Серебро ночи. Секундо. Книга 2

Холлт кивнул.

– Я помню. В ту бойню я потерял троих. Шайка была большой и хорошо вооруженной. И сражались мерзавцы до последнего.

– Это так. Что им было терять? У них была только одна дорога – в петлю. – Мелисси, как тогда, покорно склонила голову, безропотно принимая свою участь: – Я тоже приготовилась к смерти, когда в комнату зашел воин в тунике с вышитыми золотом геральдическими знаками графов Холлтов, наверное, главный у стражников. Увидев меня, он сказал: «Ты, ведьма, пойдешь с нами!». Я, не возражая, протянула, руки, чтоб мне их связали, но тут вперед выступил дроттин. Он сказал, что я прихожанка его храма и еду с ним в Холлтбург по делам предстояния. А на нас напали разбойники, и что я, защищая его, собственными руками убила главаря, но была сильно ранена.

– Так мой старый сенешаль видел брата! – не утерпев, граф зло хлопнул кулаком по сиденью. – А мне он ничего не сказал, хотя прекрасно знал, что я его отчаянно ищу! Вот ведь собака! – ему хотелось выразиться сильнее, но, взглянув на сидевшую рядом женщину, сдержался, лишь раздраженно пнув ногой воздух.

– Да, они знали друг друга, – подтвердила Мелисси, – потому что, едва завидев настоятеля, сенешаль ему низко поклонился. Потом недоверчиво посмотрел на меня, явно не веря его словам, но возражать не решился. Лишь заметил, что моя рука сильно изранена, и мне нужна помощь. Тогда дроттин оторвал кусок от льняной простыни, лежавшей на постели, и замотал мне ладонь. Болела она сильно, но я этого почти и не замечала. Дроттин приказал сенешалю, чтоб о нашем присутствии на месте последнего нападения разбойничьей шайки тот никому ничего не говорил, якобы для того, чтоб случайно оставшиеся в живых разбойники не смогли найти и отомстить. Сенешаль нехотя это пообещал, и мы с дроттином беспрепятственно уехали.

– Так вот почему Аллос ничего мне не говорил! А я-то на него разозлился. Выходит, зря. Он всегда держал данное им слово, не человек был, а кремень. Если мне уж и нужно на кого сердиться, так это на моего собственного брата, отдавшего такой оскорбительный для меня приказ. Это ведь он со мной не хотел встречаться.

Мелисси заинтересованно посмотрела на него.

– А почему ваш брат ушел из дома и не захотел больше с вами встречаться? Вы поссорились?

Граф поморщился, вспоминая былое.

– Можно сказать и так. Он с таким трудом добился у короля передачи титула мне, а я отказался его принимать. В то время мне было просто стыдно. Казалось, я, как жалкий воришка, присваиваю не принадлежащее мне имущество. Тогда брат просто ушел, сказав мне на прощанье, что больше я его никогда не увижу. Через полгода мне все равно пришлось принять титул, в графстве без правителя начались волнения, нужно было наводить порядок. Но что с вами сталось дальше?

– Ничего особенного, – Мелисси протянула перед собой сжатую в кулак изуродованную руку и медленно, по одному, разжала пальцы. – После встречи с вашим братом я смогла жить если и не так, как жила прежде, до встречи с Кровавым, но более-менее спокойно. Продав все свое имущество в городе, где жили мои родные, и где я совершила столько дурного, купила большой дом на одной из главных улиц Холлтбурга и переделала его в гостиницу. Не потому, что мне было не на что жить, а чтоб у меня появилось хоть какое-то занятие, от безделья мне становилось дурно.

– Но вы виделись с братом еще раз, ведь откуда-то он узнал ваш новый адрес? – граф чуть поджал уголки губ, думая, что будь он чуть-чуть понастойчивее, то вполне мог найти его, ведь в Холлтбург частенько приезжали дроттины из окрестных деревень, входящих в его графство.

Мелисси кивнула.

– Да, я еще раз встретила настоятеля, когда ездила на север за рыбой для своей кухни, тогда-то и рассказала ему, где осела. И поклялась, что за свое спасение буду должна ему всю свою жизнь и выплачу долг по первой его просьбе. Полгода назад ко мне пришла Амирель и отдала послание, которое вы прочли. Остальное вы знаете. – Она прямо посмотрела на него и спросила: – Вы меня осуждаете?

Граф помолчал, мерно кивая головой, то ли о чем-то сожалея, то ли запоминая сказанное. Молчание затягивалось, и Мелисси подумала, что напрасно так открылась, ведь нельзя забывать, что граф должен поддерживать порядок на своих землях. И что здесь он верховный судья, обязанный покарать ее по заслугам.

Но он встряхнулся, будто сбросил с себя тяжкий груз, и сказал:

– Нет, не осуждаю. Если б я встретил вас прежде, в разбойничьей шайке, да еще и подружкой ее предводителя, то, естественно, обязан был бы вас наказать, и наказать сурово. Но теперь, через столько лет, во время которых вы вели вполне достойную жизнь, не вижу в этом смысла.

Мелисси с облегчением откинулась на спинку скамейки.

– Спасибо! Я очень боялась, что вы скажете другое. Я виновна, я знаю. Надеюсь, что я все-таки смогу хоть немного исправить тот вред, что нанесла другим людям. – Она моляще приложила сжатые руки к своей груди: – Будьте бережнее с Амирель. Она совсем еще ребенок, наивный и восторженный. Ответственность, пришедшая к ней с королевской кровью, для нее слишком велика. Ей нужно повзрослеть, и, желательно, без потрясений.

Хоттл уважительно склонил голову.

– Это я уже и сам понял. Она сущее дитя, верящее в доброту людей, несмотря ни на что. Я сделаю все возможное, клянусь вам. Думаю, ее ждет великая судьба. Но для этого ей нужно вырасти, вы правы. И напоследок, – почему вы не попросили Амирель вылечить вашу руку? Или она пыталась, но у нее не получилось?

Мелисси отрицательно затрясла больной ладонью.

– Я не просила ее об этом. Не хочу залечивать руку. Знаете, когда шрам зверски ноет в непогоду, это хорошее напоминание о сделанных в прошлом глупостях и повод задуматься о будущем.

Не возражая и не соглашаясь, граф поднялся, давая понять, что разговор окончен. Чопорно попрощался с гостьей, проводил ее до возка, распутал привязанные к кусту вожжи, учтиво подал их ей, проследил, насколько хорошо она правит, и вернулся обратно.

Вытирая кулачками непрерывно льющиеся по щекам слезы, Амирель скорбно вздыхала. Как тяжело расставаться со ставшими ей родными людьми, и как часто в последнее время ей приходится это делать. Судьба ли это, или невезение, вызванное ненужной ей королевской кровью? Она не знала.

Солнце уже поднялось над горизонтом, окрасив его в розоватый цвет, когда в сторожку осторожно постучал граф Холлт. Едва она открыла дверь, предупредил, не заходя внутрь:

– Мы выезжаем. За вами сейчас зайдет мой личный камердинер. Он верный человек, но лицо свое вы ему на всякий случай не показывайте. Пусть думает, что хочет. Не узнает, кто вы, так и не проговорится. Вы с ним поедете в закрытой карете. По приезде в мой родовой замок он устроит вас в домике младшего садовника, тот как раз сейчас пустует. Дом стоит на самом краю парка, от замка до него далеко, зато там никто не бывает. Он небольшой, даже маленький, но все нужное для жизни там есть. Надеюсь, вам в нем будет удобно. Пока поживете в нем, потом что-нибудь придумаем.

Он вышел. Амирель вернулась к давно набившей оскомину мысли: и что тут можно придумать? Людям ей все равно показываться нельзя.

Едва граф ушел, снова раздался стук, на этот раз громкий и требовательный. Выглянув в окошко, Амирель увидела стоящего на крылечке немолодого сухопарого человека в графской ливрее. Едва она в своей темно-синей накидке с надвинутым до носа капюшоном появилась на пороге сторожки, на лице камердинера промелькнула брезгливая гримаса, тут же сменившаяся нарочитым безразличием.

Старый слуга был уверен, что граф дорожит графиней и изменять ей не станет. Но, похоже, отсутствие наследника сделало свое черное дело, и господин все же завел себе полюбовницу.

Камердинер не осуждал графа. Возможно, тот и не разлюбил жену, но решил-таки подстраховаться. Если появится бастард, это уже будет хорошо. Тогда мэнор не отойдет ни дальним родственникам, ни короне. И о графине, да и дочерях, если те вдруг по какой-то причине не выйдут замуж, будет кому позаботиться. Все-таки главой рода станет их брат, пусть и единокровный.

А если графиня сподобится-таки подарить мужу наследника, то бастард получит небольшую часть отступных, и всё на этом.

Но на эти крамольные мысли старый слуга не намекнул ни словом, ни взглядом. Прекрасно знал, что граф, несмотря на всю свою доброжелательность, не прощает ни предательства, ни бездумных ошибок.

Вынес за закутанной с ног до головы девицей ее весьма увесистый баул, привязал на запятки данной ему дорожной кареты, устроил графскую подругу на мягкие подушки внутри, сам запрыгнул на высокие козлы к кучеру.

Кучер, в такой же ливрее, что и камердинер, дернул вожжи, понуждая четверку вороных с ходу перейти на крупную рысь. Покосился на своего спутника в ожидании пояснений, кого это они везут с такой помпой, но тот упорно молчал.

– Это кто там? – не выдержал кучер, проехав полдороги.

Закутанную с ног до головы фигуру он разглядел, но кто это был, не понял. Любопытство грызло, не давая покоя, вот он и не выдержал, хотя знал, что спрашивать о таком не полагается.

Камердинер сердито на него посмотрел. Ему и без того не нравилось поручение графа, да еще этот олух лезет с дурацкими вопросами.

– Тебе какое дело? Велено везти, вот и вези.

Кучер сразу сделал резонный вывод – там едет чья-то полюбовница. А поскольку она может быть только у графа или его секретаря, из слуг никто своих подружек, да еще в графской карете, возить не посмеет, то нужно держать ушки востро.

Ладно, если это секретарь балуется, ему можно, он не женат, а вот если полюбовницу завел граф, то худо дело. Графиня нравится всем, она и домовитая, и заботливая, и хозяйка отменная, и к слугам снисходительная. А что одних дочек рожает, то это во всякой семье случиться может. Она и сама, бедолага, как переживает-то!

Подъехав к длинному ряду одинаковых домиков для слуг, высадил и камердинера, и неизвестную девицу. Увел карету на конюшню, выпряг коней и замаялся от вынужденного молчания. Знал, что сплетни распускать нельзя, выгонят вмиг, не посмотрят на долгую беспорочную службу, но как тут утерпишь? Но решил держаться до последнего, в надежде что первый прознает про девицу кто-то другой, начнет разговор, а вот уже тогда и он вымолвит свое весомое словцо.

Камердинер первым делом завел свою спутницу в принадлежавший ему дом. Выйдя наружу, проверил, нет ли кого поблизости. Убедился, что вокруг пусто и графскую полюбовницу никто не увидит, велел ей дожидаться его здесь, никуда не высовываясь.

Забежал в замок с черного хода, попросил у престарелой, плохо слышавшей ключницы ключ от домика младшего садовника. Та, даже не поняв, что у нее просят, протянула ему всю связку. Выбрав тот, на котором было написано «младший садовник», он снял его с веревки и вернулся к поджидающей его девице. Повесил баул на спину и, согнувшись под его тяжестью, повел Амирель к ее новому жилью.

Дом был выстроен в самой глубине парка, неподалеку от задней калитки, к которой вела узкая объездная дорога. По весне по этой полузаброшенной дороге садовнику привозили то, что было нужно для работы в парке – саженцы деревьев или рассаду цветов. Но в последнее время этим путем почти не пользовались.

Быстрым шагом они добрались до домика за полчаса. Идя по давно не чищеным дорожкам, заваленным полуспревшими еще прошлогодними листьями и сучьями деревьев, девушка устала. Она ослабла после полугода жизни практически взаперти, и сама понимала это.

Надеясь, что здесь ей можно будет гулять, сколько захочется, с удовольствием рассматривала окрестности, вдыхая свежий воздух. Чем дальше они шли, тем сильнее чувствовалось запустение. Ухоженная часть парка с фонтанами и изысканными клумбами неуклонно сменялась разросшимися непролазными кустами и стоящим стеной бурьяном, как в заброшенном поле у нерадивого хозяина.

Но Амирель это вполне устраивало – чем заброшеннее та часть парка, где ей предстояло жить, тем меньше людей будет здесь ходить, и тем спокойнее она будет себя чувствовать.

Немолодой камердинер шел все медленнее и медленнее, тяжело дыша, стирая пот со лба и проклиная про себя полюбовницу, которую велено никому не показывать. Если б не приказ графа, велевшего, чтоб никто не видел, где она будет жить, он бы спокойно довез ее в карете до самого домика и не мучился, таская ее неподъемные пожитки.

Наконец в самом конце заброшенной аллеи, почти перед чугунной оградой парка, показался приземистый домик из красного обожженного кирпича и красной же черепичной крышей.

Немолодой слуга вытащил из кармана приготовленный ключ и открыл тяжелую дверь. Та неприветливо заскрипела. Поморщившись, он пообещал как следует смазать петли и пропустил вперед новую обитательницу домика.

Амирель зашла внутрь, глядя вокруг восторженными глазами. Наконец-то у нее будет хотя и временное, но свое жилье!

Домик оказался небольшим, всего на две комнатки, но очень удобным. Начинался он с выбеленной известкой кухоньки с внушительной плитой, посудой в лакированном деревянном шкафу и висевшими на вбитых в стену крюках медными кастрюлями. За кухней шла умывальня со всем необходимым, потом две комнатки, в шкафах которых оказалось постельное белье и даже кой-какая одежда, правда, мужская.

– Графиня поддерживает в домике порядок, все надеется нанять младшего садовника, – пояснил ходивший за ней следом камердинер. – Но вот только старшему садовнику кого в помощники ни позови, никто не подходит. Он у нас капризный, все не по нему. Парк он запустил, все жалуется, что сил у него на такую огромную площадь с двумя помощниками не хватает, а сам брать никого не хочет, от всех нос воротит. Если б ему граф не попустительствовал за былые заслуги, такого безобразия бы не было.

Почему-то Амирель показалось, что эти слова были сказаны не просто так, а с непонятным ей намеком, и она ждала пояснения от своего не слишком любезного сопровождающего. Но тот лишь предложил, ничего не объясняя:

– Устраивайтесь, как вам будет удобно. Если что-то понадобится, скажете мне вечером, я зайду, принесу вам продуктов на первое время. Потом буду приходить каждый вечер, как стемнеет. Чаще не смогу, заметят. – Спохватившись, с гордостью представился: – Да, зовут меня Никол, я личный камердинер графа.

Едва склонив голову на прощанье, он ушел, не соизволив узнать ее имя. А зачем? Подстилка – она подстилка и есть, как ее не называй. Конечно, для графа это суровая необходимость, обеспечить род Холлтов наследником его святой долг, с этим никто не спорит, но это не повод, чтобы с уважением относиться к его полюбовнице.

Амирель даже не подозревала, что камердинер думает о ней столь плохо. Радуясь, что ее крайне неприятное приключение на ярмарке благополучно закончилось, она принялась обустраиваться на новом месте. Ей очень понравился уютный домик, и она решила, что с удовольствием прожила бы здесь всю свою жизнь. И тут же осеклась – ведь то же самое она думала и о комнатке в «Пряном ветре»! И как же быстро ей там надоело!

Выглянув в окно, решила, что здесь она так скучать не будет – ведь что мешает ей гулять вволю? Главное, не показываться людям, а для этого не стоит бродить по парку, только и всего. Калитка, мимо которой они прошли, ведет в лес, зверей она не боится, вот и будет ходить там, сколько ей вздумается. Представив, как будет собирать цветы и ягоды, смотреть на небо и подставлять лицо вольному ветру, заулыбалась и принялась хлопотать по хозяйству.

Едва начало темнеть, снова пришел Никол, принес продукты: мясо, яйца, тушку уже разделанной курицы, черный хлеб и различные приправы, среди которых была горчица и тмин, которые она особенно любила. Собиравшая днем поздние ягоды на пригорке вокруг домика, Амирель не особо проголодалась, но за заботу была благодарна. Не поднимая глаз, спросила, где граф.

Вопрос камердинеру не понравился, и он с намеком ответил, что тот дома, отдыхает со своей женой и детьми. Амирель намек не поняла, уяснила лишь, что граф к ней придет попозже.

В силу своей крайней молодости и наивности она не представляла, что их отношения с Холлтом могут быть восприняты окружающими как любовные, поэтому ничуть не волновалось о том впечатлении, которое произвело на окружающих ее здесь появление. Она была уверена, что граф обо всем расскажет жене, и та не станет возражать, чтоб воспитанница ее деверя, которому они все так обязаны, поживет немного в их маленьком домике для младшего садовника. Ведь она будет жить тихо-тихо и никаких хлопот постарается не причинять.

Граф пришел, когда за окном совсем стемнело. Он принес пирожные и конфеты. Окинув мимолетным взглядом дом, отметил и чистоту, и вымытые окна, и вообще ту ауру домовитости и уюта, что возникла с появлением новой хозяйки этого необжитого прежде домишки.

– Смотрю, вы уже успели обустроиться здесь, Амирель? – дождавшись кивка, с сожалением признал: – Жаль, это неподобающее для вас место, здесь тесновато, но пока это все, что я могу вам предложить. Я мог бы отправить вас в один из своих замков, но боюсь, слуги там не так надежны, как хотелось бы. К сожалению, немаленькие деньги, обещанные всем, кто донесет в тайный королевский сыск о появлении человека с синими глазами, стали слишком большим соблазном для слабых душ.

Амирель немного приуныла, но ненадолго. Она устала жить в постоянном страхе. А вот слова графа о неподобающем для нее месте ее насмешили. Это здесь-то неподобающее место? Знал бы он, в какой тесноте она росла!

– Граф, я родилась и выросла в маленькой деревеньке всего-то в полсотни дворов, в большой крестьянской семье, в обычном крестьянском доме, – просветила она его. – В семье нас четыре сестры, и все мы, кроме самой младшей, еще малышки, жили в одной маленькой комнате. А вот братья спали в общей комнате вповалку на полу, все вместе. Так что этот домик для меня одной кажется мне непозволительной роскошью.

Холлт недоверчиво хмыкнул.

– Вот как? Вы из простой крестьянской семьи? Забавно, никогда еще Северстаном не правила королева-простолюдинка. Хотя вас трудно назвать простолюдинкой. Королевская кровь есть королевская кровь, в ком бы она ни проявилась.

Амирель не знала, как ей расценивать его слова о королеве. Как неудачную шутку? Или он имел в виду что-то другое?

– Я не хочу быть королевой, – решилась возразить она. – И прошу вас больше об этом не говорить.

Граф учтиво поклонился.

– Хорошо, не буду. Но от наших желаний или нежеланий в этой жизни ничего не зависит. Особенно если это предназначено судьбой.

– Пусть так, – не стала с ним спорить Амирель. Но все-таки уточнила: – Но что вы имеете в виду, говоря, что можете в моей жизни что-то изменить? Меня ведь просто убьют, когда найдут. – Она даже не осознала, что употребила безнадежное слово «когда» вместо обнадеживающего «если». Смирилась с неизбежностью?

– Да, если найдут не те, кому следует, – и он машинально положил руку на пояс, туда, где должен был висеть меч. – Вы хотите узнать, что я могу изменить? У меня есть небольшая надежда на наследного принца. Он легкомыслен или хочет казаться таковым, любит женщин, но относится к ним плохо, мало занимается государственными делами или только делает вид. Он очень непрост, наш наследный принц Торрен. Надеюсь, он не побоится взять под свою защиту простолюдинку с королевской кровью. Если повезет, он посодействует вашему возвращению в королевский род, хотя это можно сделать только через ваше замужество. Но лучше так, чем жизнь под вечным страхом разоблачения и смерти.

Амирель склонила голову и принялась разглаживать складки на платье, скрывая испуг. Потом неосознанно горделиво вскинула голову и сказала:

– Ваш брат говорил мне о Торрене. Но мне принц показался нехорошим, вернее, недобрым человеком. Хотя я могу и ошибаться.

Граф был в этом с ней солидарен, но постарался донести до нее суровые реалии здешнего мира:

– Среди представителей королевской династии вы добрых людей не найдете, можете и не искать. У них жизнь такая. Им приходится не жить, а выживать. Интриги, покушения, попытки узурпировать власть. Недаром в стране был создан тайный королевский сыск больше трехсот лет назад. Не от хорошей жизни его создал король Леран Второй. На него самого покушались десять раз, и это только по официально зафиксированным в летописях сведениям. А сколько было покушений на самом деле, никто не ведает.

Амирель шокировано вздрогнула и бессильно уронила руки.

– Тогда я тем более не хочу быть королевой. Знать, что в любой момент могут убить или твоего мужа, или твоих детей, или тебя саму – да этого никому не пожелаешь! А почему вы сказали, что меня должен найти именно принц? Какая ему от этого радость? И как это – вернуть меня в семью, да еще королевскую? Кто из них захочет взять жены простолюдинку?

Уставший граф усадил Амирель на стул, и сам сел напротив. Вытянув гудевшие ноги, принялся объяснять:

– Милая Амирель, вы совершенно не понимаете, насколько вы ценная добыча для любого, не только для члена королевской семьи. С вашей помощью самый обычный дворянин, да даже простолюдин, может претендовать на престол.

– Да, я знаю, – уныло кивнула девушка. – По вердикту королевы Лусии я могу попросить камень королевы, и если он меня примет…

Граф решительно ее прервал:

– Да нету этого камня, выдумки все это! А если и был этот загадочный амулет, то он давно утрачен. Или спрятан так, что его никто не найдет, даже сами члены королевской семьи. То, что выдают за амулет королевы, явная подделка. Он вам и не нужен. Вы без всяких там камней управляете животными, лечите смертельные раны и, думаю, можете руководить толпой. Вот если бы на площади вы вместо того, чтобы прятаться от народа за спинами стражников, приказали всем разойтись, вас бы послушались. Разве не так?

– Я не знаю, – растерялась Амирель, припомнив собственные сомнения. – И пробовать не хочу. Толпа безумна, ей невозможно управлять. С одним человеком я еще управлюсь, возможно, и с двумя, но толпы я боюсь.

– И в этом ваша ошибка, – граф с силой шлепнул себя по коленям. – Страх разрушает любое усилие, разве мой брат вам об этом не говорил?

Амирель нехотя кивнула.

– Говорил. Много раз. Но я все равно боюсь. И ничего не могу с собой поделать. Я слишком слабая…

Не выдержав, граф вскочил и раздраженно забегал по маленькой комнатке. Потом остановился перед ней и горячо произнес:

– Хорошо, пусть так. Но, если вы снова попадете в отчаянное положение, вспомните, все в ваших силах. И не бойтесь! Ничего не бойтесь! Твердо помните, вы – законная королева Северстана! Вы, а не кто-то другой! И принцу Торрену очень повезет, если он сумеет привлечь вас на свою сторону. А если не привлечет, ему же хуже.

Амирель не стала возражать, хотя помогать наследному принцу она категорически не хотела. Но граф был слишком взволнован, чтобы рассуждать здраво.

Несколько раз глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, Холлт сказал:

– Завтра я поеду в вашу деревню, разузнаю, что смогу, о брате. Надеюсь все-таки, что он жив. Что-то нужно передать вашим родным? Они ведь наверняка о вас беспокоятся?

– Их там уже нет. Они уехали в ночь вместе со мной, куда, не знаю. – Она вспомнила Власта, так подло предавшего и ее, и Томса, считавшего его своим лучшим другом, и всех тех, кто жил рядом. – Обо мне там никому ничего говорить нельзя. Там есть доносчик тайного сыска, он тут же все донесет эмиссару.

– И где их только нет, этих мерзких ищеек! Даже в маленьких глухих деревеньках расплодились! – с досадой выговорил граф и принялся размышлять вслух: – Тогда и мое там появление не останется незамеченным. Это плохо. В тайном королевском сыске не дураки сидят. Если им станет известно, что я приехал за телом брата, сразу возникнет вопрос, откуда я об этом узнал. Они начнут копать и наверняка чего-нибудь да раскопают. Мне лучше ехать инкогнито и взять с собой только пару проверенных людей. И быть крайне осторожным, чтоб не привести за собой соглядатая. – Озабочено добавил уже для Амирель: – После приезда я займусь вашим делом, а пока сидите тихо, не высовывая носа. Надеюсь, вы выполните мое пожелание?

Девушка удивилась подобному вопросу. Разве у нее есть выбор?

– Конечно. Это единственное, что я делаю всю свою жизнь, и надеюсь, это у меня неплохо получается, – это прозвучало с излишней ироничностью, и она смущенно потупилась.

Не обративший внимания на ее интонацию граф, торопливо попрощавшись, ушел, а она пожалела, что не расспросила его поподробнее, как он намеревается заниматься ее делом? Рассказать о ней принцу? И отдать ее ему? Но этого она не хочет! Она хочет быть свободной! Просто никому не подчиняться и ни от кого не зависеть! Почему каждый решает за нее, что для нее лучше?

Или она, как заметила Мелисси, вовсе не знает жизни? И для нее свобода что-то недостижимое? Если придется выбирать между свободой и жизнью, что она выберет? Хотя знает ли она, что такое свобода, ведь она всю свою жизнь прожила в клетке? Может быть, есть что-то еще более ужасное этой несвободы? Но что?

От переживаний заболела голова, жутко испортилось настроение, и она приказала себе не мандражить понапрасну. Умереть она всегда успеет, это дело нехитрое. Нужно жить и наслаждаться жизнью, пока жива.

Вскипятила чайник, налила себе чашку горячего чаю, откусила кусочек воздушного, тающего на языке пирожного, и зажмурилась от восторга. Какая вкуснота! Настроение сразу улучшилось. Вот так она и хочет жить – одна, в тихом уютном домике. И пусть к ней по вечерам приходит хороший добрый друг, рассказывает, что творится вокруг, приносит пирожное, а больше ей ничего не нужно. Только так она будет счастлива.