Волки Кальи

3

Роланд сидел на каменном выступе с чашкой кофе. Он выслушал Эдди не перебивая, и выражение его лица изменилось только раз: брови на мгновение приподнялись, когда Эдди упомянул директиву номер 19.

На другой стороне поляны Слайман-младший достал трубочку, выдувающую ну очень прочные мыльные пузыри. Ыш радостно бегал за ними, разорвал парочку зубами, потом начал понимать, чего от него хотел Слайтман: стал сгонять их носом в одно место, строя хрупкую радужную пирамиду. Пузыри эти напомнили Эдди Радугу Мэрлина, Магические кристаллы, эти опасные хрустальные шары. Неужели у Каллагэна есть один из них? Самый могущественный и соответственно самый опасный?

Чуть подальше мальчиков, на самом краю поляны, стоял Энди, сложив серебристые руки на стальной груди. По предположению Эдди, ожидал, когда можно будет убрать грязную посуду и остатки приготовленных и поданных им блюд. Идеальный слуга. Готовит, убирает, предрекает встречу с темнокожей женщиной. Только не следует рассчитывать, что он нарушит директиву 19. Нет пароля – нет информации.

– Подойдите ко мне, друзья, пожалуйста. – Роланд чуть возвысил голос. – Пришло время поговорить. Надолго разговор не затянется, и это хорошо, по крайней мере для нас, потому что мы сегодня уже наговорились до того, как к нам пришел сэй Каллагэн. Да и вообще от долгих разговоров начинает тошнить, да, начинает.

Они подошли и сели полукругом, как послушные дети, и те, кто пришел из Кальи, и те, кто пришел из далекого далека, чтобы, возможно, уйти еще дальше.

– Прежде всего я хочу услышать, что известно об этих Волках. Эдди сказал мне, что Энди может и не рассказать нам всего того, что ему, возможно, известно.

– Ты говоришь правду, – пробурчал Слайтман-старший. – То ли те, кто сделал его, то ли те, кто пришел позже, заткнули ему рот в том, что касается Волков, хотя он всегда предупреждает нас об их приходе, а обо всем остальном болтает и вовсе без умолку.

Роланд повернулся к самому крупному фермеру Кальи:

– Введи нас в курс дела, сэй Оуверхолсер.

На лице Тиана Джеффордса отразилось разочарование: он рассчитывал, что Роланд обратится к нему. На то же, похоже, надеялась и его жена. Слайтман-старший кивнул, одобряя выбор Роланда как единственно возможный. Оуверхолсер совсем не раздулся от гордости, как предполагал Эдди. Вместо этого он секунд тридцать смотрел на свои скрещенные ноги и короткие сапоги, потирал щеку, собираясь с мыслями. На поляне воцарилась полная тишина. Эдди слышал, как шуршит под ладонью фермера двух– или трехдневная щетина. Наконец он вздохнул, кивнул и вскинул глаза на Роланда.

– Я говорю спасибо, сэй. Должен признать, ты не такой, кого я ожидал увидеть. Как и твой тет. – Оуверхолсер повернулся к Тиану: – Ты оказался прав, Тиан Джеффордс, вытащив нас сюда. Нам необходима эта встреча, я говорю спасибо тебе.

– Это не я вытащил тебя сюда, – ответил Джеффордс. – Это Старик.

Оуверхолсер кивнул Каллагэну, тот кивнул в ответ, затем изувеченной рукой начертил в воздухе крест, как бы говоря, так, во всяком случае, подумал Эдди, что заслуга принадлежит не ему, а Богу. «Может, и так, – решил он, – но, когда дело дойдет до каштанов, которые придется таскать из огня, ставлю два доллара против одного, проделывать это придется Роланду из Гилеада, а не Богу и Человеку-Иисусу, этим небесным стрелкам».

Роланд ждал, лицо оставалось спокойным и бесстрастным.

Наконец Оуверхолсер начал. И говорил почти пятнадцать минут, медленно, но только по теме. Начал он с близнецов. Жители Кальи понимали, что рождение близнецов скорее исключение, чем правило в других частях мира и в прошлом, но в их местах, на Великой Дуге, исключением являлись дети, рождающиеся по одному, вроде Аарона Джеффордса. Не просто исключением – крайне редким исключением.

И где-то сто двадцать лет тому назад (а может, сто пятьдесят, точнее не определишь) Волки начали свои набеги. Они появлялись не при каждом поколении, то есть через двадцать лет, приходили реже, но ненамного.

Эдди хотел было спросить, каким образом Древним людям удалось заткнуть Энди рот в вопросе о Волках, если со времени первого набега не прошло и двух столетий, но потом отказался от этой мысли. Задавать вопрос без надежды получить на него вразумительный ответ – потеря времени, как сказал бы Роланд. Однако это интересно, не так ли? Интересно пофантазировать, когда этот кто-то (или что-то) последний раз программировал Энди-Посыльного (со многими другими функциями).

И зачем.

Детей в возрасте от трех до четырнадцати лет увозили на восток, в Тандерклеп (Эдди заметил, как по ходу рассказа Слайтман-старший обнял сына за плечи). Там они оставались недолго, может, четыре недели, может, шесть. Большинство из них возвращались. По общему мнению, те, кто не возвращался, умирали в этой стране Тьмы: погибали от того бесчеловечного ритуала, который превращал большинство в рунтов.

Возвращались дети полными дебилами. Пятилетние более не умели говорить, что-то мычали, пальцами указывали на то, что хотели взять или получить. Подгузники, которыми уже года два как не пользовались, вновь шли в ход. Дети-рунты ходили под себя до десяти, а то и двенадцати лет.

– Тиа до сих пор писается где-то раз в шесть дней, а раз в месяц обделывается, – вставил Тиан Джеффордс.

– Слушайте его, – мрачно согласился Оуверхолсер. – Мой брат, Уэлленд, оставался таким же до самой смерти. И, разумеется, за ними требуется более или менее постоянный присмотр. Коли они добираются до какой-нибудь еды, которая им нравится, едят, пока не лопнут. Кто приглядывает за твоей сестрой, Тиан?

– Моя кузина, – ответила Залия, прежде чем Тиан успел открыть рот. – Теперь могут немного помочь Хеддон и Хедда, они уже достаточно взрослые… – Она замолчала, видать, поняла, о чем говорит. Рот дернулся, больше она не произнесла ни слова. Впрочем, и так все сказала. Да, сейчас помочь могли Хеддон и Хедда. А на следующий год помогать будет только один из близнецов. Тогда как второй…

Ребенок, увезенный десятилетним, возвращался с зачатками речи, но новых слов выучить уже не мог. Хуже всего было самым старшим. Возвращаясь, они смутно помнили, что с ними сделали. Что у них украли. Они часто плакали или неподвижно сидели, уставившись на восток. Словно видели свои мозги, порхающие, как птицы, в темном небе. С полдюжины из них даже покончили с собой (тут Каллагэн перекрестился).

Рунты оставались малыми детьми как по речи, так и по поведению до шестнадцати лет. А потом, в большинстве своем внезапно, начинали расти, быстро превращаясь в молодых гигантов.

– Такое невозможно себе представить, если не увидеть собственными глазами, не пережить этого. – Тиан смотрел в землю. – Невозможно представить себе, какая это боль. Когда у ребенка режутся зубки, вы знаете, как они кричат?

– Да, – ответила Сюзанна.

Тиан кивнул.

– А тут режется все тело, поверьте мне.

– Слушайте его, – продолжил Оуверхолсер. – Шестнадцать или восемнадцать месяцев мой брат спал, ел, кричал и рос. Я до сих пор помню, как он кричал даже во сне. Я вылезал из кровати, подходил к нему и слышал тихий свист, доносящийся из его груди, головы, ног. То был звук растущих в ночи костей, слушайте меня.

Эдди мог понять весь этот ужас. Он слышал и читал немало историй о великанах, но до этого момента никогда не задумывался о том, каково это – вырасти в великана. «А тут режется все тело», – повторил Эдди про себя слова Тиана, и кожа его покрылась мурашками.

– Рост продолжался не дольше полутора лет, но остается только гадать, каким этот срок казался им: возвращаясь, они напрочь теряли чувство времени.

– Вечностью, – ответила Сюзанна, сильно побледнев. – Эти полтора года казались им вечностью.

– Свист по ночам, вызванный ростом их костей. – Оуверхолсер тяжело вздохнул. – Головные боли, вызванные ростом черепа.

– Один раз Залман кричал не переставая семь дней. – Голос Залии звучал бесстрастно, но Эдди видел ужас в ее глазах; видел его очень хорошо. – Скулы выпирали. Лоб закруглялся и выдавался вперед, а наклонившись к нему, можно было услышать, как трещат расширяющиеся кости черепа. Совсем как ветки дерева под тяжестью снега.

Семь дней он кричал. Семь. Утром, днем, ночью. Кричал и кричал. Из глаз хлестали слезы. Мы молились богам, чтобы он сорвал голос, но нет, не срывал. Если бы у нас была винтовка, я уверена, мы бы пристрелили его, чтобы положить конец этой боли. Мой добрый отец уже собрался перерезать ему горло, когда все закончилось. Кости скелета, правда, какое-то время еще росли… но голова, причинявшая особую боль, перестала, спасибо богам и Человеку-Иисусу тоже.

Она кивнула Каллагэну. Он кивнул в ответ, простер к ней руку, потом опустил. Залия повернулась к Роланду и его друзьям.

– Сейчас у меня пятеро детей. Аарон в безопасности, я говорю спасибо, но Хеддону и Хедде по десять лет, для Волков самый возраст. Лайману и Лиа только по пять, но они берут и пятилетних. Пятилетние…

Она закрыла лицо руками, не в силах продолжить.

4

После того как рост прекращался, говорил Оуверхолсер, некоторые могли выполнять хоть какую-то, самую элементарную работу. Но в большинстве своем они не могли даже корчевать пни или копать ямы под столбы. Сидели на ступеньках магазина Тука или группами бродили по округе, молодые мужчины и женщины, невероятно высокого роста, мощные и глупые, иногда улыбались друг другу и что-то лопотали, иногда просто таращились в небо.

Они не спаривались, к счастью для всех. Их умственные и физические способности пусть и очень ограниченные, но разнились, а вот в одном все они были одинаковы: после возвращения ни у кого не возникало сексуальных желаний.

– Извините за грубость, но я не верю, чтобы у моего брата Уэлленда что-то вставало, после того как он вернулся из Тандерклепа. Залия? Ты хоть раз видела своего брата с… ты понимаешь…

Залия покачала головой.

– Сколько тебе было лет, когда они приходили, сэй Оуверхолсер? – спросил Роланд.

– Ты спрашиваешь про первый раз? Уэлленду и мне было по девять. – Теперь он заговорил быстрее, словно уже отрепетировал свою речь. Эдди, впрочем, в этом сомневался. В Кальи Брин Стерджис Оуверхолсер представлял собой немалую силу. Крупный фермер, Господи, спаси нас и забей камнями ворон, он приложил значительные усилия, чтобы мысленно вернуться в то время, когда был маленьким, испуганным, беззащитным. – Наши родители пытались спрятать нас в подвале. Так, во всяком случае, мне говорили. Сам я ничего не помню, это точно. Заставил себя все забыть, наверное. Да, скорее всего. Некоторые помнят больше других, Роланд, но итог всегда одинаков: одного из близнецов берут, другого оставляют. Тот, кого забрали, возвращается рунтом, иногда может выполнять какую-то физическую работу, но всегда мертв ниже пояса. Потом… потом, когда им переваливает за тридцать…

Когда рунтам переваливало за тридцать, они начинали резко, катастрофически стареть. Волосы седели и зачастую полностью выпадали. Зрение ухудшалось. Могучие мускулы (как сейчас у Тиа Джеффордс и Залмана Хуника) становились дряблыми и теряли силу. Иногда они умирали легко, прямо во сне. Чаще смерть несла с собой страдания. Появлялись язвы на коже, обычно на животе и голове, очень болезненные. Все умирали молодыми, задолго до срока, отмеренного людям природой, и многие умирали, крича от боли, как в период превращения из детей в гигантов. Эдди мог только гадать, скольким из этих идиотов, умиравших, как он понял, от рака, помогали уйти из этого мира или давали такие сильные обезболивающие, что они просто лежали пластом, ничего не чувствуя. Таких вопросов задавать не принято, но он полагал, что многим. Роланд иной раз произносил слово delah, обычно сопровождая его взмахом руки в сторону горизонта.

Много.

Гости из Кальи, объединенные общим горем, могли бы и дальше одну за другой рассказывать свои печальные истории, но Роланд им этого не позволил.

– Теперь поговорим о Волках, прошу вас. Сколько их обычно приходит?

– Сорок, – ответил Тиан Джеффордс.

– Если брать всю Калью? – переспросил Слайтман-старший. – Нет, больше, чем сорок, – посмотрел на Тиана и продолжил таким тоном, словно извинялся: – Тебе было только девять, когда они приходили в последний раз, Тиан. Мне – больше двадцати. В город действительно приходило порядка сорока, но другие отправились на дальние ранчо и фермы. Думаю, их было никак не меньше шестидесяти, Роланд-сэй, может, и все восемьдесят.

Роланд посмотрел на Оуверхолсера, приподняв брови.

– Прошло двадцать три года, ты понимаешь, – ответил тот на невысказанный вопрос, – но думаю, порядка шестидесяти.

– Вы называете их Волками, но кто они на самом деле? Люди? Или что-то еще?

Оуверхолсер, Слайтман, Тиан, Залия… на мгновение Эдди почувствовал, как между ними установилась телепатическая связь, буквально услышал их мысли. И особенно остро почувствовал свое одиночество, свою непричастность, как бывает, когда видишь парочку, целующуюся на углу: они обнимаются, смотрят друг другу в глаза, тонут в них, окружающий мир для них просто не существует. Но ведь у него теперь не должно возникать таких чувств, не так ли? У него появился свой ка-тет, было с кем обмениваться мыслями, обходясь без слов. Не говоря уже про женщину, которая принадлежала только ему.

Тем временем Роланд нетерпеливо взмахнул рукой, этот жест Эдди уже хорошо знал: «Скорее, дорогие мои, время уходит».

– Никто не может сказать наверняка, кто они, – ответил Оуверхолсер. – Выглядят как люди, но носят маски.

– Волчьи маски, – уточнила Сюзанна.

– Ага, леди, волчьи маски, серые, как их лошади.

– Вы говорите, они все приезжают верхом на серых лошадях? – спросил Роланд.

На этот раз пауза была короче, но Эдди все равно уловил обмен мыслями, хотя, похоже, консультироваться им было не о чем: все знали одно и то же.

– Ага, – ответил за всех Оуверхолсер. – Все на серых лошадях. Они носят серые штаны, которые выглядят как кожа. Черные сапоги с большими стальными шпорами. Зеленые плащи с капюшонами. И маски. Мы знаем, что это маски, ведь иногда при отъезде они их оставляют. Вроде бы сделаны они из стали, но на солнце начинают гнить и разлагаться, как плоть. Мерзкие штуковины.

– Ага.

Оуверхолсер бросил на него, по разумению Эдди, оскорбительный взгляд, как бы спрашивая: «Ты тугодум или глупец?» И тут подал голос Слайтман:

– Их лошади мчатся как ветер. Некоторые Волки сажают одного ребенка перед собой, а второго сзади.

– Ты это утверждаешь? – спросил его Роланд.

Слайтман энергично кивнул.

– Говорю богам спасибо. – Он увидел, как Каллагэн вновь начертил в воздухе крест, и добавил: – Извини, Старик.

Каллагэн пожал плечами.

– Ты жил здесь до меня. Призывай всех богов, каких хочешь, но только не забывай, что я их всех полагаю ложными.

– И они приходят из Тандерклепа. – Тираду Каллагэна Роланд проигнорировал.

– Ага, – кивнул Оуверхолсер. – И отсюда видно, где это. В сотне колес отсюда. – Он указал на юго-восток. – Леса заканчиваются вместе с горами. Выйдя из них, мы увидим перед собой всю Восточную равнину, а за ней – великую тьму, словно грозовое облако на горизонте. А ведь говорят, Роланд, что когда-то давно в той стороне человек мог увидеть вершины гор.

– Как Скалистые горы из Небраски, – выдохнул Джейк.

Оуверхолсер повернулся к нему:

– Ты о чем это, Джейк-са^[27]?

– Ни о чем. – Джейк смущенно улыбнулся крупному фермеру. Эдди, однако, отметил, как Оуверхолсер назвал Джейка. На сэя мальчик не потянул, стал са. Ничего особенного, но все-таки любопытно.

– Мы слышали о Тандерклепе, – изрек Роланд. Начисто лишенный эмоций голос нагонял страх, и Эдди обрадовался, почувствовав, как пальцы Сюзанны нашли его руку.

– Это страна вампиров, привидений и чудовищ, так говорят истории. – Голос Залии вибрировал от страха. – Разумеется, истории эти давние…

– Истории правдивые, – вмешался Каллагэн. И в его грубом голосе Эдди без труда уловил страх. Очень уж явственно он слышался. – Вампиры есть, остальные твари, наверное, тоже, и Тандерклеп – их гнездо. В другой раз мы сможем поговорить об этом подробнее, стрелок, если захочешь. А сейчас только послушай, прошу тебя: о вампирах я знаю многое. Мне не известно, отвозят ли Волки детей Кальи к ним, думаю, что нет, но вампиры есть, это точно!

– Почему ты говоришь так, будто я в этом сомневаюсь? – спросил Роланд.

Каллагэн опустил глаза.

– Потому что многие сомневаются. Я сам сомневался. Очень даже сомневался, и… – у него перехватило дыхание. Он откашлялся, а потом продолжил едва слышным шепотом: – …и был за это наказан.

Роланд несколько мгновений посидел, обхватив руками колени, покачиваясь взад-вперед. Потом задал Оуверхолсеру очередной вопрос:

– В какое время они приходят?

– Моего брата, Уэлленда, они взяли утром, – ответил фермер. – Вскоре после завтрака. Я помню, потому что Уэлленд спросил нашу мать, можно ли ему взять в подвал чашку кофе. Но последний раз… когда они взяли сестру Тиана и брата Залии и многих других…

– Я потерял двух племянниц и племянника. – Слайтман-старший тяжело вздохнул.

– …они пришли незадолго по полуденного удара колокола в Зале собраний. Мы знаем день, потому что его знает Энди, и он нам его сообщает. Потом мы слышим топот копыт их лошадей, доносящийся с востока, видим поднимаемый ими шлейф пыли.

– Значит, вы знаете, когда они приходят, – кивнул Роланд. – Вы знаете об этом по трем признакам: слово Энди, топот копыт и шлейф пыли.

Оуверхолсер, по-своему истолковав слова Роланда, густо покраснел, от шеи до корней волос.

– Они приходят вооруженными, Роланд, понимаешь? С винтовками, револьверами вроде твоего, гранатами и другим оружием. Наводящим ужас оружием Древних людей. Лучевыми трубками, которые убивают при прикосновении, летающими жужжащими металлическими шарами, мы называем их стрекотунами или лопастниками. Дубинками, которые обжигают кожу и останавливают сердце… может, электрическими, может…

Следующее слово, которое произнес Оуверхолсер, Эдди расслышал как «Ант-НОМИК». Поначалу подумал, что тот пытался сказать «анатомия». Мгновение спустя осознал, что слово это скорее всего «атомные».

– После того как шары-детекторы засекают твое присутствие, они нагоняют тебя, как бы быстро ты ни бежал, – воскликнул Слайтман-младший. – А потом хватают, как бы ни пытался вырваться. Так, папа?

– Ага, – подтвердил тот. – И лопасти на этих металлических шарах вращаются так быстро, что человеческий глаз не может их увидеть. А того, кто попадает под них, просто рассекают.

– Все на серых лошадях, – размышлял Роланд. – Все лошади одного цвета. Что еще вам известно?

По всему выходило, что ничего. Они рассказали все. Волки появлялись в день, названный Энди. В течение ужасного часа, может, чуть дольше, Калью оглашал топот копыт серых лошадей и крики несчастных родителей. Развевались зеленые плащи. Скалились волчьи маски, напоминавшие металл, но гниющие на солнце, как плоть. Детей увозили. Случалось, что некоторых близнецов пропускали, что говорило лишь о сбоях в работе детекторов. Однако в принципе работали они чертовски хорошо, думал Эдди, поскольку Волки быстро находили детей, которых родные или пытались увезти (что случалось достаточно часто), или прятали дома (практически всегда). Их вытаскивали и из-под куч свеклы, и из-под стогов сена. Тех из жителей Кальи, кто пытался сопротивляться, пристреливали, сжигали лучевыми трубками (лазерами?) или разрубали на куски лопастями. Позже, стараясь все это себе представить, Эдди вспомнил кровавый фильм, на который как-то затащил его Генри. Назывался фильм «Фантазм»^[28], показывали его в «Маджестике», на углу Бруклин– и Марки-авеню. Как и многое в его прежней жизни, «Маджестик» попахивал мочой, попкорном и вином, которое продавалось в пакетах. Иногда в проходах валялись иглы от шприцев. Эдди понимал, что это не делает ему чести, но иногда, обычно ночью, когда сон никак не шел, в глубине души он тосковал о прежней жизни, частью которой был «Маджестик». Тосковал, как украденный ребенок тоскует о матери.

Детей забирали, топот копыт смолкал, Волки исчезали, чтобы появиться вновь уже при жизни следующего поколения.

– Как такое может быть? – воскликнул Джейк. – Они же привозили детей назад, не так ли?

– Нет, – ответил Оуверхолсер. – Рунты возвращались на поезде, слушайте меня, их тут у нас целое кладбище, и… что? Что я такого сказал? – Рот Джейка раскрылся, он побледнел как мел.

– Совсем недавно поезд доставил нам очень уж много неприятностей, – ответила за мальчика Сюзанна. – Ваших детей привозили на монорельсовых поездах?

Выяснилось, что нет. Оуверхолсер, Джеффордсы и Слайтманы понятия не имели, что такое монорельсовый поезд (Каллагэн, в детстве побывавший в «Диснейленде», имел). Поезда, привозившие детей, состояли из старенького локомотива («Надеюсь, ни один из них не назывался «Чарли», – подумал Эдди), в кабине которого не было машиниста, и одной или двух открытых платформ. На них, сбившись в кучку, сидели дети. Плачущие от страха, обожженные солнцем, поскольку к западу от Тандерклепа небо редко закрывали тучи, сидящие среди еды и собственного засыхающего дерьма, обезвоженные. Станции на железной дороге не было, хотя Оуверхолсер и предположил, что когда-то, столетия назад, она и существовала. Как только детей снимали с платформ, жители Кальи подгоняли лошадей и стаскивали короткие поезда с рельсов. Эдди пришла в голову мысль, что они могли определить число набегов Волков по количеству ржавых локомотивов, как подсчитывают возраст спиленного дерева по кругам на пне.

– Сколь долго могла длиться их поездка? – спросил Роланд. – Судя по состоянию, в котором они пребывали.

Оуверхолсер посмотрел на Слайтмана, потом на Тиана и Залию.

– Два дня? Три?

Они пожали плечами и кивнули.

– Два или три дня. – Теперь Оуверхолсер повернулся к Роланду; уверенности в его голосе прибавилось, потому что он чувствовал молчаливую поддержку остальных: – Достаточно долго, чтобы обгореть на солнце и съесть большую часть оставленной им еды…

– И обделаться этой едой, – пробурчал Слайтман.

– …но не столь долго, чтобы умереть от жары и жажды. Если ты спрашиваешь, на каком расстоянии от Кальи находится место, куда их увозили, то едва ли я смогу ответить на твой вопрос. Никто не знает, с какой скоростью этот поезд пересекал равнину. К Калье он подъезжал тихим ходом, но это скорее всего ничего не значит.

– Пожалуй, не значит, – согласился Роланд. Чуть задумался. – Осталось двадцать семь дней?

– Уже двадцать шесть, – ответил Каллагэн.

– Одно «но», Роланд. – Голос Оуверхолсера звучал виновато, однако он воинственно выпятил челюсть. И, по мнению Эдди, вновь стал неприятным типом, с первого взгляда вызывающим отрицательную реакцию. С другой стороны, Эдди никогда не питал особой любви к власть имущим.

Роланд вопросительно изогнул бровь.

– Мы еще не сказали «да». – Оуверхолсер взглянул на Слайтмана-старшего как бы в поисках поддержки, и тот кивнул.

– Ты должен понимать, мы никак не можем знать наверняка, тот ли ты, за кого себя выдаешь, – с теми же извиняющимися нотками в голосе заговорил Слайтман. – В моей семье не было книг, нет их и на ранчо – я руковожу ковбоями на «Рокинг Би» Эйзенхарта, – за исключением племенных книг, но в детстве и юности я, как и любой мальчишка, слышал множество историй о Гилеаде, стрелках, Артуре Эльдском… слышал об Иерихонском Холме и другие кровавые истории… но я никогда не слышал о стрелке без двух пальцев на правой руке, или о стрелке – чернокожей женщине, или о стрелке, щеки которого еще не знали бритвы.

На лице его сына отражались ужас, замешательство, смущение. Слайтман и сам заметно смутился, но продолжил:

– Прошу извинить меня, если мои слова покажутся тебе оскорбительными, у меня и мыслей таких нет…

– Слушайте его, слушайте его внимательно, – пробурчал Оуверхолсер. Эдди подумал, что его нижняя челюсть просто выскочит, если крупный фермер продвинет ее вперед еще хоть на миллиметр.

– …но любое наше решение будет иметь очень серьезные последствия. Ты сам должен понимать, что это так. Если мы примем неправильное решение, итогом станет гибель нашего городка и всех его жителей.

– Я просто не верю своим ушам! – воскликнул Тиан Джеффордс. – Ты думаешь, он – самозванец? Добрые боги, да разве ты не видишь, кто он? Разве ты…

Залия схватила его за руку и так крепко сжала, что на загорелой коже остались отметины от ее пальцев. Тиан посмотрел на нее и замолчал, плотно сжав губы.

Где-то вдали каркнула ворона, ей пронзительным воплем ответила расти. На поляне воцарилась мертвая тишина. Один за другим они повернули головы к Роланду из Гилеада, ожидая его ответа.