Buch lesen: «Ангел пролетел. Провинциальные зарисовки»

Schriftart:

ISBN 978-5-0062-2318-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Настя тянула за руку упирающегося Васю, в другой несла сумку с продуктами. Надо было побыстрее попасть домой, скоро должны были прийти домашние: Наташа из музыкальной школы, Леша из кружка роботехники и муж из университета. Как всегда, придут голодные, их надо кормить, а дома, кроме пачки пельменей был только початый майонез. Поэтому Настя загодя сбегала в магазин, набрала сумку продуктов, потом забрала Васеньку из детского сада, и теперь с переменным успехом пыталась уговорить его идти быстрее. Васеньке очень хотелось остаться во дворе на детской площадке с такими же как он детсадовскими. Поэтому он всячески упирался, зная, что, пока не вернутся брат и сестра, дома будет скукотища. Мама запрется на кухне, изобретая необыкновенный ужин из обыкновенной сумки с продуктами. Канючить нечто наподобие: «Ма, оставь меня во дворе», – Вася считал не мужским поступком. Ему было уже шесть лет, скоро в школу, надо было блюсти реноме. Поэтому он выбрал стратегию «непротивления злу насилием», которую часто упоминал отец, разбирая детские конфликты сыновей. Вася не понимал, что это такое. Но его главный семейный авторитет (конечно, после родителей!) – сестра Наташа полностью поддерживала принцип, растолковывая его на примерах. Главное, что он вынес из этого (пока!): надо мыть руки перед едой и чистить зубы перед сном. Это он делал с удовольствием, потому что можно было поплескаться вволю, утоляя жажду развлечений.

Настя тянула, Вася упирался и одновременно глазел по сторонам, в безуспешных поисках чего-то нового. За весь день в детском саду ничего интересного не произошло. Разве, что в игровой комнате появилась новая игра, но она оказалась мальчишески не интересной, и они отдали ее девчонкам, проявив рыцарское благородство. А сами стали собирать из кубиков крепость, чтобы потом, перед обедом с грохотом ее разрушить. Получалась двойная польза – удовлетворялся зуд творчества, типичный для их возраста, и, тоже типичный, инстинкт разрушения. В поисках нового Вася поднял глаза, надеясь на березе увидеть павлина, попугая или, на худой конец, обезьяну. И тут он обомлел, по небу на высоте восьмого-девятого этажа шел человек. То, что это именно такая высота Вася представлял хорошо. Они жили на восьмом, а его лучший друг и вечный соперник Гарька – на девятом. Они часто стояли у окна, считая пролетающих ворон. Первый увидевший новую, прибавлял себе очко. У кого оказывалось больше, тот побеждал. Но тут была не ворона, а настоящий человек, в джинсах и голубой рубахе. Обувь Вася не рассмотрел, потому что сразу же завопил: «Мама, человек в небе!».

Настя, не отвлекаясь от основного занятия, – тянуть чадо, недовольно проворчала: «Хватит придумывать небылицы». Но тем не менее посмотрела в направлении, куда показывал не совсем чистый палец сына. После этого произошло сразу несколько событий. Во-первых, она выпустила руку сына. Во-вторых, остановилась. В-третьих, выронила сумку, подумав, что этот человек сейчас упадет, но не подумав, как он туда попал. Действительно, над ними совсем недалеко, по небу шел человек. Именно шел, как ходят самые обыкновенные люди по самому обыкновенному тротуару. Он даже повернулся и посмотрел на них, но, похоже не придал встрече никакого значения. Было похоже, что он не считал свое передвижение чем-то особенным, и поэтому встрече с прохожими не уделял внимания. Человек шел довольно быстро и вскоре скрылся за крышей близлежащего дома.

Оба начали тереть глаза. Но видение не повторилось. Вася очнулся первым: «Мама, это кто?». Настя подхватила сумку в одну руку, Васю в другую и быстрее обычного устремилась домой. Там она, в профилактических целях выпила рюмку коньяку, а Васе, по той же причине, дала две шипучих таблетки витамина С.

Потом сказала: «Вася, нам лучше никому не говорить, что мы видели».

– Почему? – недовольно буркнул Вася. Он уже предвкушал свою победу над Гарькой, который только и может, что ворон считать. В последний раз Гарька насчитал ворон на две больше, и Вася не забыл своего поражения.

– Потому, что это, наверное, секретный военный эксперимент, а военные тайны выдавать нельзя, – произнесла мать, удивляясь, как может взрослый человек сморозить такую глупость. Потом удивление прошло, по телевизору глупости морозили еще круче.

– Хорошо! – согласился Вася.

– Ты обещаешь?

– Да! – уверенно сказал Вася, одновременно скрестив два пальца левой руки. Это был знак того, что говорящий освобождался от обещаний. Ему Васю в детском саду научила Розочка. Розочка знала толк в таких штуках. Она с гордостью говорила, что ее бабушка – цыганка, и может заколдовать кого угодно, превратив его, например, в деревяшку. И даже однажды принесла в детский сад деревянную расписную ложку, сказав, что в ложку бабушка превратила соседскую собаку, которая громко лаяла по ночам, мешая спать. На ложке, действительно, был изображен сказочный песик, и все дети подготовительной группы поверили Розочкиному рассказу.

Сама Настя несколько лукавила, потому что собиралась обсудить явление с Максимом – своим мужем, доцентом местного университете, знания которого выходили далеко за пределы преподаваемых им дисциплин. Но, наверное, она хотела уберечь сына от насмешек сверстников. Событие было не ординарное и требовало осмысления прежде, чем стать достоянием общественности.

Несколько успокоившись после второй рюмки коньяка, Настя начала ваять ужин.

Когда Васенька вошел в свою комнату, то обомлел. Посередине комнаты была проложена железная дорога с изгибами, горками, туннелями, станциями, светофорами и растительностью по краям. По ней шустро бегали два поезда: товарный с пятью вагонами и пассажирский с тремя. Причем окна пассажирского поезда светились, и за ними угадывались пассажиры. Вбежав в кухню, Вася закричал: «Мама, мама, спасибо!» – полагая, что железную дорогу купили ему в подарок родители. Но, увидев ее, Настя была поражена не меньше Васеньки. Решили ждать папу, который всё всегда объяснял.

2

На открытой веранде кафе на улице Ленина (бывшей Болховской), превращенной в пешеходную зону, и очень популярной у молодежи города, сидел молодой человек лет тридцати с небольшим и с любопытством рассматривал окружение. Молодой человек ничем не выделялся из праздно шатающейся толпы, одет был в джинсы, голубую рубаху, на ногах – кроссовки. Его немного выделяла небольшая бородка. Окружение было, главным образом, безбородое. Глаза смотрели пытливо. Казалось, что его интересовали не только окружающие предметы и внешность людей, но он старался узреть за ними глубину.

Напротив веранды на небольшом возвышении располагалась нечто задернутое брезентом с надписью «Кинотеатр Победа». Скорее всего за брезентом проходили реставрационные работы. Выделялась экспозиция картин рядом с кинотеатром, однако, не привлекавшая внимания местной публики. Скорее всего, была рассчитана на туристов. Справедливости ради следует отметить в ней явное отсутствие шедевров.

Налево улица уходила вверх, была заполнена людьми, и особенными достопримечательностями не обладала. Правда там, на самом верху холма, куда вела улица, стоял памятник. Угадывался плотный мужчина с протянутой рукой. Молодой человек лишь скользнул взглядом по изваянию, не проявив интереса. Судя по всему, он слабо представлял советский период истории страны. Иначе он обязательно обратил бы внимание кому был этот памятник. Но что делать! Нынешняя молодежь слабо знает классиков революционного движения и ранних лет истории Советского Союза.

Направо улица спускалась вниз к реке, через которую был переброшен длинный, широкий мост. Он сохранил свои отличительные черты послевоенной архитектуры, когда строили на века, и очень украшал город. Вдали, как бы паря над городом, поднимались золотые купола собора Михаила Архангела. Сейчас, в вечернем закате, своим блеском они создавали иллюзию, что парят в вышине. Если в летний солнечный день стоять посередине бывшей Болховской, то с ее высоты собор открывался во всей красе, производя сильное впечатление на приезжих. А их в городе, по определенным причинам, всегда было много. Все интересовались историей этого собора, и мало верили экскурсоводу, утверждавшего, что полвека назад в храме был хлебозавод. Такая красота, и вдруг – хлебозавод. Правда, добавляли экскурсоводы, хлеб на заводе пекли необыкновенный, и он был достопримечательностью города. В хлебных магазинах не залеживался.

К молодому человеку подошла официантка с вопросом: «Что вы хотите заказать?». Официантка выглядела изыскано, впрочем, как и все официантки этого заведения. Молодой человек попросил бокал Фалернского вина, чем заметно смутил девушку. Пообещав узнать, завезли ли этот сорт, она исчезла. Через минуту к молодому человеку подошел официант, по уверенным манерам которого было ясно, что он привык поддерживать реноме заведения.

– Вы полагаете, что сегодняшний вечер следует провести с Фалернским? – спросил он.

– Я, как-то, привык к нему, но готов последовать вашему совету, – ответил молодой человек.

– Вы предпочтёте отечественное или импортное? – поинтересовался официант.

Чуть улыбнувшись, молодой человек ответил: «Отечество, когда-то обошлось со мной не самым лучшим образом. Давайте импортное».

Спустя минуту перед ним стоял бокал белого вина из бутылки, которую бармен заведения припрятал два года назад, вернувшись из Италии. Он берег её для самого почетного гостя. Как убедил официант бармена поделиться его сокровищем, было непонятно. Тот и слышать о такой милости не хотел даже, когда заведение посетил сам губернатор. Конечно, инкогнито. Но его сразу узнали, в том числе, по большой группе сопровождающих. Это была очередная «вылазка в народ», которые губернатор устраивал два раза в год, сопровождавшиеся панегириками в местных СМИ. Губернатору дали пива за счет заведения, а сопровождающим – пива на выбор, но за собственный счет. Сопровождающие были явно обескуражены. Впрочем, это не оригинально. Они уже были обижены самой жизнью, и повышали самооценку, сдувая пыль с высокопоставленного пиджака. Одновременно убеждая себя, что не каждому такое доверят.

Молодой человек, отпив глоток и оценив вино, продолжил наблюдение. Было заметно, что его привлекают люди, а не архитектурные особенности пешеходной зоны. Хотя и тут было на что обратить внимание. Он провожал взглядом каждую мало-мальски примечательную личность. И когда человек ему нравился, на лице появлялась слабая улыбка, как от едва возникшей, но хорошей мысли. Так мы улыбаемся, стоя перед глубоко запавшей в душу картиной, и не отрываясь, долго смотрим на нее. Потом очнувшись, переходим к другой, и улыбка исчезает, потому что увиденное не согласуется с прежним ощущением.

Неожиданно появился официант.

– Вы, наверное, приезжий? – спросил он.

– Да, вы угадали.

– Иностранец?

– В некотором роде, – улыбнулся молодой человек.

– Понравилось вино?

– Оно превосходно. Я уверен, что таких бутылок в Италии наперечет.

– Это длинная, почти криминальная история, – попытался внести загадочность официант.

– Да уж, Петру было непросто ее раздобыть.

Официанту пришлось присесть. Бармена, который без всякого насилия налил из заветной бутылки бокал вина, звали Петр.

Молодой человек улыбался, не пытаясь скрыть своей насмешки.

– Вы, вы… знакомы с Петром? – выдавил из себя официант.

– Почти. На входе в кафе доска, на которой написано: «Наш бармен Петр сделает вам лучший коктейль в городе». А дальше обычная дедукция, как говаривал Шерлок Холмс.

Официант облегченно вздохнул. Он не любил правоохранительные органы, которые все и обо всех знали. Но этот парень своим открытым взглядом и естественными манерами не производил впечатления принадлежности к ним. Официант, хотя и страдал приступами мизантропии и к людям относился с большой настороженностью, вдруг захотелось подружиться с ним. Ему захотелось поделиться с незнакомцем самым сокровенным, отрыть ему, что ему безумно нравится официантка Любочка, из-за которой он вот уже год страдает в официантах, хотя закончил машиностроительный колледж и курсы повышения квалификации и мог бы …. Да что там говорить! И он махнул рукой.

И тут в его голове сама-собой возникла мысль: «Но ведь ты ей тоже нравишься. Предложи проводить ее после работы. Она не откажется». Это для бедного влюбленного было слишком. Мало того, что сидящий перед ним парень обладал необычными дедуктивными способностями. Тут еще в его присутствии в голову лезли мысли, про которые никто, никогда не узнает. Скорее, от отчаяния, чем в приливе смелости, официант на подгибающихся ногах подошел к Любочке, которая в это время выходила на веранду с подносом пива и пролепетал: «Можно я провожу тебя после работы?».

Что тут случилось, описать трудно. В хрониках заведения, которые, впрочем, никто не вел, но мог бы вести, могла бы появиться запись о том, как Любочка уронила поднос с дюжиной бокалов пива, раздался страшный грохот, посетители за столиками вздрогнули от неожиданности, а особо нервные девицы вскочили и стали отряхиваться, пытаясь стряхнуть несуществующие капли пива. Одним словом, это был самый запоминающийся вечер в кафе.

Более запомнился лишь вечер, когда в кафе били проезжего картежного шулера, который выиграл в «очко» полдюжины пива и фирменную закуску, а потом, расслабившись, рассказал обыгранным им юнцам, как он это сделал. Рассказ был убедительный, а шулерские приемы столь очевидные, что у юнцов не на шутку разыгралась обида и они не сдержали своих благородных порывов. Но это было в прошлом, а сейчас Любочка стояла на веранде, из глаз ее текли слезы, шум в кафе стих, не превратившись в скандал, все успокоились. А заказавшие пиво его получили. И все завершилось, как в фильмах про любовь со счастливым концом.

Молодой человек с бокалом вина сидел один, по-прежнему легко улыбаясь. В глазах светилась доброта ко всем и каждому, на кого опускался его взгляд. Ему нравилось происходившее перед ним.

И тут над городом поплыл еле слышный колокольный звон. Звон раздавался из местного монастыря с самой высокой в городе колокольни. Поэтому звон его колоколов, особенно вечером в тихую погоду, как сейчас, обнимал всю бывшую Болховскую улицу и прилежащие окрестности. Казалось, что в это время памятник наверху бывшей Болховской признавал неверность своего тезиса: «Религия есть опиум народа».

В тот вечер в кафе случилось еще несколько событий, так и не получивших объяснения. Во-первых, официант, принесший бокал вина, отказался брать плату. Во-вторых, бармен обнаружил в своем шкафчике с элитными винами две странные, запыленные бутылки необычной формы с древними этикетками. Вчера, да что там вчера, еще сегодня их не было. Если бы он их увидел, то обязательно вытер с них пыль. Но они стояли, вызывающе пыльные, всем видом подчеркивая, что не обязательно ехать в Италию за необыкновенным вином. Оно может и само, при определенных обстоятельствах, оказаться в заветном шкафчике.

3

А молодой человек вышел с веранды и пошел вверх, с любопытством поглядывая по сторонам. Так он дошел до самого верха бывшей Болховской и тут ему на глаза попался памятник солидного мужчины, расположившегося на самом верху улицы. Памятник не выделялся своими художественными достоинствами, но очень гармонировал с окружением. Казалось, мужчина на постаменте вышел из массивного здания позади, в котором угадывалось казенное учреждение, и своей массивностью соответствовавшее солидности изваяния. Похоже было, что он взобрался на постамент, чтобы сказать нечто очень важное не только для себя, но и для проходящих мимо, но так и застыл с протянутой рукой, поразившись никчемности своей мысли перед открывающимся перед ним видом с парящими над городом куполами.

Направо располагалась гостиница. Молодой человек вошел в ее просторный холл и подошел к конторке администратора.

– Мог бы я остановиться в вашей гостинице? -поинтересовался он.

– Давайте паспорт и заполняйте форму гостя, – дежурно, скороговоркой произнесла администратор.

– Простите великодушно. Но у меня нет документов, – как-то растерянно произнес молодой человек.

– Как так? У каждого человека должен быть паспорт. Что же это за человек без документа. Это непорядок. Я не могу вас заселить,

– Вы знаете, в моей истории уже было нечто подобное. Когда я сорок дней, без крова провел в пустыне, – очень дружелюбно произнес молодой человек.

– Вы, наверное, геолог. Искали что-нибудь?

– В некотором роде.

– Ну и как, нашли.

– Да, нашел.

Тон администратора потеплел, в глазах появилось слабое подобие симпатии. На откровенную симпатию администратор была не способна. Должность не позволяла. Да и детство было трудное.

– Так вы командированный. Будете что-нибудь искать в наших краях. Ладно, так и быть, заселяйтесь. Возьму грех на душу.

– Вы знаете, мне нужен номер с кабинетом, предстоит много работы.

– Трехкомнатный люкс на втором этаже, номер 208, – совсем по-дружески, как хорошему знакомому, дружбу с которым она ценила, – произнесла администратор. И протянула ему ключ. Теперь, пожалуй, впервые за долгое время, она почувствовала настоящую симпатию. А может быть даже и больше! Женщина она была давно разведенная, молодо выглядящая. Кто знает женские сердца!

– Спасибо, – улыбнувшись, произнес молодой человек. Он взял ключ, изящно поклонился, и удалился, оставив после себя светлое чувство в душе администратора. И слово-то какое-то казенное – администратор. Нет, теперь она вновь превратилась в Людмилу Васильевну, а скорее даже – в Людочку, за которой еще в 9-м классе бегал первый красавец и умница 26-й школы Володька.

Спустя полчаса в гостинице возник странный, но сильный переполох, который никак не освещался в местных СМИ, но запомнился надолго всем ее работникам. Дело в том, что в гостинице несколько номеров облюбовали местные проститутки, превратив их в увеселительные заведения. Конечно же, род занятий постоялиц не был тайной для служивых, но девицы вели себя тихо, считали себя индивидуальными предпринимателями или даже самозанятыми (это уж по вкусу). А их клиенты были, в том числе, из местной знати. Поэтому, да и вообще по доброте душевной, выселять их никто не собирался.

И вдруг все, как одна, эти девицы с низкой социальной ответственностью, срочно собрали свои пожитки и в течение часа поспешно выселились. Делали это они серьезно, совершенно не улыбаясь, даже когда прощались с администратором. Хотя все ее хорошо знали и, более того, регулярно дарили ей разные безделушки, которыми их щедро снабжали мужчины из казенного заведения, расположенного позади памятника Вождю. Была даже какая-то отрешенность в их взглядах. Будто бы вдруг они прониклись какой-то важной мыслью, не дававшей им покоя. Большинство из них подобрали дорогие лимузины. Переполох был большой, еще и потому, что гостиница лишалась самых дорогих своих постояльцев. Девицы занимали весьма дорогие номера.

На этом странности не закончились. На следующий день все бывшие постоялицы пошли устраиваться на работу. Оказалось, что большинство из них имели вполне нормальные специальности, а две даже были стоматологами с незаконченным высшим образованием. И все в тот же день были приняты, впрочем, с испытательным сроком.

А гостиница? Она недолго горевало по дамам легкого поведения, превратившихся во вполне нормальных работниц. Вскоре те же номера и с той же целью заняли чернокожие студентки местного университета, носившего имя классика литературы. Они приехали из дружеских стран Черного Континента и не хотели возвращаться в свои бунгало после окончания ВУЗа. А из общежития их вежливо, но настойчиво выселяли в силу успешного окончания ими курса наук.

4

В тот же вечер, но позже, молодой человек посетил Богоявленский Кафедральный собор, где стоял справа, несколько вдалеке от немногих прихожан. Спустя час после его прихода, совершенно неожиданно храм наполнился светом, и откуда-то сверху зазвучал детский хор, хотя никаких детей в храме не было по причине позднего часа. Бывшие там прихожане и присутствующий здесь же священник, вначале замерли. А потом все, как один начали креститься и шептать: «Благослови, Господи!». Произошедшее было чудом, о котором уже на следующий день говорил весь город. Даже в оппозиционной газетке «Городская среда», издаваемой на средства известного предпринимателя, которую нельзя было читать регулярно из-за опасения напрочь испортить печень, было отмечено это явление. Оно было подано, как несомненный знак того, что местная администрация дождалась кары небесной за безудержное воровство, и что голосовать за мэра на следующих выборах может только богохульник. Более того, в знак признания чуда, владелец газеты обязуется покрасить ограду храма и посадить памятное дерево на аллее старинного парка, раскинувшегося позади.

Следующие три выпуска оппозиционного листка были посвящены этому, разместив фотографии обещанного действа. Затем банку из-под краски, кисть и лопату с торжеством перенесли в местный краеведческий музей, откуда местное телевидение провело дивный репортаж. Правда, в качестве экспонатов эти важные для города предметы не фигурировали. Директор музея был с большим чувством юмора и, проведя полноценную рекламную кампанию во время телерепортажа, быстренько унес их в запасник.

Надо сказать, что объемы запасника музея намного превышали объемы его экспонатов так, как любой мало-мальски значимый местный чиновник старался отметить свое пребывание на высоком посту помещением в краеведческий музей чего-нибудь существенного с его точки зрения. Там были даже портреты патриархов КПСС и КПРФ, в разные времена, стремительными болидами прочертившие местный небосклон и оставив неизгладимый след в памяти горожан. При редких посещениях города патриархи обязательно приходили в музей и долго стояли перед своими портретами, которые ради таких событий извлекали из запасников и протирали влажной тряпкой. Патриархов было много, и однажды случился казус, – портреты перепутали. И вместо правильного портрета повесили совсем другой, да к тому же субъекта, впавшего в полнейший маразм из-за публично высказанных сомнений в верности марксизма-ленинизма. Скандал был необыкновенный и дошел до Москвы. Но директор музея был человеком умным, и результат оказался самый благоприятный. Музей получил внеплановые инвестиции на ремонт и расширение запасников. С краеведческим музеем всегда так получалось, его директор выкручивался из самых паскудных ситуаций.

Нечаянно узнав про это, директор Эрмитажа, не обладавший таким качеством, предложил ему переехать в Питер, где готов был назначить его заместителем по безопасности от глобального идиотизма. Но наш директор не захотел менять свой уютный домик на берегу реки на шумную столицу. Он любил свой город, любил его жителей, не всегда отвечающих требованиям морали и нравственности, иногда глуповатых, зачастую вороватых. Но он прощал эти грешки, не совсем логично оправдывая их выдержками из Ветхого Завета. Как он говаривал, с тех пор человек не изменился и предпосылок к этому не просматривалось.