Buch lesen: «Тени Обратной Стороны. Часть 1. Заблудший путник»

* Иллюстрация на обложке и карта созданы Николаем Филатовым

Старый хронист. Молодой хронист

В хмурый, бесцветный замок Айдан вошёл трепещущим от неизвестности, а к барону поднялся если не успокоенным, то по крайней мере сытым и хорошо информированным человеком – и всё благодаря встреченным на кухне птичнице и судомойке. Одна круглая и румяная, а другая сухонькая, морщинистая, они впихнули в парня добрую половину пирога с мясом и к тому же сообщили о хозяине замка больше сведений, чем могла бы любая из хроник, столь тщательно сберегаемых в монастыре. Случившийся рядом плотник ворчал, что они обе – мерзкие сплетницы и должны болтаться на суку, но и сам отнюдь не помалкивал.

Барон Генрих фон Ланциг был сыном Ульриха фон Ланцига, который, в свою очередь, был сыном барона Герарта фон Ланцига, но – вот досада – не его наследником. Покручинившись немного о том, что не сможет вечно протирать штаны в отцовском замке, юный Ульрих прибился к компании таких же молодых бездельников, быстро сделался главарём шайки из примерно трёх дюжин отчаянных рубак, – и с тех пор слухи о нём доносились то с берегов Срединного моря, то с ведерского рубежа, то чуть ли не из дикого и пугающего Иштрана. Сынуля Ульриха пошёл в папашу: Генрих тоже продавал свой меч любому, кто подороже заплатит, пьянствовал, чревоугодничал и расхищал церковное добро, а однажды даже умыкнул, – как говорят, не без её согласия – дочку какого-то вайтернахтского графа и обвенчался с ней в первом попавшемся храме. За пределы славного королевства Гевинтер будущий барон не выезжал, но побывал, пожалуй, во всех его герцогствах, вольных городах и приоратах, один только край не особо жалуя – родную Ведерскую марку, она же Северная, она же медвежий угол и глухомань – изрядный клок бесплодных земель на северной окраине Гевинтера, очерченный изгибом студёного Ведера. Генриха можно было понять: здесь даже и в добрых городах навроде Ланцига добычи едва наберётся и на одну банду – что и говорить про пустынные холмы вокруг. Намного лучше трепать нервы неповоротливым негоциантам на торных дорогах юга! Развесёлая жизнь кончилась, когда законный наследник, внук старого Герарта, погиб на охоте, и оказалось, что между Генрихом и баронским титулом нету других претендентов. Поначалу новая жизнь пришлась ему по вкусу: а что, ночуешь не под кустом, а в собственной постели, не лезешь каждый день под вражеские стрелы, вдобавок все вокруг кланяются и называют «мой господин». Что может быть милее загрубелому сердцу наёмника? Но потом оказалось, что жизнь в родовом замке скучна и однообразна, что надо заниматься какими-то пустяковыми, бессмысленными делами вроде потёкшей кровли, что надо председательствовать в суде, разбирая споры нечистых на руку торговцев и безмозглых крестьян, что Церковь Света хочет построить в городе ещё один храм, а Королевская гильдия магов – ещё одно представительство – нескончаемый поток идиотизма. Порядком подустав, барон Генрих сколотил отряд головорезов и удрал на передовую сражаться с орками, там даже успел немного прославиться, но очень скоро сюзерен, герцог Ведерской марки, вызвал его, отругал и отправил обратно в Ланциг. Тогда Генрих решил просто плюнуть на всё: отправил кастеляна чинить крышу, стольника – разбирать жалобы в суде, а сам отдался пьянству. Через год крестьяне восстали, недовольные рыцари прислали депутацию, епископ пригрозил интердиктом, а герцог с посланником передал своё крайнее недовольство. Но хотя бы крыша не рухнула окончательно. Пришлось барону отставить в сторону кубок и, воссев на положенном ему престоле, вершить закон и справедливость – и так за каких-то пять лет из беззаботного, разудалого рубаки он сделался унылым домоседом, поколачивающим жену. Говорили, что радостным его теперь застанешь, только когда особо крупная орда орков прорывается на южный берег Ведера и против них бросают все силы, даже тех, чья крепость не у самой реки – да ещё во время традиционной зимней охоты на волков. По крайней мере, так судачили на кухне; сам-то Айдан ещё не видел нашего героя. Да и рассказчики не во всём соглашались друг с другом: так, птичница была уверена, что у супруги барона синяк под левым глазом, судомойка – что под правым, а плотник твердил, что ей просто нездоровится. Вот что значит ненадёжные источники!

Дюжий слуга распахнул дверь, и Айдан ступил, семеня и неуклюже озираясь, в большой зал. Значительную часть его занимал стол, полускрытый спинками грубых некрашеных кресел; впрочем, ни мебель, ни затылки сидящих не в силах были заслонить подлинного торжества чревоугодия. В Гевинтере вообще умеют и любят – не готовить, пожалуй, – но поесть от пуза уж точно. Вон голова поросёнка торчит, вот блюдо с остатками пирожков, гора варёных бобов – теперь уже больше похожая на древний вулкан, – толстые, коричневые с чёрным сосиски – и, конечно же, зоркий прислужник с бутылью вина. Отсюда видно, кстати, что одно из кресел, то, что против барона, пустует, а значит, его супруга и в самом деле не явилась к обеду.

– Поди-ка сюда, – раздалось низкое, скорее ворчливое, нежели повелительное.

Айдан покорно приблизился. У барона было широкое, красное и совершенно не дружелюбное лицо, на котором густые и неопрятные усы смотрелись куда живее тусклых, угрюмых глаз. Его ногти были грязны, а пальцы блестели от жира, и даже под меховой накидкой угадывалась дикая, просто-таки звериная силища. Скупо и решительно орудуя руками, он расправлялся с запечённой рулькой, ароматной, хрустящей – и самой большой из когда-либо виденных Айданом. Завидев гостя, барон что-то промычал, махнул над краем стола пальцами, роняя на пол капли жира, – и прислуга пододвинула к нему поближе ещё одну табуретку.

– Садись, – повелел Генрих. Его приближённые оставили на время еду и почтили новоприбывшего толикой внимания. Двое тощих длинноволосых юнцов по ту сторону стола, похожие друг на друга, как вертикальные штрихи у хорошего писца, злорадно переглянулись. Рыцарь с ранней сединой и шрамом через всю щёку, сидевший по левую руку от властителя, – должно быть, это кастелян Швайгер, – был полон самого высокомерного презрения. Дама в зелёном – его супруга, наверное, – смотрела лишь украдкой, в остальное время не поднимая глаз от стола. Сесть Айдан так и не решился. Лучше уж постоять и сойти за мямлю, но не приближаться к барону на расстояние удара.

– Да садись, чтоб тебя, не маячь тут! – рявкнул Генрих и шлёпнул по табурету ладонью. Шлепок что надо, дама в зелёном аж подскочила. Пришлось повиноваться. Теперь, наверное, ряса будет в сале. Барон поворотился к Айдану, одобрительно кивнул и пододвинул поближе блюдо с грудой картошки и мяса. Кажется, местные это кушанье удостаивают звания жаркого.

– Голодный? Хочешь поесть? Да вижу, что голодный. Не стесняйся.

– Благодарю благороднейшего за его предложения, однако…

– Да жри уже! – гаркнул барон.

Изо рта его прескверно пахнуло. Только бы не скривиться. Прибьёт ведь – первым, что попадёт под руку – вот этой самой рулькой. Принял мученическую смерть от рульки – чем не конец для жития? Теперь бы не засмеяться в голос… А картошка и впрямь неплохая. Жалко только, что в Северную марку так и не добрались вилки, приходится есть руками.

– Давай, давай. На мясо налегай, что ты одну эту-то берёшь? – проследив, чтобы гость не пренебрёг его советом, барон вернулся к рульке, очистил и старательно обсосал кость и бросил в угол, где ею завладела морщинистая и довольно уродливая собака. Затем отпил из кубка в форме кабаньей головы, повернулся вновь и произнёс: – Тебя как зовут, парень?

– Айдан.

– Ты из Аойне, что ли? – удивлённо переспросил властитель. Не дожидаясь ответа, он заявил: – В Аойне все сплошь пьяницы и бездельники. Был у меня в отряде один молодчик, так он пил не просыхая и всё бегал по девкам. Нахватался от них всякой заразы, – один из юнцов сдавленно хихикнул, тотчас притихнув под грозным взглядом Генриха. – Ну, поглядим, Айдан, что из тебя-то выйдет. Ты новый хронист, да? Хорошо… Правду говорят, что ты колдун?

Неспешный выдох. Айдан уже почти научился не бросаться на людей, задающих подобные вопросы, хотя монаху, который первым в Ланциге спросил об этом, всё-таки плюнул в рожу, снискав репутацию не только чернокнижника, но и буйного невежи. Нет, он не был колдуном, и он был бы рад, чтобы его успехи, неважно, праведные или сомнительные, приписывались только лишь его эрудиции, а не волшебству, к которому у него не было ни малейших способностей.

– Это преувеличение, – спокойно проговорил Айдан.

– Да? – барон разочарованно крякнул. – Но с Обратной Стороной ты знаешься?

– Ну, в некотором роде, – может быть, не стоило сознаваться. Вдруг он для того и позвал, чтобы выудить из подозрительного монашка признание и по-быстрому казнить его? Взгляд Швайгера и впрямь заострился, как лезвие у палаческого клинка. Их можно было бы понять. Все до смерти боятся Обратной Стороны, и если просто чародей в рясе – это сомнительная, но всё же теоретически допустимая ситуация, то монах, владеющий тайнами Обратной Стороны, наверняка продал душу Падшему, а с такими в Гевинтере не церемонятся.

– Хорошо, хорошо, – Генрих покивал сам себе. – Рассказывай.

– Что именно? – представив, как его тащат на виселицу за сговор с тёмными силами, Айдан всполошился. И не сбежишь: кастелян так близко, точно успеет перехватить. Чувствовал же – не надо было садиться. Барон так и не ответил, но смотрел очень хмуро и отказа явно не потерпел бы. – Простите… Вам прямо всё рассказывать? – молчание. – Про Обратную Сторону или?..

– Барон хочет знать, – подсказал Швайгер, – почему тебя считают колдуном.

– Эм, да, хорошо, – Айдан подумал, что, если кинуть в кастеляна блюдом с остатками рагу, тот, наверное, замешкается, и можно будет удрать. А дальше куда? В обитель Добрых Братьев, и там попросить убежища. Лишь бы не затравили собаками. – Я тогда помогал писать хронику нашего города. Меня попросили добавить несколько строк о самых последних событиях. Я… – нелюбимая история захлебнулась под волнами страха.

– Швайгер, что с ним такое?

– Может быть, в горле пересохло? – безоблачным голосом предположил кастелян, а сам пребольно наступил горе-рассказчику на ногу.

– Так налей ему!

– Ох… – пока слуги возились с вином, Айдан соображал, можно ли как-то переиначить историю, чтобы никто не поймал на вранье, но в то же время показаться чистеньким. Ничего не успел придумать, конечно. – Простите, мне уже лучше. Да. Я помогал писать хронику…

– Мы поняли. Дальше что?

– Простите. Я… – отпил ещё немного. Хоть и крошечная, но всё же отсрочка. Спина деревянная, словно тут холод стоит, и слова примерзают к языку. – За пару месяцев до этого в город приехал эльф. Жутко перепуганный, словно за ним гнались демоны. Да за ним точно кто-то гнался, потому что он заплатил одному мальчишке, чтобы тот следил за восточными воротами и сказал ему, если кто-нибудь явится следом.

– Явился? – влез Генрих.

– Э-э, считается, что да, наутро действительно появилась пара странных эльфов, но тот уже успел умереть.

– Слышал, он чуть весь город не утащил с собой, – вставил кастелян. – Вроде, кто-то из местных обесчестил его сестру, да? И он решил так отомстить?

– Это была одна из версий, – когда дошло до выстраданных им выводов, Айдан почувствовал себя уверенней и даже почти перестал думать о травле собаками. – Жители соседних домов действительно почувствовали недомогание, а кто-то даже видел во сне чёрные долины Обратной Стороны. Но я не поверил. Напуганный, с трудом способный связать два слова эльф – какой из него мститель? Я не хотел домыслами портить хронику, решил выяснить, как было на самом деле. Надо стараться писать правду, не так ли?

– И ты вызвал его душу с того света?

– Да нет! Простите. Я… Я смог заполучить вещи, найденные в комнате эльфа, и его записи, – а как именно, не стоило уточнять. – И я попробовал разобраться, что же он сотворил такое в ту ночь, а потом… – Айдан осёкся. Ещё до того, как стать монахом, он интересовался эльфийской культурой, недурно знал их язык, даже помнил наизусть одну особо полюбившуюся ему эпическую поэму, да и когда пришлось примерить рясу, продолжил свои занятия при молчаливом попустительстве настоятеля своего первого монастыря. Может быть, кому-то ещё записки эльфа показались бы загадочными, даже бессмысленными, но для него и схема расстановки ингредиентов, и описание ритуала были яснее самой простой молитвы. Практически сами собой чёрные пирамидки заняли положенные места, и только ждали пароля, чтобы выпустить на волю зловещую, но такую заманчивую правду. Айдан тогда оторопел и, наверное, сам по себе не решился бы произнести нужное слово, сделать этот последний шаг, да в подвал завалились два монаха, которым только и охота была, что поглумиться над незадачливым коллегой.

«Опа, – гоготнул один из них, – Айданусик!»

Айдана затрясло, он терпеть не мог, когда его так называли.

«Погляди-ка, наш тихоня играет в солдатиков», – тоненько, противно захихикал и другой. Айдан успел подумать, что лучше бы им в самом деле принять ритуал за безобидную игру, но по крайней мере один из двух идиотов оказался проницательным:

«Да, слушай, нет, это какой-то ритуал»

– «У-у, чёрная магия? Хочешь аббата со свету сжить? Или демонов призываешь? Демонов? Суккубов, поди?» – он изобразил, как делает то, что обычно делают с суккубами в фантазиях измученных воздержанием монахов.

«Я думаю, – рассудительно проговорил первый, – судомойных демонов, чтобы на кухне ему помогали».

«Знаешь что, Айдан? – ухмыльнулся второй. – Теперь ты будешь нашим судомойным демоном, если не хочешь, чтобы мы рассказали настоятелю, как ты поклонялся в подвале Падшему и кувыркался с суккубами!»

«Смотри, язык проглотил!» – оба заржали. Айдан и в самом деле не знал, что сказать, и судорожно соображал, что лучше: прослыть демонопоклонником или вором, потому что пирамидки ему, само собой никто не давал, он просто стащил их в ратуше. Потом первый добавил: – «А знаешь, не только судомойным, но и огородным демоном, я думаю. Что-то мне надоело уже горбатиться над картошкой».

«О-а, да-а! – у второго загорелись глазки. – А что думаешь, может быть, даже и суккубом, а?» – и смотрит на приятеля. Тот, правда, скривился и кашлянул. – Чё молчишь, Айданусик? Ты у нас теперь спины разгинать не будешь, всё по грядкам да по котлам! Во заживём, а?»

«Слушайте», – Айдан попробовал их урезонить. – «Это исследование, просто…»

«Просто настоятелю не стоит о нём знать? – хмыкнул первый. Молчание было вполне красноречивым ответом. – Мы и не скажем. Мы ведь хорошие друзья, правда?»

«Да мы просто изумительные друзья, братишка! А ты видел, как он перетрухнул, когда я сказал про суккуба?» – второй так зашёлся хохотом, что его согнуло пополам и смешки попали в нос.

«Считай, что мы, Айдан, – назидательно проговорил первый, – заботимся о твоей душе: ведь теперь у тебя не будет времени на всякое мракобесие. Кстати, что это у тебя?» – он стал осторожно приближаться к конструкции из пирамидок, и второй за ним. Айдан же стал понемногу отступать, бормоча:

«Слушайте, вы не понимаете, что это. Я расследую странную смерть эльфа, который…» – впрочем, с тем же успехом это можно было рассказывать стенке или церковному трибуналу.

Айдан разозлился. Из всех монахов его застали за ритуалом именно те двое, кому не было никакого дела до эльфийских тайн – недоумки, у которых предел мечтаний – найти кого-нибудь, кто будет батрачить за них на кухне. Ему захотелось пойти и признаться настоятелю, их тоже заложив за компанию, он уже почти решился пригрозить этим, но тут один из них подобрался совсем близко и бестолковой ножищей почти что сдвинул одну из пирамидок, которые Айдан целую неделю выравнивал по звёздам – и это, между прочим, в подвале. Он сам не заметил, как с языка сорвалось заветное слово – и тогда жадная, голодная пустота Обратной Стороны объяла всех троих. Айдан чувствовал, как одна за другой утекают мысли, чувства, воспоминания, как то, что составляет его, разлетается по кусочку, как пепел. Он пытался молиться, но позабыл слова. Кто-то из братии прибежал на крики и догадался метнуть в одну из чёрных пирамид ботинок – а когда фигура была нарушена, и заклинание пало.

Насмешники повредились в уме. Сам экспериментатор, стоявший подальше от своего творения, отделался испугом, но братия решила выжить из монастыря паршивую овцу, да к тому же по городу поползли слухи, что некий хронист угробил двух своих врагов при помощи тёмной магии, а миряне жуть как не любят, чтобы в рясе расхаживал чернокнижник. Пришлось поспешно покинуть обитель, да и Аойне в целом. Хорошо ещё, аббат помог. Сказал: уж если где прятаться, то непременно в Ведерской марке, – и отправил с протекцией в Ланциг, велев помалкивать о своих свершениях. И Айдан в самом деле строил из себя обычного хрониста, целых два года продержался, да только вот с языка на язык вести о той злосчастной ночи добрались даже до северной глухомани, седмицы три назад зазвучав в трапезной, а оттуда, надо полагать, перепорхнув и в замок.

– Швайгер, может, ему ещё подлить?

– Хватит с него. Так что же?

– Э-э, простите. А о чём я?.. В общем, я сконструировал вновь чародейский механизм и воспроизвёл, как мог, точные обстоятельства его применения. Тогда…

– Швайгер, переведи для обычных людей.

– Выходит, он всё-таки колдун.

– Да не колдун я!

– Как так?

– Это мог сделать любой. Даже вы, эм, даже вы, если бы не были столь добрыми детьми Света, смогли бы. Если бы ещё умели читать… в смысле, понимать запутанные, загромождённые специальной терминологией тексты на эльфийском и толковать значение некоторых неочевидных… – Айдан откусил хвост неудавшейся фразе и обессиленно замолчал. Наверное, вели сейчас даже Генрих травить его собаками, хронист не нашёл бы в себе воли, чтобы сбежать. Одно желание: скорей бы…

– Не пойму: он меня оскорбляет?

– Не думаю. Не надо было ему вообще наливать.

– Тьфу. Говорил тебе: в Аойне одни пропойцы, – барон схватил кость и принялся угрюмо тыкать ей в стол, словно надеясь выковырять из деревяшки ещё одного хрониста, более вменяемого. Не преуспев, Генрих приподнял взгляд на Айдана и, тут же уронив, проговорил: – Правду говорят, что ты прикончил кого-то?

– Ох, да нет. В смысле, не совсем. Да в смысле нет, не прикончил! – разозлившись на себя ещё даже больше, чем на давящегося смехом Швайгера, крикнул Айдан. – Они живы, просто… Не в себе. А зачем было лезть и мешать эксперименту?

– Кхм. Если бы кто-то стал мне мешать на охоте, – задумчиво изрёк барон, – я бы тоже не стерпел. Скажи, Швайгер? – и неспешно покивал остаткам рульки. – Значит, говоришь, ты не колдун… – Айдан не стал отвечать, чтобы не вспылить ненароком. – Как-то всё сложно у тебя, – прижав глаза ладонью, простонал Генрих. – Темнишь, по-моему. Ох. Ты, Швайгер, что думаешь? Справится?

Кастелян выпучил глаза и развёл руками, но когда барон надавил на него взглядом, повернулся к Айдану и промолвил:

– То есть я правильно понял, что ты спёр эльфовы записки, разобрался в них и смастерил такую же колдовскую штуковину, как у него, да?

– Ну, не то чтобы спёр. Я…

– Это называется «спёр», – Швайгер по-отечески улыбнулся и кивнул.

– А в остальном да, так.

– Ясно, – кастелян посмотрел на барона.

– Кхм. Он сразу не мог сказать по-нормальному?

Айдана тряхнуло: страх ослабил немного свою хватку, и напряжение затекшей спины разрешилось неудержимой судорогой. А что это в глазах одного из близнецов? Уж не любопытство ли?

– Да чтоб тебя… – ненадолго прояснившись, лицо барона вновь оплыло, и, страдальчески посмотрев на кастеляна, Генрих воскликнул: – Я думал, он колдун!

– Зато он исследователь! – бодро возразил Швайгер.

– Посмотри, трясётся, как осиновый лист!

– Осмотрительность – лучшая подруга рыцаря!

– Он мямля!

– Но вдумчивый! – радостно гаркнул кастелян.

– Скажешь, у него получится?

– У меня получится! – уязвлённый и претензиями одного, и дурачеством другого, воскликнул Айдан. Сразу понял, что лучше было молчать, но Швайгер уже простёр к нему руку и возвестил так, словно представлял на турнире знаменитого смутьяна:

– Да он рвётся в бой!

– Кхх… пхх, – скривившись, как от кислятины, с чувством произнёс Генрих.

– А что надо делать?.. – запоздало вставил Айдан. – Вы расскажете?

– Он меча в руках не держал.

– А что вы теряете? – парировал Швайгер. – В худшем случае всего лишь одного хрониста. Ланциг не оскудеет; когда я последний раз считал, их было две дюжины с гаком – один туда, один сюда, не заметите даже.

Айдану весьма не понравилось, что цвет гевинтерского монашества считают на дюжины, как яйца, и намёки кастеляна тоже не вселяли уверенности. Крохи здравомыслия робко шептали, что надо валить, пока ещё не получил роли в баронских пьяных выдумках, но, с другой стороны, почему хотя бы не послушать предложение? Интересно же.

Попытавшись осадить близнецов, которых раззадорили арифметические упражнения с хронистами, и ничего не добившись, Генрих снова уставился на гостя. Под поверхностью затуманенных глаз мелькали очертания несформулированных вопросов, но этот рот был больше рад вину, чем разговорам – и, щёлкнув пальцами, барон велел всем выметаться, оставшись наедине с Айданом.

– Есть у меня к тебе дело, – повозив ладонями о штаны, Генрих ковырнул зуб и тем же, заново изгвазданным пальцем показал на противоположную стену, где, как уже было известно Айдану, красовался портрет его родителя. Это был – если верить художнику, конечно, – впечатляющий мужчина. Кажется, всё, что в нынешнем правителе нелепо, преувеличено, в нём сочеталось в оптимальных пропорциях: мощь без тяжести, суровость без грубости, фатализм без усталости. Длинные тёмные волосы, взгляд с хитринкой, чуть закруглённый нос, воронёные доспехи, рука в перчатке, покоящаяся на рукояти меча – истинный рыцарь, особенно в сравнении с тем, кто нынче сиживает напротив его портрета. Вот и золочёная надпись на коричневом однотонном фоне прославляла Ульриха как величайшего из рыцарей современности.

– Знаешь, что было с моим отцом?

Генрих фон Ланциг не знал своей матери, она, вроде бы умерла при родах, зато отца он просто боготворил; кроме этого, прижизненного портрета заказал себе ещё один, конный, в спальню, а другой повесил в спальне жены, совершенно не считаясь при этом с её мнением. Поэтому быть в курсе обстоятельств его исчезновения обязан был каждый обитатель замка. На счастье, обстоятельств этих известно было совсем немного. Так что и Айдан пришёл подготовленным:

– Он отправился с Дейермером в его поход и не вернулся.

– Ага, – в глазах полыхнуло. – Не вернулся. А ты знаешь, куда они держали путь?

– Вниз по течению Ведера. Учёные люди сходятся в том, что их целью был провал, Туманный ров подле Чёрной и Белой Крепости, который предположительно ведёт на Обратную сторону.

– А ты выучил много умных слов, парень, – барон помотал головой, будто отгоняя незваную учёность. – А что они там забыли, а? Почему отец всё бросил и помчался с этими нищебродами? Да вообще, они сделали то, зачем шли, или он сгинул напрасно?

– Этого никто не знает.

– Не знает, – барон стукнул по столу кулаком. – Не знает. А ты узнаешь! Вот тебе моё поручение, парень, первое и единственное.

С учётом того, что добрый Генрих приходился ланцигскому монастырю светским аббатом, в его праве отдавать монахам поручения вряд ли кто-то мог усомниться. Даже если поручение это абсурдно и заведомо невыполнимо.

– Но мастер Бернхард, начальник над хронистами…

– Твой мастер Бернхард – просто старый кретин, он ничего не понимает! Знай себе болтает, что мир ещё не готов к этому знанию. Тьфу! Трус он, как и все монахи. А ты… не знаю, может, разберёшься.

– А почему бы вам не пригласить настоящего чародея? – вымолвил Айдан, и сразу сам себе ответил: королевская гильдия магов за такое не возьмётся, а даже если бы и взялась, то столько бы запросила – всех ланцигских земель с привилегиями не хватит. Не то что скромный хронист, ему и вовсе платить не обязательно.

– История моего отца, история Дейермера – это книга, написанная кровью и прахом. А кто прочитает книгу лучше, чем монах? Попробуй, в общем, разберись, что к чему. Как тогда разобрался. А если нет, то лучше бы тебе поискать другое место. Усёк?

Ну, да, как же…

– Вот и отлично! Что нужно будет – приходи, – на мгновение в его голосе даже почудилось какое-то радушие. – Захочешь хоть в сам Хейвенфельт покопаться в архивах – отправлю! Ты, кстати, стихи сочинять умеешь?

– Э… Нет, вот это у меня не очень хорошо получается.

– Жалко, – барон прицокнул. – Но ты знаешь: это любой бездарь сможет, была б история. А ты главное всё разузнай: что, как, зачем – чтобы наконец появилась песня о самом последнем и главном подвиге моего отца, – это он произнёс почти шёпотом, едва ли не как молитву, и вдохновенно посмотрел на портрет. – Ну, всё, а теперь проваливай!

***

От монастыря замок отделяло приличное расстояние, и Айдан был полон решимости занять себя по пути размышлениями о грядущей миссии. В этом ему изрядно мешал очень толстый и практически лысый монах по имени Брайан, от чьей компании Айдан с радостью бы отказался, будь у него хоть какой-нибудь выбор. Увы, этот самый Брайан происходил из Ивар Мэлхью и вбил себе в голову, что без томных звуков родного аойненского языка несчастный Айдан до срока украсит собою монастырское кладбище, и потому норовил составить ему компанию в самые неподходящие для этого моменты: подсаживался рядом в скриптории, вызывался помочь отвезти готовые рукописи в городской архив – ну, и, конечно, потопал с ним на приём к барону и верно прождал его, починяя сапоги на скамейке у ворот. И вот сейчас он весело шагал рядом и вливал целительный бальзам верхнетайнского диалекта в таких количествах, что из лекарства он, пожалуй, уже становился отравою. Увы, Айдан умел слушать и совершенно не способен был затыкать рассказчиков, что делало его лучшим другом и непременной жертвой старых дев и престарелых сплетников – вот и с присутствием постылого Брайана он тоже безропотно мирился, лишь про себя браня его за то, что болтовнёй заглушает мысли. Додумался в итоге лишь до того, что о походе Дейермера практически ничего не знает.

Монастырь был городом в городе. Точнее, он был тут ещё когда дальний предшественник барона обретался в убогой деревянной сторожке на соседнем холме, и уже тогда его окружали добротные каменные стены. В них имелись большие ворота, почти всегда запертые; если же изобретательный путник находил способ проникнуть внутрь, ему объясняли, что всех до одного пилигримов, страждущих и убогих, рады будут видеть в обители Добрых Братьев дальше по дороге. Было и несколько неприметных лазеек, через которые некоторые не обременённые излишней духовностью монахи водили к себе любовниц. Внутри собралось довольно пёстрое общество: несколько действительно верующих людей, истово сражавшихся за спасение душ всех добрых детей Владыки Света, трое рыцарей Шипа, ушедших на заслуженный покой и пестующих застарелые ранения, дюжина обойдённых наследников, не решившихся пойти в разбойники – ну, и, конечно, цвет обители: порядочное количество хронистов, переписчиков, иллюминаторов. Начальником над ними был старый мастер Бернхард, большой любитель сквернословить; кто-то из молодых даже пустил слух, что в молодости он служил матросом на пиратском судне. У мастера были свои принципы. Согласно одному из них жаб на миниатюрах следовало рисовать исключительно серого, а не зелёного цвета, и туго приходилось тому, кто в пылу вдохновения позволял себе иное; другой же принцип категорически запрещал интересоваться всякими «тёмными» материями, к которым, без сомнения, относилась и Обратная Сторона. Как следствие, поход Дейермера считался в монастыре предосудительной темой для обсуждения. Официальная доктрина Церкви Света утверждала, что Обратная Сторона – этот чёрный, искажённый двойник мира – есть вотчина сил мрака, обиталище если не самого Нергеддеона Заточённого, то уж во всяком случае какого-то его здешнего представителя; место, куда стекаются после смерти тронутые гнилью души. Но иногда и самый обычный человек мог прийти в соприкосновение с нею, тьма проникала в его сны, заставляя снова и снова представлять себя посреди бескрайней чёрной равнины. Это начиналось обычно на пороге юности, вместе с первыми порывами вожделения – столь ясный и недвусмысленный знак для бдительного ума; ревнители целомудрия любили повторять, что это Нергеддеон вознаграждает похотливых юнцов и девиц своим отравленным даром одержимости, но на самом деле у недуга не было предпочтений, он поражал всех без разбора – одного из тысячи, если верить дотошным, любящим цифры хронистам. Таких людей отчего-то называли Пробуждёнными. Некоторым из них удавалось, скрывая свой недуг, вести почти обычную жизнь, но многие сходили с ума от выматывающей пустоты этого нелепого края, и среди молитв матерей нередко можно было услышать сокровенное: «Да не пробудится моё дитя на Обратной Стороне». Айдан и сам когда-то до смерти страшился этой участи; к счастью, известный момент уже прошёл. И всё же он был там однажды, видел и чёрные холмы, и мелкие, бессильные звёзды Обратной Стороны, задыхался, тщетно глотая недвижный воздух – лишь несколько мгновений после того, как отзвучала колдовская команда, но и то едва жив остался, а каково тем, кто каждую ночь может проснуться там? Да будет милостив к их душам Владыка Света!

Про Дейермера болтали всякое, и чем дальше – тем более фантастическими становились эти истории. Одни твердили, что он был вербовщиком самого Нергеддеона и отряд свой повёл прямиком в пасть Заточённому, другие – что он был самоотверженным героем, стремившимся покончить раз и навсегда с ужасами Обратной Стороны; кто-то выдумал даже, что Дейермер и легендарный маг Хоран, ниспровергатель богов – это одно и то же лицо. Сами участники экспедиции молчали о том, что с ними случилось; Айдан слышал, что некоторые из них вернулись – но не Ульрих фон Ланциг. В любом случае, принято было считать, что там, в чёрном отражении мира, Дейермер сделал что-то, к добру или к худу, и вот всё застыло в ожидании, что это как-то проявится – и все ждали, боялись, надеялись – уже как двадцать лет. Мастер Бернхард, когда его спрашивали, что же всё-таки писать в хрониках, твёрдо отвечал, что, по его мнению, тем, кто желает держаться стези Света, не стоит интересоваться кривыми тропками Тьмы. Но если сам барон поднял этот вопрос, размышлял Айдан, то мастер должен сделать исключение. Разве нет?