Buch lesen: «Свидетельство об опыте. Из жизни неидеального психолога»

© Светлана Александровна Цветкова, 2019

ISBN 978-5-4496-2660-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Мой отец сошел с ума от невысказанной боли..» Трофим

В книгу включены психологические эссе, размышления о внутреннем становлении и изменении личности. Задумывалась как доверительный разговор с близкими по духу людьми.

Убежище

Посвящается моей маме Лидии Григорьевне.

Ветер дул со всех сторон. Срывал с верхушек стальных волн кусочки бархатной пены, разлетался в воздухе рваными кусками, таял, пропадал, возрождался вновь с бесконечным повторением.

Белоснежная колонна маяка, оставшаяся с прошлого века, хранила отпечатки любопытствующих глаз, ладоней и стоп. Венчала путеводитель судов округлая башенка с зеркальным отражателем, как огромный глаз хищной чайки. Набережная резко обрывалась в сторону моря, открывая обнаженные пласты песчаника. Бесстыдного в своей уязвимости перед натиском моря.

Бесцветные рабы солнечного света тонкие и хилые стебли на обрыве. Приникали к иссушенной ветрами земле и как беспомощные червяки взирали слепыми глазами.

Солнце огромным нарциссом расцвело на серой поляне неба.

У некоторых людей частица души заморожена. Виновата ли в этом Снежная королева или ее подручные тролли – мы остаемся в неведении. Возможно, уязвимость бывает непереносима настолько, что воспоминания аккуратно и педантично начинают замораживаться кубиками льда.

Этих кубиков у Нелли был целый склад. Сваленные, набросанные, без всякой логистики лежали на случайных местах и образовывали привычный хаос. Он прорастал в жизнь естественно и органично. Внешний мир с присущим порядком, правилами, обязательствами был чуждым для раздавшейся вширь женщины пятидесяти лет.

Беспокойно семенила пальцами по вылинявшему фартуку, бывшим когда-то нарядным пиджаком. Рукава пиджака не завязывались сзади жалкой спины. Пришлось их надставить, привязывая длинные куски ткани. Руки требовали работы. На прабабушкиной перине, бесстыдно оголившей свое нутро из гусиного пера, лежала тюль с беспомощно вышитыми крестиками. Коричневыми крестиками на белоснежной тюли.

На этом же куске занавеске была надставлена вязанная полоска зеленоватой пряжи. Обрывалась на половине с четвертью, как дирижер в экстазе взмахнув палочкой, забыл куда теперь двигаться. И оркестр остался без дирижера.

Руки томились, они требовали творчества. Но не способные ни к спицам, ни к крючку, оставляли стежок за стежком.

Бордовый красавец петух с гусарским хвостом залихватски расхаживал по двору, собирая под свое покровительство трех курочек. Курочки терялись под ошеломительной красотой предводителя. Светло грязные перышки покрытые пеплом из печки Нелли не выиграли конкурс самых породистых птиц. Но сажа спасала от куриных вшей. И неслись они изрядно. Двух яичек в день для одинокой женщины было достаточно. Выражая признательность каждое утро кормила мелким просо и оставшимися от овощей очистками.

С петушиным криком в голову вкралась какая-то мысль. Она свербела и не давала сосредоточится на стежках. «Ах, да, забор, нужно достроить забор»…

Птичье семейство заходило на территорию соседки. И та грозилась в который раз эту надоедливую помеху извести всеми способами.

Отложив шитье, Нелли встала и подошла к окну. «надо идти, надо…»

Во дворе зачерпнув лопатой землю, развела кружкой воды и стала класть камень на камень. Обмакивая в коричневатую жижу и прикладывая. Обмакивая и надставляя вновь и вновь. Неровная линия чем то напоминала коричневые стежки. В них была какая то сила. Упорство и упрямство. Перестать что то делать сродни перестать жить. Остановиться было нельзя. Разрушилось бы то единственное, что держало Нелли здесь.

Весна. Тополь растопырил стволы по сторонам света. Стволов было четыре, как и сторон. Кору, цвета непросохшего бетона разрывали рождавшиеся изнутри пятна. Тяжело дыша женщина задержалась у дерева, скользя ладонью по шероховатой поверхности. «Аномалия растительного мира и аномалия человеческого – то что нас объединяет» – кривая улыбка повисла недосказанным полумесяцем.

Дорога на море занимала времени меньше чем на приготовление обеда. Выщербленные от времени и расколовшиеся от непрерывной чреды отдыхающих плитки, вразнобой стыдливо ютились в песке. В самом начале весны под резко серым блистающим небом хотелось отложить встречу с морем, отдохнуть, отсрочить. Единственная деревянная без спинки скамейка. Облезлая голубая краска стыдила небо за отсутствие лазури. Глаза прикрывались, сон манил. Избыток тихого окружения начинал раздражать. Притаившееся внутри беспокойство, ртутными шариками перетекало от горла к пупку.

Осталось совсем немного. Море так близко. Там, за светло-желтой горой барханов. Недовольство собой, недовольство на себя. Нет сил встать. Шум огромного ворочающего живого зовет. Зовет и манит.

Тело благодарно охнуло, распластавшись на обветренных досках. Но почему так больно глазам? Небо пронзительного бетона давило сквозь веки. Странно, солнца нет, а блеск растекается, отражаясь от серой плитки, посеревших стволов и прячась в хлипкой зелени поляны. Выцветшие, белесые колоски прошлого года поймав ветерок изредка вздрагивая отзывались на хаосу внутри Нелли.

Плети длинными треугольными иглами цеплялись друг за друга образовали подобие убежища. Недоступное убежище из дикой ежевики.

Нелли задумалась о возможностях отгородиться от всех. Соседок, людей, прохожих.

Вырывая с корнем неподатливые одеревеневшие стебли из земли, рвала кожу на руках. Колючки по хозяйски впивались в тело. Позволяли ощущать его через боль.

Море было совсем рядом. Стоило только перейти барханы. И оно пахнуло, бросилось бы в глаза, расстелилось у ног.

Натянув на израненные руки куртку. Женщина обхватила поудобнее кучу обнаженных корней с отростками и шипами. И повернула в сторону дома.

Обрушение мира

Ночью слушала Рея Бредбери «вино из одуванчиков». Лил дождь. Капли по гномьи непрестанно стучали крошечными молоточками по оконному откосу. Комната пропахла книгами и сыростью. Разнообразные прямоугольники лежали на стеллажах, прятались в полке с одеждой, на подоконнике, стыдливо выглядывали из-под кровати и на компьютерном столе, с давно не работающим компьютером. Нет времени. Жизнь убыстрилась, темп бешенный… так и стоит покрываясь пылью, забытый и громоздкий аксессуар вросший в интерьер комнаты. Нет времени, нет времени… выбиваются бессмысленные слова. Привычные и совершенно бессмысленные слова. В них нет наполненности, нет жизни… слова которых нет.

Когда останавливаешься и смотришь вокруг, то позволяешь всему миру показаться тебе. Останавливаешься и отодвигаешь рукой привычное стекло, стоящее между миром и собой.

Хочется позволить миру обрушиться на себя.

И мир хлынул громоздкими бесформенными кучами досок от поддонов, лежащими во дворе. Заготовленные для постройки ажурной беседки, предположительно белого цвета. Длинные, рубленные на куски, с гвоздями и без, новые и пролежавшие долгое время под вездесущим дождем. Дворовая инсталляция «склад невоплощенных мечт».

Позавчера лежал снег.

А сегодня солнце грело, и сулило возможные перемены. Примятая трава открывала свое сокровище – первый одуванчик.

Приходя в терапию за излечением от внутренней боли творческий клиент одновременно излечивается от источника вдохновения, от собственного творчества от новых идей.

Как помочь человеку преобразовать внутреннюю тоску находясь вместе с ним?

Бережно.

Рассеянный свет сквозил множеством мелких острых иголок и впивался в закрытые веки, оберегавшие глаза от пронзительного света.

Серебристый листок тополя, рассыпается прошлогодней хрупкостью.

На скелет подобных, влажно-черных ветвях с еще не набухшими почками сидела птаха. Сероватый и невзрачный певец, был неотличим от дерева. К стыду своему не помню ее рода, звания. Хотя регулярно слышу залихватское пение, пробуждающее некое стремление к обновлению.

Первая зелень, с завидным постоянством покрывает черные пустоты земли. Еще далеко до того времени, когда буйная, не знающая границ зелень начнет преобладать и забирать полезные вещества, воду и солнечный свет у посаженных рукою человека растений.

Поверхность земли уже переполнена влагой и выталкивает ее из себя в виде гигантских уродливых луж.

На следующий день одуванчики распространились на треть поляны, по- хозяйски растопырив острые пушистые лучи.

Жизнь мгновенно заявила о себе, стоило прийти нужному мгновенью.

Семена долго покоятся внутри уютного чрева земли.

Человек хранит идеи как семена. Приходит время, и они прорастают. Несмотря на неуверенность, кажущуюся ненужность и внутреннего критика.

Одиночество.

Человек, осознающий свое одиночество теряет надежду на возвращение в лоно беззаботности.

Потребность в любящем, дарящем заботу мире, таится в глубине нашего естества. Люди несут с собой это одиночество и тоску по несбывшемуся раю. Если происходит признание и смирение с нашим тотальным, от всех отличающемся миром – мы взрослеем. В принятии нет претензий, надрыва – остается только боль. С течением времени, окутывается слоями действий. Действий, направленных вовне, в мир, к тем, кто нуждается в помощи. И с каждым таким шагом, плотный слой окутывает нашу боль, как моллюск, оберегая свое естество, укутывает червячка попавшего в раковину. И постепенно слой за слоем вырастает редкое и прекрасное творение – жемчуг. У людей – рождается творчество. Проявление себя в мире.

У Рея Бредбери есть произведение об ускоренном времени, о том, что раньше рекламные щиты были маленькие, сейчас они достигают несколько миль, чтобы их можно было прочитать из мчащегося автомобиля.

Порой необходимо побыть одному, и в этой внимательной чуткости услышать себя. Остановка во времени, в пространстве, в отношениях. Фон окружающей жизни, бурлящей, куда- то стремящейся, вовлекающей в водоворот псевдо-важных событий уводит человека от самого себя. Кажется, что ты непременно потеряешь, что то важное, если не поедешь на еще один семинар, не встретишься с большим количеством людей… один очень близкий для меня человек сказал: «у меня есть круг близких друзей и количество их ограничено, у меня нет желания гнаться за новыми знакомствами». Это о достаточности и наполненности круга общения. Очень хорошее слово – ДОСТАТОЧНОСТЬ, в нем есть и точность, и определенное количество. Точное соответствие собственному внутреннему миру.

Я, признаюсь, имею это свойство, бежать, бояться, что мне чего-то не хватит, как выросшая в эпоху дефицита. Для чего я бегу? Кому от этого бега лучше? Ни мне, ни моей семье, ни моему окружению счастья это не приносит. Только надежда что когда то…

«Вино из одуванчиков» американского фантаста ассоциировалось с пойманным и закупоренным в бутылку летом, и, откупоривая бутылку с воспоминаниями, переносишься в те мгновенья безудержной полноты жизни.

Есть ли в нашей жизни такие моменты, которые мы бы могли закупорить в бутылку бережно хранимых воспоминаний?

Вглядываясь в немногие янтарные капели, вижу бабушкин двор и старое яблоневое дерево, «белый налив».

Сейчас уже такие сорта не сажают, я даже не знаю почему. Зубы впивались в сладковато медовую мякоть, и ощущали струящийся по обеим сторонам рта липкий яблочный сок.

В мае, на причудливо иссохшую кору старого дерева, одевали специальный пояс для затруднения доступа муравьям. На ветках в хаотичном порядке болтались консервные банки с неизвестным содержимым. Туда сползались и слетались все ползающие и летающие. На два метра в диаметре дедушка каждую весну вскапывал прикорневую зону. Сермяжный терпкий дух обнимал плотным облаком обитателей нашего дома. Благодарная яблоня каждый год давала обильный урожай, на радость мне, бабушке, соседям, корове Буренке и десятку белых кур во главе их пернатым предводителем.

Цвела яблоня неописуемо. Огромное светло розовое облако привлекало взгляд и прохожих и пролетающих мимо существ. Люди вдыхали, задумчиво улыбались. Пчелы же неистово неслись с соседних полей именно к нам, чем заставляли старого пасечника, благодушно улыбаясь сквозь седые усы, балагурить о яблочном меде.

Двойные двери веранды, дедушка Григорий Федорович сделал для беспрепятственного несения собственного гроба. И хотя дом строился за 40 лет до его ухода в иной мир, момент достойной кончины заботил его уже тогда. Двери отличались от других домов в деревне, как и огромные окна, поделенные на множество квадратиков, имевшие сходство с пчелиными сотами.

Огромное цветущее и необъятное чудо притягивало и манило. С позволения бабушки под ним ставилась железная кровать с пружинной сеткой как оплот твердости и незыблемости. Стелилась перина набитая пером домашних уток. Оставалось дождаться вечера, погрузиться в пуховые объятья и смотреть сквозь полупрозрачные лепестки на звезды. Я тонула в перине, в яблоневом цвету и звездах. И хотелось все глубже и глубже погрузиться в него, как кролику в норе пробраться в пространство зазеркалья.

Как через подзорную трубу, безмерно далеко и вверх тормашками бежит деревенская дорога, усыпанная мелким гравием, отскакивающим от редко проезжающих машин. Две одноклассницы провожающие друг друга домой после школы уже в третий раз как вагончики по детской железной дороге, не заезжая в депо, наслаждались самим ощущением единомыслия.

В этих воспоминаниях отсутствовала стена между человеком и природой. Погруженность в доверие. Неторопливость и смакование внутреннего благородства.

Моменты полной неторопливости были с теми, кому можно доверять безоглядно.

Воспоминания можно открыть и вдохнуть терпкость мгновения. Попробовать медовую каплю прошлого и расцвести, привлекая жужжащих и мохнатых насекомых.

В интернет пространстве, зацепился взгляд за одного психолога и тренера. На первый взгляд преподносился качественный материал. Цитировался мой любимый Виктор Франкл, с книгой «скажи жизни да». Как быть человеком в нечеловеческих условиях. Переходу из унылыша в лучезарную женщину посвящалось значительное время. Яркие красочные метафоры и экспрессивная, живая подача информации завораживала меня как мотылька вечерняя керосиновая лампа в сумерках сада. Что-то происходило со мной как с заблудившимся в тумане ежиком. Туман пронизал сознание, плавал матовыми волнами по дому, как заблудившийся котенок, тыкался в поисках молока.

Когда моей старшей дочери было 7 лет, она занималась фортепиано. Ко мне попала информация, что гениальность это 10000 часов упражнений. Будь то музыкант, или бегун, или конькобежец – род занятий не важен. Главное – 10000часов. Ответ на все вопросы человечества. Хочешь стать гением – стань им. Почему то моя дочь отказывалась становиться гениальной по такой методике.

Механистическое выполнение дает результат. Но отвергает и не учитывает Личность. Я, попытавшись из унылыша превратиться в лучезарную женщину, почему то погрузилась в английский сплин. Моросящий дождливый переход от зимы к весне был благоприятной почвой для хандры.

В пустоте откроешь бутылочку с воспоминаниями и смакуешь как гурман переливы вкуса…

Остановишься, выйдешь на свой путь, сразишься с внутренними драконами, примеривая на себя роль Георгия Победоносца, или приручишь их.

Мне ближе второй путь. Разобрать во дворе доски и посадить розы. Розы функционально – бесполезны, но наполнят нас жизнью. Нас наполняет неспешное следование природным законам. Оживаем от осознания внутреннего одиночества. Оно является условием превращения наших действий в жемчужину внутри нас раз за разом растущую и приобретающую все большую ценность.