На охоту он ездил в Курганскую область. Место, которое он облюбовал, находилось в двухстах километрах, от нашего города и этот путь он проделывал на велосипеде с мотором, с лодкой на прицепе, позже на мотоцикле. Я поражался упорству отца, его решительности и приверженности этому занятию. Он ездил один. Ночевал в лесу, часто в незнакомых местах. Приехав на новое место, он всегда изучал местность так хорошо, что потом знал, где какой ручей течёт и где растёт какое дерево.
В Курганской области у него были друзья. У него везде были друзья, которые очень радушно принимали его, а также и меня, у себя дома на ночлег. С нами часто ездила мама, там она собирала ягоды. Помню, мы собрали пять вёдер дикой вишни. Два ведра продали и купили на эти деньги сахар. И сварили из трёх вёдер варенье. Всё это были заготовки на зиму. Мне разрешали, есть варенье, сколько я хочу. Когда я его ел, отец спросил меня: «Какое варенье самое вкусное?», я с полным ртом ответил: «Ышневое!», то есть вишнёвое.
Последнее время он облюбовал озеро Большое Кабанье, там их два рядом – Малое и Большое. Сначала мы ездили на Большое Кабанье. Отец разведал среди камышей участок чистой воды, называлось эта часть воды – галлия. Он однажды заметил, что утки кружат над этим местом и идут на посадку и отец решил там поохотиться на открытие сезона. Мы протащили туда лодку. Тащить была трудно: идти надо было по колено в воде, а дно было илистое, ноги сильно увязали, что делало и так непростой переход мучительным. Но наши труды были вознаграждены сполна.
Галлия была метров сто длиной и пятьдесят шириной. Мы заняли позицию у разных краёв в камышах. Отец сидел в лодке, а я на специальном помосте, который мы соорудили заранее. Вбили четыре кола под углы, а сверху прибили деревянный помост. Было очень удобно стрелять, я стоял как на земле. Ждать пришлось не долго, со всех сторон к этому месту начали слетаться утки. Мы стреляли исключительно по уткам, опустившимся на воду, ну может пару раз и сбили тех, что ушли в полёт. Скажу так – за тот раз отец добыл пятьдесят шесть уток, а я сорок – это было очень много. Прослышав о нашей удаче, многие потом хотели занять это место, но мы приезжали с отцом за три дня до открытия сезона охоты и сторожили его.
Всех уток, что мы добывали честным трудом, обрабатывала мама, а потом часть продавала на базаре и эти деньги тоже шли в семейный бюджет. Когда я был молод, мне очень нравилось охотиться, и дело было не только в азарте. Дело было в пище и деньгах. Всё было правильно: тебе нечего есть – иди и убей зверя, съешь его, а если что-то остаётся – продай. Позже, когда я стал жить лучше, охота стала хобби, а ещё позже для меня это стало походить на обыкновенное убийство, и я перестал охотиться.
Когда отец исследовал Большое Кабанье и всё что было вокруг, он стал ездить на Малое Кабанье. Там жили несколько семей казахов, семь или восемь, потом и они разъехались. Осталась одна семья. К ним отец и ездил. У них был дом, и мы там останавливались на ночлег. Отец им делал разные детали для ремонта и быта, всё записывал, а потом брал оплату баранами по осени. Их забивали, и мы хранили их на холоде. Меня в своё время поразило, что стол у них низкий и сидят на полу, подогнув под себя ноги. Нас угощали мясом и чаем. Потом гостям стелили на полу, в другой комнате спали хозяева. Прожили они у озера недолго, переехали вслед за остальными в деревню. Вскоре старого казаха парализовало, не выдержал он деревенской суеты, ему степь и свобода были нужны, а молодёжи танцы и клуб: не хотели они жить на природе, как кочевники. Охота на этом озере была хуже, но рыба ловилась хорошо. Нас это устраивало, потому что нам не надо было столько дичи, а жить и ночевать в тепле, было удобней.
Терпение
Про терпение есть много пословиц и поговорок, ещё больше сказок и притч. Я не буду приводить сейчас общеизвестные примеры, а расскажу несколько случаев из моей жизни. Это важно, потому что именно терпение один из тех столпов, на которых стоит мой успех. Я вообще считаю, что те, кто умеет терпеть добиваются больше, чем все остальные.
Дело было зимой, мы с отцом должны были пойти гулять и он ждал меня на улице. Когда я, наконец, собрался, мама вывела меня во двор. Папа стоял недалеко с самодельными железными санками. Так получилось, что он толкнул их в мою сторону, а я вместо того, чтобы подождать, когда они до меня докатятся, побежал им навстречу. Большие тяжёлые железные санки… как результат моей встречи с ними – разбитое лицо и искривление носовой перегородки. Прогулка не состоялась.
Потом был страшный скандал, об этом мне рассказал дядя Лёня, сам я не помню этого, возможно из-за болевого шока, отец кричал на мать, обвиняя её в случившемся. Пока искал медикаменты, разбросал по комнате вещи, в общем, был очень резок и груб. К сожалению, так мой отец вёл себя всегда, когда хотел показать своё неудовольствие.
С годами я заметил, как стал вести себя подобным образом, но поняв неприемлемость такого поведения, отказался от этой практики.
Возвращаясь к случаю с санками и его последствиям скажу, что этот удар привёл к тяжёлому заболеванию – полипам. Полипы – это такие наросты, которые затрудняют дыхание, поэтому их нужно было удалять. Как это происходило, я помню хорошо. Полипы удаляли (читай выдирали) на живую, без всякого обезболивания. Процедура была просто варварская: мне связали руки и вставили какой-то инструмент в нос. Ну чем не средневековая камера пыток? Было жутко больно, так больно, что эту боль я запомнил на всю жизнь, но я не плакал. Совсем. Своей стойкостью я очень удивил женщину-врача проводившую процедуру. Она сказала, что дети старше меня кричат так, как будто их режут, и в конце назвала меня молодцом. Это было приятно.
Так и повелось: набил ли я шишку, подвернул ли ногу или как-то ещё травмировался – меня никто и никогда не слышал. Старшие ребята ценили это моё качество, поэтому всегда брали в свою компанию. Ведь если сдашься – лучше-то не станет.
Хочу добавить, что терпение – это не та черта, которую я приобрёл с возрастом, я был терпеливым всегда. Как-то, когда мне было примерно два года, мама отвезла меня к бабушке. Мама собралась уже идти на работу, а я, побежав за ней, большой палец левой руки нечаянно сунул между дверью и косяком. Мама, чтобы я не выскочил, быстро прикрыла дверь, естественно, этого не заметив. Палец прижало безжалостно и неотвратимо! В тот раз уйти маме на работу не удалось. Меня повезли в больницу – пол пальца болталось буквально на ниточке. Врачи палец пришили и только удивлялись тому, что я не плакал. На пальце до сих пор видны швы, а ноготь стал раздвоенным.
Как отец учил меня плавать
Любой мальчишка хочет выглядеть взрослым, а взрослый – это когда все умеешь: ездить на велосипеде, кататься на лыжах и коньках, плавать.
Когда отец учил меня плавать, то поступил следующим образом: мы договорились, что я буду плавать с резиновым кругом, и каждый день он будет спускать из него немного воздуха. Рядом с городом была (да и сейчас есть) старица – старое русло реки со стоячей водой. Мы ездили туда тренироваться каждый день: иногда утром до того как отец уходил на работу, иногда вечером когда он возвращался домой.
Немного фактов о купание в моём детстве. Сам процесс естественно не изменился, а вот с купальными костюмами была отдельная история. Как я уже говорил, жили в то время не богато – купальники были уделом избранных, да и выглядели они намного скромнее, чем нынешние. Если сравнивать внешний вид купальников «тогда» и «сейчас», то можно смело сказать, что купались одетыми. В большинстве случаев мужчины купались в сатиновых трусах свободного кроя, в простонародье «семейниках», а женщины купались в нательном белье в сторонке.
Сначала я плавал, как и все в обыкновенных трусах. Потом мне купили плавки из сатина, с завязками на правой стороне. По верхнему и по нижнему краю плавок пришивались тесёмки, и они туго завязывались, что бы плавки держались при нырянии.
Возвращаясь к моему обучению. Всё шло по плану – каждый день воздух из круга потихоньку спускался. Прошло две недели. Мы как обычно приехали на старицу, и я собрался плавать с кругом, но отец мне его не дал. Помню, как он тогда сказал мне, что я уже три дня плавал с полностью спущенным кругом. Я так обрадовался, потому что знал, что плавать со спущенным кругом гораздо тяжелее, чем без него. Одно только омрачало эту радость – я мог узнать о том, что научился плавать раньше на три дня, но таков уж был замысел отца.
Ходьба на руках
Всему можно научиться, главное – было бы желание. Наш отец очень хорошо ходил на руках, и, когда мы с сестрой просили его научить нас это делать, он сказал: «Просто вставайте к стене, и сначала стойте на руках, держась ногами за стену, затем пробуйте понемногу отходить от стены и стойте так, сколько сможете». Естественно, первое время мы падали, но потом научились. И сейчас, когда мне уже пятьдесят с хвостиком, я легко стою на руках и даже хожу.
Потом он научил нас и проделывал с нами такое экстремальное в своем роде упражнение: мы должны были наклониться и просунуть руки назад между ног, он брал нас за руки и резко поднимал. Представляете – резкое сальто вверху, при этом тебя надежно держат за руки?! Удачно приземляясь на ноги, мы с сестрой были очень довольны! А еще, сестра садилась отцу на левую ногу, я – на правую, и так он шел. Веселье было неописуемое! Или упражнение «часы»: вся его прелесть состояла в том, что папа нас по очереди брал за ноги и раскачивал, как маятник. Поскольку он мог за раз раскачать только одного, то каждый из нас торопился успеть первым. Отец многому нас научил.
Походы в магазин
Отец и мать приучали к труду меня и сестру с детства. В обязанности от «отца» входила поливка и прополка огорода и садика-цветника, походы в магазин за продуктами, вынос помоев. Водопровода у нас в доме не было, поэтому чтобы помыть посуду или пол воду надо было принести с колонки, что находилась на улице, а потом грязную воду надо было вынести на улицу и там вылить в выгребную яму.
Про цветник хочу сказать отдельно – это было целое произведение искусства. Его изгородью служили ровно подстриженные деревья, яблоньки-ранет. Из леса мы привезли берёзку, рябину, сосенку и черёмуху – всё это было аккуратно высажено в нашем садике. Цветы отец сажал по схеме – плану, вычерченному в зимние вечера, это обеспечивало беспрерывное цветение всё лето и красивый узор. Мы выращивали флоксы, татарское мыло, георгины и много чего ещё. Как сейчас помню, что около деревянного наружного забора он высевал фиалки, которые цвели и пахли ночью. Отец говорил это для влюблённых, что бы они заходили в садик и сидели на скамейке, любуясь цветами, и ощущали их запах.
В садике отец провёл душ. Летом благодаря этому всегда можно было умыться свежей холодной водой, да и поливать огород из сада было легче, чем с колонки. Кран находился ближе к огороду. Поливка и прополка садика были на мне и я, честно говоря, тяготился этим занятием. Да и кому оно в детстве интересно? Отец же, напротив, возделывал и облагораживал своё детище. Не стало отца – и садик пришёл в запустение.
Мама поручала нам мытьё посуды и уборку дома. Загружены мы были основательно. Родители трудились на работе, а мы дома.
Однажды со мной произошла интересная история. Отец дал мне денег и послал в магазин. Зная все цены, он говорил, что и в каком количестве надо купить, подсчитывал в уме деньги и давал на расходы точно до копейки. Счету в уме он учил и нас. Так он развивал нашу память и умение считать.
Тогда в магазине надо было сначала отдать деньги кассиру, он пробивал чек, потом ты шёл к продавцу и говорил, сколько и чего тебе надо. Таким образом, видимо, у них была двойная проверка: кассир считал – продавец отпускал товар. Все должно было сойтись. Хорошо, если народу было мало, а то порой приходилось отстоять две немалые очереди. Это был трудоёмкий и очень не удобный процесс. Сейчас все по-другому: штрих коды, расфасовка, самообслуживание… Раньше сыпучие товары отпускали в бумажные кульки. Продавец брал лист бумаги, сворачивал его конусом, засыпал туда продукт, сверху заворачивал. Пакетов целлофановых не было, а были тряпичные сумки или сетки. Если в такой вот авоське рвался бумажный пакет с крупой или с сахаром – все оказывалось на дороге.
Итак, я в магазине купил все, о чем меня просили, но у меня почему-то остались шестнадцать копеек. Не в силах поверить своим глазам, я глядел на деньги: неужели отец ошибся? Или это ошибся я, забыв что-то купить? Дома отец все проверил и ничего не сказал, а о шестнадцати копейках я умолчал. Зная, что отец никогда не ошибался, я переспросил, всё ли я купил. Он немного удивился этому вопросу, всё перепроверил и сказал, что все правильно. Я ликовал – целых шестнадцать копеек! Надо сказать, совесть меня совсем не мучила, я пошёл и «попировал»: накупил сладостей и от пуза наелся. Вот привалило, думал я.
А вечером мне действительно привалило: пришла бабушка и спросила, купил ли я ей хлеба. Я моментально сообразил – эти шестнадцать копеек были её деньгами. Она часто приобщала свои покупки к нашим. По хорошему, мне надо было сразу сознаться, но я стал врать. Ляпнул первое, что пришло мне в голову: “бежал в магазин за покупками, очень торопился, поскользнулся на деревянном мостике, упал и рассыпал деньги, видимо собрал не всё. В канаве была вода”. Внимательно выслушав мою историю, отец с видом бывалого следователя поинтересовался: как так получилось, что были потеряны только бабушкины деньги?
Сейчас я понимаю, что взрослые сразу догадались, в чём дело, но отец решил провести допрос до конца и заставить меня признаться в содеянном. Ему было важно, чтобы я сам запутался в своей лжи и признался. Он хотел, чтобы мне было стыдно, и чтобы этот стыд остался со мной и не позволял мне больше так поступать. В итоге я во всем сознался и рассказал, куда дел деньги. До сих пор помню эти два чувства: неописуемую радость, когда пировал на «честно сэкономленные» деньги и жгучий стыд, когда признавался отцу и бабушке. Да, так бывает.
Хоть бабушка и пыталась сгладить ситуацию, жалея меня, отец был непреклонен, и последовало наказание, которое кроме всего прочего включало в себя «увольнение» меня с должности закупщика провианта. Теперь в магазин стала ходить моя сестра.
История с магазином на этом не закончилась и я даже не знаю, чей это был урок: мой, сестры или моих родителей, да только дело на поправку не пошло. Тогда я не верил в Бога, тогда я про Него и не знал ничего, так как жил в неверующей семье. Только спустя годы понял, что Он следил за каждым моим шагом и вёл к Себе. Хорошо, что за свою жизнь я получил массу уроков, и я так благодарен Господу, что Он заставил меня сделать правильные выводы. А мог бы в грехах и запутаться…
Мать с отцом радовались тому, с какой охотой сестра ходила в магазин, но радость эта была недолгой. Отец, так же как и мне давал сестре деньги, так же всё считал и проверял, и вроде всё было хорошо, пока однажды она не задержалась из магазина. Дело было вечером, и он пошёл её встречать. Я увязался следом, не знаю зачем, может интуиция подсказала.
Идём, значит, по тротуару и видим, как моя сестра не торопясь топает в сторону дома и что-то жуёт. Была у нас с ней привычка, по пути из магазина, объедать хлебную корку. Родители нас ругали за это конечно, но не сильно. Понимали, что мы были голодные. Мы её видели хорошо, но она была так увлечена, что нас не заметила и, проглотив то, что жевала, достала из сумки конфету, развернула и отправила в рот. Тут-то она нас и увидела. Сработал защитный рефлекс: фантик полетел в сторону, а конфета была быстро съедена, но по нашим лицам она поняла, что попалась.
Потом был допрос с пристрастием. Отец всегда умело докапывался до истины, задавая наводящие вопросы, но в этот раз ему помогла случайность. На вопрос, откуда конфеты, сестра ответила, что её угостили. После этого последовала проверка списка покупок – всё было на месте, и вот тут был обнаружен маленький пакетик с конфетами. Дальше отпираться не было смысла, и сестра рассказала, что покупая рассыпной товар, просила взвесить чуть меньше, чем было нужно, а на сдачу покупала конфеты. Думаю, она сообразила, что так можно делать довольно быстро, этим и объяснялась её любовь к походам в магазин.
Я всегда очень любил сестру и в тот момент искренне её жалел, однако была мысль, которая не давала мне покоя: почему она не делилась со мной? Ответ я сам для себя нашёл быстро – для конспирации. Я ведь тоже не разделил с ней свой пир.
Как бы там ни было, а я никогда не мог по-настоящему осуждать себя или сестру за эти наши с ней проделки. Почему? Потому что мы никогда не ели досыта, всегда вставали из-за стола голодные. Сестра одной рукой ела, а второй оттягивала резинку от штанов, наедая про запас. Если мы ели жареную картошку с тихоокеанской селёдкой по тридцать восемь копеек за килограмм – это был уже почти праздничный обед и мы даже ели в зале. Основу нашего рациона составляла картошка, каши, супы на костях, квашеная капуста, огурцы и помидоры соленые, ну и охотничья добыча.
Это наших детей сейчас не накормить, на какие только хитрости мамочки не идут, лишь бы «чадо» наконец покушало. Многие хвалят социализм, вспоминая, как же хорошо им при нем жилось. Мне при социализме жилось плохо!!! Одно только преимущество того времени лично для меня и было – я был молод. Голод заставлял выкручиваться, обманывать, быть нечестным, но благодаря такой школе жизни я никогда не пройду мимо нуждающегося человека, помогу, чем могу.
Игры Детства
Детство – время, когда человек учится жить, учится быть взрослым. Как учатся дети? Дети учатся через игру. Девочки играют в дочки-матери, модельеров, готовят еду для кукол, готовясь, стать жёнами и матерями, а мальчики, уж так сложилось, играют в подвижные и временами жестокие игры.
Один из моих товарищей по играм, Игорь, сын наших соседей, начитавшись приключенческих книг, заразил нас романтикой того времени. Мы спасали принцесс, сражались с драконами и устраивали турниры. Подумал немного и решил, что устраивали турниры и охотились на драконов мы все-таки чаще. Подходили мы к этому мероприятию со всей ответственностью: у нас были копья. У меня древко от флага, а у Игоря черенок от метлы с острым концом; шлемы – большие эмалированные кастрюли и щиты – крышки от этих самых кастрюль, а так же другая амуниция, состоящая из всего, что мы могли найти.
Итак, мы с Игорем как-то устроили рыцарский поединок: сражение шло на копьях, мы нападали по очереди, стараясь ударить соперника. Бой был долгим, я устал и предложил отдохнуть. Но мой противник, который был старше и сильнее так разошёлся, что отказался, желая одержать победу. Мы продолжили. В какой-то момент он предложил мне поменяться копьями, и это впоследствии меня спасло от увечья, затем бой продолжился с новой силой. Я не могу сказать, сколько мы ещё дрались, но когда я окончательно вымотался, то убрал щит и копье в сторону, объявив о капитуляции. И именно в этот момент, когда я опустил руки и пошёл на мировую, я получил удар древком от флага в правый глаз. Удар был настолько сильным, что я не видел примерно сутки. Меня возили в больницу, спрашивали, что случилось. Я сказал, что ударился о подножку для чистки обуви, которая стояла у нас перед подъездом.
Почему я не сказал правду? Наверное, решил, что это мой глаз, значит и мой секрет. Конечно, родители потом узнали, как дело было, но я так и не сознался. Свои секреты я хранить умел. Эта ситуация иногда всплывала в моей голове во взрослой жизни, в моей жизни бизнесмена. Ведь как точно повторяется момент, когда в конкурентной борьбе человек готов пойти на мировую, договорится со своим противником, а тот, пользуясь секундной уязвимостью, делает удар, от которого может рухнуть твой бизнес.
Думаю, сейчас у вас тоже встают перед глазами картины подобных ситуаций, не обязательно связанные с бизнесом или работой. У меня подобное повторялось в бизнесе несколько раз, но об этом я расскажу позже.
Игрушки в нашем детстве была большая привилегия. Помню, только в восьмом классе, отец купил мне вертолет, который летал по кругу на металлическом стержне. Это была дорогая покупка. Что бы показать, на сколько, она серьезная, я приведу сравнение. На эти десять рублей, столько стоил вертолет, можно было прожить всей семьей две недели, если считать только продукты питания. Вот мы и делали игрушки сами.
Обруч от бочки. Следует описать, что это такое. Раньше железных бочек почти не было, были деревянные. Они складывались из одинаковых дощечек и стягивались обручами. Чтобы бочка не текла, ее замачивали, заливали водой, дощечки набухали, а обручи не давали им рассыпаться. Так вот, к такому обручу изготавливался специальный крючок из проволоки толщиной миллиметра три, четыре, и, держась за проволоку, и толкая ею обруч, можно было бежать и катить впереди себя этот обруч. Было занимательно. Можно было бегать наперегонки.
Игра в двенадцать палочек. Бралась дощечка, ее клали на круглое полено. На одну сторону укладывались двенадцать палочек. Первично, кто проиграл в счете, должен был собрать эти двенадцать палочек, после сильного удара по другой стороне дощечки, и после этого идти искать участников по ограде. Если он кого заметил, то должен быстро бежать к дощечке и, ударяя ногой о свободную, от палочек сторону, разбивать эту кучу. Если бежавший следом поймал, хотя бы одну палочку, то водить – собирать палочки должен был прежний ведущий. Или обгонял ведущего и сам разбивал палочки, то ведущий оставался прежний. Если палочка не была поймана, то уже он должен собирать палочки и искать играющих. Если он, ища участников, далеко отходил от дощечки, то любой игрок мог подбегать и разбивать кучу палочек. И все повторялось сначала. Был уговор, собирая палочки не смотреть по сторонам и не запоминать, кто куда прячется. Игра могла длиться бесконечно. Мы играли долго. Даже голод, который постоянно присутствовал в нашей жизни, не мог загнать нас домой. И если кого то, о несчастье, звали домой, обычно это был крик в окно, телефонов не было, его просили, оставшиеся игроки, «Хабы принеси», хаба – это хлеб.
Игра в «чику». В нашем городе был машиностроительный завод по выпуску прицепов к тракторам, сначала к «Белорус», а потом к «Кировец». Помню эти вереницы людей шедшие пешком на смену и со смены. Там было много вещей, которые мы использовали как игрушки или как часть наших игр. В деталях прессами пробивались отверстия, а отход от отверстия был «биток». Кругляш толщиной до сантиметра, он и служил неотъемлемой частью игры в «чику». Игра была на деньги. Чертилась линия, от неё делался отступ метров на пять или восемь, по договоренности, и каждый игрок клал в кучу, по копейке, складывались они одна на одну. Потом по очереди все бросали биток, каждый стремился попасть по деньгам. Если попадал по деньгам, то мог забрать те монеты, которые перевернулись. Укладка велась на орла, решка была вверху. Если просто биток падал за черту, устанавливалась очередность по мере удаления от денег. Бил первым тот, чей биток был ближе к линии монет. У первого игрока, естественно, было большее преимущество, перевернуть больше монеток с одного удара. Перевернутые монетки считались добычей игрока. Далее уже удары производились индивидуально, по каждой монетке, перевернул – твоя, не смог переход хода к следующему. Деньги мялись, потом их кассиры с неохотой брали к расчету, или не брали. Мои взрослые дядьки так выигрывали себе на еду. Булка хлеба стоила шестнадцать копеек. Кто был не удовлетворен очередностью, тот говорил слово «варю», клал копейку и кидал биток еще раз. Кто попадал перед линией или выбывал или клал копейку и повторял бросок. У каждого был свой биток. Игра продолжалась до удовлетворения сторон. Не поставил копейку, вышел из игры. Поставил копейку вошел в игру, в начале или в конце кона. Я обычно выигрывал около пяти копеек.
Болты, гайки и спички. Коробок спичек стоил одну копейку. Мы брали два болта, на один накручивали гайку до половины, со спичек закладывали туда горючее вещество, чем больше вещества, тем сильнее взрыв, потом закручивали второй болт, с другой стороны. Готовое изделие, с силой бросали на брусчатку, происходил взрыв. Асфальта не было. Наша улица была покрыта булыжником, тротуары были деревянные, сколоченные из досок. И когда шли дожди, а они были не редки в нашем климате, можно было ходить даже без сапог. На других улицах такой привилегии не было и люди, в буквальном смысле, месили грязь. Выручали только сапоги. В нашем городе была фабрика по производству кирзовых сапог. Низ из свиной кожи, верх – голяшка из искусственного материала «кирза». Такие сапоги носили солдаты и мужское население. В резиновых сапогах потели ноги, но зато в них можно было ходить по лужам. Помню, преподаватель по физике ходил в резиновых сапогах по колено. Мы такие сапоги по колено, немного загибали, не обрезали, а загибали. Была такая своеобразная мода.
Вышибалы. Количество игравших делилось на две команды. Выбирались два капитана команды. Остальные разбивались по парам. В паре должны были быть участники примерно равные по силам. Пара загадывала два слова. Например: – «Бык или корова» говорила пара, а капитаны попеременно выбирали слово. И бык уходил к одному, а корова к другому. Разделившись поровну, начинали играть. Чертили две черты, примерно на бросок участвующих, это метров десять. Одна команда, выбранная по жребию, вставала внутрь очерченного участка, вторая снаружи с обеих сторон, предварительно разделившись на две части. Участники, находящиеся по внешнюю сторону черт, кидали мяч во внутренних, а внутренние пытались увернуться. Когда мяч попадал по игроку, он считался выбитым из команды. Если внутренний ловил мяч, то это считалось, «свечкой», сейчас это в играх называется «жизнью». Это давало ему право оставаться в кругу, после стольких раз, сколько он поймал свечек. Игра длилась до тех пор, пока не выбьют всех. Обладающий «свечкой», мог передать её другому. И в круг мог войти ранее выбывший. У меня хорошо получалось ловить «свечки» и изворачиваться от бросков. Вообще взрослые парни всегда брали меня с собой на любое «дело». «Дело», это загнать «козла» в огород или сделать «стукача». «Козел» в огород, это посещение чужого огорода с целью поживиться там овощами, ягодами и маком. Сделать «стукача», это постучать ночью в окно и убежать на некоторое расстояние и наблюдать за происходящим. Брали потому, что я мог преодолеть любой забор и быстро бегал. Взрослые парни были старше меня на два, три года. И я никогда никого не предавал.
Настольный теннис. Настольный теннис объяснять не буду, он и сейчас есть и правила не изменились. Только у нас стол стоял на улице, вкапывались столбики и сверху прибивались обыкновенные доски. Поверхность была не ровная, мяч отскакивал тоже по-разному. Но мы играли и даже устраивали состязания по этому виду спорта.
«Поджига». Это уже огнестрельная штучка. Мы брали медные, шовные трубки. Шовные – это со швом по всей длине трубки. Отрезали сантиметров пятнадцать, с одной стороны, примерно сантиметром пять, сплющивали и в этом месте загибали. С другой стороны вставлялся, так же загнутый гвоздь, подобранный по отверстию, что бы легко входил, но не болтался. Вместе это соединялось натянутой резинкой. Внутрь насыпали серу, взятую со спичек. Гвоздь вытягивался из трубки и фиксировался за счет натяжения резинки и находящегося на изломе гвоздя. Получался свободный ход между гвоздем и серой. «Поджигу» бросали, при ударе гвоздь за счет резинки двигался внутрь и ударял о серу, получался взрыв. Гвоздь мог вылететь, а мог и остаться в «поджиге», все зависело от количества серы. Гвоздь находили и повторяли взрыв. Так пугали проходивших мимо девчонок. О безопасности никто не думал!
Карбид. Карбид использовался при газовой сварке. Мы его использовали по-своему. При соединении с водой он выделял горючий газ. Мы его либо поджигали, бросая в лужу, чем тоже удивляли девчонок, типа вода горит. Либо складывали в бутылочку, в которой была предварительно налита вода и положена сухая трава, а на неё клали карбид. Закручивали крышку, встряхивали бутылочку и бросали как гранату. Выделяющийся газ разрывал бутылку. Я, таким образом, не дождавшись пока взорвется бутылочка, думая, что пробка закрыта не плотно, стал её заворачивать, и у меня бутылочка взорвалась в руках. Были множественные порезы ладоней, и я весь обрызгался этой жидкостью. Этого бы не произошло, если бы мы с друзьями не выпили вина перед этим. Это был восьмой класс.
Пугач. Пугач это пистолет типа времен восемнадцатого века. Трубку, сплющенную с одной стороны, также как на «поджиге», привязывали проволокой на искривленную палку. У основания перед сплющиванием, пропиливали отверстие. Внутрь засыпался дымный порох, трамбовался, сверху укладывали клочок бумаги и тоже затрамбовывали, а потом вставлялась дробина. Снаружи к отверстию прикреплялась спичка на резинке. И вот пугач готов к стрельбе. Стреляли по птицам, правда, почти никогда не попадали. Я точно ни разу не попал, ни в одну. Когда нужен выстрел, коробком от спичек чиркали привязанную спичку, нужно было целиться и ждать выстрела. Он происходил, через секунду две.
Катание за автобусами. А что делать долгими зимними вечерами. Дома сидеть неохота. У нас-то даже и телевизора не было. Телевизор отец купил только после смерти матери, я тогда учился в десятом классе. До этого зимними вечерами, когда был маленький, слушал с бабушкой радио. А так мы выходили вечером на улицу. Катались на горках, и у нас был такой экстрим своего рода, мы цеплялись за рейсовые автобусы. Мы стояли на остановке ждали автобус. Когда пассажиры садились, он начинал движение. И в это время нужно было успеть добежать и зацепиться за задний бампер. Мы бежали, цеплялись, обычно нас было двое, трое иногда четверо. Водители знали об этих наших шалостях и иногда тормозили иногда сигналили ну естественно мы отпускались от бампера и разбегались, потом ждали следующий автобус. И вот от одной остановки до другой со скоростью 40 километров в час, ты несешься на своей обуви, чаще всего это были валенки. Ваши подошвы чувствуют землю, все камешки, будто ты босяком, но счастье и кайф неимоверный и хороший массаж стоп. Потом кто-то нам показал, что можно зацепиться за бампер, а ногами упереться внизу, то ли это была балка моста то ли какая-то перекладина, мы это делали. То есть этим самым мы ехали вроде как на автобусе и не портили свою обувь, потому что она очень быстро стиралась на подошве. И вот однажды мы зацепились, и почему-то мы не поставили ноги на перекладину, а просто ехали и автобус повернул с асфальтированной дроги на грунтовую. На дороге попалась ямка, и автобус тряхнуло так, что он бампером ударился о землю, чуть не перерубил нам ступни. В это время кровь ударила мне в голову, я подумал, а что если бы мои ноги были под автобусом? Меня просто бы перерубило напополам. Но это не мешало нам продолжать ездить за автобусами просто, когда автобус поворачивал на эту дорожку, мы ноги не ставили на перекладину. А когда ездил по ровной дороге мы продолжали ставить ноги под автобус. Это конечно не могло пройти мимо директора нашей школы. И вот однажды он заходит в наш класс, называет несколько фамилий, и говорит, что эти люди, катаются за автобусами. Ну, мои друзья вышли мою фамилию почему-то не назвали. И Сергей Лиханов, мой друг, выходя из класса, сказал, а Сергей Медведев тоже с нами катался. Александра Георгиевна, наш директор сказала, и Медведев пусть выходит. Тогда мы хорошую трепку получили. А я задал вопрос Сергею, зачем он меня «продал»? Он: – «Ну, ты же ездил, а почему я должен один страдать». Братья Лихановы, Сережа и Саша, нас часто продавали. Иногда когда мы что-то найдем на улице, такое, что вроде бы и не представляет ценности, но для пацанов представляет, то они говорили: – «Это от папиной машины», и пытались забрать себе