Buch lesen: «Хренодерский переполох»

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *

Пролог

Посередине темного озера Ведьмино, чьи воды ядовиты и к тому же кишат разнообразными жуткими тварями, готовыми съесть любого смельчака, отважившегося переплыть его, стоит остров Беримор. Само озеро размерами вполне может потягаться с морем, а вокруг водоема тянутся непроходимые дебри Безымянного леса. Впрочем, Безымянным он был только на картах Рансильвании, жители же окрестных сел называли его каждый на свой манер и ходили в непроходимую чащу по грибы и ягоды. Некоторые, особо смелые, даже клали избы из уникальных деревьев Безымянного леса. Такие стволы не гнили, хорошо хранили тепло зимой, давали прохладу летом и рычали на чужих, оповещая хозяев о приходе нежданных гостей.

Остров Беримор, помимо непроходимого леса с вековыми деревьями, чьи стволы выделяли ядовитую смолу, по цвету напоминающую кровь, за что смола была прозвана «слезами вампира» и опытными отравителями ценилась весьма высоко, славился на диво разнообразной нечистью, кусачей и зачастую тоже ядовитой. Солнце не жаловало своими посещениями эту землю, отчего почти забытый остров казался хмурым спящим великаном, ощетинившимся густой темной бородой леса. Но когда дневное светило обращало свое сиятельное внимание на Беримор, то наделяло жаром от души, как бы извиняясь за предыдущее пренебрежение. Под нестерпимым палящим зноем «слезы вампира» плавились и превращались в туман, который опутывал своими щупальцами густой подлесок, клубился в низинах, мокро лизал стволы породивших его деревьев, радостно душил в объятиях не успевших спрятаться обитателей острова, скользил над водной гладью озера Ведьмино и оседал возле его берегов.

Единственное место на острове, куда не доставал ядовитый туман от «слез вампира», – Лысая гора, или Чертов перст. И то и другое название гора вполне оправдывала. Лысой она называлась потому, что на ней попросту ничего не росло, а прозвище Чертов перст получила оттого, что гладкий черный силуэт горы чрезвычайно напоминал высунувшийся из-под земли гигантский палец с длинным ногтем.

Ногтем для горы служил черный замок-тюрьма Сартакль. Никто не знал, кто умудрился построить замок в таком труднодоступном месте. Поговаривали, что раньше это был просто райский уголок, а жуткие твари и прочие прелести, вроде ядовитой смолы и тумана, появились гораздо позже самого замка. Впрочем, доказательств тому не было, а говорить можно что угодно. Достоверными были только два факта. Первый – в этой тюрьме содержались только самые опасные преступники, а второй – за более чем тысячелетнюю историю Сартакля из него никому не удалось убежать. Да и как же тут сбежишь, если по склону горы можно спуститься только со специальным снаряжением, лесные дебри непроходимы, а обитатели с удовольствием пополнят рацион не в меру прытким беглецом. О тумане и говорить нечего: его появление практически непредсказуемо и убивает так же, как злой рок, только гораздо мучительней. Попасть в замок можно только по воздуху. Охрана меняется раз в три месяца. И раз в три месяца на воздушной колеснице, запряженной старым бронзовым драконом, доставлялись продукты и новая смена стражи.

Только начальник тюрьмы Неждан – величина постоянная. Среди стражников упорно ходили слухи, что он родился прямо в Сартакле у какой-то очень соблазнительной узницы, совратившей одного из стражников с пути истинного. Рассчитывала ли заключенная на смягчение режима или просто поддалась внезапному порыву? Версии разнились. Но по слухам, почерпнутым из «очень надежного» источника, женщина скончалась при родах, а стражник с горя спустился в лес и не вернулся. Сам же начальник тюрьмы вырос в Сартакле, жил в Сартакле, никогда и никуда не уезжал из Сартакля, скорее всего, женился бы тоже в Сартакле, только не приглядел никого подходящего. Возможно, в тюрьме больше не осталось соблазнительных узниц.

Неждан стоял на стене вверенной ему тюрьмы, подставив и без того обветренное лицо легкому ветерку. Здесь, на вершине Чертова перста, ветер был всегда. Это обстоятельство радовало как никогда, – день обещал быть жарким, а в сильную жару ядовитый туман поднимался особенно высоко и гулявший на высоте ветер был слабой гарантией, что эта едкая пакость не дойдет до самой крепости. Мужчина запустил пятерню в коротко стриженные каштановые волосы и нервно взъерошил густую шевелюру. Неужели он нервничает? Да. Если туман поднимется слишком высоко, бронзовому будет тяжело тащить за собой воздушную колесницу, он ведь уже далеко не молод.

Глава 1

Ведьма деревни Хренодерки Светлолика с трудом пробиралась по весеннему лесу, то и дело спотыкаясь и время от времени поправляя выбившиеся из-под косынки светлые волосы. Длинная коричневая юбка из грубой шерсти то и дело норовила зацепиться за очередную колючку или неудачно торчавшую ветку, а в промежутках просто путалась под ногами, мешая свободно шагать. «И как только женщины умудряются ходить в таком бестолковом одеянии? – искренне удивлялась молодая девушка, и в ее светло-серых глазах вспыхивали зеленые искорки раздражения. – То ли дело штаны. И по сугробам в них ходить удобно, и не путаются почем зря. А это что? Просто глупая никчемная тряпка, под которую так и норовит заглянуть холодный весенний ветер». И действительно, если бы не строгие нравы в соседней деревне Гнилушки, прозванной так потому, что построили ее на осушенных болотах, ведьма ни за какие коврижки не надела бы юбку. Кому пришла в голову светлая мысль построить деревню на болотах, история умалчивала, но в результате в погребах сельчан вечно хлюпало, и от любовно собранного урожая без особенных амулетов оставались одни гнилушки. Несмотря на это, народ в деревне проживал весьма зажиточный, что всегда безмерно удивляло окружающих.

Своей ведьмы в Гнилушках не было. Зато был жрец, регулярно призывающий прихожан бить ведьм камнями и лечиться только с помощью молитв. Остальные методы, включая траволечение, жрец объявил ересью и мракобесием, обещая за наглое вмешательство в промысел Всевышнего многочисленные кары небесные на головы сельчан. Сельчане пугались, истово молились, щедро жертвовали на старый деревенский храм, стоявший на самом высоком холме, не щадя лба били земные поклоны, но это им вовсе не мешало, как припрет нужда, посылать за соседской ведьмой. Правда, делали они это ночью; вдруг Всевышний, как и его жрец, спит и не заметит греховного деяния?

Вот и сейчас Светлолика возвращалась поутру после бессонной ночи, проведенной у постели роженицы. Ребенок родился крепкий, горластый, здоровенький. Счастливый отец щедро расплатился с уставшей от трудов ведьмой и быстро выпроводил ее за порог – не дай всевышний, жрец заметит или любопытные соседи разнесут по селу. А там до отлучения от храма недалеко, или епитимью какую наложит служитель Всевышнего, и будешь все лето на чужом поле работать и за чужой скотиной ходить. Лика не обижалась. Не впервой было возвращаться одной по темному лесу – зверье ее никогда не трогало. Да и платили в Гнилушках на удивление хорошо, не то что в родных Хренодерках, где хрен хоть косой коси, а остальные растения, кроме вездесущих сорняков, произрастают с трудом, все норовят засохнуть. Если бы не воинственно настроенный жрец, давно бы переехала к соседям и жила бы себе припеваючи. Глядишь, и скотиной бы обзавелась. А то у местного головы даже кота не допросишься, полгода не несет.

Лика снова вздохнула, резко дернула за веревку вредную козу, упиравшуюся всеми четырьмя ногами. Строптивицу явно не устраивало, что она послужила платой за услуги ведьмы. Всю дорогу рогатая сопротивлялась, орала не своим голосом, выставляя вперед все четыре ноги с раздвоенными копытами. Девушка давно бы огрела заразу тяжелой корзинкой, только подозревала, что хлебосольный хозяин уложил туда все, что Всевышний послал. Вдруг там яйца? Или глиняная крынка сметаны? Мм… Сметана. Вкусная, свежая, которую так хорошо добавить в пельмени, потушить в ней овощи или потомить в печи.

Мысль о вкусной домашней, и главное, горячей еде заставила желудок девушки сжаться и недовольно заурчать, напоминая о том прискорбном факте, что со вчерашнего обеда она ничего не ела. Самое обидное, что до дома оставалось всего ничего, но такими черепашьими темпами раньше полудня ей не добраться.

Злить ведьму, даже сельскую, даже если она проживает во всевышним забытой глуши, не рекомендуется никому. Коза явно об этом не знала. Оно и понятно. Животное, что с него взять. Но окончательно выведенная из себя Светлолика решила не делать скидку козе на необразованность. Девушка резко остановилась. Веревка между ней и рогатой ослабла. Не ожидавшая такого финта от новой хозяйки, коза села от неожиданности и удивленно воззрилась на девушку странными желтыми глазами с вертикальными зрачками.

– Все! – топнула ногой Лика. – Кончились игры! Решай, скотина несчастная, идешь по-хорошему или по-плохому?

– Ме-э-э, – довольно противным голосом ответила коза.

Что это означает? А леший ее знает. Лика не стала уточнять у лешего, тем более что его еще искать надо, а он после зимней спячки гневлив не в меру, шуметь будет, пока не разберется, кто и зачем пришел. А когда разберется, еще больше разгневается: зачем беспокоила по пустякам? Взрослая ведьма, а с козой разобраться не может. Корзину все еще было жаль, поэтому девушка поискала вокруг взглядом, что бы использовать как средство устрашения зловредного животного, и, конечно, нашла. Большая узловатая палка лежала и буквально взывала огреть ею строптивицу. По воле случая это был сук малоизвестного поющего дерева, которым не только можно было хорошенько поколотить кого-то, но и сама по себе часть плотоядного растения могла сильно искусать объект наказания.

Девушка в очередной раз поправила сбившуюся набок косынку и загадочно улыбнулась. То, что лекарь прописал. Хотя от такой улыбки на губах местной ведьмы бледнели даже медведи, коза оказалась животным не робкого десятка. Она решительно поднялась на ноги и выставила вперед длинные рога.

Голова деревни Хренодерки Панас Залесский нервно мерил шагами поляну перед избушкой Светлолики. Этим он занимался уже довольно давно, о чем свидетельствовала хорошо утоптанная добротными, подбитыми овчиной сапогами тропинка. До прихода на поляну Панаса тропинки здесь не было. Что же заставляло нервничать сурового голову Хренодерок? Ответ на этот вопрос если не лежал на поверхности, то, по крайней мере, на ней стоял и представлял собой целых пять представителей мужского пола на выбор привередливой ведьме.

Вихрастые и встрепанные молодые парни боязливо топтались на месте, шмыгали носами и все время пытались малодушно сбежать в сторону деревни. Только оглушительное «куда?!» головы водворяло несчастных отроков на место. Со стороны могло показаться, что ребят собирались принести в жертву. Собственно, так они и думали, но на самом деле Панас явился на поляну ни свет ни заря только для того, чтобы ведьма могла выбрать себе мужа. Давно пора. Девка явно заневестилась, да и сельчанкам оно поспокойней будет.

Деревенские бабы считали ведьму зело охочей до мужских ласк – оттого, мол, и обычай пошел таких женщин селить далеко за околицу. Ну и чтобы скот не портили, конечно. Сам же Панас был полностью согласен с необходимостью предоставить мужа Светлолике. С момента вступления ведьмы в возраст невесты в Хренодерках царило нездоровое оживление на брачной почве. Перепуганные перспективой стать мужем лесной отшельницы, парни срочно женились на всех незамужних особах женского пола, невзирая ни на внешность, ни на возраст. Поначалу голова не особо беспокоился на этот счет. Дело молодое, пусть женятся. Но когда шестнадцатилетний юнец повел под венец игриво хихикающую бабку Дорофею, причем молодому пришлось буквально держать суженую на руках, пока шокированный жрец совершал обряд, Панас понял: надо что-то делать.

Это понял и жрец Гонорий. Убеленный сединами и умудренный годами и опытом служитель Всевышнего после церемонии отозвал голову в сторонку и в двух словах объяснил, что следует делать:

– Замуж девку надо выдать, глядишь, и успокоятся все. Оно, конечно, на каждый роток не накинешь платок, но все равно народ уймется.

– Да кто ж на ней по собственной воле женится? – ахнул Панас. – Ведьма же!

Жрец тяжело вздохнул. Он хоть и был служителем Всевышнего, но к местным суевериям относился терпимо и ведьму анафеме тоже не предавал. Понимал, что до городских лекарей далеко и лечить народ будет попросту некому, а край суровый, нечисть пошаливает, да и болезней всяческих много. А ведьма худого никому не делала, если к ней не лезть; собирала травки, лечила людей и скотину, заговаривала погоду и огороды хоть на какой-то урожай, а то ведь, кроме хрена, не растет ничего.

– Вот и зря. Девка статная, и фигуру имеет, и на лицо приятная. Замужняя женщина никуда с обжитого места не денется, если мужа хорошо кормить, конечно, и иногда присылать ему бочку-другую пива. А там, глядишь, и детишки пойдут, скотинкой обзаведется, огородик посадит…

Голова решился. Мысль о том, что ведьма может вот так запросто найти себе ухажера где-то на стороне и в один прекрасный день взять и переехать вместе со всем своим немудреным скарбом, заставляла нутро могучего, как дуб, мужчины предательски сжиматься от нехорошего предчувствия. Как же они без ведьмы?

Парней он набирал сам. Из неженатых. Брал даже тех, кто уже сговорен. Ничего. Стерпится – слюбится. Невелика жертва на алтарь благополучия всей деревни. Уходили из села в сумерках. Матери надсадно выли, провожая своих любимых чад, как на войну, словно и не вернутся они уже из цепких лап молодой отшельницы. Мужчины сурово успокаивали жен и напутственно желали беречь честь смолоду. Всю дорогу голова зорко следил, чтобы никто не надумал задать деру, и теперь, когда процессия благополучно достигла старой рубленой избушки Светлолики, ее просто не оказалось дома. План рухнул. Отправляться домой несолоно хлебавши не хотелось. Отроков потом в жизни не соберешь: родители мигом отправят их к дальним родственникам по разным деревням.

Панас Залесский мог многое: лес рубить, на зверя охотиться, траву для скотины косить, дома ставить, подковы руками гнуть… а тут не знал, что делать.

В кустах раздался жуткий треск. Судя по звуку, кто-то большой и сильный ломился через колючий кустарник на поляну. Парни, часто ходившие на кабана и на медведя, завизжали, словно красны девицы, и бестолково заметались вокруг дома. «Хоть внутрь забежать не додумались…» – обреченно подумал голова. Ведьма никогда не запирала собственную избу; сложенная из особой породы местного дерева, она не просто не впускала чужаков и рычала, но могла и откусить что-нибудь по мелочи. Мужчина решительно потянул из ножен охотничий нож и приготовился к драке.

Кусты расступились и выпустили на поляну бешено вращавшую глазами козу. Оторопевший от неожиданности голова, ожидавший кого-то габаритами не меньше медведя или, на худой конец, кабана-секача, на секунду замялся, дав несущемуся со скоростью боевого тарана животному боднуть его в самое уязвимое место. И коза использовала свой шанс по полной. Мужчина взвыл благим матом и принялся кататься по земле, баюкая пострадавшую часть тела. Окончательно деморализованные парни сначала рванули к избе, но та зарычала, и в дверных косяках показались пусть деревянные, зато острые на вид зубы. Отроки взвизгнули, парочка послабее закатила глаза и со стоном сползла на землю, забывшись в спасительном обмороке. Остальные бодрым табуном жеребцов-двухлеток промчались по спинам павших товарищей и резво поскакали в сторону Хренодерок, игнорируя кусты и частый подлесок.

– Куда?! – прохрипел Панас, но его не услышали.

За спинами удиравших во все лопатки парней образовалась неплохая просека. Теперь к ведьме можно было ездить хоть на телеге, хоть на карете с равным успехом. Сама виновница визита головы, Светлолика, с объемистой корзиной под мышкой, выехала на поляну, держась за веревку, привязанную к шее козы, с видом бывалой горнолыжницы. Эффектно, при помощи длинной, плотоядно скалящейся палки затормозила рядом с поверженным мужчиной и мило поинтересовалась:

– О! Голова! А что ты тут делаешь? Стряслось чего или так, на огонек зашел? Только я пирогов не пекла. Зато могу козу подоить.

– Ме-э-э! – нагло возмутилась коза ведьминым произволом.

Но Светлолика, ничуть не смутившись, пригрозила строптивому животному палкой. Коза выпучила глаза еще больше, икнула и заткнулась.

– Благодарствую, я дома пил, – простонал голова, осторожно поднимаясь на четвереньки, и возблагодарил Всевышнего, когда ему это удалось.

– Ну, на нет и суда нет, – ничуть не обиделась девушка. – А я, пожалуй, пойду печку затоплю и позавтракаю. Ну, прощевай, голова.

Ведьма отправилась было к дому, укрощенная коза понуро поплелась следом. Но тут хозяйка вспомнила что-то и остановилась так резко, что не успевшее среагировать животное с размаху приложилось рогами о ее ногу и застыло в ужасе.

– Но-но! Не балуй! – Лика в очередной раз пригрозила козе палкой, другой рукой потирая ушиб. – А ты, голова, не в службу, а в дружбу пришли мне парочку ребят. Пусть мне сарайчик сладят и загончик там какой соорудят. А то, видишь, скотиной обзавожусь помаленьку. Ну не в доме же ее держать.

– Да я того… уже. – Панас с трудом воздел себя на ноги, но разогнуться во весь богатырский рост не спешил.

Правильно. В таком деликатном деле рисковать нельзя. Мало ли что…

Ведьма опустила глаза и узрела пару раскинувшихся на траве парней.

– Эти, что ли? Квелые они какие-то. Других не нашлось? – с сомнением протянула она, поигрывая в руке палкой. Деревяшка оскалилась. Светлолика улыбнулась. – Ну да ладно. К дареному коню седла не просят… Сейчас мы их взбодрим.

Скорее всего, отроки только притворялись мертвыми, рассчитывая, что в таком неприглядном виде ведьма на них не позарится, а может, просто старались не привлекать к себе излишнего внимания, но при последних словах Светлолики они восстали и заверещали благим матом:

– А-а-а! Не губи нас! У нас жены и дети малые!

Пока Лика недоуменно взирала на истерику двух молодых парней, которые явно считали работу на ведьму равноценной самоубийству, голова нашел в себе силы разогнуться и в сердцах сплюнул в пожухлую траву:

– Да кому вы нужны, убивать вас, козлы малахольные! От женитьбы на ведьме еще никто не умирал. Как сыр в масле кататься будете. Корову дадим, лошадь… может быть, потом… На время. – И заткнулся, узрев серьезное выражение лица молодки.

«Все. Проклинать будет», – обреченно вздохнул он, и сердце, предательски дрогнув, ухнуло куда-то в район сапог и замерло, чтобы никто не догадался о малодушном маневре.

– Я не поняла. А кто тут на ком женится? – с расстановкой произнесла ведьма, многозначительно опираясь на палку.

Успокоившаяся было коза, почувствовав настроение новой хозяйки, прищурила желтые глаза и издала воинственное:

– Ме-э-э!

Почувствовав робкую надежду избежать ужасной участи, вьюноши, торопливо перебивая друг друга, взахлеб поведали о горькой судьбине парней в деревне Хренодерки и о злобном, коварном замысле головы отдать самый цвет хренодерских парней на растерзание любвеобильной ведьме. И это несмотря на то, что у каждого из отроков, назначенных жестоким деспотом пожертвовать свою молодость на благо деревни, уже имелась невеста готовая и сговоренная, с каковой они уж и под венец было собрались, да разлучили их жестокие люди, черствые к чужому счастью. По всему выходило, что отроков обманом и чудовищным шантажом увели практически из-под венца. К концу душещипательного повествования на поляне рыдала оказавшаяся сентиментальной изба, горестно блеяла коза, вспомнившая статного соседского козла, и в кустах кто-то с чувством сморкался в хвост и чихал от лезшей в нос шерсти.

Светлолика задумчиво разглядывала стоявших перед ней парней. Нет, замуж ей не хотелось. Не то чтобы вообще, но в данный момент точно, а уж за этих парней тем более. В глубине души она даже была благодарна несговорчивым ребятам за избавление от неприятного разговора с Панасом. С другой стороны, было до кончиков золотистых волос обидно, что местные парни предпочтут остаться один на один с разъяренным головой, лишь бы не жениться на ней. И чем она плоха? Статная, крепкая, может не одну версту по лесу отмахать и не запыхаться, волосы густые и блестящие (не один котел ромашкового настоя вылит на локоны), где надо выпукло (есть на что глаз положить), талия тонкая, стан гибкий. И на лицо далеко не уродина. И чего им, парням, надо? Чем дольше она смотрела на парней, тем мучительней, до нестерпимого зуда в пудовых кулаках хотелось голове придушить не в меру разговорчивых ребят, и тем бледнее становились смекнувшие, чем пахнет затянувшееся молчание, отроки.

– Хорошо, – улыбнулась девушка, но сверкнувшая белозубая улыбка не затронула светло-серых, с зелеными искорками глаз, и парни принялись стремительно зеленеть, силясь слиться с окружающим ландшафтом. – Будь по-вашему. Насильно никого под венец тащить не стану, но за это поставите мне сарай. И не какой-нибудь, а из бревен, чтобы даже медведь не залез. И загон тоже сделаете. Да еще принесете с десяток кур.

Сказав это, ведьма резко развернулась, аж взметнулась вокруг ног коричневая шерстяная юбка, и исчезла в доме вместе с козой, только дверь хлопнула. Оставшиеся на поляне дружно, словно неделю репетировали, почесали затылки и тяжко вздохнули. Отроки думали, где им взять кур. И нужно ли к этим курам нести петуха? Да еще и работать заставляет врагиня… Это мыслимое ли дело – вдвоем сарай рубить? Может, не поздно еще попытать свое жениховское счастье, а надворные постройки пусть возводят те, кто сбежать успел. Ведь как ни крути, женихаться вместе шли, только вот расхлебывать почему-то вдвоем придется. Панас же думал, как вернется в деревню с неудачей. Все Хренодерки перебаламутил, а ничего не вышло. По мере дум своих невеселых голова все больше мрачнел, и заметившие это парни благоразумно сделали несколько шагов в сторону, чтобы длинные руки Панаса их не достали, а то славился голова своим ударом. Бывалые люди говорили, что голова ударит, что горячий жеребец лягнет, а они зря болтать не станут.

Резко распахнулись крепкие ставни избы. Растрепанная ведьма, успевшая снять свой платок, высунулась в открытое окно по пояс.

– Эй, голова! Хорошо, что не ушел. Подойди, что скажу.

Голова скосил глаз в сторону парней и предупредил как можно грознее:

– Стоять здесь!

– А я еще никуда не ухожу, – ехидно фыркнула девушка. – Не волнуйся, подожду.

– Да я это… того… не тебе, короче.

Панас глубоко вздохнул. Здоровенный мужчина, косая сажень в плечах, и то иногда робел перед серьезным взглядом молодой ведьмы. Но ничего не поделаешь, подойти пришлось. Только он сделал пару шагов, послышался дробный топот крепких ног – это парни дружно рванули в сторону Хренодерок, пока голова отвлекся. «Вот ведь стервецы! – хмыкнул он про себя. – Ничего, успею потом им разъяснить, как следует выполнять приказы старших».

Светлолика слово сдержала: так и стояла себе, высунувшись из окна, когда голова подошел ближе. За спиной девушки задумчивая коза важно жевала кусок белой камчатой скатерти.

– Скажи мне, Панас, – молвила Лика, постукивая длинными пальцами по деревянному подоконнику, – когда ты мне котенка принесешь? Полгода уж завтраками кормишь, а ведь обедать уже пора.

Голова запустил руку в буйную шевелюру с такой силой, словно собрался выдернуть собственный скальп и щедро предложить его как замену животного. Оно и правда, как объяснить несостоявшейся невесте, что темные хренодерские бабы упорно топят черных котят, лишь бы они не доставались ведьме для черных дел, и грозно обещают отходить коромыслом любого, кто попробует им помешать в этом благородном деле. Панас просил, умолял, угрожал, но дождался только под нос кукиша от разъяренных хозяек. Связываться с ними было себе дороже, но и перед ведьмой оправдаться как-нибудь надо. Проклянет ведь, как есть проклянет.

– Так ведь оно… того… – чувствуя себя нашкодившим подпаском, залепетал он, шаркая по пожухлой траве ногой.

Глаза Светлолики стали еще внимательнее и такие добрые, что у мужчины противно засосало под ложечкой. Стараясь избегать этих серых, с разгорающимися в них зелеными искорками глаз, Панас судорожно вздохнул и продолжил:

– Так ведь нет у нас котят. Кошки не котятся что-то…

– Не котятся кошки? – недоверчиво фыркнула ведьма. – Ну, это напасть всем напастям напасть… Вот скажи мне, голова: что ж ты за голова такой, коль ни жениха путного найти, ни котенка принести не можешь? Уйду я от вас. Видит Всевышний, уйду.

– Да куда же ты от нас, госпожа ведьма? – испуганно воззрился на нее Панас и чуть было не перекрестился, но передумал.

Так и замер с вытаращенными от удивления глазами и занесенной для крестного знамения рукой.

– Так хоть в Гнилушки или Репицы. И кошки у них там регулярно плодятся, и избушку наверняка лучше справят, да и козу опять-таки мне не вы подарили.

– Так как же это! – всплеснул руками Панас и неловко угодил себе по лбу.

– А вот так! – гордо подбоченилась Светлолика и с размаху захлопнула ставни, чуть не защемив пальцы мужчины и оставив последнего в неописуемом изумлении взирать на закрытое окно.

В полном обалдении голова некоторое время еще скребся в деревянные створки, но ему не открыли. А будет знать, как выводить из себя ведьму. Панас тяжко вздохнул. Светлолика, как всякая уважающая себя ведьма, характер имела вздорный и обещала покинуть насиженное место с периодичностью раз в неделю. Конечный пункт назначения каждый раз менялся; это могла быть как любая окрестная деревня, так и столица вообще любого государства. Как варианты – просьба политического убежища у эльфов или долгие странствия босой по стране в поисках новых рецептов и трав. Но каждый раз голова готов был рвать на себе волосы от отчаяния. Вдруг и правда уйдет? Жена без мужа, как корова без привязи – где лучше пастбище, туда и подастся. Панас еще раз тяжко вздохнул, стукнул в закрытые ставни (скорее для проформы, чем действительно рассчитывая на то, что откроют), укоризненно посмотрел на избушку, будто та во всем была виновата, и, ссутулившись, побрел по новой просеке.

Только он покинул поляну, как на нее, поскрипывая деревянными конечностями, вышел леший. Погрозил сучковатой рукой в сторону Хренодерок, затопал злобно.

– Ишь, пришли! Расшумелись! Лес повалили! Так никаких деревьев не напасешься. Ну, погодите у меня. Придете ко мне по ягоды. Уж я-то вас…

Ставни избушки с грохотом распахнулись, и из окна вновь выглянула Светлолика.

– Здравствуйте, Вяз Дубрович! – вежливо поздоровалась она.

– И тебе не хворать, – скрипуче откликнулся леший.

– Что же вы так шумите? Кто вас разгневал?

– Дак ходют тут по лесу разные, ветки ломают, костры жгут где ни попадя. А теперь вот – цельную просеку выломали, ироды. Ну, ничего, найдется и на этих супостатов управа.

– Не переживайте вы так, Вяз Дубрович. Там все равно много сушняка было, да и мне на следующую зиму дрова запасать не надо будет. А на этом месте мы с вами липы посадим, и будет у нас липовый мед. Я, знаете, страсть как чай люблю с липовым медом. И на блины тоже хорошо намазывать. – Ведьма мечтательно закатила глаза и облизнулась. – А давайте я вас чаем напою. У меня дивный травяной сбор есть с сушеной земляникой. Свежий. Только что заварила. А еще пирог с клюквой.

Леший чуть не зацвел от удовольствия. На верхних веточках даже образовались почки, но потом он вспомнил, что цветы еще как бы не ко времени, и набухшие было почки исчезли. Он пальцем поманил к себе пенек. Тот отряхнул корни от земли, шустро, словно паук, подбежал к лешему. Вяз Дубрович указал пню, где ему будет удобней присесть, чтобы и чай до рта донести, не расплескав, и с ведьмой можно было говорить, не крича на весь лес. Пенек оказался толковый. Быстро встал на предложенное место и даже пустил корни для устойчивости. Вяз Дубрович удовлетворенно крякнул и опустился на импровизированный табурет.

Жрец Хренодерок Гонорий стоял на опушке леса, опираясь на дорожный посох. Прохладный весенний ветерок игриво трепал полы черной сутаны, забирался под стеганую кацавейку и холодил старческое тело. В правой руке он держал большой холщовый мешок. Эта зима тяжело далась жрецу: часто болели суставы, тяжко прихватывало спину, кололо в боку, и отстаивать на ногах всю службу становилось все труднее. Если бы не настойки Светлолики, ему пришлось бы еще хуже. Гонорий разменял уже восьмой десяток, и в душе был готов уйти за порог, но знал о том, что некому передать старый, покосившийся храм, маленькую библиотеку, да и оставлять своих прихожан в сложные времена не хотелось. Вот и поднялся жрец сегодня с думами о своей пастве, отстоял утреннюю службу, а теперь ждал Панаса, чтобы узнать подробности неудачного сватовства. О том, что поход головы не удался, свидетельствовал дружный побег женихов, резвым табуном промчавшихся мимо. Чуть не сбили старика с ног.

Панас понуро брел в сторону деревни и заметил тихо стоящего жреца только после того, как тот поздоровался.

– И ты здравствуй, – поклонился голова, хотел снять шапку, но вспомнил, что забыл ее дома, и просто пригладил растрепанные волосы пятерней.

Впрочем, прическу это не спасло.

– Ну, как оно прошло? – поинтересовался Гонорий, перехватывая половчее мешок.

«И этот куда-то собрался, – закручинился Панас, тоскливо оглядывая ношу старика. – Ну что за день сегодня такой?»

– Никак, – покачал головой он. – Парни сбежали, ведьма в ярости.

– Понятно, – тяжело вздохнул старец.

– Еще она сказала, что я никудышный голова, вот. Раз не в состоянии ни кота ей найти, ни женихом обеспечить. Вот вздорная баба!

– Вздорная? Ну да. Конечно… – эхом отозвался жрец, а сам невольно вспомнил другую ведьму – огненно-рыжую, с зелеными изумрудами глаз Льессу.

Мать Светлолики была сильной ведьмой. Может, со столичными ей не сравниться в уменье, только не всякая столичная выживет в лесу, когда зима грозит завалить снегом избу до самой крыши, а осмелевшая за длинные ночи нечисть протяжно воет у порога, скребется когтями в двери, хнычет, царапая крышу. Прекрасная Льесса, чья огненная грива волос, практически не поддающаяся никакому гребню, спускалась до волнующих бедер, а изумрудному цвету глаз могли позавидовать самые лучшие драгоценные камни из Шаарских рудников, пять лет назад остановила Поветрие, выкосившее своей ржавой косой несколько окрестных селений, где до сих пор не рискуют селиться люди, зато расплодилась нежить. Рыжая ведьма отстояла Хренодерки, но цена была высока. Она сгорела за неделю, умирала в страшных мучениях в маленьком сарайчике за околицей деревни. Только старый жрец не покинул отчаянно цеплявшуюся за жизнь молодую женщину. Он обтирал влажной тряпкой пот и сукровицу с покрытого волдырями лба, смачивал потрескавшиеся от нестерпимого жара губы, поил целебными отварами, в составлении которых далеко не так был силен, как умирающая.