Маски трёх эпох. Посланники

Благодарю своих друзей: К. М. за помощь с вычиткой и переводами, А. В. Зорина – за гравюры Аткинсона, и свою сестрёнку Екатерину Перфильеву.

Отдельная благодарность лучшему другу Александру Герасименку, без постоянной поддержки которого не было бы вообще ничего.

Памяти папы.

***

Главная задача дипломатии – установление непрерывного контакта с внешним миром, из чего вытекают две другие задачи: правильное осведомление своего правительства и создание благоприятной атмосферы за границей. Лишь на четвёртом месте стоит задача вести те или другие переговоры согласно инструкциям своего правительства.

Ю. Я. Соловьев¹

Глава 1

– Пора!

Лант стоял у шлюза, я до боли сжала в ладони ручку переносной аптечки. Яхту совсем не качало, казалось, что мы на земле, а не в штормовом море, но сквозь прозрачные стены было видно, как нас захлёстывают мутные волны. Кто сказал, что они зелёные или свинцовые? Обычная жёлто-серая муть. Может, потому что это не Чёрное море, а Балтика?

***

Всего полчаса назад мы были в другом мире. Стояли у переходника, скрывая страх и заставляя ноги не дрожать – они казались ватными. Слишком быстро и неожиданно всё произошло, и не только для нас.

Мы не были дипломатами, мы были просто людьми начала двадцать первого века, вынужденными помогать людям далёкого будущего. Помогать в их мире и времени, а теперь, когда выяснилось, что все наши усилия лишь отсрочивают катастрофу, нам пришлось идти в начало девятнадцатого века. Вдвоём, соблюдая запреты, наложенные особенностями перехода во времени: никогда не говорить вслух ни настоящих своих имён, ни того, кто откуда, кем был раньше. Идти послами в начало девятнадцатого века почти такого же, как наш, мира? Практически в прошлое.

Посольство планировалось не раньше, чем через месяц, когда мы окончательно подготовимся к нему. Но, как говориться, «человек предполагает…».

Шало́рн уже давно следил за тем миром. Как – мы долго не могли понять, ведь он сам говорил, что может получать информацию, лишь когда она передаётся электронным способом – радио, телевидение, инет. Но Тан объяснил, что им удалось перебросить в тот мир небольшие зонды с видеокамерами и микрофонами, которые могли вычленить из уличного шума отдельные разговоры, а иногда и рассмотреть газетный текст. Снимали со значительной высоты и только то, что происходит на открытом воздухе, но и этого хватало.

На календаре этого мира была первая половина июня – что по юлианскому, что по григорианскому стилю. Над Балтикой бушевал нежданный шторм. Не знаю, насколько сильный, но одно судно его точно не пережило бы. Оно-то и сбило нам все планы.

– По тому, что удалось рассмотреть, на борту человек пятьдесят, в том числе несколько женщин и маленьких детей, – объяснял бледный и скрывающий страх за нас Шалорн. – Шхуна сильно повреждена, продержится на плаву в лучшем случае часа полтора.

– Яхта подготовлена, – перебил его такой же бледный Тан. – Подойдёте с наветренной стороны, как раз и прикроете их от ветра. Зацепишься трапом за борт шхуны, это тоже немного её стабилизирует. Но при такой тряске она долго не выдержит, так что у тебя не больше получаса на эвакуацию. В центральном шлюзе несколько робо-охранников – на всякий случай. Для матросов переоборудован бассейн. Поселите всех мужчин там, так безопаснее. Потом посмотрите, что к чему и кому можно доверять. Мы в первый час присмотрим за вами, а потом связь придётся ограничить.

– А как нам с ними общаться? – опомнился Лант.

– Вспомнил? – нервно рассмеялся Тан. – А как здесь говоришь – не думал?

– Забыл… – растерялся Лант. – Сначала хотел спросить, а потом… Не до того было.

– Ладно, не волнуйся. – Тан прятал за шутливым тоном тревогу. – Французский и английский будете понимать, как свой родной язык. С остальными – переводчики в браслетах, динамики вмонтируете, куда захотите. Ну и те языки, которые и так знаете. Поймёте всё, не волнуйтесь. Если посекретничать захотите – в браслетах блокировка есть. Окружающие подумают, что вы на своём тарабарском языке болтаете, не поймут ничего.

Тан говорил нервно, непривычно многословно, особенно для того, кто недавно был лорном. Но он очень переживал за нас с Лантом. И ещё из-за того, что не мог пойти с нами. Он мог помогать нам только советом, по видеосвязи.

– Всё, Тан. – Ри́а успокаивающе коснулась его локтя. – Не волнуйся, а то и ребята разнервничаются. Деми́, в шлюзе две переносные аптечки, в них портативные сканеры – как раз успели их разработать. Удачи вам!

Говоря это, она старалась не смотреть на нас с Лантом. Тоже переживала. Потом нервно притянула нас к себе, обняла сразу обоих. Тан подал было руку, потом смущённо и несколько неуклюже обнял меня, затем Ланта. Шалорн, мгновенье помедлив, тоже обнял нас. Потом подтолкнул к арке переходника:

– Идите, времени мало.

Мы вздохнули, словно перед прыжком в ледяную воду, и шагнули в зыбкое марево переходника.

***

– Деми́, ты готова?

Лант обернулся ко мне, уже стоя на приподнятом над полом шлюза трапе – похожем на надземные переходы с полупрозрачной арочной крышей лёгком коридорчике, в противоположный конец которого с воем врывался штормовой ветер.

– Если что – сразу закрывай шлюз, не рискуй собой!

Я кивнула, показывая, что готова и поняла его приказ. Но знала, что выполнять его, если люди с той стороны ринутся внутрь (мало ли в каком они состоянии) точно не стала бы. Бросить Ланта – он что, сдурел?!

Вот скобы трапа приблизились к борту бешено пляшущей на волнах шхуны – глубоко осевшей, с порванными парусами и обломанной верхушкой одной из мачт. На палубе, цепляясь за снасти, сгрудились люди, со смесью ужаса, непонимания и проснувшейся надежды глядя на невиданное доселе – огромную, металлически отблёскивающую в тусклом вечернем свете сигару яхты. Она, наверное, напоминала им кита или морское чудовище из старинных легенд. Ведь корабль не может быть без парусов, не может не подчиняться волнам, а яхта словно не замечала шторма, синхронизировавшись со шхуной и насколько это возможно повторяя её движения.

От первого толчка я еле удержалась на ногах. Как же они там стоят-то?!

Лант, хватаясь за поручни раскачивающегося трапа, добрался до судна.

– Капитан, – донёсся до меня его крик, усиленный встроенными в трап динамиками, – ваше судно не выдержит шторма! По одному перебирайтесь к нам на яхту! Сначала дети и женщины.

Люди, едва удерживаясь на ногах от болтанки (одна из женщин упала и покатилась по палубе, ей помогли подняться), мокрые, замёрзшие, неверяще смотрели на высокого парня в странной серебристо-серой одежде и словно бы с короной из треплемых ветром тёмных волос.

– Капитан! У вас мало времени!

– Мой груз! – хрипло закричал по-английски один из мужчин. – Мой фрахт!

Видимо, он, поверив в чудо, подумал, что сможет спасти не только жизнь, но и имущество.

– Какой к чертям собачьим груз?! Вам о себе думать надо!

Одна из женщин кинулась сначала к трапу, потом так же резко – к каютам, её перехватил богато одетый мужчина. До меня донеслись злые слова на не очень хорошем французском:

– Или побрякушки, или твоя жизнь! Вспомни о детях!

Наконец люди решились, мужчины начали передавать Ланту испуганных женщин, две из которых несли маленьких детей. Я принимала их в шлюзе. Четыре молодые женщины и двое малышей, все испуганные, насквозь промокшие, бледные и от страха, и от холода. Я указала на дальний конец шлюза:

– Подождите здесь, сейчас все переберутся, и я отведу вас в каюты.

На шхуне в это время едва не разгорелась потасовка за право первым попасть на трап. Лант зло заорал:

– Или успокоитесь, или сдо́хнете, вашу мать! Осталось несколько минут.

Он был прав, потому что борта шхуны трещали всё сильнее. Этот треск образумил людей, и они уже без споров перебрались на яхту.

В просторном шлюзе стало тесно, запахло морской водой и чем-то непонятным и неприятным. Лант, пропустив вперёд капитана шхуны, спрыгнул на пол, и трап втянулся в обшивку, как втягивается в лужицу отбившаяся капля ртути. Сразу перестало качать, наступила тишина, слышались только тяжёлое дыхание десятков измученных людей, мерный стук падающих с одежды капель, всхлипы испуганной женщины. За быстро терявшими прозрачность стенами яхты вздыбилась и опала мутная вода, на мгновенье мелькнула уносимая штормом шхуна, глубоко осевшая, с прокатывающимися по палубе волнами.

– Все? Мужчины идут со мной, женщины и дети – с ви́той!.. – Лант запнулся на титуле, сообразив, что никто этих слов не поймёт, и объяснил более внятно:

– Я – ви́тар Лант Незедера́, моя супруга – ви́та Деми Незедера. Она позаботится о женщинах и детях, я – об остальных. И никаких глупостей! Наша охрана не для красоты тут стоит!

Предупреждение относилось к нескольким мужчинам, которые то ли совсем потеряли представление о реальности, то ли, наоборот, уже немного пришли в себя и начали как-то непонятно переглядываться и протискиваться ко мне. Видимо, отсутствие привычной для этого времени большой команды сбило их с толку, показалось, что мы совсем беззащитны, а невероятный корабль – доступен для каждого.

– Идёмте! – Лант подхватил из моей руки аптечку и указал влево, в разошедшуюся словно струи воды дверь, за которой проглядывало просторное пустое помещение. – Идите вперёд.

Мужчины на мгновение замерли, но сдвинувшиеся с места робо-охранники – высокие фигуры в разноцветных, поблёскивающих металлом глухих комбинезонах и с металлическими же лицами, – заставили их поспешить.

Я, незаметно кивнув Ланту: «Мы справились, удачи!» – подтолкнула к открывшейся справа двери стоящую рядом со мной женщину. Она вдруг брезгливо дёрнулась, зло взглянула на меня и гордо прошествовала вперёд. За ней, кашляя, последовала очень молодая растерянная девушка. Ещё одна девушка, тоже кашляющая и наверняка с сильным жаром, и женщина средних лет несли притихших малышей.

«Деми, – раздался в серёжке-динамике голос Риа, – девушки серьёзно простыли. Посели их отдельно. И детей хорошо было бы изолировать – они тоже заболели».

– Вы со своими малышами сюда. – Я указала на первую по пути каюту. Нёсшая ребёнка женщина смутилась, а та, что почему-то уже злилась на меня, озлобилась ещё больше:

– Это мои дети! А она – бонна! Смотреть за ними – её работа. Где моя каюта? – Голос у женщины был визгливым, французская речь со странным неправильным выговором.

Молчавшая до этого бонна смутилась ещё сильнее и, мешая плохую французскую с правильной английской речью, тихо сказала:

– Не волнуйтесь, мадам, я посмотрю за детьми.

– Не сомневаюсь. За это вам и платят! Так где моя каюта?!

– Здесь. – Я указала на следующую дверь. – Вы подождите, я устрою остальных и объясню, как и что…

– Я сама разберусь!

Я пожала плечами, невольно удивляясь тому, что эта женщина, кажется, совсем не понимала, что ей грозило, не приди мы на помощь, и провела едва держащихся на ногах девушек в соседнюю каюту.

– Устраивайтесь. Вот ночные рубашки и халаты. На эту ночь хватит, потом подберём вам одежду. Здесь… отхожее место. – Я немного сбилась, потому что, не уверенная в возможностях переводчика (вдруг он не понимает разницы между языком девятнадцатого и двадцать первого века), не сразу подобрала замену слову «туалет». Потом, очень быстро объяснив про душ и унитаз и предупредив, что скоро появится самодвижущаяся тележка с ужином, пусть девушки не пугаются, поспешила к детям.

Бонна уже раздела малышей и, не найдя ничего подходящего, укутала обоих в махровые полотенца. Я показала ей душ, посоветовала прогреть детей и наскоро осмотрела их похожим на портативные металлоискатели маленьким сканером. Как и предупреждала Риа, у обоих – мальчика лет трёх и годовалой девочки – начиналась пневмония. Ничего, если её вовремя захватить, то завтра-послезавтра всё пройдёт. Здесь не знают антибиотиков, и непривычная к таким лекарствам зараза сдохнет от них моментально.

Пока я осматривала малышей, в каюту въехала тележка с ужином: бутылочки тёплого детского питания для детей и полужидкая манная каша – для женщины. Она, всё ещё в мокром платье, то и дело поглядывала на лежащие на кровати ночнушку и халат, но с искренней любовью заботилась о малышах.

Устроив детей, я вернулась к девушкам, которые уже успели прогреться в душе и, укутавшись в халаты, полулежали в кроватях. На тележке стояли тарелки с остатками манной каши.

Осмотр сканером снова показал начинавшуюся пневмонию у одной из девушек и простуду – у другой. А ещё – синяки от щипков и мелкие ранки от уколов булавкой на плечах и теле той, которая заболела пневмонией. Я пока разбираться с этим не стала, лишь оставила на столике лекарства, объяснив, как их принимать. Надо было бежать к той, злой женщине.

Она, так и не сняв мокрое платье, сидела на кровати и даже не собиралась переодеваться. Я сначала не поняла, почему. Она медленно встала и с ядовитой лаской поинтересовалась:

– Где вы были, милочка? И где моя горничная? Мне нужно переодеться и причесаться.

– Ваша горничная больна. У вас есть одежда и всё необходимое. Я устраивала ваших детей, они…

Я не договорила. Лицо обожгла хлёсткая и сильная пощёчина, меня едва не впечатало в стену.

– Милочка, я – княгиня Баратаева! Я сообщу вашим хозяевам о вашей наглости!

– Я – хозяйка этой яхты, вита Деми Незедера, посланница² Шалорна! – Я выпрямилась, обошла тележку с остывавшим ужином, обернулась от двери:

– Если вы княгиня, то умеете читать. Там, – я указала в сторону душевой, – есть инструкция, как чем пользоваться. Остальное зависит от вас.

И вышла, примкнув снаружи дверь. С этой княгини станется устроить скандал на весь корабль.

***

Я, усталая и расстроенная, сидела в расположенной между моей спальней и комнатой Ланта маленькой гостиной (мы, как сухопутные люди, не стали играть словами и называли всё так, как привыкли). Несмотря на усталость, идти к себе не хотелось. Новое место, новый мир, да и тяжёлый день перед этим все. И лицо горит – одновременно от пощёчины и обиды.

В комнату зашёл измотанный, но относительно довольный Лант.

– Всё, всех устроил. Сорок восемь человек, из них трое – пассажиры: князь – представляешь, настоящий! – его повар и секретарь… Деми, что случилось?

– Ничего… – Я отвернулась, чтобы он не заметил моей покрасневшей щеки. Хорошо, в комнате по вечернему времени свет неяркий.

Очень хотелось плакать, но показывать этого не стоило, потому что Ланту тоже несладко. Поэтому я подошла к небольшой кухонной нише: кроме основной кухни здесь была и наша личная, скорее для душевного отдыха и уюта.

– Вот, макароны сварила. И сосиски. Мы больше суток на ногах. Давай ужинать и спать.

Уснула я, так и не добравшись до спальни, незаметно для себя оплыв на узкий диванчик и сквозь сон почувствовав, как Лант укрыл меня пледом.

***

Проснулась в непонятных сумерках. Ни ночь, ни день, всё серое, лишь слабо фосфоресцирует циферблат на стене. Шесть часов. Чего – утра или вечера? И где я? Причём одетая во что-то длинное и неудобное. Казалось, что я ещё сплю. Но потом резко вспомнился вчерашний день и переход в девятнадцатый век. Девятнадцатый век! Меня словно ударило током. Такого ощущения не было даже в первые сутки в Петле Времени. Наверное, потому что тогда я не чувствовала ответственности. Всё казалось странным, подчас опасным, но не давило так, как вот это понимание: я – дипломат, посланница Шалорна, от меня зависят судьбы двух миров.

Подскочила, думая, стоит ли переодеваться. Ампирное хлопковое платье совсем измялось, но возиться с одеждой, а перед этим ещё и с душем не было ни сил, ни желания. Нужно узнать, что с пассажирами, составить меню на завтрак.

В просторной общей комнате, объединявшей гостиную и столовую, уже хозяйничал Лант, расставляя вокруг длинного стола только что сделанные стулья – пластиковые, прозрачные, словно из цветного хрусталя, немного похожие на те кресла, что в нашем мире ставят в летних кафе. Хорошо всё-таки, что лорны сделали на яхте аналог своих приборов трансформации материи, пусть и с несколько урезанными функциями. Но нам было доступно и изготовление одежды и мебели, и некоторая перепланировка помещений, и даже создание экипажей вроде того, каким мы пользовались в Петле Времени. И, разумеется, приготовление любой еды.

– Проснулась? – Друг встревоженно взглянул на меня. – Как спала?

– На удивление хорошо. Мебель делаешь?

– Уже сделал. Думаю, чем людей кормить.

– Ты узнал, кто они? – Я села за стол, придвинула к себе стопку бумаги.

– Узнал. В основном англичане. Это была английская шхуна, шли из Лондона в Петербург. Что везли, не знаю, они считают это своей коммерческой тайной. Наверное, какая-то контрабанда. Но причём здесь это?

– Англичане… – Я улыбнулась, невольно вспомнив: – Овсянка, сэр.

– Предлагаешь их овсянкой накормить?

– Нет, это так, шутка. Матросы… Макароны по-флотски сделаем, и всё. Здесь это невероятный деликатес. А вот пассажиры, да и капитан… Давай на самом деле геркулес приготовим? С пряностями и сахаром. Они точно не поймут, что это за каша. Ещё по яйцу всмятку, чай, молоко и бисквиты. Это всем можно, и больным.

– Дети заболели?

– Немного, наверняка уже выздоравливают. Вот девушки… Особенно горничная – у неё могут быть осложнения.

– А женщины?

– Нянька здорова, а княгиню я не смотрела.

Он уловил изменение интонации, взглянул на меня, коснулся моей щеки и зло спросил:

– Она?!

– До сих пор видно? – Я поморщилась от воспоминания. – Ничего, какой с дураков спрос?

– Вчера заметил. Спрос такой же, как и со всех!

– Она – княгиня. – Я тоже усмехнулась, стараясь отогнать мысль, что впереди общение не только с этой истеричкой, но и со многими другими подобными дамами, считающими, что правила поведения нужны только в общении с сильными мира сего. Единственное, что можно им противопоставить – идеальное соблюдение этикета и железную выдержку. Внезапно накатило понимание: мы здесь более чужие, чем в Петле Времени, наше знание истории и дипломатии – ничто по сравнению с разницей мировоззрений.

– А ты – вита Незедера! – жёстко сказал Лант.

– Учишь роль мужа? – неловко отшутилась я, и он скривился.

***

Это на самом деле был сложный вопрос, и Лант так и не смирился до конца. Сначала вообще не хотел ничего слышать.

– Какой брак?! Вы что, с ума сошли?

– Фиктивный, – в который уже раз вздохнула я, пытаясь объяснить очевидное. – Мы оба – посланники. Но там нет женщин-дипломатов, понимаешь? Тем более девушек. Мы не сможем жить под одной крышей, нас тогда не то что при дворе – в крестьянской избе не примут. Не называться же братом и сестрой. Мы настолько непохожи во всём, что этому никто не поверит.

– Нет! Ни братом, ни мужем быть не собираюсь!

– Вы можете идти туда только вдвоём, – устало сказал Шалорн. – Один ты не справишься. Деми лучше тебя разбирается в обычаях и культуре. А ей одной туда вообще нельзя.

– Но почему муж и жена?!

– Да в который раз повторяю: не примут меня там, если я буду незамужней, да с тобой в паре. Там самый высокий статус у семейных. Это и тебя касается. Всё это фиктивно, понимаешь? Статус! Нужен именно статус! А с дамами встречаться это тебе не помешает.

– С какими дамами? – поперхнулся Лант, взглянул на моё смеющееся лицо и, едва сдерживаясь от грубости, был вынужден согласиться.

***

Я вспомнила этот спор и невольно улыбнулась, потом смущённо взглянула на Ланта:

– Прости, я не хотела.

– Больше чтобы таких шуток не было! – Он сердито давил бляшки-кнопки на браслете, вводя приказ на приготовление завтрака.

– Переоденься, а то мятая слишком, это недостойно виты. И иди к пассажиркам, они, кажется, проснулись.

Я впервые зашла в свою комнату. Сама её и обставляла, но виртуально, а теперь была в ней на самом деле. Уютная, небольшая, со встроенными шкафами, удобной кроватью в нише, широким креслом и столиком. И, разумеется, с душевой.

Вымылась и задумалась: а что надеть-то? Первый опыт ношения ампирного платья, и так бывшего мне не по душе, не удался – приняли за прислугу. Да пошло оно всё! Буду носить то, что нравится. Только длинное, чтобы люди тут в обморок не попадали.

Быстро сделала себе серо-серебристое платье в тон к одежде Ланта. Ну а покрой – вариации на тему иллюстраций стиля модерн, с текучими линиями а ля русалка. Удобно, неброско и вполне сочетается с этими ампирными заморочками. И волосы можно просто в узел скрутить, без всяких там локонов и буклей. Зато сразу видно, что не местная и не простолюдинка. Вон, Лант носит брюки и куртку вроде штурмовки³ на молнии, а не все эти сюртуки с панталонами, и к нему даже у матросов никаких вопросов. Так, что-то я стихами заговорила, пора делом заниматься.

***

У детишек всё было хорошо, жар спал, лёгкие чистые, только слабость ещё держалась, да последствия испуга, но с этим я точно не справилась бы. Их бонна тоже была здорова и очень обрадовалась, увидев, что я принесла игрушки. Она уже час пыталась занять чем-нибудь непоседливых малышей. Я оставила им пирамидки, кубики и пластикового пупса и пошла к девушкам.

– Здравствуйте, сударыня, – чуть поклонилась та девушка, у которой вечером начиналась простуда, и постаралась незаметно опереться о столик. – Спаси вас Бог!

Говорила она по-французски хорошо, но вставляла русские слова – «сударыня», «Бог». Возможно, потому что вчера мы говорили с ними и на русском, и на французском, и она знала, что я пойму всё.

Я осмотрела её. Девушка чувствовала себя вполне сносно, но всё ещё была слаба. Правда, это отчасти объяснялось нежеланием выходить из каюты.

– Как матушка? – спросила она, стараясь, чтобы вопрос прозвучал обеспокоенным тоном, но у неё это не очень получилось.

– Кто? – удивилась я. – Разве княгиня – ваша мать?

– Нет, сударыня. Моя мать умерла десять лет назад, а княгиня – жена моего отца.

Ответила она мягко, но чувствовалось, что между ней и мачехой нет никакой симпатии. И точно не по её вине. А вот о своих сводных брате и сестре она говорила с искренней любовью, снова вставляя в чистую французскую речь старинные русские слова.

– Братец смелый, он вчера совсем не плакал, а сестрица маленькая, она даже не испугалась.

Вторая девушка, в отличие от княжны Баратаевой, спала, тяжело дыша открытым ртом. Я осмотрела её сканером. Пневмония не прошла, хотя ничего особо опасного не было. А вот общее состояние… Придётся связываться с Риа, пусть посмотрит, скажет, как лечить. Это слишком серьёзно, так что энергии на экстренную связь не жалко.

– Жюли плохо спала, ночью жар был, – очень тихо сказала княжна. – Я ей лекарство давала, как вы велели. Ей нельзя к матушке, она совсем больна. Матушка сердиться будет.

– Я с ней поговорю. На яхте есть всё необходимое, горничная ей пока не нужна. Вам тоже сегодня лучше побыть в каюте. Сейчас приедет тележка с завтраком. Жюли не будите, когда проснётся, нажмите вот сюда, – я показала кнопку звонка, сделанную буквально за минуту до этого. Хорошо, девушка ничего не заметила, слушая мои наставления. – Это кнопка вызова, я постараюсь сразу прийти. На тележке будет высокая круглая фляжка с толстыми стенками и закручивающейся крышкой, в ней – горячее питьё для вас и Жюли. Обязательно плотно закройте крышку, чтобы питьё не остывало. И не волнуйтесь. Вам нужно лечиться.

Я, пропустив приехавшую тележку с завтраком, вышла из каюты и открыла дверь к княгине. Но успела только войти в каюту, как княгиня сбила меня с ног, вырвалась в коридор и закричала, что её и детей убивают. Я же, неудачно упав коленом на острый край невысокого порожка, растянулась на полу, запутавшись в дурацком длинном платье.

В коридоре появились несколько мужчин. Княгиня бросилась на шею к мужу – высокому черноволосому мужчине с узким лицом и серьёзным взглядом чёрных глаз.

– Что?! Где дети? Что происходит? – Он не мог понять, о чём всхлипывала жена.

– Князь, это невозможно! Они заперли меня здесь, без помощи, без горничной, без приличной одежды! Мне пришлось самой одеваться и укладывать волосы. Это какой-то ад, тут ни одного слуги нет!

– Что с детьми? Где они?

Я уже стояла – Лант помог подняться и теперь поддерживал, видя, что я боюсь опереться на ногу. Повернулась к князю:

– Ваши дети в безопасности. Княжна немного приболела и сегодня побудет в каюте, как и горничная. Младшие дети вместе с бонной здесь, вы можете убедиться, что они целы и здоровы.

Он, быстро поняв, в чём дело (видимо, жена и раньше устраивала подобные представления), помрачнел:

– Княгиня, прошу вас успокоиться! Дети в безопасности, вам дали всё требуемое – я это вижу по вашему новому шлафроку. Возьмите себя в руки. Витар спас нам жизнь.

Я наконец опёрлась на ушибленную ногу, стараясь не морщиться от медленно вгрызающейся в колено боли.

– Я как раз собиралась принести вам платье, чтобы вы смогли выйти к завтраку. Через пятнадцать минут будьте любезны явиться в столовую. Простите, мне необходимо ненадолго вас оставить.

Хорошо, что моя каюта находилась недалеко от гостевых, и я смогла доковылять до неё, не очень сильно хромая.

Прикрыла дверь, добралась до полочки с аптечкой и рухнула в кресло. Что же с коленом? Подняла пропитавшийся кровью подол платья. Кожа на колене треснула ровной полосой, аккурат по месту удара о порог, и висела лоскутом. Вокруг чернел кровоподтёк.

– Деми, ты… Ох, мать… её! – Лант, захлопнув дверь, быстро подошёл, присел передо мной на корточки.

– Давай аптечку. Клади ногу мне на колено. И не дёргайся. Придётся кожу среза́ть. Терпи.

Я сжала подлокотники кресла, скорее даже не от боли – в отличие от ушибленного сустава кожа ничего не чувствовала, – а от неизбежного страха этой самой боли.

Лант тёплыми, немного шершавыми пальцами осторожно смывал кровь, среза́л повреждённую кожу, обрабатывал всё биогелем.

– И как ты умудрилась? Столько времени ни одной царапины, а тут вот такое. Больно? Прости.

– Нет, кожа онемела. Неприятно просто.

Он взял упаковку биопластыря, задумчиво посмотрел на неё.

– Не поможет. Это же коленка. Я залью её ещё одним слоем геля и забинтую, чтобы ты ногу не сгибала. Ходить сможешь, только осторожно.

Наконец он перебинтовал мою ногу, с помощью браслета убрал растёкшуюся лужу смешанного с кровью дезраствора, подал мне руку:

– Пойдём? Или сегодня в каюте посидишь?

– Нет. Я же хозяйка, это будет неприлично.

Я опёрлась на его ладонь, осторожно встала.

– Спасибо. Сейчас платье в порядок приведу, и пойдём.

***

В столовую, где собрались все «благородные» гости, я вошла, опираясь на руку Ланта и стараясь, чтобы никто не заметил моей хромоты. При моём появлении мужчины встали, что напомнило мне кадры официальных приёмов у английской королевы.

Лант провёл меня к месту во главе стола, помог сесть, потом сел сам – рядом со мной, а не около княгини, то ли забыв нормы этикета, то ли специально игнорируя единственную гостью.

– Ещё раз приветствую всех и желаю вам приятного завтрака, – светски улыбнулась я и объяснила: – В обычные дни мы привыкли обходиться без слуг. Надеюсь, это вас не затруднит.

Подчиняясь приказу браслета, центральная часть стола, до того поблёскивавшая пустотой полированного дерева, ушла вниз двумя длинными дверцами, и из люка поднялась настоящая столешница с полностью сервированными серебряными подносами по числу присутствующих. Княгиня нервно рассмеялась. Секретарь и повар, сидевшие в дальнем конце стола – кормить их вместе с матросами мы не могли, ведь они принадлежали к разным социальным слоям, – поражённо, но стараясь сохранить невозмутимые лица, уставились на механическое чудо. Капитан погибшей шхуны, довольно молодой, но уже обрюзгший мужчина, еле сдержал крепкую морскую фразу. Его помощник, бывший, наверное, его ровесником, но намного более подтянутый и сдержанный, смотрел на всё со спокойным любопытством.

Я придвинула поднос к себе, на покрытую белоснежной скатертью столешницу, показывая остальным, что трапеза началась, и невольно улыбнулась. На самом деле механика была лишь видимостью. В центральной тумбе стола находился один из тех приборов, с помощью которых в Петле Времени материя превращалась то в еду, то в одежду. Здесь мы не хотели показывать мощь браслетов, поэтому создали такие вот контейнеры, замаскированные то под кладовые, то под шкафы или короба с необходимыми нам вещами и продуктами. На самом деле в них хранились запасы вещества – для удобства в платине: она ведь один из самых тяжёлых безопасных элементов. Это облегчало и ускоряло выполнение наших приказов.

Следующие минут двадцать шёл тот отрывистый пустой разговор ни о чём, о которых я читала в классических романах.

Княгиня завтракала молча и излишне манерно, изредка бросая на меня одновременно высокомерные и униженные взгляды. Она никак не могла понять, где оказалась и что вообще происходит. Этого не могли понять все наши гости, но они не били дважды за день хозяйку странной яхты, сейчас сидевшую перед княгиней в невероятно скромном платье странного покроя и ни словом, ни взглядом не напоминавшую о произошедшем. Постепенно страх и униженность исчезли из взгляда княгини, и к концу завтрака она довольно высокомерно поинтересовалась, когда мы прибудем в Петербург. О том, что мы можем направляться куда-то ещё, она даже не задумалась: она ехала в Петербург, значит, туда её и доставят.

Лант переглянулся со мной, и мы одновременно сдвинули к центру стола подносы с опустевшей посудой.

– Думаю, завтрак окончен и пора перейти к серьёзному разговору. – Голос Ланта стал очень спокойным и жёстким. – Прошу вас, поставьте подносы в центр стола, и мы сядем вон туда – там удобнее беседовать.

– Я не намерена слушать ваши разговоры, сударь! – встала княгиня. – У меня достаточно своих дел. Ответьте на мой вопрос: когда мы прибудем в Петербург?! И верните мне мою горничную!

– Вы никуда не уйдёте, пока я этого не разрешу. – Лант, помогая подняться, подал мне руку. – Князь, уберите поднос вашей супруги, иначе механизмы не смогут навести здесь порядок. Вы же не собираетесь смотреть на объедки?

Княгиня направилась было к красивой занавеси, которая отделяла гостиную-столовую от коридора, но к ужасу женщины за струящимся мягким шёлком оказалась затянутая штофными обоями стена.

– Вы никуда не пойдёте, – повторил Лант.

– Выпустите меня! – В визгливом голосе княгини впервые за всё время зазвучали нотки страха, но всё же больше было привычной истеричности. И кажущейся рассудительности, вылившейся во вроде бы правильный вывод:

– Шторм закончился ещё вчера! Качки давно нет. И солнце – вон оно, через ваши окна мутные светит. Если бы мужчины не были такими трусами, мы бы остались на корабле. А из-за вас, князь, я даже вещи не успела взять и…

Лант, уже провёдший меня к креслу в углу комнаты и сам севший рядом, презрительно дёрнул щекой и незаметно коснулся браслета.