Buch lesen: «Кошки не пьют вино»

Schriftart:

– Приглашая человека в свою жизнь, мы отводим ему определенную роль, – вкрадчиво говорил Дьявол. – И сами играем роль, которую он отвел нам.
Стелла Фракта, Сбор урожая

Обложка (дизайн) Александра Undead

Обложка (иллюстрация) A Cat and a Chaffinch. Five animal studies in one frame, Bruno Liljefors, Nationalmuseum, Creative Commons Zero (CC0)

ISBN 978-5-0060-7192-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть I. Солнечный склон

1. Тоска по дому

Горизонт перестал качаться и крениться, прутья решетки наконец-то исчезли – и створка переноски отворилась. Бриошь опасливо повела носом, оглядывая просторное помещение из короба, в который ее заключили на несколько долгих и мучительных часов, пригнулась к усыпанному шерстью пледу, скомканному на дне маленькой камеры.

В следующее мгновение кошка выскользнула из клетки: сначала голова – бело-рыжая, со стоячими ушами, огненными пятнами на мордочке, напоминающими капюшон, затем вся – с пятнистой рыжей спиной, и следом ощутил долгожданную свободу хвост, полосатый, пушистый как ершик. Белые длинные усы подрагивали, уши, как локаторы, ловили сигналы.

Янтарные глаза моргнули: безопасно. Несколько осторожных шагов на мягких пружинистых лапах, несколько взмахов хвостом… Солнечные лучики играли плавающими в воздухе пылинками, падая на пол, мебель и стены, обстановка была новая и незнакомая – но от нее веяло чем-то хорошим.

Бриошь одобрила дом, Бриошь уселась посреди зала, начала вылизывать шерсть малиновым шершавым языком, оставляя осмотр на потом. Она все успеет – и даже уже представляла, как хозяйка станет раскладывать вещи, обживать пространство, напевать песни и танцевать, заполняя комнаты своим запахом, своим присутствием, а Бриошь, в свою очередь, оботрет все ножки столов и стульев, углы кушеток и диванов, тяжелых стеллажей.

Пол был деревянный, стены каменные… Звуки были иными, необычными, свежими, а ароматы трав и еды заглядывали с улицы через распахнутые окна.

Еда! Бриошь оторвалась от шкурки, слипшейся от слюны, открыла рот, издав трель, похожую больше на птичье щебетание, чем на кошачий мявк, белые щеки подрагивали.

– Да, да, я помню! – отозвалась хозяйка, и вскоре ноги в синих рваных джинсах и белых кроссовках приблизились, а ласковые руки подняли Бриошь с пола и заключили в объятия.

Кошка уткнулась носом ей в шею, задевая ухом сережки, поймав ритм сердцебиения, а затем развернулась, чтобы оглядеть комнату с высоты.

– Смотри, – словно читая намерения пушистого зверя, сказала хозяйка. – Теперь это наш дом. Тебе понравится – здесь много места. Главное, – выделила женщина, чуть стискивая и прижимая к себе Бриошь, наклоняясь ближе к рыжей холке, – никуда не убегай.

Бриошь почти по-человечески вздохнула, янтарные глаза смотрели на дощатый пол, пятнистый ковер цвета киновари, резные подлокотники антикварной мебели, массивный наличник камина и тяжелую люстру на длинных цепях…

Тем временем хозяйка подошла к окну с высокими створками, выглядывая наружу, и Бриошь последовала ее примеру, изредка подергивая хвостом-ершиком, изучая мир по ту сторону их нового домика.

Узкая улочка уходила вниз, изгибаясь на холмистой местности, кадки с фиалками и зеленый плющ пестрели на фоне песочно-персиковых стен каменных зданий и мозаики мостовой. Голубое небо, яркое – не такое, как на картинке из окна их прежнего домика – куполом накрывало городок.

Где-то вдалеке серым силуэтом дорожку перешел дворовый кот.

Бриошь недовольно зарычала, тихо, но отчетливо, ревность разошлась волнами от макушки до пят. Хозяйка хихикнула.

– Это ты еще других не видела, – сказала она. – Но ничего, привыкнешь. Может, с кем-то подружишься…

Бриошь была с ней не согласна, но ничего не ответила. Мысли ее занимал предстоящий обед и приключение обживания нового пространства – они обе были из той породы кошек, которые умели справляться с тоской по дому.

2. В тумане

– Уже в XV веке репутация лозы неббиоло была настолько высока, что тем, кто рисковал выкорчевать виноград на территории коммуны Ла-Морра, в наказание отрубали руки.

Профессор Гатти щелкнул пультом и переключил слайд, но даже не обернулся – не потому что он знал лекцию наизусть, а потому что свет проектора, отраженный от белого экрана, падал зелено-фиолетовыми пятнами на пол аудитории, заполняя сцену красками в пустых местах.

– Капризный, предпочитающий только солнечные склоны высотой 200—450 метров над уровнем моря, боится тени, обильно растет…

Ему не нужно было прилагать усилия, чтобы вспомнить – числа, экспозицию, цвет и фактуру, – ассоциативные связи выстраивались в цепочки и ветви, проходились по таблицам, извлекая сведения из структурированных глубин памяти. Лекция для новичков или профессионалов – неважно, ибо Уильям Гатти вещал одинаково подробно, оставаясь в потоке собственных мыслей, на своей волне.

Лица в аудитории сливались и размывались, оставаясь блеклыми пятнами в череде кадров. Переменные, которые он не контролировал – и которые не имели значения в итоге.

Он говорил в них, а не им. Сквозь выстроенную стену не пробивались сигналы – иначе они бы отвлекали его, слишком сильно отвлекали его…

– Есть несколько версий происхождения названия сорта неббиоло. Первая, – профессор Гатти вновь переключил изображение, – что во время позднего сбора в октябре в Пьемонте часто бывают туманы, а как вы уже знаете, nebbia означает «туман».

Зачем он это все рассказывает? Чтобы они запомнили – ибо в памяти откладывается что-то яркое, имеющее отпечаток. Уилл не был хорош в историях – он предпочитал выводить цепочки умозаключений, решать задачи классификации, быть и библиотекой, и ходячей лабораторией, – и на учительском поприще он чувствовал себя не в своей тарелке.

Не в своем бокале… Уильям Гатти был гениальным дегустатором, мог провести сложнейший органолептический анализ и найти объяснение любому качеству и феномену – но есть ли толк в том, что он один такой, да еще и не очень общительный?

Он хорошо усвоил, что винная индустрия – индустрия социальная… Вино объединяет людей, оно делается для людей, оно развлекает и удивляет, радует и расслабляет. Уилл со своими формулами и расчетами не к месту: он, может быть, и рад запереться в лаборатории и писать очередную статью о влиянии почв терруара на ароматические характеристики и потенциал к выдержке у лоз с урожаями заданного поколения, но ему ясно дали понять, что его знания необходимо передавать.

Хочет он того или нет – значения не имело.

– Вторая – что бедная антоцианами кожица черного винограда, толстая, с белесым налетом, похожа на дымку тумана.

Уилл преподавал уже пятый год. Он выработал определенные тактики изоляции от ненужного потока информации, от отвлекающих факторов, от внешних шумов и вспышек картинок…

– Ну и третья версия, – вздохнул профессор Гатти, сделав пару шагов вдоль кафедры, – так как все виноделы любят слагать легенды – что неббиоло – ничто иное как noble, «благородный». Но, опять же, это все слишком…

– Туманно, – закончил за него реплику голос из аудитории.

Голос прозвучал как его собственная мысль – с той же ироничной интонацией, с той же ритмикой и предшествующей паузой, так, что Уилл не сразу понял, что это был не его голос.

Студенты по-прежнему оставались свободными переменными в его уравнениях – и он тут же вернулся в свой привычный поток повествования: о том, как до XIX века вина Бароло содержали остаточный сахар, самопроизвольно бродили в бутылках, когда ненасытные дрожжи просыпались по весне, и продукция не имела такого успеха, как в современности…

Он был как в тумане. Туман был его защитным куполом, коконом и скорлупой.

После лекции профессор Гатти устало оперся задом на столешницу, снял очки без диоптрий и протер глаза, словно стирая с лица маску. Внутри было странное ощущение, описание которому не находилось даже в его упорядоченной по полочкам системе оценки действительности – как будто в его броне появилась маленькая незаметная брешь, и через нее задувает сквозняк, неощутимый, неуловимый, но колеблющий пламя беспокойной свечи.

Это все слишком туманно.

3. Кровь королей

Винодельческое хозяйство Sangue di Re в сердце Пьемонта пестрело яркими красками, гроздья лозы наливались соком, жизнь кипела в крови жителей городка. Южные склоны холма взращивали ценнейший сорт неббиоло, восточные были отданы под пино неро, барберу, дольчетто, шардоне и мускат. Пряничные крыши построек возвышались над долиной, нагромождение домиков казалось сказочной деревушкой, окруженной зелеными насаждениями виноградников.

Послеполуденное солнце приятно припекало, Алекс Марло закрыла глаза и жмурилась как кошка, вытянув длинные ноги в рваных джинсах, усевшись на кромку каменного фонтана в центре площади комплекса зданий школы сомелье.

– Вот ты где! – окликнул ее молодой голос. – Я тебя везде ищу. Ты идешь в подземелья?

– Да, – отозвалась она, даже не пошевелившись и не открыв глаз.

– Так идем!

Лео тряхнул копной темных кудрей, в нетерпении топнул ногой, уперев руки в бока. Алекс видела это даже не размыкая век, она уже успела выучить и его мимику, и его непоседливую натуру.

– Еще чуть-чуть, – протянула она. – Я хочу погреться – впрок. Там холодно.

– Нам же дадут вино! – поспешил успокоить ее Лео. – Вставай, Алекс, давай, пошли, ну же!

Юноша уже тянул ее за руку, и пришлось повиноваться. Нехотя Алекс оторвала зад от парапета фонтана, потянулась, чувствуя на себе пристальный, выжидающий взгляд зеленых глаз.

– А вот теперь – наперегонки. Кто проиграет – тот не пьет! – заявила она, и они тут же, не сговариваясь, понеслись к погребам, распугивая голубей, отчего грохот хлопанья крыльев взлетающих птиц множился, отражаясь от стен и стекол зданий.

Когда они ворвались в узкие двери постройки кладовых, с лабораторией на первом этаже и спуском в подвалы – на цокольном, их хохот и выкрики были слышны отовсюду. С шумом впечатавшись в створки, в шутку толкая друг друга – чтобы успеть первым влезть в проем, – они вызвали недовольство даже у флегматичного сторожа на стуле поодаль, намазывавшего свежий сыр на хлеб.

– Не шумите, дети! – пробубнил он. – Все вино распугаете.

Алекс уже хихикала, зажимая рот, Лео давился смехом так, что лицо стало красным, а из глаз текли слезы. Экскурсовод обернулся и шикнул на опоздавшую парочку – для порядка, – а главный технолог и заведующий погребом промолчали.

Следующий час Алекс сохраняла постную мину и внимательно слушала, а Лео, явно заскучав, вертел головой и, очевидно, ждал кульминации лекции – дегустации.

– Король вин и вино королей, – вещал экскурсовод, по очереди заполняя бокалы вином из бочек, подавая студентам, – Бароло имеет невероятный потенциал выдержки, и с годами – десятилетиями, – подчеркнул он, – становится только краше.

– Прямо как ты, – подмигнул Лео своей подруге, а она усмехнулась в бокал.

Она была старше его на десять лет, но все без исключения принимали их за ровесников. Кажется, их уже ненавидели – за дикие выходки и своеобразный юмор.

Эхо гулко вторило лектору, вдоль длинной вереницы бочек, в каменной коробке погреба, освещение было зловещим и больше напоминало темницы средневековых замков.

– Вино, которое вы сейчас пробуете – провело два года в бочке, и на продажу должно поступить не менее, чем на шестой год после сбора урожая!

– Зачем так долго ждать? – театрально взмолился Лео, заламывая руки с пустым бокалом.

– Для этого и нужна выдержка.

Кажется, шутку Алекс и игру слов – кроме Лео, готового прыснуть от любой ее реплики – понял бы только профессор Гатти, тот самый, что всегда сам в своих мыслях и вообще не смотрит в аудиторию.

Алекс была уверена, что если бы за рядами парт вдруг никого не оказалось, он бы продолжал вещать как ни в чем не бывало.

– Наша винодельня производит уникальные вина, не имеющие аналогов – стараниями синьора Д'Анджело узнаваемые теперь по всему миру из-за необычного стиля вкусо-ароматической палитры, а также рубиновых бликов на свету.

Кровь королей… В очередной раз декорации погреба напомнили камеры узников, ровный и тусклый свет ламп – блики факелов, выжженный на бочках символ, гербовая фигура – клеймо, а алый напиток в бокале – кровавую кляксу драгоценности, порожденной страданием.

Алекс передернула плечами. Наверное, мрачные мысли навевает ледяной дух помещения – и вовсе тут не десять градусов, а все пять!

Еще пару часов спустя холодные подвалы погребов винодельческого хозяйства Sangue di Re позабылись, а Алекс Марло и Леонард Рот с аппетитом уплетали пиццу на веранде уличного кафе, потягивая янтарную граппу из копит.

– Так все-таки о чем твоя книга?

Лео говорил с набитым ртом, и вопрос звучал как невнятное мычание – но Алекс его поняла.

– О винной империи Джузеппе Д'Анджело, – отозвалась она. – О том, почему местные вина – уникальнейшие из всех уникальных Бароло, и почему легенды о крови королей так захватили умы.

Лео не стал переспрашивать, он порой не очень улавливал витиеватые смыслы, но одобрительно кивнул.

– Черт, завтра же тест у Гатти! – воскликнул он, всплеснув руками так, что чуть не опрокинул дегустационную рюмку со столика на мостовую.

– И что?

– Я ж ничего не учил!

– А ты на лекциях не слушал? Ничего не помнишь?

– Конечно нет! – искренне посетовал юноша.

– Ну, значит, будешь импровизировать.

– А ты мне разве не поможешь?

Алекс крякнула и откинулась на спинку деревянного складного стула.

– Напомни мне, пожалуйста, какого хрена ты тут вообще делаешь, Леонард Рот?

Лео не ответил – лишь пожал плечами, кривя красивое фактурное молодое лицо.

4. Это не вино

Уиллу было абсолютно все равно, что студенты списывают, к тому же, в некоторых случаях найти ответ в тетрадных конспектах или воспользоваться смартфоном было практически невозможно. Чтобы определить вино в бокале на глаз, нюх и вкус, не помогут никакие трюки, кроме собственного опыта.

Есть счастливчики, которые просто угадывают – или сопоставляют факты о цвете, ароматах, деталях вкуса из того, что запомнили… Но списать – откуда? Задание было простое – но студенты почему-то пучили глаза, ерзали на месте и пытались спросить соседа, несмотря на то что у соседа были абсолютно другие вопросы.

Уилл бы мог составить тест так, чтобы точно вычислить, кто ставит наобум или подглядывает чужие варианты – но не хотел. Зачем?

Он обычно не обращал внимания на аудиторию, а перебирал бумаги на столе, приводил в порядок материалы для научной работы… Но вот уже который день он изменил своей привычке и правилу – и теперь смотрит в зал, хмурит брови, отворачивается, а затем снова смотрит.

Не сбивается – когда вещает лекцию, – но дыхание почему-то перехватывает – от звука чужого голоса, врывающегося в его привычный мир, в уютный кокон, сигнала, проникающего даже через бетонную стену.

Сначала эта выскочка его раздражала. Сначала она пугала его – своим громким хохотом с противоположной стороны дворика, своими резкими движениями и яркой мимикой, тем, что занимала больше пространства, чем может занять ее щуплая мальчишеская фигура.

Потом она удивляла его – странным юмором, уместными репликами, так, словно она понимала, о чем он говорит – и следовала за ним, успевала за его мыслью. Она тоже… странная, как и он сам.

Уилл в очередной раз взглянул на Алекс – он запомнил имя по выкрикам ее приятеля, каждый раз вопящего при встрече какую-нибудь глупость, в то время как профессор Гатти оставляет велосипед на парковке и идет в учебный корпус по утрам. Каштановые волосы, короткая стрижка, темные глаза, заостренный нос и бледное лицо… Отпечаток ее образа теперь отвлекал, бередил внимание, он видел ее повсюду, невольно вычленяя из толпы – и уже не мог отделаться от этой навязчивости.

Затмение какое-то! Студенты тем временем завершали тест, Алекс передавала под партой обратно заполненный верными ответами листок Лео. Уилл вздохнул и поднялся из-за стола.

– Сдаем свои работы! – объявил профессор Гатти. – Образцы для последнего задания можно – и нужно, – добавил он, – выпить.

Лео выпил свой бокал, затем залпом осушил бокал своей подруги.

Она не сможет ему подсказать, какое вино у него в задании – потому что Уилл заметил бы, как она тянется к чужому образцу. Заполнить ответ на последний вопрос в тесте они уже не успеют – потому что вереница студентов выстроилась друг за другом к кафедре, чтобы по очереди положить на стол – а не отдать в руки – контрольный листок.

– У него – пино гриджо, а у него – австралийский шираз, – вещала девица, пока они с приятелем шагали вдоль парт и приближались к столу. – У нее – пино нуар, а у него – вообще Кьянти.

Уильям Гатти невольно открыл рот и таращился на них. Алекс смотрела по сторонам, перечисляя вина в чужих бокалах, а Лео опасливо косился на преподавательский стол.

– Я сделала две ошибки в твоем тесте, во втором и третьем вопросах. Он не придерется, – успокаивала Алекс парня, по-прежнему крутя головой. – О, а это шардоне из Чили.

– А у меня что было?

– Рислинг. Крутой настолько, что ты даже не представляешь.

– А у те… Ой, он смотрит! – ахнул Лео. – Он смотрит на нас! Он видел!

– Господи, Лео, ему насрать!

Уилл уже отвел глаза, опустив взгляд в пол, ощущая как предательски краснеют уши. Алекс посмотрела на профессора Гатти, царапнув взглядом, буквально оставив след на горящих щеках, покрытых недельной щетиной.

Клетчатая рубашка почему-то начала сдавливать горло и прилипла к спине под пиджаком.

– Я знаю, что ему насрать, но все равно переживаю! – пожаловался Лео.

Уилл молил все высшие силы – пообещав себе поверить в их существование – чтобы эта проклятая парочка тотчас вышла вон, и больше он их не увидел! Когда последний студент покинул аудиторию, тело профессора Гатти уже сотрясал беззвучный истерический смех.

Откуда?! Откуда она знала?! Что это за кошмарный сон?!

Уилл едва сдержал себя, чтобы не броситься к стопке с листами и не найти работу Алекс – чтобы посмотреть, что она написала о своем образце.

Он уже пожалел, что осмелился дать ей тот самый экземпляр, шутки ради, предположив, что она оценит. Дурак!

Бумага полетела на пол, разбросанная неуклюжими хаотичными движениями. Уильям Гатти бегло пробежался по ответам, каждый из которых был очевидно верным, но больше всего его добили слова в последней строке.

«Петнат это не вино».

5. Затмение

Джузеппе Д'Анджело спускался по лестнице прохода между партами, ворвавшись в середину повествования, отвлекая на себя внимание двух дюжин пар глаз, но ступал неспешно и даже вразвалку, со шлейфом терпкого парфюма за спиной. Рукой с серебряными перстнями он сделал предупреждающий жест – очевидно означавший, что его появление не должно прерывать лекцию, – и вскоре уселся на лавку в четвертом ряду.

Уилл проглотил так и не сказанные слова, потеряв нить рассуждения.

Что заставило хозяина винодельни собственной персоной явиться на лекцию профессора Гатти? Что заставило Джузеппе Д'Анджело усесться на лавку рядом с той самой Алекс Марло и сейчас бесцеремонно отвлекать ее от занятия, что-то шепча на ухо и показывая что-то в своем смартфоне?

Пока Уилл ловил ртом воздух и лепетал вырванные из контекста предложения, стараясь вернуться в колею, в голове мелькали мысли, совершенно не связанные с историей разработки классификаций виноградников Бароло.

Он еще не пришел в себя после вчерашнего теста – в котором она процитировала его же слова об ансестраль, способе ферментации петнатов в бутылке… А теперь Д'Анджело сел ей на уши на глазах у всей аудитории и вовсе не собирается замолкать.

Это затмение ощущалось вовсе не приятным волнением, а настоящей паникой. Алекс Марло периодически бросала на Уилла взгляд, отрываясь от чтения с экрана телефона винодела, и профессор Гатти, лишь взяв себя в руки усилием воли, довел лекцию до конца, спотыкаясь на каждом слайде и отвлекаясь на свистящий шепот хозяина винодельни.

А еще этот мускусный парфюм, от которого крутит нос… Д'Анджело плевать хотел на правило о том, что в учебные классы нельзя входить, даже воспользовавшись дезодорантом с отдушкой.

Когда студенты начали вставать со своих мест, чтобы покинуть аудиторию, Д'Анджело указал остроконечной бородой в сторону кафедры и произнес:

– Пойдем, я тебя познакомлю.

Марло кивала, пряча улыбку, и вернула ему смартфон, который тут же ожил входящим звонком.

Ни слова больше не говоря Д'Анджело вышел из зала, оставив Алекс стоять с открытым ртом.

Уильям Гатти тем временем яростно собирал бумаги со стола, закидывая их в сумку. Вид у него был еще более взъерошенный, чем обычно, и невооруженным взглядом было видно, насколько появление начальства сбило его с толку.

Осознав, что Д'Анджело и не думает появляться вновь, Алекс начала медленно приближаться к преподавательскому столу, всем своим видом давая понять, что намерена подойти и что-то спросить.

Гатти стиснул зубы – очевидно от досады, что его никак не оставят в покое, – и коротко взглянул на Алекс, только когда она оказалась на расстоянии нескольких шагов.

– Так кто же в итоге побеждает – новаторский подход с классификацией отдельных виноградников или традиционный – ассамбляжный, с разных коммун и виноградников под одним аппеласьоном?

Лицо профессора Гатти разгладилось, когда он дослушал вопрос до конца. Он по-прежнему походил на обеспокоенного щеночка – из-за взлохмаченной каштановой шевелюры, закрывавшей крупными полукольцами уши, выразительных глаз – то ли серых, то ли зеленых, то ли синих, спрятанных за стеклами очков… Алекс нравилось смотреть на него – и она этого не скрывала, стараясь, все же, делать это осторожно, чтобы его еще больше не раздражать.

– На данный момент до сих пор нет официальной классификации, и она вряд ли появится, – отозвался Уильям. – Это не выгодно, во-первых, потому что, собирая материал с разных виноградников, производитель обеспечивает себе стабильное качество и воспроизводимый результат. Во-вторых, чаще всего один виноградник не может обеспечить вином целое производство…

Уилл говорил, Алекс слушала. Он продолжал говорить, а она лишь кивала и вставляла комментарии – подхватывая его мысль. Он уже рассказал и то, на чем сбился, когда в аудиторию вошел Д'Анджело, и что-то дальше, и дышать становилось все легче и легче – и это было странно, но приятно.

Алекс смотрела, как он улыбается, как на щеках, покрытых щетиной, появляются ямочки, как дрожат длинные ресницы. А еще у него на пиджаке собачья шерсть.

Прежде чем Джузеппе Д'Анджело появился из-за спины Алекс Марло, Уилл замолчал, оборвав фразу на полуслове.

– Как тебе мой самый лучший специалист? – обратился Д'Анджело к Алекс. – Профессор Гульельмо Гатти заменит команду сомелье, дегустаторов, всю нашу лабораторию – потому что у него не голова, а квантовый компьютер!

Уилл устало вздохнул и молча согласился – звучало, как странная, но все же похвала. То, что Д'Анджело назвал его Гульельмо, он тоже принял смиренно.

– Я буквально вырвал его из лап до смерти скучной статистики и анализа. А теперь посмотри на него – цветет и пахнет!

Джузеппе Д'Анджело, действительно, однажды увидев способности Уильяма Гатти, не отставал от него до тех пор, пока тот не согласился присоединиться к его винодельческой команде и стать лектором в школе. То, как профессор Гатти цветет и пахнет, даже в комментариях не нуждалось.

– Ты обязательно должна сходить хотя бы на пару его лекций! Сегодняшняя не считается.

– Да, – наконец молвила Алекс, при этом не отводя глаз от лица Уилла, меняющего выражение каждую секунду – от тревожно-сосредоточенного до удивленно-уязвленного. – Я уже неделю как хожу на лекции – и мне очень нравится. Профессор Гатти невероятный эксперт и замечательный лектор.

Д«Анджело кашляюще рассмеялся.

– Неделю – вовсе необязательно, – заключил он, а затем повернулся к Уиллу. – Ну а как тебе мой писатель?

– Писатель?

Уилл пропустил мимо ушей свойственную Д'Анджело фамильярную небрежность – его до сих пор смущал несобранный пазл, разваливающийся в руках, пока он собирает по крупицам кусочки.

– Ты думал, она твой студент? – вновь захохотал винодел. – Гульельмо, она тебя обманула – она всех так обманывает – как кошка!

Алекс приподняла бровь и хотела было ответить, но Д'Анджело ее опередил.

– Алекс Марло – мой писатель, пишет книгу про мои виноградники крови королей и винодельческое хозяйство, – объяснил он, а затем добавил после паузы: – Идем, Алекс, мне надо тебе кое-что показать.

Даже не прощаясь, он развернулся на пятках и пошел в направлении выхода, а Марло продолжала стоять и в недоумении хлопать ресницами.

– Я не хотела обманывать, – шепнула она, встречаясь глазами с Уиллом, улыбаясь. – Мне просто правда очень понравилось. Простите.

Он растянул губы в ответной улыбке – но получилось криво и неискренне. Из глотки рвались слова, хаотичный набор звуков, непоследовательная череда реплик… Но он стиснул зубы и лишь кивнул, наблюдая, как она уходит прочь своей легкой походкой, в рваных синих джинсах и белых кроссовках, и в аудитории настало настоящее затмение.