С запахом лаванды и пепла

В дедулином же доме темно и безмолвно. В гостиной над диваном светится торшер – дедуля читал, да так и уснул с открытой книгой, и на кухне горит лампочка над варочной панелью, освещая накрытую полотенцем кастрюлю. Кушать хочется, даже очень. После завтрака я перекусила лишь мороженым и кофе – таким долго сыт не будешь. Сперва подхожу к дедуле, убираю книгу, которая почти выпадает из его рук. Осторожно накрываю его пледом, недолго смотрю как он спит: морщинки возле глаз почти разгладились, на лице благостное выражение. Потом выключаю свет и на цыпочках прохожу на кухню. Под полотенцем обнаруживаю чугунный казанок, полный гречи с овощами и мясом, еще теплой. Накладываю полную тарелку и ужинаю в тишине и полумраке. Не хочется ни читать, ни музыку слушать. Тарелка пустеет очень быстро. Не скажу, что сильно люблю гречу, но эта – безумно вкусная, все же дедуля мастер готовки, не только сладости ему удаются. Недолго раздумываю над добавкой, но решаю ограничиться чаем и пастилой. Кажется, дедуля советовал лавандовую?

Сама не знаю, что вдруг на меня находит. Банка с пастилой стоит на второй полке. Встаю на носочки, чтобы дотянуться, задеваю коленкой дверцу нижнего шкафа, и понимаю, что она открыта. Шкаф не заперт! Тот самый, куда дедуля спрятал бархатный мешочек с лекарствами от Гектора! Замираю в нерешительности, прижимая к груди банку с лавандовой пастилой. Любопытство борется с воспитанием недолго – в конце концов, я здесь, чтобы помочь. А как я это сделаю, если меня держат в неведении? Отставляю пастилу и опускаюсь перед дверцами. Мне не по себе. Не только потому, что собираюсь сделать то, что воспитанные девочки обычно не делают. Обстановка вокруг, эти тишина и полумрак, наполняют кухню таинственностью.

Все же решаюсь, осторожно открываю дверцу, стараясь не шуметь. В глубине шкафчика вспыхивает свет – хм, удобно. Первым делом беру бархатный мешочек и вытаскиваю одну из ампул… Ну да, если бы. Озадаченно хмурюсь. На медицинскую ампулу это похоже только тем, что сделано из стекла. Пузырек, скорее, напоминает те, в каких иногда продают таблетки. Валерьянку, например. Только крышка не пластиковая, а из пробкового дерева. Надписей никаких. Внутри плещется и чуть поблескивает в смутном свете темная жидкость. И что это за лекарство? Открыть не решаюсь, возвращаю странный пузырек обратно в мешочек, откладываю его в сторону и заглядываю в шкафчик.

Содержимое меня обескураживает. Сперва думаю, что дедуля хранит тут специи и книгу с рецептами, вот только непонятно, зачем их запирать, еще и на сложный кодовый замок. Но я никогда не видела, чтобы специи хранили в таких банках: тут и глиняные пузырьки, и пузатые флакончики из толстого разноцветного стекла, и узкие деревянные, похожие на миниатюрные амфоры. Много новых, очевидно современных, но некоторые кажутся очень старыми, чтобы не сказать древними. Одни запечатаны сургучом, другие открывались и теперь плотно заткнуты обернутыми тканью пробками. Пузырьки аккуратно разложены по плетеным корзинкам – возможно, в этом есть какая-то система, но мне она не очевидна. Осторожно перебираю их – ощущение, что роюсь в закромах археолога или вовсе алхимика. Беру один из глиняных пузырьков, чтобы разглядеть поближе. Он кажется теплым. На боку надпись на незнакомом языке. Пузырек не запечатан и я решаюсь, вытаскиваю пробку – в нос бьет незнакомый запах, очень странный, резкий. Невольно чихаю и поспешно закупориваю обратно и возвращаю на место. И достаю книгу.

Никогда таких не видела. Книга большая и толстая – полноценный фолиант. Откровенно старая, в потертом кожаном переплете без подписи, распухшая, с пожелтевшими страницами. В нескольких местах проложена разномастными закладками, кое-где торчат исписанные листы бумаги. Бегло пролистываю – в книге точно не рецепты. А если рецепты – то не тортиков и булочек с корицей. Даже не знаю, на что это похоже. Тут какие-то странные списки ингредиентов вперемешку с карандашными рисунками растений и каких-то чудовищ. Про некоторые ингредиенты впервые слышу, даже предположить не могу, о чем речь, другие откровенно озадачивают – совиное перо, яд тарантула, морской песок. Дедуля оккультизмом увлекся на старости лет? Или болезнь так подействовала – некоторые ведь верят во все подряд, лишь бы исцелиться?

Открываю самую первую страницу. Она выглядит, как старинные рукописные книги в музеях: красивый цветочный орнамент вьется углом, первая строка начинается с затейливо прорисованной красной буквы, текст написан то ли чернилами, то ли тушью. Надеюсь здесь найти название или хоть что-то. Но нет. Тут стихи. Или не стихи… Негромко читаю:

На Север. На Запад. На Юг. На Восток.

Призываю воду. Призываю огонь. Призываю Землю. Призываю воздух.

Птиц. Зверей. Деревья. Цветы. Духов.

Кажется, воздух в кухне становится плотнее и жарче и будто оживает. Деревья и кусты за окном шумят. Чувствую какое-то движение, поднимаю глаза от книги – никого. Но дышать и правда труднее. Мне не по себе, хочу убрать книгу, но взгляд цепляется за другие строки, машинально читаю:

Покровительства прошу и оберега

У сил древних и первозданных, создающих и разрушающих,

Принимаю дар ваш и силу…

Сперва кажется, ветер проносится по кухне, обдает холодом. Свет мигает. Потом книга вылетает из моих рук, сама! Несколько листков и закладок разлетаются по полу. Испуганно вскакиваю, вжимаюсь в кухонную мебель… И вижу как дедуля поднимает книгу. Мы глядим друг на друга, я пытаюсь понять, о чем он думает, но на его лице только тревога, руки крепко прижимают книгу к груди.

Воздух становится обычным, дышится легче. А за окном уже темно, будто поздней ночью. Делаю глубокий вдох и шагаю к дедуле.

– Прости… Там было открыто, я не вламывалась.

Сперва не разбираю, что он бормочет в ответ:

– Дурень… старый безмозглый дурень…

– Дедуля…

Он вдруг смотрит на меня в упор:

– Что ты успела сделать? – его голос звучит непривычно резко.

– Ничего! Я только заглянула. Ну, прочитала пару строк – все!

То, что происходит дальше вообще ни в какие ворота не лезет! В два шага дедуля оказывается у стола, хватает чашку и запускает в мою сторону. Я уворачиваюсь, вскидываю руки, прикрывая лицо. Остатки чая брызжут в разные стороны, чашка со звоном разбивается о стену позади меня.

С ума он что ли сошел?!

– Иди спать, Яна, – тихо произносит дедуля. В его голосе будто облегчение.

– Да еще девяти нет! – машинально возмущаюсь я, хотя на языке вертятся совсем другие слова.

– Ну так почитай книгу! Обычную! – резко говорит он.

Мы никогда раньше не ругались – не до того было. А теперь… Я, конечно, сглупила, полезла не в свое дело…Но стоит ли это такой реакции? И точно ли это не мое дело? Зачем я здесь? Мама говорила, дедуля чуть ли не беспомощный, но я ничего подобного не увидела. От помощи отказывается, чашками швыряется! И этот странный шкафчик, лекарства без маркировки, которые и на лекарства-то не похожи. Я надеялась получить объяснения, как приеду, а в итоге получила очередной ворох загадок!

– Что это все значит? Что это за книга? И склянки? Зачем это все?

Дедуля мрачнеет с каждым новым вопросом, но я не отступаю:

– Хоть кто-то может мне объяснить, что происходит и зачем я здесь?

Телефон звонит как всегда некстати – мама. А, может, как раз кстати? Включаю громкую связь, выпаливаю без приветствия:

– Мама, дедуля принимает какие-то странные лекарства, и на кухне у него заперты старинные склянки и ведьмовская книга.

– Юля, перезвони потом! – дедуля пытается меня перекричать.

– Мам, ты в курсе? Будут комментарии?

Замолкаем одновременно. Мама все еще на связи, но не произносит ни звука.

– Ты там вообще? – спрашиваю, наконец.

– Я вас слышу, – в ее голосе растерянность. Так и вижу, как она кусает губы, как всегда, когда надо что-то быстро решить.

– Так ты знала или нет? Мам?

– Юля, перезвони завтра, мы сами разберемся!

Звонок обрывается – замечательно, значит мама предпочла позорно сбежать. То есть она в курсе?

– Ну давай разберемся, – решительно сажусь за стол. – Расскажешь, наконец, что происходит?

Нервничаю сильно, от этого хочется пить, но единственная чашка, что я достала, превратилась в золотисто-кобальтовые осколки. Бросаю на них взгляд. Жалко, чашка была очень красивая.

Дедуля медленно опускается на стул напротив меня. Книгу кладет на колени, так что мне ее не видно.

– Прости за чашку. Не хотел тебя пугать, – на мгновение в его голосе слышится усталость. Не обычная, как после тяжелого дня, а какая-то застарелая, уже привычная, но все равно неизбежная и неприятная.

– Я ведь не сделала ничего такого!

Мне правда обидно. Дедулина реакция кажется неадекватной. Наверное, он и сам это понимает, оттого и выглядит потерянным.

– Я знаю. Но это был самый простой способ проверить, – говорит он и замолкает.

– Проверить что?

– Последствия того, что ты натворила. Тоже не гарантия, впрочем. Но, вроде, обошлось.

– Дедуля, ты о чем? Что в книге?

– В книге? Рецепты. Просто рецепты.

– Просто рецепты? Из морского песка и яда тарантула? Кстати, не заметила в твоих запасах совиных перьев, – стараюсь, чтобы голос звучал язвительно.

– Они в глубине на нижней полке, в жестяных банках. И не только совиные. Не так часто нужны.

Дедуля удивительно спокоен, не понять, что чувствует, лишь глаза поблескивают в полумраке. В слова мне его не обыграть.

– Дедуля, я верю, что ты супер-кулинар, но чтобы вот так…

Он встает. На ходу отталкивает несколько фарфоровых черепков, расчищая дорогу. Сперва возвращает на место книгу. Потом подходит к плите, включает огонь под чайником, проверяет, осталась ли заварка, ставит на стол две чашки.

– Рецепты бывают разные, лягушонок…

Я молча жду, скрестив руки на груди. Мы так и сидим в полумраке, не знаю, почему никто из нас не включает свет. Ветер за окном усиливается, и кусты тихо скребутся ветками по стеклу. Чайник нагревается и шумит. Звук привычный и обыденный, но сейчас отчего-то кажется тревожным. А дедулины движения полны таинственности. Наблюдаю за ним, как завороженная: вот дедуля трогает чайник, проверяя, достаточно ли горяч…гасит под ним огонь… аккуратно достает из запретного шкафчика одну из корзинок с пузырьками, долго ищет нужный, поднося каждый к свету, наконец, удовлетворенно хмыкает, выцарапывает пробку, капает в заварник пару капель чего-то густого и темного… Я втягиваю носом воздух, пытаясь уловить запах, но ничего не чувствую.

– Что это?

– Просто капельки к чаю, – откликается дедуля, не глядя на меня. – Травки. Помогают уснуть.

Наконец, корзинка с пузырьками возвращается на место, дедуля закрывает дверцу, проверяет, что на этот раз замок сработал, неспешно разливает напиток по чашкам. Снова принюхиваюсь – пахнет обычным чаем с мятой.

– Рецепты бывают разные, – повторяет он, усевшись, наконец, напротив. – Прости, это я ошибся. Что-то устал за день, сранья на ногах, вот и облажался.

– Что это за книга? Зачем она тебе?

Дедуля хочет отпить чаю, но мой вопрос останавливает его. Он задумчиво разглядывает меня, будто заново изучает. Глаза подслеповато щурятся в потемках. Может, встать и включить уже свет? Мне не по себе от его взгляда, и я отхлебываю чай, будто пытаюсь спрятаться за чашкой.

– Старинная это книга, лягушонок, наша семейная реликвия, – говорит он, наблюдая за мной. – Много-много поколений у нас хранится, даже не знаю, сколько. Такая старая, что можно было бы продать антикварам и новый дом отстроить.

– А лекарство? Может, расскажешь, чем ты болен?

– Как погуляла? – дедуля внезапно меняет тему. – Понравился город?

Я пожимаю плечами:

– Я пока мало видела. В центре красиво. Так что с лекарством?

Дедуля кивает.

– Ты погуляй еще, осмотрись, – он снова игнорирует мой вопрос. – Мест много красивых. На ЮБК можно съездить, в Симеиз или в Ялту, автобусом недорого.

Теперь понятно в кого я такая упрямая.

– Деда…

– Я расскажу, Яночка. Я все расскажу. Но не сегодня. Ты только не спеши. Дай себе немного времени.

– Мне? А у нас вообще есть время? Я все слышала, дедуль, что ты говорил Гектору про зиму!

– До зимы еще долго.

– Что если ты умрешь раньше?

Впервые произношу это вслух, еще и при дедуле. Да вообще впервые это признаю, вот так четко и осознанно. Я вроде бы все понимала и раньше, но гнала эту мысль, пряталась от нее. А теперь слова вырываются сами собой, и я вдруг понимаю, что до чертиков боюсь: потерять дедулю, неизвестности, всего, что мне придется делать, когда это произойдет. Не просто боюсь – я в паническом ужасе, и у меня почти не осталось ресурсов, чтобы от него защищаться! Кажется, стены вокруг меня начинают рушиться, и я слышу, как часы отстукивают оставшееся время, и от этого хочется кричать.

– Я не умру раньше.

– Откуда ты знаешь? – голос начинает срываться, потому что горло сводит.

Дедуля только вздыхает:

– Ты все узнаешь, очень скоро, и тогда тебе придется принять решение. Очень важное решение. Я не хочу, чтобы ты принимала его, не узнав этот город, не почувствовав этот дом. Это будет неправильно. Сейчас ты не готова.

– Да о чем ты говоришь? – чудом сдерживаюсь, чтобы не закричать на него.

– Пей чай, лягушонок. Пей чай.

Это выше моих сил. Мне никак его не переспорить, не переубедить. Я просто не могу сопротивляться, еще немного – и зареву, или заору на него. А потом буду жалеть, потому что это совсем неправильно.

Я демонстративно опустошаю чашку в два глотка, звякаю ею о блюдце и покидаю кухню, не говоря ни слова. Не замечая, что дедулин чай так и остался нетронутым.

Глава 4. Сюрпризы. Опять сюрпризы

Просыпаюсь от солнца, которое светит прямо в лицо – зря вечером не закрыла шторы. Высокие кусты наполовину закрывают окна, но это не спасает, лучи все равно проникают в комнату. Лежу, силясь вспомнить, как вообще ушла спать. Последнее, что помню – как ужинала гречей в тишине и потемках. А потом? Будто там за столом и отрубилась.

Встаю. У кровати валяется книга – я читала допоздна?.. Ничего не помню и не понимаю. Голова чумная, и очень хочется пить. По ощущениям похоже на жестокое похмелье. Сама я не пробовала напиваться до такой степени, но в кино это показывают именно так.

Плетусь в ванную. По дороге реагирую на звук и заглядываю на кухню. Дедуля возится у плиты. Вкусно пахнет кофе и чем-то творожным.

– Доброе утро, – мямлю я, потирая глаза.

– Доброе, доброе, лягушонок, – ласково улыбается дедуля.

– Сырники? – пытаюсь угадать с надеждой.

– С медом и ягодным пюре, – кивает дедуля.

Живот откликается урчанием.

– Ммм… Звучит как идеальный завтрак.

Умываясь, слышу, как дедуля мелет что-то блендером – видимо, обещанное ягодное пюре.

Холодная вода разгоняет остатки сонливости, а большая кружка крепкого капучино окончательно приводит меня в чувства. Под умильным взглядом дедули тщательно вымакиваю кусочком румяного сырника остатки безумно вкусного ягодного соуса.

– Хорошо вчера погуляла?

Вспоминаю, что вечером его сморило от усталости, и мы так и не поболтали.

С энтузиазмом киваю – говорить не могу, жую сырник.

– Осторожнее, еще подавишься, – улыбается дедуля. – Где была?

– По центру погуляла, в кафе “Снежинка” зашла.

– Вы с мамой часто ходили туда есть мороженное. Тебе там нравилось. Слышал, его переделали.

Вот как. Не случайно название откликнулось и поманило, значит.

– Потом погуляла возле СевГУ, – продолжаю я.

Дедуля приподнимает брови:

– На Гоголя, что ли?

– В Студгородке. А есть еще и на Гоголя?

– Теперь еще и в Голландии. По всему городу корпуса.

– Где?

Вид у меня, наверное, совсем глупый. Но я, и правда, растеряна. Не думала, что у СевГу есть филиалы в Европе.

– В Голландии! – дедуля смеется. – Это район на Северной. Вот у вас в Петербурге есть Новая Голландия, а у нас в Севастополе – просто Голландия. В каком-то смысле они побратимы. Нашу Голландию назвали в честь вашей – те же матросики строили. Можешь как-нибудь прогуляться туда, заодно на катере прокатишься. Не в каждом городе есть морской общественный транспорт.

Чувствую себя немного глупо. Но отчего-то эта внезапная связь городов меня трогает. Есть в этом что-то… милое.

– Ну и как тебе СевГУ?

– Неплохо. Ветрено, зато отовсюду видно море.

– Есть такое дело. Он же над Стрелецкой бухтой стоит. Но как тебя туда занесло?

– Проехала Херсонес…

Мы неспешно болтаем о городе. Дедуля будто знает каждый уголок и рассказывает о Севастополе с такой любовью, что я невольно заражаюсь его эмоциями, хочется дозавтракать и идти гулять: полюбоваться морем, послушать шум волн, побродить по старым улочкам Центрального холма (дедуля особенно вкусно о них рассказывает), добраться, наконец, до Херсонеса, а потом, может, и до “Муссона” – оказалось, раньше это был огромный радиозавод, а теперь – модный торговый центр, а рядом с ним еще один – “Лаванда”. В Севастополе умеют придумывать колоритные названия.

После завтрака помогаю прибраться на кухне, порываюсь помыть посуду, но дедуля сгружает все в посудомойку. В отличие от остального дома, кухня у него лишь выглядит старой. Оборудована она по последнему слову техники. О такой кофемашине мы с мамой только мечтали, обходились простой рожковой. Планетарный миксер знаком по видео кулинарных блогеров на Ютубе. Холодильник тоже внушает уважение – большой, двухдверный. Я уже молчу о куче другой техники и ворохе всяких приспособлений для готовки. Наверное, это не удивительно, если ты профессиональный кондитер.

Пылесошу кухню и коридор. Не то, чтобы мы намусорили, но нужно же хоть что-то полезное сделать. Потом звоню маме: ее голос звучит настороженно, она будто опасается чего-то, но на вопрос, что случилось, лишь отмахивается и ссылается на работу, мол из детского дома, который она курирует, пропал какой-то подросток, и все на ушах стоят¹⁰. Дедуля в это время возится в саду. Я порываюсь ему помочь, но он заявляет, что делать уже ничего не нужно, так, мелочи, и отправляет меня гулять по Севастополю. Спорить с ним нет ни сил, ни слов.

Я снова не добираюсь до Херсонеса, вместо этого, вдохновленная рассказом дедули, пару часов брожу по Центральному холму, то и дело читая памятные таблички на домах и сверяясь с картой. Гулять по этим улочкам уютно и интересно: много зелени, невысокие дома, редко выше двух-трех этажей, дороги вымощены брусчаткой, будто дореволюционной: настоящие булыжнички, почти черные, блестящие. Такими в Петербурге вымощены дорожки вокруг Зимнего дворца и перед оградой Летнего сада. А еще на Центральном холме свет какой-то другой, наверное, потому что кроны деревьев часто закрывают небо.

Покупаю мороженное и съедаю его в скверике перед белокаменной церковью Петра и Павла – она необычная, совсем не похожа на православные храмы, скорее на миниатюрный Парфенон, и в первый момент я даже думаю, что ее построили херсонеситы. У церкви нет ни куполов, ни тем более колокольни, зато стены окружает массивная двухрядная колоннада…

На одной из лестниц нахожу компанию разномастных котиков, невероятно дружелюбных. Котики мурчат и лезут на руки. Недолго вожусь с ними, потом покупаю пару пакетиков корма, обещаю еще вернуться и отправляюсь искать легендарную Башню ветров…

Та не производит на меня сильного впечатления, чего не сказать об улице и сквере. И дело не в шикарном Владимирском соборе. Здесь я нахожу настоящую осень. Сквер усажен каштанами, которые почти облетели, с голых веток свисают крупные плоды, будто яблоки. Желто-коричневые листья покрывают газоны и дорожки. Сижу на скамейке, читаю про Владимирский собор, где похоронены четыре великих адмирала: Истомин, Корнилов, Лазарев и Нахимов.

Хочется кофе.

В поисках кофейни я делаю еще круг по Центральному холму, и в завершение прогулки выхожу к Матросскому бульвару, который очаровывает меня необычным памятником с ладьей, павильоном в восточном стиле и потрясающими видами на море и площадь Нахимова. Долго сижу на скамейке, читая про Бриг Меркурий: этот малыш сумел одолеть два турецких боевых фрегата!

В этом все дело – мне интересно узнавать обо всем, что вижу. Севастополь увлекает меня, цепляет неожиданными деталями, заставляет то и дело заглядывать в интернет или на карту. Я не ожидала, что простой приморский городок окажется таким интересным, красивым и героическим! И эта особая энергетика отгоняет страхи и придает мне сил.

Наконец, спускаюсь к набережной, дохожу до самой воды и долго стою там, любуясь морем и вдыхая свежий соленый воздух. Здесь прохладно, и я радуюсь, что захватила куртку. Настроение сегодня такое, что думать и разгадывать дедулины загадки совершенно не хочется, идти домой тоже. Я поднимаюсь на верхнюю набережную, сажусь на скамейку и просто смотрю на море: как легкие волны накатывают одна за другой, как пассажирские катера курсируют туда-сюда. “Моя волна” подкидывает “One day” Гэри Мура¹¹, и я вдруг понимаю, что он идеально подходит моему настроению и вообще Севастополю, поэтому ставлю подборку его песен. Мне хорошо. Немного зябко, но хорошо и спокойно, как не было с того дня, как узнала о болезни дедули.

На Ревякина возвращаюсь под вечер. Ужинаю вчерашней гречей, потом сижу в саду в плетеном кресле-качалке, кутаюсь в плед и наслаждаюсь тишиной и атмосферой заката: сегодня небо залило нежно-розовым, только облака отливают золотистым. Жаль, деревья закрывают все самое красивое, мне хочется подняться повыше, чтобы видеть больше неба, но в доме нет ни балкона, ни чердака, и я с завистью поглядываю на лавандовый дом за забором. Дедуля меня не трогает, только приносит чашку вкусного травяного чая с ягодами. Возвращаюсь в дом уже в потемках, размышляя, чем бы заняться – время детское, еще восьми нет.

В гостиной торшер светится уютным пятном. Дедуля устроился на диване и читает. Смотрю на него, пытаясь разглядеть хоть какой-то признак болезни, сравниваю его с тем, что привыкла видеть по видеосвязи.

– Дедуля…

– Да, лягушонок? – он откладывает книгу.

– Ты точно болен?

Вопрос внезапный, еще и звучит по-дурацки. Не знаю, что меня дернуло, но весь покой сегодняшнего дня вмиг испаряется. Я хочу узнать правду и боюсь ее одновременно, хочется позорно сбежать в свою комнату, но поздно, слова сказаны. Дедуля глядит на меня из-под очков. Странно глядит, будто изучает. Не понимаю, что это может значить. Потом грустно улыбается, кивает:

– Увы, моя хорошая.

Сажусь рядом с ним:

– Тебя можно вылечить?

Он долго смотрит мимо меня в сторону кухни, задумчиво водит губами, будто прикидывает что-то. Потом поднимает взгляд.

– Боюсь, что нет. Но это не повод грустить. Не нужно раньше времени.

– Не хочу, чтобы ты умирал, – нелепо всхлипываю я.

– Ну вот еще, – дедуля приподнимается, привлекает меня к себе. – Мы же договорились – не сегодня. Никто из нас будущего не знает.

– Но ты сказал “до зимы”! Прости, я случайно услышала твой разговор с Гектором. Совсем немного. Я не подслушивала.

– Вот и не придумывай, раз не знаешь, что услышала. Я совсем не про то говорил.

Я не вижу его лица, но в голосе слышу улыбку. Меня колет виной. Неправильно это все. Не дедуля должен меня утешать и успокаивать, а я его. Но ничего не могу с собой поделать. Сижу, уткнувшись в его плечо, позволяя гладить себя по волосам.

– Яночка, Яночка, маленький ты наш лягушонок, – бормочет дедуля. В его голосе столько тоски, что я еще сильнее утыкаюсь в его плечо. – Есть вещи, которые невозможно изменить. Их можно только принять. Хоть порой это очень трудно.

– Но при чем тут тогда зима? – не отстаю я. И снова страшно услышать ответ, заранее холодок по спине бежит. Но надо.

– А до зимы мне нужно, чтобы ты влюбилась в Севастополь.

***

Первая мысль, которая приходит в голову следующим утром – мне нужна работа. Независимо от того, сколько времени я проведу в Севастополе. Два дня прошли в уютном ничегонеделании, было здорово гулять по городу, часами просиживать у моря, как заправский пенсионер, но не каждый же день. В универ я вернусь не раньше чем через год. Не тратить же это время впустую? Да и кто будет содержать меня все это время? Точно не дедуля. Ладно, пока он работает, наверное, какие-то сбережения у него есть, но надолго ли их хватит? Да и мама не потянет обеспечивать две семьи. Мне пора вставать на ноги, я уже не ребенок, пора становиться независимой и самой себя обеспечивать. Но что я могу? Программист из меня пока не ахти, заказы брать страшно. Но вот репетиторство – другое дело. Информатику и математику я легко могу школьникам преподавать, может, даже к ЕГЭ готовить, даром что ли стобалльница.

Встаю с решимостью сразу же после завтрака заняться делом и разобраться, где искать учеников. В доме пахнет омлетом, базиликом и кофе. По дороге на кухню слышу тихое шкрябанье и замираю. Звук идет будто из угла у входной двери. Мыши? Только не это!

– Деда?

Тот выходит из кухни, на ходу снимая фартук.

– У тебя мыши? – отвечаю на его вопросительный взгляд.

– Вот еще глупости! Отродясь ни мышей, ни крыс не было. Да тут котов дворовых столько – всех попереловили давно.

Идем на звук. Я ступаю осторожно, прячусь за дедулину спину как маленький ребенок. Дедуля прислушивается, открывает дверь… На пороге сидит котенок. Крохотный, забавной пятнистой расцветки: черный, золотисто-рыжий и несколько пятен белого. Глаза янтарные, нос будто под линейку поделен на черную и рыжую половины, одна щека белая, другая – черная. Похожих котят я видела на Центральном холме, только те были весенние, уже подросшие, а этому от силы месяц. Он видит меня и радостно бросается навстречу, тарахтит и трется о ногу, слегка царапает, будто просится на руки. Удивленно беру его, мохнатый теплый комочек. Растерянно смотрю на дедулю. А тот всматривается в меня и хмурится.

– Это твой?

– Да нет, – дедуля задумчиво качает головой, продолжая изучать меня. – Похоже, это твой.

– В смысле мой?

Ситуация больше походит на шутку о том, как заводят котов. Гляжу на дедулю, пытаясь понять, сердится он или нет. Котенок такой милый, так трогательно прижимается ко мне и тарахтит, что я мгновенно проникаюсь к нему симпатией. Конечно мне хочется его оставить! Но я тут в гостях – решать дедуле. Про Питер вообще не думаю, отчего-то мама всегда противилась домашним животным.

– Мне можно его оставить?

– Выбора у нас нет. После завтрака найду старый лоток и миски. А вот едой и наполнителем тебе придется озаботиться самой.

Тон мне не нравится. Дедуля не то, чтобы недоволен, он скорее озабочен и как будто даже слегка напуган. Из-за милахи-котенка? Или не готов к новому питомцу? У дедули долго жила кошка, большая белоснежная ангорка с разноцветными глазами, умерла меньше полугода назад.

– Если ты против… – начинаю я, но дедуля не дает закончить.

– Нет. Яночка, мы не можем его выгнать. Это твой… эм… твой кот.

– Думаешь, это мальчик? Но трехцветными же только девочки бывают, разве нет?

– В том-то и дело… в том-то и дело… – дедуля мягко гладит котенка по голове, коротко чешет за ухом. В ответ на ласку тот мурчит еще громче. – Интересно, как его зовут…

Хороший вопрос. Гляжу в доверчивые янтарные глаза, будто две капли солнца, и имя само собой вспыхивает в голове:

– Ярик! Кажется, тебя зовут Ярик.

Может и дурацкое имя для питомца, но чувствую, что оно правильное. И котенок довольно трется головой о мою грудь, царапает крошечными коготками – будто соглашается.

Завтракаем втроем. Дедуля необычно задумчив, только изредка ворчит, когда Ярик наглеет и лезет прямо в мою тарелку. Скармливаю котенку половину омлета – ему нравится, даю понюхать кофе – недовольно фыркает. Все это так мило, что дедуля в конце концов сдается и улыбается, а я испытываю облегчение – не хочется доставлять ему лишние хлопоты, но с котенком мне будет не так одиноко. Подсознание невольно подсказывает “когда дедули не станет”. Отгоняю эту мысль, буквально уворачиваюсь от нее, как от мяча в детской игре в вышибалу. Не хочу думать о том, что будет.

Наевшись, котенок засыпает прямо у меня на коленях, очень забавно, в один миг, будто выключателем щелкнули. Я сижу, допивая кофе и боясь шевелиться. Дедуля возится с посудой. Потом лезет в запертый шкафчик. Вспоминаю, что там лежат лекарства от Гектора, пытаюсь украдкой заглянуть внутрь, но дедуля слишком быстр. В памяти, будто дежавю, вдруг возникает корзинка с необычными склянками, глиняными, старинными… Где я их видела? Во сне? Цепляюсь за воспоминание, пытаюсь оживить его, но оно ускользает.

– Яночка…

Дедуля протягивает кольцо. Под его одобрительный кивок примеряю – на среднем пальце сидит вполне надежно. Старинное. Обычно такие выглядят массивно, даже грубо, но это простое, изящное. Золото потемнело от времени, в центре один-единственный камень, совсем небольшой. Сперва думаю, рубин, но никогда не видела, чтобы рубин так менял цвет и прозрачность. Вообще никогда не видела, чтобы камни так себя вели. Пока кольцо было в дедулиных руках, он казался темным и мутным, будто загустевшая кровь, но на моем пальце быстро светлеет и набирает прозрачность, начинает играть на свету.

– Красивое… Что за камень? Это ведь не рубин?

– Не рубин.

Дедуля на редкость лаконичен. Хочу снять кольцо, но он останавливает меня. Глядит на котенка, потом на меня. Взгляд серьезный.

– Нужно, чтобы ты его носила не снимая. Это важно.

– Зачем?

– Просто сделай это для меня, ладно?

Мне не хочется. И не потому, что кольцо не нравится, нет, оно ничего. Сама бы я такое не купила, но камень меня интригует, интересно понаблюдать за ним. Меня злят новые тайны. Я только и делаю что-то крайне важное, о чем просят другие, но при этом ничегошеньки не понимаю. Просто так надо. Не успеваю ни фыркнуть, ни сказать что-то – дедуля протягивает CD-диск.

С удивлением гляжу на них по очереди. Дедуля только пожимает плечами:

– Гера просил передать. Вчера еще, но из головы вылетело.

На обложке золотой мозаичный дракон. Да ладно! “Эпидемия”! “Эльфийская рукопись”¹²!

– Ух ты… Я была на этом шоу…

Едва приоткрываю диск, как из него выпадает записка. Прямо на Ярика. Тот мгновенно просыпается и начинает тарахтеть. А я разворачиваю записку: “Слушай. Будет вместо AC/DC”. Вот теперь фыркаю. Хочется швырнуть диск на стол, но сдерживаюсь – он ни в чем не виноват.

– Дедуль, а у наших соседей с головой все в порядке?

Тот улыбается:

– У Геры с Гектором? Хорошие ребята.

Да уж, отличные, ничего не скажешь. Хочется пойти и залепить диском по наглой Гериной физиономии. А собственно, почему бы и нет? Осторожно спускаю Ярика на пол, беру диск.

– Дедуль, я сейчас вернусь…

На улице свежо, по небу бегут облака, периодически закрывают солнце – неужели осень и сюда добралась? Ёжусь на ветру, но возвращаться за курткой не хочется – запал пропадет, да и не настолько холодно. Бегу к соседской калитке, звоню и сразу тарабаню: чугунная дверь гудит в ответ на каждый удар, а я не останавливаюсь, даже когда слышу за оградой быстрые шаги и возмущенное бурчание – пусть знают, что я настроена серьезно. Повезло – дверь открыл именно Гера.