меня тетка.
– Серафима, это глупо, безответственно и опасно.
– Ну?
– Считай, я в деле, – выдохнула я, опускаясь в кресло.
– Дурочки, – покачал головой Владимир Петрович, направляясь к двери. – Подумайте насчет денег, и я прикину, чем могу помочь.
– Вовка, – позвала Серафима, – знаешь, что тебе надо? Встряхнуться. Ты ж был отчаянным мужиком.
– Был, да сплыл.
– Ничто не проходит бесследно…
– Эту цитату можно трактовать двояко.
– Хорошая афера пойдет тебе на пользу.
– Я не имею права быть аферистом.
– А ты на работе отпуск возьми. Завтра у тебя выходной?
– Выходной.
– Значит, в десять ноль-ноль – производственное совещание на моей кухне. Об этом Циркаче я должна знать все, как старушка соседка.
– Думай, где деньги взять, – сказал на прощание Владимир Петрович и удалился.
Серафима, необычайно взбодрившись, направилась в ванную, откуда вернулась цветущей и сияющей, и потащила меня в ресторан, отмечать мой приезд и начало военной кампании.
– Он не придет, – убежденно сказала я, глядя на часы.
– Вовка? Придет как миленький. Я его много лет знаю. Это сейчас он серый да облезлый, а душа прежней осталась. Можешь мне поверить. Бандюги его вконец доконали, оттого и раскис. Вечером сажает, утром выпускает, обо всех их делишках осведомлен, а упрятать этих деятелей куда следует не может. Он из-за этих гадов мужиком себя чувствовать перестал. Потому не упустит шанса насолить им как следует.
– Серафима, что-то я смутно вижу, как мы им насолим.
– А тебе и не надо. Твое дело быть недосягаемо прекрасной. Отважные рыцари скрестят копья…
– Никакие не рыцари, а бандиты, и меня это очень тревожит.
– Я с тобой, не боись!
– С тобой я еще больше боюсь.
Без двух минут десять в дверь постучали. Я кинулась открывать. На пороге стоял Владимир Петрович. Подозрительно помолодевший. В преддверии дневной жары вместо серого костюма он облачился в джинсы и футболку, мало того, он подстригся. Азартный блеск в глазах я отнесла на счет выходного и хорошего настроения. В целом он выглядел очень неплохо, я бы даже сказала, «интересно».
– Где генерал? – спросил он.
Мы отправились к Серафиме. Та при виде давнего друга свистнула и сказала:
– Ты часом не влюбился?
– У меня выходной – это раз, я пришел в гости к двум красивым женщинам – это два, сегодня мой день рождения – это три.
– О господи, – простонала Серафима. – Я ж забыла совсем, прости непутевую, это все неприятности. Лика, собирай на стол, а я пойду чего-нибудь пошарю.
Пока я собирала на стол, тетка вернулась, держа в руках красиво оформленную коробку с набором для бритья. Из чего я сделала вывод, что подарок для дорогого друга был припасен заранее. Пока они поздравлялись и обнимались, я вспомнила про кружку, что привезла в виде презента своей неразумной тетушке, да так и не вручила из-за свалившихся на нашу голову неприятностей. В общем, я не ударила в грязь лицом и тоже поздравила Владимира Петровича. Как тот не прослезился, ума не приложу. Но остался очень доволен. Мы сели за стол, выпили, как полагается, за его здоровье и целых полчаса говорили только об имениннике. Через тридцать минут тетка Серафима, решив, что этикет соблюден, вернула нас к мрачной действительности.
– Что ж, пора поговорить о деле.
– О деле так о деле, – хмыкнул Володя. – Итак, Правдин Сергей Константинович, по кличке Циркач, двадцать шесть лет, не судим, женат, дочь пяти лет, жена домохозяйка.
– И что? – нахмурилась Серафима.
– А чего ты хотела? Слушай дальше. Отец и мать алкоголики, парня воспитывала парализованная бабушка. Объяснять, что это значит? Хорошо учился. От соседей и учителей отзывы только положительные. В настоящее время ни с родителями, ни с запойной сестрой отношений не поддерживает. Женился очень рано, супруга старше его на пять лет. Знают друг друга с детства, в одном дворе росли.
– Уже кое-что, – вздохнула Серафима.
– Имеет репутацию серьезного, умного, сдержанного и весьма опасного человека.
– Это в двадцать-то шесть лет? – удивилась тетка.
– Я тебя сейчас еще не так обрадую. Циркач в своем роде бандит редкий. Отличный семьянин. К женщинам равнодушен, любовницы не имеет, шлюх терпеть не может, надо полагать, сказывается суровое детство. В бане и то без баб парится.
– Это уж вовсе никуда не годится, – закручинилась Серафима.
– Чем богаты…
– А почему у него кличка такая странная? – спросила я. – Он что, в цирке работает?
– Циркачом его прозвали после того, как прошелся по карнизу девятого этажа.
– По нужде или так, для удовольствия? – спросила тетушка.
– От милиции уходил. А мог бы не суетиться, переночевать у нас, а с утра домой. Гонор, одним словом. В общем, ушел и получил кличку Циркач. Еще вопросы есть? Вопросов нет. Извините, девочки, лично я за вами хоть на край света, но на чем вы Серегу Правдина поймаете, ума не приложу.
– Какая у него, однако, фамилия для бандита, – покачала головой Серафима.
