Buch lesen: «Жертва без лица»

Schriftart:

Stefan Ahnhem

ÖFFER UTAN ANSIKTE

Пролог

Через три дня

Ворона села ему на голый живот и вцепилась в него острыми когтями. Первые несколько раз, когда он просыпался от этого, ему удавалось прогнать птицу и заставить ее ослабить хватку. Но сейчас, похоже, пернатую будет не так легко отпугнуть. Ворона продолжала сидеть на нем и бесцеремонно топтать его лапами, становясь все более нетерпеливой и голодной. Еще немного, и она начнет клевать его, отрывая по кусочку. Он крикнул изо всех сил, и в конце концов птица разжала лапы и улетела, каркая и махая крыльями.

Сначала он думал, что ему снится кошмарный сон, и что стоит только проснуться, как все опять встанет на свои места. Но когда он все-таки открыл глаза, то не увидел ничего, кроме темноты, – глаза у него были завязаны.

Подул слабый теплый ветерок, и он понял, что находится на улице и голый лежит на чем-то твердом и холодном в позе Витрувианского человека с рисунка Леонардо да Винчи. Вот и все, что он знал. Остальное – одни сплошные вопросы. Кто положил его сюда? И зачем?

Он снова попытался высвободиться, но чем сильнее старался, тем глубже шипы от ремней впивались ему в запястья и лодыжки. Его пронзала острая боль, напоминая о мучениях, которые он испытал в девять лет: ему не удалось убедить зубного врача в том, что наркоз не подействовал.

Но это не шло ни в какое сравнение с той болью, которая приходила раз в сутки и чаще всего длилась по несколько часов. Она обжигала, как сварочное пламя, и медленно перемещалась по его голому телу. Иногда она внезапно прекращалась, чтобы так же внезапно вернуться. Иногда боль вообще не приходила. Он старался понять, что это – может быть, его время от времени пытают, – но потом оставил эти напрасные попытки и сосредоточил все свои силы, стараясь выдержать боль.

Он определил, что, наверное, опять прошел час, и как можно громче позвал на помощь. Его поразило, какой жалкий звук он издает, и он закричал снова, постаравшись придать голосу большую силу и басовитость. Но в затихающем эхе услышал, как настойчиво пробиваются резкие нотки отчаяния. Он сдался. Его все равно никто не слышит. Никто, кроме вороны.

Он предпринял еще одну попытку восстановить ход событий, не зная, в который раз. Может быть, он упустил какую-нибудь маленькую деталь, которая могла бы дать ему ответы.

Утром он вышел из дома около шести; до начала смены оставался почти час. Он решил не брать машину – так он поступал всегда, как только позволяла погода: прогулка по парку, как правило, занимала не больше двенадцати минут, так что у него было полно времени.

Стоило ему выйти из дома, как он всем телом ощутил беспокойство. Причем так явственно, что остановился и обвел взглядом квартал, но не увидел ничего необычного. То есть ничего, кроме соседа, который упорно старался завести свой старый ржавый «Фиат пунто», и женщины с красивыми светлыми волосами, проехавшей мимо на велосипеде. Ее юбка развевалась на ветру, а велосипедную корзину украшали пластмассовые ромашки. Создавалось впечатление, что женщина села на велосипед только для того, чтобы подарить всем радость.

Но на него это совершенно не подействовало. Беспокойство завладело им, и, поглощенный тревогой, он перешел дорогу на красный свет, чего никогда не делал в обычной ситуации. Однако это утро было необычным. Он напрягся всем телом, как пружина, и, пройдясь немного по парку, отбросил сомнения.

За ним определенно кто-то шел по пятам. Судя по звуку шагов по гравию, человек был обут в кроссовки.

Он заметил, что прибавил шагу, и заставил себя идти медленнее.

Шаги становились все ближе, но он боролся с желанием бросить взгляд через плечо. У него участился пульс, по телу покатился холодный пот. Ему показалось, что он теряет сознание, и в конечном итоге он сдался и обернулся.

К нему направлялся мужчина, действительно, в кроссовках. Пара черных Reebok. Мужчина был одет в черную одежду с множеством карманов. На спине – набитый рюкзак, в руке – тряпка.

Но только когда мужчина поднял глаза и встретился с ним взглядом, он смог увидеть его лицо.

После этого все провалилось. От удара кулаком прямо в солнечное сплетение боль пронзила все нервные волокна. Он отчаянно пытался вдохнуть, опустился на колени и почувствовал, как к его лицу прижали тряпку.

Следующее воспоминание – он очнулся от того, что ему в живот вонзились когти.

Высоко над его головой одинокое облачко заслонило солнце. Спасение такое же мимолетное, как замок из песка. Когда облако наконец поплыло дальше и исчезло, небо стало совершенно голубым, каким оно бывает только в разгар шведского лета. Теперь солнце шпарило на линзу, размещенную таким образом, что она, в свою очередь, направляла лучи на точку рядом с распятым человеком. Об остальном заботилось вращение земли вокруг своей оси.

Последнее, что он услышал, – неприятное потрескивание собственных горящих волос.

Часть 1

30 июня – 7 июля 2010 года

Осенью 2003 года психолог Киплинг Д. Уильямс провел эксперимент: он подверг своих подопытных социальной обструкции посредством «Кибербола» – виртуальной игры, когда трое игроков передают друг другу мяч. Через какое-то время двое игроков стали перебрасывать мяч исключительно между собой. Третий, не зная, что играет с компьютером, сразу же почувствовал, что его исключили и забраковали. Чувство было настолько сильным, что магнитно-резонансная томография зафиксировала повышенную активность именно в той части мозга, которая отвечает за физическую боль.

1

Фабиан Риск проделывал этот путь бесчисленное количество раз. Но никогда раньше он не испытывал такой легкости и подъема, как сейчас. Они выехали рано утром, как и планировали, и смогли себе позволить спокойно пообедать в Гренне.

Уже тогда волнение из-за переезда стало проходить. Соня радовалась, почти что ликовала, и вызвалась сесть за руль на последнем отрезке пути через Смоланд, чтобы он смог выпить большую кружку крепкого пива с салакой. Все шло до такой степени гладко, что он поймал себя на мысли, что жена притворяется. Если уж совсем честно, в глубине души он сомневался, что можно на самом деле вот так просто взять и убежать от проблем и начать все сначала.

Реакция детей была ожидаемой. Матильда смотрела на переезд как на увлекательное приключение, хотя ей предстояло пойти в четвертый класс в совершенно новую школу. Теодор отнесся не так одобрительно и грозился остаться в Стокгольме. Но, похоже, после обеда в Гренне даже он решил дать судьбе шанс и, к всеобщему удивлению, несколько раз вынимал из ушей наушники и вступал в разговор с остальными.

Но лучше всего было то, что прекратились крики. Крики и вопли людей, которые молили о пощаде и просили сохранить им жизнь. Их голоса преследовали его последние полгода – и во сне, и почти все время наяву. Наконец они смолкли.

Первый раз он заметил это в районе Седертелье, но решил, что ему всего лишь кажется. И только когда они проехали Норрчепинг, он убедился окончательно. Голоса ослабевали с каждым километром, который они оставляли за собой. Теперь, когда они прибыли на место, проехав 556 километров, голоса смолкли окончательно.

Жизнь словно разделилась на «до» и «после». В «до» остался Стокгольм и события прошлой зимы. А теперь наконец – наконец-то! – наступил период «после», подумал Фабиан, вставляя ключ в замок их нового дома – английского таунхауса из красного кирпича на улице Польшегатан. Пока что он был единственным из всех членов семьи, кто побывал в доме, но он совсем не волновался по поводу мнения остальных. Как только он увидел, что дом продается, у него появилась уверенность, что здесь и только здесь они должны начать свою новую жизнь.

Польшегатан, 17, район Тогаборг, до города рукой подать, за углом – лес Польшескуг. Здесь он будет бегать по утрам и опять станет играть в теннис на корте. Если захочется на море, надо только спуститься вниз по улице Халалидбаккен – и ты на пляже Фриа бад, где он всегда купался в юности. В то время он мечтал жить именно в этой части города, а не в желтых жилых казармах в районе Дальхем. Теперь, тридцать лет спустя, мечта сбылась.

– Папа, чего ты ждешь? Почему молчишь? – спросил Теодор.

Фабиан очнулся от восторга и осознал, что его семья стоит на тротуаре и ждет, когда он возьмет мобильный телефон, который звонил у него в кармане. Достав телефон, он увидел, что это Астрид Тувессон, глава криминального отдела полиции Хельсингборга, его новый, или точнее сказать, будущий начальник.

Формально еще шесть недель он числится в стокгольмской полиции. С точки зрения непосвященных, он сам решил уволиться. Но вне всяких сомнений, большинство его бывших коллег знают, как на самом деле обстояло дело и что ноги его там больше не будет.

Мысль о шести неделях вынужденного отпуска начинала его привлекать. Он не мог вспомнить, когда в последний раз так долго отдыхал со дня окончания школы. Время покажет, хватит ли ему этих недель. Он планировал сначала не спеша обустроиться в новом доме. Потом заново познакомиться со своим родным городом, а затем, в зависимости от погоды и желания, поехать куда-нибудь в теплые края. Ему надо избегать стресса. Обо всем этом Астрид Тувессон следовало бы знать.

И все-таки она позвонила.

Что-то случилось, и он уже собрался было ответить, чтобы узнать, что именно. Но они с Соней дали друг другу обещание. Этим летом они опять станут семьей и будут делить ответственность. Может быть, у нее даже хватит куража закончить последние картины к осенней выставке? К тому же наверняка в полиции Хельсингборга не все ушли в отпуск?

– Нет, подождет, – он положил мобильный обратно в карман, отпер дверь и впустил Теодора и Матильду – каждый хотел войти первым. – Будь я на вашем месте, я бы начал с сада! – Он повернулся к Соне, которая поднялась к нему на крыльцо с переносной колонкой в руке.

– Кто звонил?

– Ничего важного. Иди сюда, сейчас я покажу тебе дом.

– Это не…

– Нет, не это, – отозвался Фабиан. Но по глазам жены понял, что она ему не верит, и для пущей убедительности показал ей мобильный. – Это моя будущая начальница, она, наверное, просто хотела поздравить нас с новосельем. Идем. – Он взял динамик и провел Соню в дом, рукой закрыв ей глаза. – Тадам! – он отнял руку. Она обвела взглядом пустую гостиную с открытым камином и прилегающей кухней, окна которой выходили на маленький сад с задней стороны дома – Теодор и Матильда уже прыгали там на большом батуте.

– Ой. Это же совершенно… Совершенно потрясающе!

– Значит, ставишь зачет? Одобряешь?

Соня кивнула:

– А фирма-перевозчик сказала, когда они будут?

– Они только сказали, что приедут во второй половине дня ближе к вечеру. Но всегда есть надежда, что они припозднятся и явятся только завтра.

– Можно спросить почему? – спросила Соня, обняв его за шею.

– У нас есть все, что нужно. Чистый пол, свечи, вино и музыка. – Фабиан поставил динамик на кухонный стол, вставил в него свой старый поцарапанный «Айпод Классик» и включил «For Emma, Forever Ago» группы «Бон Ивер» – его любимый альбом на протяжении вот уже нескольких недель. Он поздно запрыгнул в поезд «Бон Ивер». При первом прослушивании диск показался ему скучным, но он дал ему второй шанс и тогда понял, что это настоящий шедевр.

Он обнял Соню и начал танцевать. Она засмеялась, изо всех сил стараясь двигаться в такт его импровизированным па. Он заглянул в ее каре-зеленые глаза, а она расстегнула заколку и распустила свои каштановые волосы. Тренинг, который ей назначил психотерапевт, определенно дал результат. Как физический, так и психический. Жена явно похудела на пять-шесть килограммов. Она никогда не была полной, скорее наоборот. Но черты ее лица стали более четкими, и ей это шло.

Он быстро закрутил ее в танце, и она упала в его объятия. Она опять засмеялась, и он понял, что ему очень не хватало ее смеха.

Они обсуждали самые разные варианты. Например, выехать из городской квартиры в районе Седра Сташун и приобрести дом в каком-нибудь ближнем стокгольмском пригороде. Или даже купить маленькую квартиру, разъехаться и поочередно заботиться о детях. Но ни один из этих вариантов по-настоящему не годился. Оставалось только понять, то ли это от сильной боязни развода, то ли от того, что в глубине души они любят друг друга.

И только когда он нашел дом на улице Польшегатан, пазл сложился. Должность криминального инспектора в полиции Хельсингборга, свободные места в школе в районе Тогаборг и большое чердачное помещение со слуховыми окнами, которое идеально подходит для Сони как ателье. Словно кто-то смилостивился над их судьбой и решил дать им последний шанс.

– А дети? Ты подумал, где они будут спать? – прошептала Соня ему в ухо.

– В подвале наверняка есть какая-нибудь комната, где мы их можем запереть.

Соня собралась ему ответить, но он не дал ей ничего сказать, поцеловал ее и опять стал танцевать. И тут в дверь позвонили.

– Они уже здесь? – Соня прервала его поцелуй. – Значит, будем ночевать в своих постелях.

– А я так мечтал о ночевке на полу.

– Но ведь пол остается? К тому же я сказала «ночевать», ничего другого. – Она коснулась губами губ мужа, провела рукой по его животу и засунула руку ему за пояс.

«Это пройдет, и мы будем жить счастливо до конца наших дней», – успел подумать Фабиан, прежде чем она вытащила руку и пошла открывать.

– Привет, меня зовут Астрид Тувессон. Я одна из новых коллег твоего мужа. – Стоявшая в дверях женщина протянула Соне руку. Другой рукой сдвинула солнечные очки вверх на светлые вьющиеся волосы, благодаря которым, а также цветастому платью, тонким загорелым ногам и босоножкам, выглядела на десять лет моложе своих пятидесяти двух.

– Вот как? Привет, – Соня повернулась к Фабиану, который подошел к ним и пожал Тувессон руку.

– Ты хочешь сказать, будущий коллега. Я выхожу на работу только шестнадцатого августа, – сказал Фабиан и заметил, что у нее нет мочки левого уха.

– Будущий начальник, если уж быть совсем точными, – гостья рассмеялась и поправила волосы так, что не стало видно уха. Фабиан невольно спросил себя, что это может быть: ранение или врожденный дефект. – Извини. Я действительно не хочу вам мешать в разгар вашего отпуска, и вы, должно быть, совершенно вымотались после дороги, но…

– Ничего страшного, – прервала ее Соня. – Входи, входи. Но, к сожалению, ничем угостить не сможем, поскольку все еще ждем наши вещи.

– Ничего страшного. Мне только на несколько минут нужен ваш муж.

Соня молча кивнула, и Фабиан провел Тувессон на террасу с задней стороны дома и закрыл за собой дверь.

– Я в итоге тоже сдалась и купила батут. Дети канючили несколько лет, а когда я его купила, они уже успели вырасти.

– Прости, но в чем дело? – у Фабиана не было ни малейшего желания посвящать отпуск светской беседе со своей будущей начальницей.

– Произошло убийство.

– Правда? Бывает. К сожалению. Не хочу вмешиваться, но не лучше ли тебе обратиться к тем коллегам, которые не ушли в отпуск?

– Йорген Польссон. Тебе знакомо это имя?

– Он жертва?

Тувессон кивнула.

Фабиан слышал это имя, но у него не было никакого желания пытаться понять, кто это. Меньше всего ему хотелось работать. Он почувствовал себя полностью заправленным нефтяным танкером, который только что захватили пираты и который вынужден сменить курс прочь от райского острова.

– Может быть, так ты лучше вспомнишь? – Тувессон показала файл с фотографией. – Это лежало на жертве.

Фабиан взял папку, посмотрел на фото и сразу же понял, что никакого райского острова не будет. Он узнал фотографию, хотя едва ли мог вспомнить, когда последний раз ее видел. Это было фото их класса в девятом классе. Последняя фотография, на которой все в сборе. Сам он стоял во втором ряду, а за ним по диагонали – Йорген Польссон.

Перечеркнутый черным фломастером.

2

Он пробыл в доме всего час, а потом в дверь позвонили. Конечно, он понимает, почему Тувессон предпочла обратиться к нему. Не сделать этого – все равно что совершить должностное преступление. А вдруг он помнит что-то, что сможет ускорить расследование, и в конечном итоге спасет несколько жизней. Но у Фабиана почти не осталось воспоминаний о средней школе и, честно говоря, не было ни малейшего желания воскрешать в памяти то время.

– Вон та белая «Королла», – сказала Тувессон, и Фабиан перешел за ней на другую сторону улицы. Она предложила отвезти его до места преступления и потом обратно домой, чтобы Соня могла спокойно разгрузить вещи из их машины. – Знаешь, я действительно ценю, что ты нашел время поехать со мной, хоть ты и в отпуске.

– Мой отпуск еще даже не начинался.

– Обещаю, это займет не больше пары часов. – Тувессон вставила ключ в замок и повернула его. – Машина запирается на центральный замок, но дверь заедает, так что потяни немного.

Фабиан распахнул дверь и увидел пассажирское сиденье, заваленное бумажными стаканчиками из-под кофе, начатыми пачками Мальборо, ключами, остатками еды, использованными бумажными полотенцами и пачкой тампонов.

– Извини. Подожди, я только… – Она сбросила все на пол, кроме ключей и сигарет. Фабиан сел, и Тувессон завела машину и выехала. – Можно, я сделаю затяжку? – Не успел Фабиан ответить, как она закурила и опустила стекло. – Вообще-то я бросаю. Знаю, так всегда говорят, и вместо того, чтобы болтать и обещать, надо делать. Я и сделаю. Только не сейчас. – Она глубоко затянулась, одновременно сворачивая на улицу Тогагатан.

– Ничего страшного, – ответил Фабиан, взглянув на фотографию своего класса и перечеркнутое лицо Йоргена. Почему он с таким трудом вспомнил, кто такой Йорген Польссон? Если уж кого и помнить, так именно Йоргена. Он никогда его не любил, и, может быть, этим всем объяснялось. Он просто-напросто вытеснил его из памяти. – Где его нашли?

– В школе в районе Фредриксдаль. Насколько я понимаю, он работал там учителем труда.

– К тому же он учился в этой школе в старших классах.

– Да, не все добираются аж до самого Стокгольма. Кстати, что ты о нем знаешь?

– Более или менее ничего. Мы никогда не общались. – Фабиан вспомнил шерстяные свитера Lyle Scott и Lacoste и как в класс вкатили телевизор и прервали урок, когда Стенмарк¹ должен был броситься со склона. – Если уж совсем честно, мне Йорген никогда не нравился.

– Да? А почему?

– Он был самым крутым в классе, и с ним было тяжело. Ну, ты знаешь, он делал, что взбредет в голову.

– У нас тоже был такой. Он мешал на всех уроках, отнимал у остальных подносы с едой и так далее. И никто не смел ему перечить. Даже учителя. – Тувессон втянула остатки никотина из сигареты и выкинула окурок в окно. – Это было в те времена, когда такое поведение не считалось диагнозом.

– К тому же он слушал только «Kiss» и «Sweet».

– А что в них плохого?

– Ничего. Наоборот. Но я понял это только несколько лет назад.

Фабиан вышел из машины и посмотрел на школу – двухэтажное здание из красного кирпича находилось за пустынным школьным двором. Из асфальта торчали два баскетбольных щита с рваными сетками, напоминая о том, что вообще-то это детская площадка. Он прошелся глазами по длинному ряду узких окон, похожих на тюремные. Теперь он с трудом представлял, как мог продержаться в этом здании три года, окончательно не сломавшись.

– Кто его нашел?

– Сначала позвонила его жена и заявила о пропаже, но тогда мы мало что могли сделать.

– А когда она позвонила?

– В прошлую среду. За день до этого он поехал в Германию за пивом для праздника середины лета и должен был вернуться в тот же день вечером.

– Покупать пиво в Германии? Это по-прежнему выгодно?

– Если покупать много. Сорок крон за упаковку. К тому же тебе возвращают деньги за билет на паром, если ты пробудешь там не больше трех часов.

Проделать весь путь до Германии только для того, чтобы доверху забить машину пивом. Чем больше Фабиан об этом думал, тем больше узнавал Йоргена, которого теперь начал вспоминать. Йоргена и, возможно, Гленна.

– Но он так и не доехал до Германии, так ведь?

– Нет, он там был. Мы сверились с Эресуннским мостом – он вернулся, как и собирался, во вторник вечером. Но потом все следы теряются. Только вчера мы несколько продвинулись, когда стекольная фирма потребовала эвакуировать машину, которая не давала проехать их автовышке.

– Его машину?

Тувессон кивнула. Они завернули за угол и оказались на задней стороне здания. В двадцати метрах от них рядом с автовышкой была припаркована «Шева пикап». Прилегающий участок уже оцепили, и его охраняло двое полицейских в форме.

К ним подошел мужчина средних лет с редкими волосами, одетый в голубой одноразовый комбинезон. Очки были сдвинуты на кончик носа.

– Это Ингвар Муландер, наш криминалист, а это Фабиан Риск, который на самом деле в отпуске и приступит к работе только в августе, – сказала Тувессон.

– Вот как. Отпуском больше, отпуском меньше. Какое это имеет значение, когда у нас такое расследование? Что скажешь? – Муландер сдвинул очки на самый кончик носа и оглядел Фабиана, одновременно подавая ему руку.

– По крайней мере, мне немного любопытно, – улыбнулся Фабиан и пожал мужчине руку.

– Совершенно верно. Ты не разочаруешься, обещаю.

– Ингвар, он только глянет одним глазком.

Муландер посмотрел на нее так, что Фабиан, хоть и невольно, почувствовал, как в нем просыпается интерес. Муландер провел их в здание школы и выдал им комбинезоны.

– Пожалуйста, проходите.

Фабиан оказался в школе первый раз за почти тридцать лет. Все было точно так, как он запомнил. Красные кирпичные стены в коридорах и звукопоглощающие плиты на потолке, напоминающие спрессованный мусор. Здесь, в самом дальнем коридоре, находился кабинет труда. Этим предметом он совершенно не интересовался, пока не понял, что можно самому делать скейтборды. В конце четверти он нагрел, согнул и выпилил столько оргалитовых плит, что сумел продать их и скопить на пару настоящих «Tracker Trucks».

– Добро пожаловать на место убийства, которое с легкостью попадет в десятку самых страшных из всех, что мне доводилось видеть. – Муландер открыл Фабиану и Тувессон дверь. – К счастью, преступник включил кондиционер на самую низкую температуру. Иначе бы это место вошло в пятерку, ведь тело пролежало здесь больше недели.

В кабинете труда было по-настоящему холодно. Фабиану показалось, что он попал в холодильник, хотя градусник показывал 12-13 градусов выше нуля. В помещении работало еще три человека в комбинезонах – они делали снимки, осматривали и собирали технические доказательства. К хорошо знакомому запаху дерева и древесной стружки примешивалась спертая сладковатая вонь. Фабиан подошел к телу Йоргена Польссона, неподвижно лежавшему в большой луже высохшей крови прямо рядом с дверью. Защелка и дверная ручка запачканы кровью. На большом натренированном теле – потертые просторные джинсы и белая окровавленная майка.

Фабиан не помнил, чтобы Йорген был таким большим. Сильный и наглый, но не большой. Теперь, наверное, он был силен как бык. И все же преступнику удалось отпилить ему кисти обеих рук в татуировках. Глядя на окровавленные культи, Фабиан с трудом представлял, какую чудовищную боль испытывал Йорген. И почему именно кисти рук?

– Как видите, судя по кровавым следам на полу, жертва добралась от столярного станка вон там до двери, в которую вы вошли, – стал объяснять Муландер. – Дверь была не заперта, но он не знал, что с другой стороны ее забаррикадировали партами, стульями и столами. Тогда он дополз до другой двери и попытался выбраться через нее. Но легко ли повернуть защелку, если у тебя нет рук?

Фабиан осмотрел окровавленную защелку.

– А вы успели обследовать замок? – спросила Тувессон.

– Заклеен суперклеем, и вот результат, – Муландер взял медицинские щипцы и приподнял верхнюю губу Йоргена – передние зубы были полностью стерты.

– Значит, он попытался повернуть защелку ртом? – спросила Тувессон.

Муландер кивнул:

– Инстинкт самосохранения. Сам бы я наверняка умер, сохранив зубы.

– Я не понимаю. Ведь он же оказывал сопротивление? – задала вопрос Тувессон.

– Хороший вопрос. Может быть, оказывал. А может быть, его накачали наркотиками. Кто знает? Посмотрим, что выяснит Коса.

– А сколько времени это продолжалось?

– Часа три-четыре, – Муландер подвел их к другому столярному станку, тоже запачканному кровью. – Вот этим зажимом убийца закрепил ему руки, а этой ножовкой распилил запястья, – он показал медицинскими щипцами на брошенную на пол окровавленную пилу.

– Кстати, а вы не проверили стекольную фирму, которая позвонила и потребовала эвакуировать машину? – спросил Фабиан.

Тувессон посмотрела на него:

– Что? Ты хочешь сказать, что они могут быть причастны?

– Если хотите знать мое мнение, тот, кто это сделал, ничего не пускает на самотек.

Тувессон и Муландер переглянулись и кивнули.

– У меня есть их номер, – Тувессон достала свой мобильный, набрала номер и включила телефон на громкую связь. Раздались гудки, которые сменились сообщением «Неправильно набран номер». – Похоже, ты прав. Нам надо проверить, кто нанял автовышку, а ты, Ингвар, потом пойдешь по этому следу.

Муландер кивнул.

– Что насчет кистей рук? – продолжила Тувессон.

– Мы их по-прежнему ищем.

Тувессон кивнула и повернулась к Фабиану.

– Ну что? Что скажешь? Ничего на ум не приходит?

Фабиан обвел взглядом столярный станок, окровавленную ножовку, следы крови на полу и тело с отпиленными кистями рук. Встретившись глазами с Тувессон и Муландером, покачал головой:

– К сожалению, нет.

– Совсем нет? Ни малейшего представления о том, может ли это быть кто-то из одноклассников и почему жертвой оказался именно Йорген Польссон?

Фабиан покачал головой.

– Ну ладно, во всяком случае, мы попытались. – Тувессон направилась к выходу. – Но если тебе что-нибудь придет в голову, что угодно, обещай позвонить мне или зайти в полицию. О’кей?

Фабиан кивнул и вышел вслед за ней из кабинета труда. Его не отпускал вопрос, который так и не даст ему покоя, пока он не найдет на него ответ.

Почему именно кисти рук?

18 августа

Пишу в тебе первый раз, хотя мама подарила мне тебя еще на позапрошлое Рождество. Она сказала, что всегда хорошо записать, чтобы не забыть, и вот я пишу. Вчера я убрал свою комнату и набил мусором целый черный мешок. Мама очень обрадовалась, а я нашел дроида C-3PO, который потерялся больше года назад.

Сегодня все вернулись в школу. Все, кроме Хампуса. Все радовались новой классной комнате и новым книгам. Только не я, потому что теперь моя очередь, и все началось уже на математике. Они смотрели на меня, хотя я ничего не сделал. Я только пытался вести себя, как обычно, будто ничего не замечаю. Но они просто продолжали пялиться, и я знаю, что это значит. Все знают. Я знал, что так и будет. Знал это все время. Когда Хампус сказал, что переезжает, я сразу же понял. Хотя надеялся, что ошибаюсь, но не ошибся. Все лето я только и думал об этом.

На английском я сел за самую первую парту, чтобы не видеть, как они пялятся. Хотя знал, что они делают это все время, да еще бросают бумажки. Но я делал вид, что ничего не замечаю. Я ни разу не обернулся. Ни единого раза.

Йеспер прочел одну из бумажек. Там было написано, что я урод и плохо пахну. Обычно я всегда очень тщательно моюсь, а последний год вообще пользуюсь дезодорантом, чтобы не пахло потом, но мама сказала, что у всех пахнет. Попытался проверить – а вдруг от меня пахнет. Вроде нет. Но я знаю, что я урод. Урод уродом.

P.S. Завтра Лабану исполняется год, куплю ему специальное колесо, новую бутылку для питья и новые опилки.

1.Ян Ингемарк Стенмарк, 1956 г.р., выдающийся шведский горнолыжник.