Край Вечности

7

Лео пробежал несколько рядов в одном направлении, поскальзываясь на дорожках, а потом припустил обратно и выскочил в главный проход. Посмотрел в одну сторону, в другую…

Мария исчезла.

Ни ее, ни Руби, ни Амоса не было видно. Ни развевающейся красной мантии, ни белого шарфа, ни отца, который нес дочь и тяжелую, оттягивающую руку, черную сумку с чашей и саженцем. Лео казалось, он выпал за борт корабля: волны вздымаются и опускаются, судно пока видно, но оно уплывает все дальше.

Лео снова подбежал к темной стороне склепа и принялся искать дверь – какую-нибудь ручку, набалдашник или щеколду. Его окутывал запах дыма, угольки костра постепенно тускнели и гасли. Лео сверху донизу ощупал шершавый белый камень и наконец нашел. Сначала показалось, что это всего лишь небольшая выемка размером с шариковую ручку, но потом Лео проследил ее очертания и выяснил, что она прямоугольной формы. Трещина была явно не природная. Она появилась в камне не просто так.

Лео вытащил из кармана отмычки, но впопыхах уронил, и они со звоном ударились о бетонную плиту. Лео выбрал самую толстую и приступил к делу. Хотя уже сгустилась ночь, он закрыл глаза и сосредоточился на острие проволоки, пытаясь его почувствовать. Усердно царапал им в дыре, цеплялся за стенки, но не находил ничего, что можно было бы сдвинуть с места или прижать. Лео как следует вдавил отмычку в отверстие.

Щелк! И она сломалась.

Тогда он взял другую. Лео изо всех сил пытался успокоиться и почувствовать внутренности замка, как это происходило обычно, но ничего не получалось.

Щелк! Еще одна отмычка сломалась.

Щелк!

Щелк!

Щелк!

У него осталась последняя надежда. Последний ответ. Лео поднял отмычку и посмотрел на нее на фоне неба. Это была заколка, согнутая в виде молнии. Он нашел ее на церковной стоянке, где искал мелочь, которую обронили растяпы. Внезапно ему вспомнилась Руби, и Лео на миг задумался – может быть, лучше оставить их с отцом в покое? Возможно, там, куда они отправились, сестренка вылечится. А вдруг доктор права? Так кто он такой, чтобы им мешать?

Однако все это было неправильно. Вообще все. Вся эта секретность, воровство малышки, поспешное бегство. И конечно, боковая дверь в склепе. Нет, сестра должна быть здесь, с Лео.

Он вставил отмычку в отверстие, но затем сообразил, что скважина слишком глубока для такой короткой проволоки. И все же Лео еще раз прощупал стенки впадины в поисках каких-нибудь зазубрин или выступов. Во всех замочных скважинах, где ему приходилось ковыряться, тоже была пустота, однако Лео всегда удавалось обнаружить уязвимое место и понять, как действует механизм. А после замок покорялся легкому нажатию и неохотно, но все же поддавался.

Щелк!

Сломалась последняя отмычка.

В сердцах Лео ударил по усыпальнице ладонями, уперся в нее и выкрикнул имя сестренки. Он упал на колени и прижался к камню спиной.

– Руби! – в последний раз закричал Лео, уткнулся в ладони и расплакался.

Что натворил отец?

Все хорошее для Лео закончилось. Тени, окружавшие кладбище Святого Людовика, подобрались к нему, словно лужи черной воды, бездонные, ненасытные.

В этот полночный час само время исчезло. Была ли это игра воображения Лео или морок, наведенный Марией, никто никогда не узнает.

Но если бы Лео носил часы, он увидел бы, что проходят минуты, может быть, даже часы, а секундная стрелка не движется. Вероятно, он бы заметил, как она повернула вспять, к некоему древнему началу, а минутная стрелка мчится вперед, нисколько не сдерживаясь. Таково влияние горя и потерь. Время, под гнетом глубокой скорби, сбивается с пути.

Лео дремал у гробницы, оперевшись на нее спиной, пока небо не посветлело на востоке. Только тогда он встал. Его снова охватило оцепенение. Он обернулся на склеп, возле которого заснул, склеп с прямоугольной замочной скважиной, и увидел небольшую табличку:

«Эта усыпальница в классическом греческом стиле считается местом захоронения Марии Лаво».

Лео долго таращился на надпись.

Мария…

Он повернулся и пошел к воротам кладбища Святого Людовика. Те по-прежнему были открыты, и Лео боком протиснулся в щель. Ему стало наплевать, увидят его или нет. В доме через дорогу на кухне какой-то мужчина варил кофе. Интересно, что он подумает, увидев в окно Лео? Примет ли его за мальчика или все же за призрака?

Тем же путем, что добрался сюда, Лео пошел обратно. Он рассматривал трещины в тротуаре, впервые заметив, что формой те напоминают сломанные отмычки.

Тусклые звезды померкли, уличные фонари погасли. Утро почти вступило в свои права, когда Лео вновь оказался у отцовского дома. Мальчик доплелся до передней двери и вошел внутрь. Лео не стал запирать ее за собой. Он поднялся по лестнице на три пролета в комнату Руби на верхнем этаже и уснул в кровати сестренки. Та ему и приснилась. Они все бежали куда-то вдвоем по нескончаемому городу, по узким улочкам и переулкам, промозглым подвалам заброшенных складов. Но куда бы брат с сестрой ни направились, их преследовал звук чьих-то шагов или легкое постукивание по потолку. А когда они с Руби наконец оторвались от погони и вышли на свет, путь им преградила красавица Мария с суровым взглядом.

Разбудил Лео голос матери.

– Амос! – нерешительно окликнула она.

Ей явно не хотелось входить без разрешения, сначала нужно было хотя бы дать о себе знать. Каждый из родителей Лео и Руби жил собственной жизнью, и привычной свободы, когда входишь в дом без стука, для них уже не существовало.

– Амос! – снова крикнула она, но у Лео не хватило духа пойти к ней.

Мама заметно волновалась: отец никогда не бросал дом незапертым и никуда не выходил в столь ранний час. Амос был совой, из тех, кто трет глаза и жалуется на слишком яркое солнце в девять утра, плотно задергивая шторы.

– Лео! – почти в панике позвала мама. – Кто-нибудь есть дома?

Он хотел закричать в ответ, но первая попытка провалилась, и крик превратился в рыдание.

«Руби, куда же ты исчезла?…»

Лео сделал глубокий вдох, откашлялся и попробовал снова.

Горло болело от слез.

– Мама!

Раздались быстрые шаги вверх по лестнице, легкие, словно ноги едва касались ступеней. Затем открылась дверь, и появилась мама. Вид у нее был очень встревоженный. Найдя взглядом сына, она немного успокоилась, но совсем ненадолго, таким несчастным было его лицо. Мама посмотрела на пустую постель Руби.

– Руби?

Вот и все, что она сказала, всего одно слово. О, эта власть единственного оброненного слова, власть имени!

Лео покачал головой.

– Ее нет, – выдавил он, пряча лицо в ладони.

За окном мелодично пели птицы.

Мама уселась на пол рядом с Лео, словно подспудно все время ожидала такого подвоха, а теперь, когда несчастье случилось, ее охватило неестественное спокойствие. Возможно, это был просто шок. Казалось, на то, чтобы заговорить, потребовались все ее силы.

– Нет? – переспросила она.

– Он ее забрал, – прошептал Лео.

– Куда? Лео, куда он ее забрал?

Он посмотрел прямо в лицо матери.

– Не знаю. Я не знаю.

– В каком смысле «не знаю»?

Лео почти равнодушно пожал плечами, но по его щеке скатилась одинокая слеза.

– Не знаю, – повторил он. – Отец запер меня в чулане, но мне удалось выбраться. Я пытался за ним проследить.

На Лео вдруг навалилась вся усталость от прошлой ночи, и он зажмурился. Мама наконец пришла, она обо всем позаботится. Уж мама-то знает, как найти Руби, уж она-то ее вернет. Лео открыл глаза и посмотрел на мать. Та словно вынырнула из глубокого омута и возвратилась к жизни.

– Машину он не взял, – сказала мама. Ее голос снова набирал силу. – А такси вызывал?

Лео покачал головой и снова повторил:

– Он запер меня в чулане, я выбрался и попытался за ним проследить.

Только это он и сумел ей рассказать о прошлом вечере. Только это он и будет твердить в полиции, когда его станут допрашивать. Так Лео пытался заблокировать все, что видел, все необъяснимое. Он не мог заставить себя сказать больше.

Да что он, по сути, видел? На самом деле, ничего. Только женщину у затухающего костра. Сестру отец держал к Лео спиной. Куда они отправились с кладбища, он не разглядел. Только слышал глухое эхо удара камня о камень и поворот древнего ключа в замочной скважине. А видеть он не видел ничего.

Вряд ли мама поверит, если он расскажет о своих догадках, о том, что отец прошел с сестрой в дверь усыпальницы, которую открыла прекрасная темнокожая женщина по имени Мария. Скорее всего та самая Мария, чье имя и было выбито на табличке этой усыпальницы. Да никто не поверит в такую чушь! Лео и сам себе с трудом верил.

– Они не могли уйти далеко, – сказала мама, вскакивая и направляясь к двери.

– Мам, он ушел давно. Еще вчера вечером. Очень давно.

Та сразу пала духом, замерла, схватилась за дверной косяк и прижалась к нему, будто старалась удержать дом, будто боялась, что само здание обрушится.

– Лео, – снова повторила она, на сей раз не пытаясь найти ответ, а просто желая, чтобы хоть кто-то слушал ее вопросы, – куда он ее забрал?

8

Девочка почти умирала. Воздух вдруг стал прохладным. Отец занес ее в кромешную тьму, прочь от маленького костра, и немного постоял неподвижно. Кругом царил черный смоляной мрак. Непроглядный, безмолвный, подобный тому, какой живет в норах или бездонных пещерах. Малышка услышала грохот, похожий на оползень, только начавшийся внезапно, без всякого предупреждения. Звук был резким и окончательным. Она попробовала поднести руку к лицу. Пришлось потрогать глаза, чтобы убедиться, что те открыты.

Тьма была осязаемой, ее можно было пощупать и попробовать на вкус. Девочка вдыхала тьму, как воздух, и та оставляла налет у нее на языке, а потом обратилась в Существо, что шептало малышке на ухо на неизвестном наречии, которого ребенок не понимал.

Тьма заполонила пространство, подобно воде или дыму.

Девочка все гадала – не ослепла ли она? Отец пошел вперед. Малышка раскачивалась у него на руках в неровном ритме шагов и смотрела в том направлении, куда они двигались. Вдали показалась точка света, словно одинокая звезда на бескрайнем небосводе. Девочка опустила голову на грудь отца и задремала.

Шло время. Дни? Недели? Они с отцом нескончаемо куда-то шли по длинной прямой дороге. Это был единственный путь. Под ногами лежала земля, иногда попадались завалы камней, но в основном дорога была твердой и ровной, будто до них ее исходили миллионы людей, превратив почву в бетон.

Иногда мелькали небольшие заброшенные домишки, с дырами проемов под окна и двери, что смахивали на лица с широко распахнутыми глазами и зияющим ртом.

В сумерках или на рассвете, пока свет был еще тусклым, малышка смотрела вдаль и там, куда вела дорога, видела город, возвышающийся над деревьями.

Небо всегда было окрашено в красный.

Именно во время того пути отец начал разговаривать сам с собой, пусть и шепотом, но таким отчетливым, что иногда девочке мерещилось, будто он ждет от нее ответа. Казалось, от звука его голоса она должна была чувствовать себя не так одиноко, но происходило наоборот, и ей хотелось, чтоб отец замолчал. Малышка понимала, что умирает. В свои пять лет она не сумела бы этого объяснить (просто не знала нужных слов), и все же глубоко внутри себя ощущала, как что-то разрушается, исчезает. Что-то важное.

Но главное, она не знала, что смерти нужно бояться. Ее не преследовали видения ангелов и демонов, картины улиц, выстланных золотом, или бездонных огненных ям. Девочка ничего об этом не думала и не испытывала страха или неуверенности. В столь юном возрасте смерть означала облегчение, надежду, что дышать когда-нибудь вновь станет свободно, и жар уйдет. Поэтому малышка не противилась.

Однако противился папа. Всем своим существом он противился смерти дочери, так что даже когда та сдалась, ее поддерживала его воля.

– Нет-нет-нет, – шептал он, – еще слишком рано. Мы почти достигли Края Вечности, мы почти там. Все будет хорошо. А потом, потом… Вот увидишь!

Он выдохнул слова, как воздух, и черная сумка, свисавшая с его руки, ударила девочку по ноге. Отец спорил с кем-то другим. Малышка не знала, куда они направляются, но чем дальше они шли по дороге, тем яснее она понимала: папа тоже не знает.

– Здание в центре города, – бормотал он. – «Отнеси это туда. Там вы найдете все, что нужно, – так сказала доктор. – Все, что вам нужно!»

Он сплюнул на землю и сердито прибавил шаг. Так они шли и шли, пока красное небо не темнело. Тогда отец относил девочку недалеко от дороги в лес и прислонял спиной к дереву. Потом собирал опавшие листья и мягкие ветки растений, укладывал малышку на этот холм из свежей зелени. Амос зарывал в нее дочь, и девочку окутывал запах плодородной почвы и листьев.

– Нужно согреть ее, – бормотал он, – согреть. Если она не будет шевелиться, мы справимся. Пусть она только лежит спокойно и отдыхает, тогда все будет хорошо.

Отец исчезал в лесу, оставив малышку совершенно неподвижной. Порой девочка размышляла, быть может, она уже умерла? Или все это лишь сон, и наутро она проснется в своей постели на третьем этаже отцовского особняка в Новом Орлеане, в окно будут заглядывать теплые солнечные лучи, птицы – распевать песни на карнизе, потом в комнату войдет мама, поднимет малышку и заберет домой. Ее и брата… Да, брата. Чудесного Лео. Умного счастливого мальчика, который всегда находил время выслушать сестренку.

С тех пор как они прошли через дверь, мир словно опустел.

Никак иначе это не назвать. Путники ни разу никого не встретили. Не видели даже животных и насекомых. Небо все время было красным, менялся только оттенок к концу дня и на рассвете. Небеса то становились огненными, как угли костра, то тусклыми, как краски заката, то яркими, малиновыми, как полоски на шарфе той женщины, которую девочка видела через плечо отца, когда они вошли во тьму.

Вернулся отец и принес две полные горсти лесных ягод. Формой они напоминали чернику, но были терпкими на вкус и наполняли живот, словно добрый ломоть хлеба. Малышка съела всего две или три, а потом задремала под беспрестанное бормотание отца:

– Нам нужно в город. Мы должны добраться до города. Ерунда какая-то. Вокруг полно деревьев, почему бы не посадить росток здесь? Но здесь нельзя сажать, еще рано. В город. Нужно в город. Где бы тот ни был.

Однажды она проснулась среди ночи. В тот вечер они расположились на ночлег неподалеку от дороги, и малышка услышала какой-то свистящий звук, что напомнил ей об автомобилях, которые проезжали мимо отцовского дома в Новом Орлеане.

Издалека пришло тихое шипение, потом звук стал приближаться, сделался громче и наконец промчался мимо. В какой-то миг малышка будто увидела то, что издавало звук, какое-то движение, проблеск мерцающего света и тьмы.

В другой раз она проснулась днем и обнаружила, что отец устал и лег прямо посреди дороги. Малышка лежала на нем лицом вниз. Сумка стояла рядом, она была приоткрыта, и в прорезь выглядывал ярко-зеленый ствол и белый бутон. Отец спал, широко открыв рот, вокруг все словно замерло. Малышка попыталась приподняться и встать, но стоило ей немного сдвинуться, как отец зашевелился, и она прекратила попытки. Девочка лежала ничком на груди спящего отца и ждала, глядя, как легкий ветерок колышет листья на деревьях. Она слышала, как бьется папино сердце.

Вокруг не было никого, ни единой души. Может быть, они последние люди на всей земле? Или первые…

– Большое здание, – бормотал отец во сне. – В центре города.

Все чаще и дольше она оставалась в сознании.

Когда путники только прибыли в эти края, малышке полегчало, будто местный воздух помог ей восстановить силы. Но это быстро прошло. Вскоре она снова ощутила слабость, начала хрипеть и гореть в лихорадке.

Малышка открыла глаза и поняла, что они добрались до города. Большого города, который мог вместить больше жителей, чем она видела за всю жизнь. Повсюду возвышались десятиэтажные дома, устремлялись к небу тридцатиэтажные.

Отец и дочь шли мимо складов, железнодорожных станций и больших университетов. Все пустовало. Они пробирались закоулками и карабкались на крыши зданий, чтобы отец мог осмотреться. Людей было немного, наверное, только горстка. Или так лишь казалось. Однако вскоре малышка поняла, что люди были повсюду, просто надо знать, где искать. Например, когда свет не слепил, из-за стекол за путниками наблюдали лица. Они смотрели сверху вниз с каждого здания с плоской крышей. Малышка видела их в конце каждой улицы, прячущихся в тени.

Примерно около полудня свет начал тускнеть. Тени стали длиннее, вытянулись вперед, убегая от путников. Именно тогда отец с дочерью заметили старуху: она сидела в кресле-качалке на крыльце старого дома и качалась туда-сюда, туда-сюда. Кресло постанывало под ее весом. У крыльца были железные перила, а сам дом построен из красного кирпича с коричневой отделкой и возвышался на три этажа.

Отец малышки ненадолго остановился и заговорил усталым и хриплым голосом:

– Я ищу центр города, нам нужно в центр.

Старуха рассмеялась – звук вышел такой, будто десяток ворон каркает на зимнем ветру.

– Кто ж его не ищет! – выпалила она и снова расхохоталась.

– Не подскажете ли, в какую сторону идти?

Старуха кивнула.

– Идите, как шли. Просто идите вперед. – Она с отвращением сплюнула на крыльцо. – Только не оставайтесь на улице после наступления темноты!

– А что случается после наступления темноты? – спросил отец.

Старуха скривилась. Она было начала говорить, но затем закрыла рот и покачала головой.

– Так что же будет? – снова спросил отец.

Она засмеялась опять, но на сей раз смех вышел сухим и мрачным. Старуха встала и направилась к двери.

– Уж узнаете, – бросила она через плечо. – Смеркается. По ночам на улицы выбираются Бешеные. Скройтесь из вида.

Старуха вошла в дом.

– Бешеные? – выкрикнул ей вслед отец. – Что за бешеные?

Дверь захлопнулась перед их носом, но вскоре отец получил ответ. Сначала послышался звук льющейся воды, большой массы воды. Девочка напряженно прислушалась. Отец затаил дыхание. Они стояли посреди опустевшей улицы, посреди безмолвного и все же полного жителей города и ждали. Шум приближался. Стали слышны отдельные звуки: крики людей, треск дерева, звон бьющегося стекла.

– Боже, – пробормотал отец и двинулся вперед так быстро, как только смог, а потом побежал, все быстрее и быстрее. Голова малышки ударялась о его плечо, тяжелая сумка колотила по ноге. Он споткнулся, но не упал.

Внезапно все звуки заглушил дикий вопль, донесшийся разом со всех сторон, и малышка от ужаса взбодрилась.

– Ты можешь бежать? – простонал отец, и девочка поняла, что на сей раз он обращается к ней.

– Я… я не знаю, – хрипло после долгого молчания ответила малышка.

Крики и звуки разрушений уже раздавались на их улице. Отец свернул в переулок и поставил ребенка на ноги. Ее колени сразу подломились.

– Пойдем, – велел он, – быстрее.

Они побежали вместе в темный переулок, отец тащил ребенка и сумку. Путь преградили старые ящики и доски, и беглецы перелезли через препятствие. Повсюду валялись деревяшки с торчащими гвоздями, кучи ломаного кирпича и камней. Битое стекло скрывала темнота. Переулок оканчивался тупиком, но в стене одного из зданий, примыкающих к нему, чернела дверь.

– Эй! – донесся голос с той улицы, откуда они прибежали. – Там кто-то есть!

Девочка знала, что речь о ней и ее отце.

– Давай, Руби. Быстрее.

Отец толкнул дверь, та открылась, и они ввалились во мрак. Отец вслепую ощупал стену в поисках выключателя и нашел его. Зажглась единственная лампочка без абажура, свисавшая с потолка на шнуре.

Комната была полна всякого хлама. Отцу удалось забить дверь досками, а потом забаррикадировать проход кучей вещей.

Раздался стук. Кулаки лупили по металлу. Железный прут выбил из двери кусочек стекла, в отверстие пытались прорваться чьи-то руки, заглядывали дикие глаза, но створка не поддалась, а дыра вышла слишком маленькой.

Снова послышался грохот. Отец схватил девочку и сумку в охапку и побежал в глубь здания, по коридорам и лестницам, наверх, все время наверх.

«Так вот кто такие Бешеные», – подумала девочка, теряя сознание.

Очнулась она уже на крыше. Вокруг раскинулось тусклое небо. Малышка села. Это здание оказалось самым высоким, из всех, что они пока видели. Отец бродил у края крыши, вглядывался вдаль, что-то бормотал себе под нос, но наконец все же пришел и сел рядом с дочерью. Вид у него был такой же измотанный, как у нее. Она подумала, что папа совершенно выбился из сил – всю дорогу он ее нес, а питались они одними лишь ягодами, которые он находил в лесу, или какими-то объедками из переулков.

Оказалось, что у города нет предместья – девочка сидела довольно близко к краю и видела дорогу, по которой они пришли, – лес начинался сразу у окраины.

Других улиц, кроме грунтовки, ведущей в город, за его границами тоже не было, чащу пересекала единственная узкая и прямая, словно туго натянутая нить, полоса. Девочке померещилось там какое-то движение, и она вытянула шею, чтобы лучше разглядеть. Нет, не померещилось: вдали и впрямь клубилось какое-то облако, катясь все ближе к городу.

Отец тоже это увидел, догадалась по его взгляду малышка.

Но не успели они понять, что это такое, как послышался ужасный звук: вопли, стоны, крики, и все они исходили из центра облака. Девочка смекнула, что оно и есть тот мерцающий свет и тени, которые она заметила несколькими ночами раньше.

Они неслись одним потоком, как бегуны на гонке, и, добравшись до города, не остановились, а продолжили путь. У подножия здания, на крыше которого стояли малышка с отцом, раздался громкий визг. Девочка подумала, что от натиска здание вот-вот рухнет. Содрогнулся даже красный небосвод.

– Там! – ахнул отец. – Да, да, вижу! Я его вижу!

Он схватил дочь, черную сумку и, спотыкаясь, помчался к лестнице. Тело малышки билось о грудь отца, будто они боролись. Он повторял себе под нос одно и то же слово, точно мантру, и его голос эхом разносился по лестнице, убаюкивая девочку:

– Высокое здание, здание в центре…