С запахом лаванды и пепла

Несколько секунд пялимся друг на друга: он возмущенно-озадаченно, я – злобно.

– Я недоумеваю, – наконец, выдает он и лохматит без того взъерошенные волосы.

В ответ припечатываю к его груди диск:

– Я не ворую. Предпочитаю платить за музыку и книги.

– Одобряю и поддерживаю. Но все равно не понимаю. Ты о чем? “Эпидемия” тебе тоже не по душе? Надеюсь, ты не диском в дверь колотила?

Как же злят его насмешливый тон и снисходительный взгляд!

– “Арию” люблю больше!

Он не пытается подхватить диск, а мне жаль отпустить его – упадет, разобьется. Так и стоим как два идиота. Потом я сдаюсь.

– Ладно, “Эпидемия” мне тоже по душе! Я на Егорова¹³ подписана во всех соцсетях, между прочим! Но самопальные диски слушать не стану!

– Ты его хоть открывала?

Насмешка в голосе такая ясная, что я не могу удержаться, открываю диск, а следом рот в немом восторге: на вкладыше красуется автограф, и не один! Вся группа, что ли, расписалась?

– Откуда? – только и могу выдохнуть.

– Оттуда.

Ух, залепить бы ему за этот самодовольный взгляд. И тут до меня начинает доходить. Такой диск – это ведь большая ценность. Вот так отдать незнакомой соседке? Даже если просто послушать. Мы ведь даже не друзья!

– Подожди… Я не понимаю. Зачем ты его мне отдал?

Гера хочет ответить, явно что-то колкое, вижу по его лицу, но в этот момент в доме что-то грохает, бьется стекло.

– Гера, твою мать! – долетает до нас крик Гектора, и тут же его заглушает песня “Эпидемии”. Где-то за задворках сознания успеваю удивиться, что Гера не соврал, гляжу, как он чертыхается и срывается с места, я чудом успеваю подхватить диск. Хлопаю глазами, но недолго, бросаюсь следом.

– Идиотка, беги к деду, быстро! – не оборачиваясь рявкает Гера.

Ага, сейчас. Сама не понимаю, что на меня нашло. Наверное, упрямая решимость покончить хоть с одной загадкой. Я устала от недомолвок и тайн! Сюда согласилась приехать в надежде, что все, наконец, прояснится. Так что назад не поверну!

Вслед за Герой влетаю внутрь. Если он и пытался мне помешать, то не очень усердствовал. Успеваю заметить просторный холл и спиральную лестницу, спешу следом за Герой, но передо мной вырастает черная рогатая тень, огромная! Больше всего она похожа на быка-переростка или на… минотавра? Сообразить не успеваю: что бы это ни было, оно несется прямо на меня.

– Какого хрена?! – слышу злой возглас Гектора.

В ответ визжу. Гектор кричит что-то не незнакомом языке и, кажется, показывает тени фигу. Гера выныривает из-за угла, что-то швыряет в мою сторону… и тень взрывается в нескольких шагах от меня. Темные дымчатые клочья летят повсюду. Меня швыряет прямо на стену, на миг комната становится ослепительно яркой, а потом я отключаюсь.

***

– Что она сделала? – кажется, Гектор. – Уследить не могли?

– А ты за братом хорошо следишь? – это дедуля, голос дрожит от гнева. – Одна кровь…

– Вот только не надо!

На пару секунд они замолкают. Потом Гектор задумчиво продолжает:

– Скорее всего это вообще не причем. От нескольких строк ничего не будет…

– Я понятия не имею, что она успела прочитать. Но фамильяр появился. Понимаешь, что это значит?

– Может, это не фамильяр вовсе, – Гектор продолжает стоять на своем.

– А ты погляди на него! – дедуля злится.

– Да бред это!

– Может, и не бред… – а это Гера.

Понятия не имею, о чем они. Но это раздражает. Хочется отмахнуться, что-то мычу. Не уверена, что получилось, но дедуля шикает. С минуту наслаждаюсь тишиной. Потом Гера задумчиво произносит:

– Может, дадите ей еще той отравы для памяти?

– Сдурел?

Кажется, слышу звук подзатыльника. Гера ойкает.

– Может прекратите? – бурчу я. – Голова и так гудит…

– О, очухалась! – радуется Гера.

Разлепляю глаза. Оказывается, я лежу на диване в дедулиной гостиной. Котенок устроился почти на шее, уткнулся мордочкой мне в подбородок и тихонько тарахтит. Дедуля, Гектор и Гера собрались вокруг. Попеременно оглядываю всех троих. Как-то неприятно, когда они нависают вот так, уставившись в упор. Неуютно. Хочу подняться, но дедуля останавливает меня:

– Полежи, лягушонок, не спеши…

– Лягушонок? – ухмыляется Гера и пихает брата локтем. – Допрыгался лягушонок.

Бросаю на него испепеляющий взгляд (по крайней мере, рассчитываю, что он именно такой) и поворачиваюсь к дедуле:

– Что случилось?

– На тебя ветка упала, – опережает его Гера. Гектор обреченно закатывает глаза и отворачивается. Смешно ему, что ли? А Гера невозмутимо продолжает объяснять. – С дерева. Огромная такая. Если хочешь, потом принесу ее тебе. На память.

– Чего? Какая ветка?

– Яночка…

Дедуля пытается что-то вставить, но Гера не дает:

– С дерева ветка, говорю же. Видела, возле ворот орех растет? Вот с него. Давно надо было спилить ее. Сто раз Гектору говорил.

– Подожди, я помню… Я принесла диск… Мы говорили… Потом что-то грохнуло, мы побежали в дом… Потом я увидела…

Гера сочувствующе поджимает губы:

– Когда на голову падает бревно, и не такое померещится. Некоторые свет в конце туннеля видят. А то и вовсе чудовищ…

– Ты идиот? – простодушно интересуюсь я.

– Какая меткая характеристика, – еле слышно бурчит дедуля.

Гектор хмыкает. А дедуля не выдерживает:

– Так, давай-ка ты дуй в магазин. Нам котенка кормить нечем. Все лучше, чем чушь болтать.

Пока он выталкивает вяло сопротивляющегося Геру восвояси, Гектор задумчиво глядит на меня. Мне неловко от его взгляда: лежу тут, поди, растрепанная, с несвежей головой, как говорит мама. Может, перепачканная и исцарапанная. Хороша, поди, картинка. Нервно облизываю губы и пытаюсь украдкой пригладить волосы. Уголок губ Гектора дергается – усмехается, зараза. Будто все мои мысли ему очевидны.

– Кажется, ей лучше. Так что я тоже пойду, пожалуй, – говорит он дедуле. – С ней все будет в порядке.

– С Яной, – устало подсказывает дедуля. Это походит на какую-то старую игру, которая всем надоела, но прекратить не получается.

– Угу, – бурчит Гектор и уходит, не прощаясь.

Дедуля садится рядом со мной. Взгляд озабоченный.

– Как ты? Голова болит?

Приподнимаюсь на локтях – Ярик выпускает коготки, пытаясь удержаться. Прислушиваюсь к себе: в ушах немного шумно, спину ломит, но в целом нормально. Вот только память подводит – я помню совсем не то, что рассказывал Гера. Но мои воспоминания и правда больше походят на горячечный бред. Тень, минотавр… Может, Гера и прав? Осторожно сажусь, одной рукой придерживая котенка – он упорно не хочет уходить, тарахтит громче и сильнее тычется носом мне под ухо, пару раз лижет шершавым языком, от этого щекотно и по плечам пробегают мурашки. Гляжу на дедулю:

– Что случилось?

Тот пожимает плечами:

– Меня там не было. Гера с Гектором принесли тебя уже без сознания.

– А версию про ветку я слышала… – заканчиваю я.

– Что ты помнишь?

Лишь качаю головой. Вряд ли моя паранормальная версия дедулю успокоит. Хотя если вспомнить странный разговор, который я услышала, когда приходила в себя. Фамильяр – это же что-то из книг про ведьмочек? А я про них сейчас ничего не читаю, я тут вообще ничего не читаю кроме Википедии и сайтов по истории, как-то совсем не до книг. Может, Гера прав, у меня от удара воображение разыгралось?

Так и не дождавшись ответа, дедуля ненадолго оставляет меня в покое, потом приносит травяной чай. Он вкусно пахнет ромашкой, мятой и малиной. Пью маленькими глотками, наслаждаясь теплом и ароматом, пытаюсь обдумать все, что случилось с того момента, как я приехала в Севастополь. Соображается плохо. Еще и тарахтенье Ярика усыпляет. Упустим то, что дедуля ничего не объясняет – в этом ничего необычного, к увиливаниям и отговоркам я с детства привыкла. Но как быть со всем остальным? Странные лекарства, ненормальные соседи, слишком бодрый для умирающего больного дедуля, фотография на стене со мной и мамой – как это все увязать в одно целое?

Голова слегка гудит. То ли от мыслей, то ли от случившегося. Опускаюсь на подушки. Ярик на мгновение выпускает коготки.

Проклятая ветка не дает мне покоя. Вот кому верить: себе или Гере? Ведь Гектор не опроверг, а дедуля не усомнился. Но если на голову падает огромная ветка, разве не должна остаться хотя бы шишка? Ощупываю голову. Она немного болит, но никаких ран нет.

А еще какое-то важное решение, которое мне придется принять… Но какое? Остаться в Севастополе? Стоп. А это вообще о чем, откуда взялась эта мысль, почему я об этом подумала? Пытаюсь вспомнить, кто и когда говорил мне про важное решение, но в памяти туман. Я просто знаю об этом, мысль сама собой всплыла в голове. Час от часу не легче. Мало мне пригрезившихся минотавров и странных бесед про фамильяров, теперь еще и это. Так я скоро не смогу сама себе доверять.

Чай согревает и расслабляет меня. Ярик мило тарахтит и мнет лапками мою шею. Глаза сами закрываются, и незаметно я засыпаю.

Глава 5. Свидание

Когда просыпаюсь, в доме удивительно тихо, отчетливо слышно, как тикают часы на стене. Долго лежу с закрытыми глазами, прислушиваясь к окружению и своим ощущениям. Потом открываю глаза и медленно сажусь. Ярик дремлет у меня в ногах, но сейчас поднимает голову и глядит внимательно. Вид у него умильно-сонный, шерстка на спине топорщится. А я чувствую себя на удивление бодро! Чуть-чуть ноет спина, но в голове ясно и настроение отличное. Только адски хочется пить.

Первым делом смотрю на часы – ух ты, почти четыре, я проспала половину дня. Давно со мной такого не было. Я вообще с трудом засыпаю, пока светит солнце.

Дедуля на кухне сосредоточенно лепит пельмешки. Это так непривычно, что я замираю на пороге, пытаясь вспомнить, ела ли я вообще когда-нибудь самолепные пельмени или вареники. Ярик вприпрыжку несется следом, врезается в мои ноги, садится рядом и забавно мотает головой. Потом уверенно топает к миске с кормом.

– Ты в магазин ходил? – спрашиваю дедулю.

– Гера принес, и сухой и влажный корм. И наполнитель тоже. Еще когтеточку – я ее в твоей комнате поставил – и пару игрушек.

– Какой молодец, – с издевкой бурчу я. Эта внезапная заботливость соседа-младшего меня злит. Во-первых, она не вяжется с его нагловатостью. А во-вторых, меня опять лишили работы и денег потратить не дали.

– Ты не бурчи. Гера славный парень, хоть и с придурью. Уверен, вы подружитесь. – дедуля добродушно улыбается, снимает очки, чтобы разглядеть меня. – Ты как себя чувствуешь?

Я уже жадно пью воду, поэтому показываю ему колечко из пальцев – все ОК. Только пока набираю чашку повторно, коротко говорю:

– Все в порядке. Даже странно.

– Крымские травки творят чудеса. Ты не сильно ушиблась, все обошлось.

– Ветка прошла по касательной?

Дедуля надевает очки и возвращается к пельмешкам. Ярик замечает какого-то жучка и начинает возню. Я наполняю чашку в третий раз и сажусь напротив дедули, начинаю помогать. Мои пельмешки получаются кривоватые, и дедуле приходится исправлять каждый. Он пытается делать это украдкой, но я все замечаю. Мне неловко быть такой неумелой, но я не сдаюсь. Я же не виновата, что мама никогда не лепила пельмени. Она вообще мало готовит, предпочитает полуфабрикаты или мультиварку, которая все делает вместо нее. Мне порой кажется, мама избегает кухню.

– О чем ты говорил с Гектором? – невинно спрашиваю я, пользуясь общей расслабленностью.

Дедуля глядит из-под очков:

– Когда?

– Ну… пока я была в отключке. Мне показалось, вы что-то такое странное обсуждали, даже спорили…

– Что именно? – дедуля не глядит на меня, сосредоточенно соединяет края пельмешка.

– Что я что-то сделала… И фамильяр появился. Фамильяр – это кто?

– Фамильяр? Спутник ведьм и колдунов. Некоторые народы верили, что в них ведьмовская душа. По мне это глупо: зверушку-то убить всяко проще, чем ведьму.

– И при чем тут я?

Дедуля молчит, перекладывает на доске пельмешки, подправляет мои корявые.

– Ты не при чем. Ты опять ослышалась, лягушонок. Гектор ждет, что я несколько бумаг заполню, вот я и говорил ему, что формуляры у меня уже есть.

Звучит убедительно. Вот только я не верю, что дедуля стал бы обсуждать какие-то документы над полуживым телом единственной внучки. Пусть утрирую, но суть от этого не меняется. Впрочем, с чего вдруг ему обсуждать несуществующих фамильяров – тоже неясно.

– Ммм… А Гера про какую отраву болтал?

Теперь дедуля искренне кажется озадаченным:

– О чем ты?

– Ну он говорил про отраву для памяти.

– О господи. Ты его слушай больше! – в дедулином голосе появляются смешинки. – Этот балбес любые лекарства отравой зовет. Понятия не имею о чем он. Может, про аспирин, чтобы голова не болела.

– Ты же говорил, он хороший, – кладу на доску очередной пельмешек. Мне кажется, у меня начинает получаться. По крайней мере последний вышел неплохо. Хотя бы не кривой. Но дедуля все равно плотнее залепливает ему края.

– Гера-то? Хороший. Да и Гектор тоже.

– Только один музыку на всю улицу врубает, а второй приветливостью не блещет.

– Ты не суди так скоро. Ребята росли без отца. Как и ты. Гектору непросто пришлось. Гера только в школу пошел, когда они вдвоем остались.

– Совсем вдвоем?

Дедуля кивает.

– А мама?

– Она ушла, когда Гере и года не было. Отец их растил. А потом и он умер.

– Ого… Как же они жили без взрослых? Или Гектору уже восемнадцать было? – пытаюсь сосчитать, сколько же ему теперь. По-любому выходит больше тридцати.

– Пятнадцать, – поправляет дедуля. – Так и жили. Виктор, отец их, успел позаботиться, чтобы я стал опекуном, и ребята остались в доме. Но все равно трудно было.

Задумчиво гляжу в окно. Дедуля тем временем относит в холодильник полную пельмешков доску, ставит на стол следующую и присыпает мукой. А я думаю о соседях. Внезапно становится их жаль. Особенно Гектора – это же, получается, все на него свалилось, в пятнадцать лет, в самую юность, когда ветер в голове, хочется гулять и развлекаться, а потом еще и к поступлению готовиться нужно.

– Почему ты стал опекуном, вы же не родственники?

– Не родственники, – соглашается дедуля. – Но нас много связывало, наши семьи долго дружили. Крепко дружили.

Я вспоминаю проржавевшую калитку в боковой ограде, теперь заблокированную новым соседским забором.

– А потом что случилось?

– А потом все разладилось.

– Но ты все равно им помогал? Несмотря на это?

Увлекаюсь так, что забываю про пельмени, просто слушаю дедулю и машинально мну комочек теста. Кажется, мы никогда так не говорили. Многое становится понятнее: и некоторые фразочки Геры, и сдержанность Гектора со мной и с дедулей, и тот странный тон, с которым он пояснял про лекарства. Но кто из них троих виноват? Что произошло? Хочу спросить, но дедуля отвечает раньше:

– Это случилось уже когда ребята выросли. А пока росли, конечно, помогал. Гера, считай, за внука мне был. Гектор сперва ничего справлялся, первые несколько лет мы неплохо жили. А в девятнадцать накрыл его дух бунтарский. Гере тогда только-только двенадцать исполнилось, самое начало переходного возраста, тяжело с ним было, учеба трудно давалась, да и поведение тоже. Сдержанностью его природа не одарила. – Я невольно хмыкаю, а дедуля продолжает. – Брата он тоже не жалел. Вот Гектор и сорвался. Хотел даже из города уехать. Переубедил я его, к счастью. Нельзя было ему уезжать, пропал бы он. Геру я тогда к себе в дом забрал, чтобы у Гектора хоть какая-то личная жизнь появилась. Так до конца школы и продержались. А потом как-то выправилось.

Почему-то мне очень легко все это представить. Я почти их не знаю, но Гера кажется мне открытой душой, по его лицу читать можно, все чувства напоказ, а вот его брат, наоборот, кажется сдержанным, и не потому что обижен на дедулю, а просто характер такой, Гектор держит мысли и эмоции при себе. И я ясно вижу хамоватого подростка Геру, который не дает брату прохода, доставая подколками и наездами, из-за которого в дом невозможно привести девушку, а когда тебе девятнадцать и гормоны играют… Но нужно позаботиться о брате, где-то раздобыть денег и вообще быть не столько братом, сколько родителем… И все бурлит внутри: и желания, и невысказанные обиды. Неудивительно, что Гектор взорвался. Я как-то очень хорошо его понимаю. Может, потому что сама привыкла держать внутри много вопросов.

– Тяжело было, – гляжу в окно. Пусть лавандового дома за гибискусами не видно, но я знаю, что он там. Может, и Гектор там. Мне становится тепло от осознания этого, будто невидимая ниточка протянулась от меня к соседу-старшему.

– Тяжело, – соглашается дедуля, проверяя только что слепленный пельмешек.

– Ты никогда не жаловался. Вообще ничего не рассказывал.

Мне странно, не пойму, что чувствую. Мы с мамой столько лет жили вдвоем, вдали от дедули, виделись только в Скайпе да Телеграме, а у дедули тут была вторая семья… по сути, другие внуки… Ведь это было важной частью его жизни, наверное, он любит этих ребят, и теперь любит, а я вообще ничего не знаю о них! Это не ревность, просто странно узнавать все вот так.

– Так а зачем тебе знать? Маме твоей иногда жаловался. Но что поделать. Такова жизнь.

Телефон тренькает сообщением:

“Почему не звонишь?”

Сперва не понимаю, кто это. Потом замечаю имя и вспоминаю забавного паренька с веснушками на носу, что повстречался возле СевГу. Я и забыла уже о нем! И не думала, что он обо мне вспомнит. Выдержал “положенные” три дня? Или сколько прошло времени? Мне вдруг кажется, что я в Севастополе уже вечность!

Откладываю комок теста, вытираю руки и беру телефон:

“А должна?”

Хочу спросить у дедули про боковую калитку в заборе, но ответ Сергея приходит почти мгновенно:

“Конечно! Мы же собирались кофе пить!”

Не успеваю придумать что-то остроумное в ответ, когда получаю следующее сообщение:

“Я тебя жду!”

“В смысле? Где ждешь?”

Я слегка теряюсь. Выходить из дома мне совсем не хочется – дедуля разговорился, такой момент упускать жалко. И мне интересно узнать больше про соседей: почему калитку замуровали и что случилось между ним и ребятами, из-за чего теперь они так холодно общаются, особенно Гектор. А то и о дедулиной болезни выведать.

“На твоей улице!”

“На Ревякина?” – машинально отвечаю я и тут же понимаю, что меня развели, как ребенка! Но назад не отыграть – сообщение уже получено и прочитано. Черт!

“Отлично, тогда жду у входа на Малашку”

– Дедуль…

“Кофе стынет!” – прилетает следом.

Дедуля в ожидании глядит на меня.

– Что такое Малашка?

– Малахов курган.

– Где это?

– Да в принципе недалеко. “Семерка” или “Сто седьмой” ходят. Ну или пешком. А что?

– У меня, кажется, свидание, – отвечаю смущенно. Чувствую себя странно. Не знаю, почему не отказалась.

– Хорошее дело, сходи. На Малашке интересно. Нахимова там смертельно ранило, и Корнилова тоже, там ведь один из ключевых бастионов в Крымскую был. Да и в Великую отечественную тоже, по сей день зенитки стоят…

Дедуля раскатывает тесто для следующей порции пельмешек, попутно рассказывает про вечный огонь, про какое-то дерево, про “Севастопольские рассказы” Толстого и “Капитана Сорви-голова” Луи Буссенара. Про какую-то чебуречную в советские годы. Я слушаю краем уха, пытаясь найти повод остаться. Хотя меня уже тянет туда, на героическую Малашку, к веснушчатому парню Сереже. Почему не могу просто написать ему: “Извини, давай в другой раз”? Почему вдруг хочется его увидеть?

Гляжу на дедулю, замечаю бисеринки пота на лбу и уставший вид.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Хорошо, хорошо, лягушонок. Ты ступай, правда. Не сиди со стариком. Тут немного осталось, я закончу и отдыхать лягу, не беспокойся. Как раз закат застанешь, там виды чудесные.

***

Сергея замечаю сразу. Он стоит на ступенях в нескольких метрах от остановки, болтает с каким-то парнем. Мы встречаемся глазами, Сергей улыбается, его глаза лучатся из-под очков, и в моей голове снова поют Foreigner. Мне вдруг становится не по себе, вдруг испытываю смутную тревогу, она толкает назад, перейти дорогу, смешаться с толпой, сесть на обратную маршрутку, уехать домой. Но Сергей шагает навстречу, по-свойски берет за руку, и меня окутывает волной спокойствия, а “I wanna know what love is” звучит чуть громче.

Его приятель исчезает как-то сразу, даже не успеваю толком разглядеть его, замечаю только колкий, оценивающий взгляд, какой-то даже жадно-нетерпеливый. В другой день мне стало бы неприятно, но сейчас это кажется незначительным, неважным.

– Где кофе? – спрашиваю Сергея, когда мы поднимаемся по лестнице к воротам парка.

– Наверху, – улыбается он, и от его голоса становится теплее.

Молчим. Отчего-то не хочется говорить, и Сергей как чувствует это, просто ведет меня за руку. От него исходят волны спокойствия, окутывают коконом, отгоняя тревоги и сомнения, и я купаюсь в этом удивительном ощущении, даже кажется, по коже бегают мурашки, предвещающие что-то приятное. Мне не просто хорошо – мне небывало хорошо! Даже чудесно! Свет вокруг тепло-золотистый, небо лениво наливается красками, вкусно пахнет осенними цветами, а в деревьях поют птицы. Парк устроен интересно, будто многоярусный торт: хочешь – поднимайся по лестнице, ярус за ярусом, хочешь – гуляй по боковым дорожкам. Мы идем по ступенькам вверх, лишь на самой вершине останавливаемся, чтобы полюбоваться видом на Севастополь. Он прекрасен. Лестница убегает вниз, словно коридор, а за колоннами входа на Малахов курган город раскрывается, будто объятия. Белоснежные дома отливают розовым золотом, за ними раскинулось море, отсюда оно кажется застывшим. Вижу даже “Штык и парус” и Константиновскую батарею – их я уже знаю, но не ожидала, что смогу разглядеть отсюда. А над всем этим – бесконечное, бушующее красками небо и огромное, ослепительно-мандариновое солнце, медленно погружающееся в море. Мне кажется, никогда в жизни я не видела ничего прекраснее, даже плакать хочется от восторга и счастья. Кажется, все чувства обострились, внутри ураган эмоций, а закат я чувствую прямо кожей. Сергей тянет меня дальше, но я упираюсь, не хочу, чтобы чудо закончилось без меня, хочу впитать его до последней карминовой капли. Сергей не спорит, просто обнимает меня со спины, ласково дует в макушку, отчего по спине пробегает табун мурашек. Мне вдруг хочется развернуться и поцеловать его, это будет идеальным дополнением всему, что я вижу, но шевельнуться не могу. И произнести ничего не могу.

Идем дальше, только когда закат почти гаснет. Слова по-прежнему не нужны, и я мало что замечаю вокруг – парк проплывает мимо размытым буро-зеленым пятном. Вспыхивает на мгновение полукруглым белым донжоном, а потом Сергей увлекает меня в темную боковую аллею, и парк окончательно выцветает, остается только золотисто-карий цвет глаз Сергея. А вокруг меня много-много теплых воздушных пузырьков, они ласкают и щекочут, так что хочется задержать дыхание и смеяться одновременно. “I wanna know what love is” звучит совсем оглушительно, будто я на рок-концерте. Мне легко-легко, хочется раскинуть руки и кружиться или вовсе подпрыгнуть и плыть по воздуху. Но вместо этого останавливаюсь и целую Сергея, решительно, развязно, нагло. Где-то на задворках угасающего сознания вспыхивают удивление и паника: я целоваться-то толком не умею, делала это лишь однажды! Что на меня нашло? Игнорирую. Прижимаюсь всем телом к Сергею. Чувствую, как его губы расплываются в улыбке, и улыбаюсь в ответ. Целоваться и смеяться одновременно – это так странно, но именно то, что хочется сейчас. Сергей подхватывает меня под ягодицы, наши глаза оказываются на одном уровне. Я обвиваю его ногами. Мы целуемся и кружимся, будто в странном вальсе под рок-балладу. Лучшую из рок-баллад в мире! А может, просто парк кружится вокруг. В какой-то момент чувствую твердость под спиной, лицо Сергея почему-то оказывается надо мной. Подсознание успевает пискнуть в панике, что я делаю что-то не то, неправильное, что надо остановиться, убежать. Лишь дергаю головой, будто отгоняю надоевшего комара – нет, все правильно и идеально, не может быть ни страхов, ни сомнений. Именно так и должно быть, особенно, если это в первый раз. И я тянусь к губам Сергея и чувствую, как по телу пробегает первая волна удовольствия. На миг вижу его золотисто-карие глаза. Потом почему-то мелькают чужие, почти черные, голодно-жадные. Но мир вокруг начинает вспыхивать небывалыми фейерверками, и я уплываю и неизведанную ранее даль.