Когда я проснулась, было утро. Карета стояла. Снаружи кто-то громко говорил и смеялся. Почтальоны шли выгружать письма. Я дернулась, подскочила и посмотрела на мешки, они выглядели нетронутыми и были завязаны, как и прежде, секретным почтовым узлом. Я вздохнула с облегчением, хоть этой проблемы мне удалось избежать. Связываться с почтальонами совсем не хотелось. Между тем никаких признаков вчерашнего присутствия кота тоже не было. «Будто приснилось, – подумала я. – Даже шерсти нигде не осталось».

Коротко стриженный, маленький бодрый мужчина с усиками открыл дверцу. Он был в специальной форме служителя королевской почты, и, как и все его коллеги, явно этим гордился. Его синяя рубашка с вышитым на рукаве конем, символизирующим скорость, сияла чистотой и опрятностью выглаженных складок. Именно она превращала невзрачного бородача в завидного жениха. Девушки мечтали о браке с почтальонами. Служители королевской почты получали хорошее жалованье и пользовались уважением, а это притягивало в мужчинах больше, чем красота. Но беря себе в мужья почтальона, стоило понимать, что ради своего дела он может бросить и невесту в первую брачную ночь. Он самоотверженно вырвется из страстных объятий, возьмет вверенный ему конверт, поскачет на край света, и вовремя доставит письмо одной древней старушки к другой. Его не остановит даже знание, что в письме рассуждается о пользе конского навоза для роз.

– Выходи, приехали, – сказал тем временем бородатый почтальон, доставая из кареты тот самый бархатный мешок, в котором вчера рылся кот.

Почтальон не заподозрил, что мешок вскрывали. С чувством невероятного восторга и благоговения, он на вытянутых руках понес его в здание почты, проявляя к нему куда больше уважение, чем ко мне. Я выглянула из кареты, кота не было видно и здесь. Кругом суетились люди в синей форме с лошадями на рукавах. Почтовое здание было двухэтажным и, похоже, самым большим и значимым в этом городе. Городок был небольшой, провинциальный, но почта, как всегда, была на высоте.

Я вышла и осмотрелась. У меня зудом по спине прошла мимолетная идея. Если никто не пришел меня встретить, был шанс скрыться с глаз занятых письмами и посылками королевских служителей, и бежать, бежать, бежать. Тогда тетка Котлета так и останется просто плохим воспоминанием и не займет собой реальность. Но в этот момент я увидела и узнала в прыщавом подростке, мнущемся в стороне, своего старшего двоюродного брата Мартина. Он стоял, сутулясь и нервно глядя по сторонам, как дворняга, готовая в любой момент получить пинок в живот. Если бы он встал ровно и был не таким худым, то показался бы настоящим великаном. Когда я его видела в последний раз, он был нахальным, злым забиякой. Я хорошо помнила его. Это именно он, играя со своими братьями, придумал во второй раз запереть меня в чулане, повторив для меня кошмар, созданный его матушкой.

Когда брат увидел меня, я почувствовала, что он сильно трусит и будто стесняется. Внезапная волна мелкого злорадства поднялась во мне. Раз уж не удастся сбежать, так я хоть повеселюсь. Привлекая всеобщее внимание, во всю ширину легких я закричала:

– Кузен Мартин!

Он завертел головой, оглядываясь и оценивая, много ли людей смотрят на нас. Когда понял, что смотрят все, ссутулился еще больше, я даже подумала, что скоро его голова спрячется в собственном кармане. Довольная выходкой, я пошла вперед с высоко поднятой головой, выбрав походку номер три (вышагивающий павлин). Это произвело неизгладимое впечатление на жителей небольшого провинциального городка. В нем так ходили разве что самодовольные почтальоны в конце удачного дня, да петухи, обхаживающие куриц. Пожалуй, походка номер три произвела бы еще больший эффект, если бы мне не пришлось подволакивать за собой чемодан.

Боковым зрением я увидела, как из открытого рта отдыхающего в стороне кучера выпала цигарка. Тут желание мстить брату покинуло меня, я почувствовала себя так же неловко, как он, и перешла на обычный шаг, без номера и названия.

Кузен явно хотел что-то сказать, но сдержался, покорно принял мой чемодан и поспешил прочь, делая вид, что не знает меня. Он шел так быстро, что мне приходилось почти бежать за ним, и очень скоро я стала выдыхаться. Мартин все шел и шел, петляя между домами и оградами, будто нарочно пытаясь запутать. Только когда мы ушли с людных улиц и оказались ближе к тихой окраине, он остановился, повернулся ко мне и, наконец, выдавил:

– Ты, Лисичка, пожалуйста, при матушке так себя не веди, она не любит… э-э-э-э, – он замялся, ища подходящее слово, способное описать что же именно не любит его матушка, так его и не нашел, и закончил беспомощным: – Ну ты сама знаешь.

Я знала. Котлета не любила все. Удивили меня больше не слова брата, а то, как они были сказаны. В его совете не было злобы или насмешки, только искреннее желание помочь. Это меня так ошарашило, что остаток дороги я сосредоточенно вслушивалась в чувства Мартина, как в человеческую речь и стараясь понять, что за перемена произошла с ним после нашей последней встречи. Так мы и шли, занятые своими мыслями до маленького жалкого домика в конце длинной улицы. Он был давно не крашен и не чинен, забор покосился, палисадник зарос крапивой и лопухами выше человеческого роста. Этому месту предстояло стать моим домом до тех пор, пока я не сбегу.

Подходя ближе, я с сожалением почувствовала, что тетка Котлета запугала в этом доме всех, да еще и парочку соседей в придачу. Сама она стояла на пороге с неизменной гулькой-котлетой на голове и зло смотрела на нас. Не надо было уметь считывать эмоции, чтобы понять, что Котлета ненавидела меня страстно, с полной отдачей, с желанием травить меня месяцами, смотреть, как я умираю, а в последнюю минуту придушить собственноручно, просто в свое удовольствие.

– Приехала, наконец, – выдавила тетка сквозь плотно сжатые зубы удивительно доброжелательное для ее настроения приветствие. Я, скорее была готова услышать от нее: «Жаль, что тебя не сожрали крысы!», но она даже попробовала скривить рот в улыбке. Получилось довольно жутко, рот тетки не привык улыбаться. На этом ее долг был выполнен, Котлета ушла в дом, оставив меня на попечение все того же Мартина. Он, неуверенно, будто извиняясь, подвел меня к до боли знакомому чулану. Я недоверчиво перевела на него взгляд.

– Прости, – сказал он. У нас всего три комнаты. Наверху я и мои братья вшестером. Внизу кухня, чулан и спальня матушки. Если хочешь, можешь постелить себе на полу у нее. Я торопливо открыла чулан и стала быстро доставать из него швабры, метлы, ведра и всякий ненужный хлам, который таинственным образам всегда собирается в таких уголках. Лучше в этом склепе, чем у тетки. Пауки брызнули в стороны, обидно бормоча проклятья на своем паучьем. Они продолжали бежать и утром, когда я выносила во двор прогнившие доски и палки, и днем, когда я сгребала в ведра мусор помельче, и вечером, когда отмывала от пыльных досок запах мышиного помета. Похоже, за день я разрушила целое паучье царство, оставив миллионы восьминогих крох без приюта. Целый день я провозилась, стараясь хоть немного придать зловещему склепу из моих кошмаров жилой вид. Последним штрихом было старое одеяло, чудом вынесенное в чемодане из приюта. Я кинула его на выщербленные доски пола, легла сверху, попыталась вытянуться во весь рост, но уперлась ногами в одну стену чулана, а головой в другую.

– Да уж, не дворец. В карете и то попросторнее было, – сказала я сама себе.

В ответ на эти слова мой живот голодно заурчал. Ни на обед, ни на ужин меня никто не позвал, и даже когда вернулись откуда-то пять остальных братьев, есть никто не собирался. Братья прошли мимо моей коморки. Я только мельком смогла взглянуть на каждого, но и этого хватило, чтобы понять, какие они жалкие, усталые и голодные. От их сгорбленных спин веяло такой же обреченной безысходностью, как от Мартина. Они прошли не поздоровавшись, даже не заметив меня, тяжело поднялись по ветхой лестнице к себе наверх в спальню, и после короткой возни провалились в тишину. Братья спали. Я поняла, что и мне придется засыпать голодной, завернулась поплотнее в дырявое одеяло, но сколько не крутилась – сон не шел. В голове мелькали разные образы, то забитого Мартина, то костлявой тетки, то рыжего кота, то красивого, но такого жестокого герцога.

«Сбегу!» – засыпая, сказала я.

Тетя Котлета была мастером по унижению, притеснению и крику. Она умела орать на каждого из своих шести несчастных сыновей по отдельности, вместе и небольшими группами. Они все, от старшего Мартина до младшего Дэвида, будто пригибались от ее оглушительных воплей.

Больше всего удивляло, что она не трогала меня – скрипела зубами, ненавидела, но не трогала. Это было так странно, что я даже отложила на потом план побега. Мне хотелось найти ответы на два вопроса: почему братья терпят тетку, и, почему она терпит меня. Я знала, что это не просто так, что она преследует какую-то свою цель. Любопытство победило даже голод, я стала ждать, когда ответы отыщутся. Завтрака тоже не было. С утра пораньше тетка отправила меня работать в огород, где я и пробыла до вечера. Было начало лета, и мне удалось найти листья щавеля и пару недозрелых ягод, это и была вся моя еда до вечера. Когда стало темнеть, чуть живая, очень грязная и голодная, я доползла до своей каморки и упала на скомканное одеяло.

– Ну у тебя и родственнички! – раздался из угла знакомый голос.

– Вряд ли у тебя лучше, – лениво ответила я. От усталости мне даже было лень удивляться, откуда здесь взялся Альберт. – Ты меня преследуешь, что ли?

– Теперь да. Я решил, что ты можешь не согласиться взять меня к себе в новый дом, поэтому проследил за тобой вчера от самой кареты до этого места. Теперь ты от меня не избавишься, даже если захочешь. Кстати, твоя походочка номер три – высший класс, я чуть не лопнул от смеха.

– Тетка сначала сожрет тебя, а потом меня. И что касается первого пункта – правильно сделает, – обиделась я на реплику про походочку.

Кот мое предупреждение не воспринял всерьез, потому как остался лежать на прежнем месте. Зря он это, я говорила почти серьезно. А если тетка станет и дальше морить меня голодом, Альберта может поджидать опасность еще и с моей стороны.

К счастью, в этот вечер меня позвали ужинать. Видно, чтобы получить постную кашу в доме тетки Котлеты, нужно было прежде отпахать день в огороде на ее благо. За столом уже ждали шесть двоюродных братьев, высаженные по возрасту. Первым справа сидел Мартин. Рядом с ним – Джон и Артур. По другую сторону – Викар, Сим и Дэвид. Тетка, конечно же, села во главе стола. А мне, я так поняла, предназначалось тесниться за тремя младшими братьями. Все они отчаянно боялись любимую матушку и не менее отчаянно стеснялись меня. Я увидела их страх в цвете, что случалось нечасто. Они прямо-таки пульсировали свежей изумрудной зеленью. «Замечательный оттенок, – отметила я. – Когда-нибудь сошью себе такое платье».

– Ты опоздала, – ядовито заметила тетка. В ее спектре не было зеленого цвета, она расплывалась коричнево-оранжевым, напоминающим о чем-то ядовитом.

Было видно, что она очень старается держать себя в руках. Ее мелкие зубы точно склеились, чтобы случайно не выпустить рвущиеся наружу проклятья, но я видела ее гнев, еще не выйдя из своей каморки. Тетка об этом знать не могла. Я даже родителям не рассказывала, что вижу чужие эмоции, так что можно даже не пытаться их скрывать от меня.

– Если опаздываешь – значит, не хочешь есть, такие правила в этом доме, – выдавила из себя тетка.

– Я не ела два дня, и если не поем сейчас, то упаду в голодный обморок и завтра не смогу работать, – решительно ответила я, взяла предназначенный для меня стул, нагло передвинула его во главу стола, прямо напротив тетки, ехидно улыбнулась и плюхнулась на него прежде, чем она успела сказать что-то еще. Я решила, что сегодня поем, даже если Котлета будет оттаскивать меня от еды за ноги. Тетка тащить за ноги меня никуда не стала. Она таращила свои злые выпуклые глазищи. Я, будто не замечая, что меня старательно испепеляют взглядом, взяла ложку и приготовилась вплотную заняться серой слизью на тарелке, громко именуемой кашей. Зубы Котлеты скрипнули, и она зыркнула так, что ложка выпала из моих рук.

– Помолимся богине, Хранительнице Весов, дарующей нам жизнь и пищу каждый новый день, как это делают во всех хороших семьях, – Котлета молитвенно сложила руки, не переставая сверлить меня взглядом. Сыновья последовали ее примеру и приготовились молиться, с усилием подавляя жгучее желание проглотить еду в ту же секунду.

Молитва была невыносимо долгой, и я успела подумать, что за стремительно остывающую кашу можно так сильно и не благодарить, тем более вчера и позавчера еды мне Хранительница не даровала вовсе. А тетка все продолжала испытывать молитвой терпение богини не меньше, чем мое.

Как и следовало ожидать, за это время и без того мерзкая на вид жижа успела окончательно остыть и стать больше похожей на коровью лепешку, чем на еду. Ложка увязла в ней плотно и основательно. Я попыталась достать ее, потянула за кончик и подняла вместе со всем, что было в тарелке. Каша слиплась в студенистый блин. Кое-как высвободив ложку, я принялась есть. Неаппетитное кушанье исчезло очень быстро. У братьев было больше опыта борьбы с липкими субстанциями, поэтому их тарелки опустели еще раньше. Они, как и я, явно остались голодными, но взять со стола больше было нечего, даже сухая краюшка нигде не завалялась. Нечего было стащить для вечно голодного кота дворянского происхождения. Уйти, пока тетка не доест, тоже оказалось нельзя. Мы так и сидели всемером, провожая каждую ложку теткиной каши голодными взглядами.

Наконец она встала, и я с облегчением вышмыгнула из-за стола и, сдерживаясь, чтобы не побежать, пошла к себе в каморку.

– Прости, кот, я тебе ничего не принесла, – виновато начала я, но запнулась на полуслове. Альберт лежал, обложенный колбасами, сыром и хлебом, и, как всегда, жрал.

– Видел я ваш семейный ужин, даже у моего братца атмосфера за столом получше будет. Как такую язву только Хранительница к себе не приберет.

– Ты где это все взял?

– Это все из погреба твоей очаровательной тетушки. Хорошо спрятан был, стервец. Я все когти себе обломал, пока у нее в комнате ковер отодвигал и дверь поднимал. Не стесняйся, бери.

На этот раз я с удовольствием взяла наворованное котом. Я не просто наконец-то наедалась, а восстанавливала справедливость.

– Ешь, ешь, – приговаривал кот. – На одной постной каше до замка моего братца не доберешься.

– А кто твой брат?

– Я же уже говорил. Герцог Рональд, – недовольно поморщился он.

Я подавилась и закашлялась.

– Герцог Страх! – крикнула я громче, чем надо, и, опомнившись, зашептала: – Ты не говорил! Да если бы я знала, я бы близко тебя к себе не подпустила!

– Успокойся, говорил, просто не прямо, а намекал.

– Что же ты к нему сам из кареты не вышел, обманщик? – сдавленно возмущалась я.

– Не вышел, потому что мне надо, чтобы он меня выслушал, а не убил на месте. Ты поможешь мне это устроить, и я от тебя отстану, а пока буду подкармливать, ты без меня здесь долго не протянешь.

Кот был прав насчет еды, и хоть я была сильно возмущена тем, что он мне сразу не сказал о своем родстве с самым страшным человеком в королевстве, я стала остывать.

– Я не смогу даже просто подойти к его замку. Меня убьют еще по дороге.

– Со мною не убьют.

– Да, с тобою, очевидно, не убьют. Сразу. Сначала будут пытать.

Легенда про Мать Хранительницу Весов

Я прожила у тетки неделю, и это была не лучшая неделя в моей жизни. Если бы не кот, было бы совсем плохо, но он действительно оказался полезен и таскал еду с завидной регулярностью, причем как-то умудряясь не показываться тетке на глаза, так что она даже не подозревала, что кроме меня у нее поселился еще и огромный рыжий родственник знаменитого убийцы. Только благодаря ему я не голодала, в отличие от моих братьев. Они слушались мать беспрекословно, боялись поднять голову, делали все по ее первому слову, но она все равно умудрялась их наказывать с завидной регулярностью и оставлять даже без той жалкой еды, которую давала им обычно.

Как оказалось, тетя была очень предприимчивой. Кроме того, что она прятала в своем личном погребе еду, она еще неплохо зарабатывала на сыновьях. Каждый день к тетке приходили разные люди, коротко говорили с ней, и забирали кого-нибудь из братьев на целый день. У тетки после таких встреч неизменно оставалась в зажатом кулаке монета. Чаще всего забирали Мартина и Джона. Они были старше и могли делать трудную работу. Хотя младших иногда тоже забирали, в основном бабуси, которым надо было прополоть огород или выпасти гусей.

Где-то на третий день моего пребывания у тетки, когда я стояла согнутая на ненавистных грядках и снова думала о побеге, ко мне подошел Мартин. Он только вернулся от одного из горожан после рабочего дня. Светясь робостью и воровато оглядываясь, он тихо сказал:

– Бросай свою прополку и пойдем со мной. Только тихо, чтоб никто не видел.

Сказать, что я удивилась – ничего не сказать, а Мартин уже уходил прочь, явно боясь, что его заметят. Я решила, что с удовольствием пройдусь, так как после дня работы в огороде у меня все болело, но главной причиной стало, опять-таки, любопытство. Бросив тяпку, я поспешила за братом, и вовремя. Он уже успел спрятаться за углом покосившегося сарая, и если бы я не поспела вовремя, то никогда бы не догадалась, куда он пропал. Мартин нырнуть в едва заметный просвет в листве кустарника, и мгновенно в нем растворился. Кусты без проблем спрятали двухметрового братца целиком.

«Лучше бы мне туда не лезть», – подумала я, и нырнула следом.

Внутри оказалось довольно много места. Ветки расходились в середине и смыкались вверху, образуя купол. Очень густые листья могли защитить не только от посторонних глаз, но и от дождя. Земля была утоптана, сюда часто заходили. Вокруг, опираясь на ветки, сидели все мои шесть братьев. Викар, Сим и Дэвид были такими тонкими, что толстые ветки кустарника позволяли им на них сидеть. Для почти взрослых Джона и Артура это было уже невозможно, да и не так интересно. Все молчали. У меня появилось предательское желание бежать, но я отчетливо ощущала доброжелательность каждого из них, и ожидание чего-то радостного.

Ответ нашелся быстро. Мартин достал из-за пазухи льняную тряпицу и развернул ее, открывая ржаной ароматный хлеб. Братья замерли, с благоговением наблюдая, как Мартин отламывает от него щедрые куски подрагивающими руками. Он делил спокойно, поровну, не роняя лишних крошек, и тут же отдавал новую долю в жадно протянутые руки братьев. Они набрасывались на полученный хлеб с остервенением, заталкивая его в рот грязными руками. Я получила честный кусок и стала его не торопясь жевать, глядя, с какой скоростью расправляются со своей долей братья.

– Откуда у тебя хлеб? – спросила я, когда Мартин дожевал.

– Мельник дал за работу. Он хороший человек, знает, что мы всегда голодные, поэтому когда нанимает меня, кормит у себя и дает еще иногда с собой. Я люблю к нему ходить.

– Почему вы не уйдете от нее? – задала я терзающий меня вопрос. – Вы могли бы сами получать деньги за свой труд. Я уверена, этого бы вам хватило на более достойную жизнь.

Братья сидели, опустив головы. Им было страшно уйти. Их жизнь, хоть и не сладкая, была привычной и размеренной. Если бы они сбежали от моей злобной тетки, им пришлось бы менять так много! Отстраивать дом, искать работу, налаживать быт и хозяйство, одалживать деньги на первое время, распахивать поле, и самим принимать решения. Последнее их пугало больше всего. С удивлением я поняла, что они ни разу не задумывались о том, чтобы уйти. Я оказалась тем нарушителем спокойствия, который селит в чужих головах новые образы, заставляя что-то менять.

Из кустов выходили по одному, с опаской оглядываясь. Братья явно дорожили секретом этого места. Кусты за полуразвалившимся сараем стали храмом их спокойствия, безопасности и сытости. Как же жаль мне было оказаться тем самым человеком, который разрушил тайну этого места. В тот момент, когда я раздвигала упругие хлесткие ветки укрытия, дверь дома открылась, и Котлета высунула наружу седеющую растрепанную голову, чтобы позвать кого-то из сыновей. Неприятные мурашки пробежали по спине. Хоть тетка почти сразу спряталась обратно, я была уверена – она успела меня заметить.

Вернувшись к себе, я нашла Альберта непривычно сердитым. Раздражение вперемешку с тревогой электризовали его шерсть и в полумраке чулана я видела, как по ней проходят едва заметные разряды.

– Куда это тебя водил Мартин? – спросил кот, так ревниво уставившись на меня, что стало неловко. Я не успела ответить, кота прорвало:

– Я ему морду расцарапаю, все углы в спальне помечу, скажу тетке, что он еду ворует, напишу донос королю, натравлю на него все дворянство во главе с братцем! Что этот негодяй хотел от тебя?

Кот так трогательно меня ревновал, что я не выдержала и рассмеялась. Альберт так на это обиделся, что отвернулся к стенке, презрительно фыркнул, и решил не разговаривать со мной весь вечер.

– Ну прости, – сказала я, все еще продолжая смеяться. – Я не хотела тебя обидеть. Мартин просто делился со мной едой, ничего такого. И ты не должен в следующий раз меня так ревновать. Я понимаю, что ты любишь меня, я тебя, но ты – кот, а я человек, нам придется искать пары среди своих.

Альберт только задвинулся еще глубже в угол, окатывая меня презрением и неприступностью. Мне ничего не оставалось, кроме как применить силу. Я схватила его поперек лохматого тела, повалилась на спину, плюхнула к себе на живот, стала тискать, щекотать за ушами и гладить по густой шерсти. Альберт сперва пытался вырваться, но потом разомлел и блаженно размяк.

– Откуда ты знаешь, что Мартин меня вообще куда-то водил? – решилась спросить я, когда кот не выдержал и заурчал от удовольствия.

– Видел в окно, – буркнул он, стараясь сделать морду обиженной, но довольное выражение никак не хотело прятаться. – Я как раз в это время был у тетки в комнате, пополнял запасы. Оттуда огород виден как на ладони, а там ты со своим Мартином.

Я снова подумала о Мартине и голодных затравленных братьях. Мне стало их ужасно жаль.

– Скажи, Альберт, почему одним людям везет, они получают все и сразу, а другие всю жизнь бьются, а в итоге ничего не имеют, кроме жалких крох.

– Недостаточно стараются, – сонно потянувшись сказал Альберт. – Или просто не везет. Иногда не знаешь, где копнуть, чтобы к тебе пришла удача. Надо уметь поймать золотую рыбку за хвост, как в сказке.

– В какой? – немного смутившись спросила я.

Кот выпучил глаза и посмотрел на меня, как на дуру.

– Надеюсь, ты хоть читать умеешь. Ну, «Золотая рыбка»! Книга такая красивая была, в парчовом переплете со страницами из алой кожи. Чернила золотые, у всех моих друзей такая была.

Понятно, почему я не читала. Парча и алые страницы – это достояние очень богатых людей. Дочери трактирщика оставалось только мечтать о такой роскоши.

– Расскажи! – попросила я. Было скучно, и так хотелось отвлечься от серых, голодных, загруженных работой будней.

– Еще чего! – лениво отказал кот, но по его морде было видно, что он просто ломается. После недолгих уговоров Альберт поддался и стал рассказывать, а я засыпать под его голос, мягкий, как шерсть.

– Однажды жил-был один невезучий и нерасторопный маг. Само слово «неудача», появилось вместе с ним. Маг путал элексиры, продавая вместо снотворного мочегонное, никогда не возвращался с рынка с деньгами – его вечно тощий кошель оказывался невыносимо притягательным для всех воров, злые и жадные заказчики обожали его, предпочитали из десятка других, и никогда не платили. Маг пробовал снова и снова, варил сложные зелья, сбрасывал цену, менял города, но результат всегда был один – нищета и гонения преследовали его. Наконец, магу так надоела божественная несправедливость, что он решил отречься от магии навсегда и искать утешение в рыбалке. В первый же день, он поймал странную рубку. Маг мало понимал в рыбе, но с этой явно что-то было не так. Может, его насторожило, что рыбина говорила.

– Я прекрасная принцесса, – вещала она противным писклявым голосом. – Расколдуй меня или отнеси к моему отцу, он заплатит тебе по-царски!

«Почти как у нас, правда?» – сделал отступление Альберт.

Но маг не поддался на эти уловки. Он не мог допустить, чтобы на этот раз его одурачила еще и рыбина. Маг посадил рыбку в банку с водой, принес ее на рынок и стал продавать, как волшебную. Он приписал ей все магические способности, которые были доступны его фантазии. В тот момент, как он заявил, что рыбка возвращает молодость, дарует вечную жизнь и истребляет врагов одним взглядом, один чудаковатый старикашка, вместо того чтобы спросить: «А зачем же ты тогда ее продаешь?», купил ее за баснословные деньги.

Тогда маг приготовил отвар, меняющий лицо, уехал в отдаленный городок на берегу прекрасного озера, и остался там доживать свой век.

Между тем чудаковатый старикашка принес рыбку домой, выяснил, что та ничего не умеет из вышеперечисленного, зато болтает получше продававшего ее мага. Внимательно выслушал рыбку, старикашка отнес ее к королю. Король принял его с распростертыми объятьями. Оказалось, что это действительно его дочь. Ее расколдовали, спасителю отсыпали в три раза больше золота, чем он отдал за нее магу, сделали его придворным вельможей и оказывали почести до самой смерти. Что касается мага, он не умел обращаться с деньгами, быстро все промотал и умер в нищете.

Из этой истории следует сделать два вывода, – поучительно заключил кот. – Первый – иногда люди просто не видят, что удача у них в руках. Второй – нельзя обманывать доверчивых людей.

Выводы я полностью прослушала. Меня накрыл глубокий спокойный сон, заполненный золотыми рыбками, поросшими рыжей шерстью. Среди них плавала одна с кошачьей мордой. Она улыбалась, хитро щурилась, показывала язык, пока ее не выловил из воды голыми руками герцог Страх…

Еще несколько дней прошли так же, как и предыдущие. Проклятые грядки стояли перед глазами, даже когда я ложилась спать. Спина ныла теперь не переставая, оттого что приходилось все время стоять согнутой. Нос от постоянного солнца обгорел и облупился, грязь из-под ногтей, казалось, уже не вымоется никогда.

– Убегу! – говорила я каждый раз, когда возвращалась в каморку и прижимала к себе теплого полусонного Альберта.

– Не торопись, – лениво приоткрывая один глаз отговаривал кот. – Здесь не так и плохо.

Конечно, рыжий гад ничего не делал, кроме как спал и таскал еду из теткиных запасов. Ему в этом доме и впрямь было хорошо. Альберт обворовывал тетку, не стесняясь, странно, что она до сих пор ничего не заметила. Наворованные им сухари уже не помещались на верхней полке и иногда сваливались по ночам прямо мне на голову. Хорошо, что тетка ни разу не заглянула в мою каморку, иначе у нас не осталось бы выбора, кроме как бежать, а надо было еще помочь братьям, и, все-таки, найти ответ на вопрос зачем же я понадобилась тетке.

На третий день после того, как Мартин угостил меня хлебом, случилась беда. Еще в обед тетка Котлета отправила младшего, Дэвида, за водой к колодцу. Его не было час, два, три. Уже вернулись с работы все братья, я выбралась с проклятого огорода, а его все не было. У любой матери это вызвало бы беспокойство, но не у Котлеты. Она с каждой минутой ожидания наполнялась все большей злобой. Так прошел еще час прежде, чем тетка, взбешенная до предела, сама пошла искать Дэвида. На ходу она кричала, что лучше бы Дэвиду вообще не родиться, и что она прибьет маленького гаденыша так, что он сильно пожалеет о своем проступке. Когда она ушла, я и все братья выбрались потихоньку из дома и тоже отправились на его поиски, всем сердцем надеясь отыскать его раньше Котлеты. Но тетке повезло больше. Она нашла Дэвида незамедлительно, первым же делом проверив заветное укрытие в кустах. Проклятая тетка все-таки заметила меня тогда.

Маленькому Дэвиду было всего шесть. Оказалось, что, когда он отодвигал крышку с колодца, его ведро случайно упало вниз. Колодец был глубоким, ведро безжалостно булькнуло и ушло под воду. Одну минуту Дэвид даже думал прыгнуть следом, но, к счастью, нашел другой выход. Он решил бежать, и его маленький шестилетний ум вспомнил единственное укрытие, где мальчику всегда было хорошо и сыто.

Когда тетка вытащила Дэвида из кустов за руку, его лицо было испуганным и заплаканным, он уже был наказан за свой проступок, но для жестокой тетки этого оказалось недостаточно. Она приказала Мартину принести розги и долго порола сына, пока тот кричал и плакал. Тетка Котлета оказалась еще страшнее ведьмы Мут, та хотя бы порола не собственных детей, молящих о пощаде.

После вида этой расправы я долго не могла заснуть, лежала и слушала, как жалобно скулит в спальне мальчиков Дэвид. Альберт меня успокаивал, подкатившись под бок, грея его и говоря непривычно добрые слова. Было уже за полночь, тетка давно храпела в своей комнате, а Дэвид все плакал. Тогда я не выдержала, решительно встала, быстро натянула платье и собрала в фартук припрятанную еду. Стараясь не шуметь и обходить скрипучие половицы, я потихоньку поднялась наверх в спальню к братьям. Все шестеро ютились в убогой крохотной комнатенке. В ней было бы тесно и троим, а втиснутые в нее шесть мальчиков разного возраста оказались просто в ужасной давке и грязи. Едва я открыла дверь, в нос ударил неприятный тяжелый запах, источаемый засаленными, пропитанными потом матрасами. В тот момент я с особой ненавистью представила себе просторную комнату тетки на первом этаже, которую она ни с кем не собиралась делить. Конечно, иначе ей пришлось бы раскрыть секрет своего чулана, забитого сырами, колбасами и вареньем.

Никто из братьев не спал, все сидели вокруг Дэвида и старались его успокоить. Моего появления не ждали, поэтому при звуке открывающейся двери все дернулись к постелям и притворились спящими, даже Дэвид затих. Поняв, что это не их мать, они удивленно уставились на меня.

– Я вам еды принесла, мальчики, – сказала я вместо приветствия.

Вряд ли их могло порадовать что-то больше. Дэвиду я первому щедро насыпала сухарей в подставленные ладони, ему досталось большая их часть. Остальные поровну разделила между братьями. Дэвид ел, лежа на животе, слезы все еще катились по его лицу, но он начинал успокаиваться, уж это я умела чувствовать лучше других еще с детства. Пока они ели, я открыла окно, впуская свежий воздух, смочила водой полотенце и сделала компресс. Дэвид попробовал протестовать, вспыхнув от стыда, но облегчение и простая человеческая забота успокоили его.