Zitate aus dem Buch «Солнце полуночи»
– Тебе безразлично, что я чудовище? Не человек ? – Да. Я невольно задумался, в своем ли она уме. Пожалуй, я мог бы устроить ей лучшее лечение из возможных… У Карлайла есть связи, он найдет самых квалифицированных врачей, самых одаренных психотерапевтов.
– После всего, что я рассказал о себе, ты боишься всего лишь того, как я вожу машину.
Видимо, потому, что я не обычный, не современный и не человек
признаться, ведь она искренне верит в то, что права. И что я ничем не лучше этого труса Майка, если требую у нее заверений в ее чувствах, не заверив ее прежде в своих. Не важно, что сам я считал, будто выражал их предельно ясно. Она не прониклась, значит, мне нет оправданий. – Ты ошибаешься, – объяснил я. Теперь она должна услышать нежность в моем голосе. Белла взглянула на меня непроницаемыми глазами, ничем не выдав себя. – Ничего ты не знаешь, – прошептала она.
Пора бы уже тебе усвоить правило: пережил – и забыл. Как делаю я. Вечность – слишком долгий срок, чтобы предаваться угрызениям совести.
Билли Блэка все еще переполнял страх, он ожидал, что я с минуты на минуту примусь без разбора убивать всех, кого вижу. Выглядело это оскорбительно. В таком душевном состоянии я потянулся поцеловать Беллу на прощание. Исключительно чтобы позлить старика, я прижался губами не к ее губам, а к шее. Неистовый вопль в его мыслях был почти заглушен грохотом сердца Беллы, и я пожалел о присутствии недовольных зрителей.
В тот же миг я преобразился. Утратил всякое сходство с человеком, которым некогда был. От скудных остатков человеческого, которыми мне удавалось прикрываться долгие годы, не осталось и следа. Я стал хищником. А она – моей добычей. И в целом мире больше не было ничего, кроме этой истины. Не было полного класса свидетелей – мысленно я уже записал их в сопутствующие потери. Забытой оказалась тайна ее мыслей. Они не значили ничего, ибо думать ей осталось недолго.
Когда я стал вампиром, в адской муке преображения променяв душу и смерть на бессмертие, меня на самом деле сковало льдом. Тело превратилось в нечто подобное скорее камню, нежели плоти, стало долговечным и неизменным. И мое «я» замерзло таким, каким оно было раньше: моя личность, мои симпатии и антипатии, настроения и желания – все застыло на месте.
Если уж мы все равно катимся прямиком в ад, почему бы не порадоваться поездке?
Пока продолжался этот ад, я разделил свои муки на четыре вида. Первые два были наиболее знакомыми. Ее запах и ее молчание. Или, скорее – чтобы взять всю ответственность на себя, как и подобало, – моя жажда и мое любопытство.
