Buch lesen: «Однажды на Украине»

Schriftart:

* * *

От автора

Идея этой книги вдохновила меня и захватила через год после начала Специальной военной операции, это произошло ранней весной 2023-го. Толчком послужила встреча волонтёров в храме Всех Святых, куда пригласили друзья, зная мой интерес к людям, проповедующим принцип «вера без дел мертва». Волонтёрское движение в направлении СВО набирало силу, все православные приходы области в той или иной мере подключились к нему, в том числе родной мой храм Ефрема Сирина, наши прихожане лили окопные свечи, собирали пожертвования жителям Донбасса, воинам.

Тот памятный вечер в Всехсвятском храме стал знаковым. На встрече опытом делился волонтёр по имени Сергей, возрастом под шестьдесят, он успел несколько раз съездить в зону СВО с гуманитарными грузами. Первый раз отправился «за ленточку» в поисках сына-офицера, с которым утратил связь с началом боевых действий, разыскал его, после чего начал возить гуманитарку в полк, где служили триста омичей. Сергей говорил эмоционально, напористо, со знанием дела, призывал не конфеты и шоколадки отправлять воинам, им жизненно необходимы компьютеры, квадрокоптеры, деньги на снаряжение, легковые автомобили. Войска испытывают острую необходимость во всём этом для ведения современной войны. Задача волонтёров – помочь армии быстрее адаптироваться к новым реалиям, не ждать, пока неповоротливая военная машина встанет на нужные рельсы снабжения своих подразделений на передовой.

В перерыве я подошёл к Сергею. Узнав, что я писатель, он, со свойственной ему пламенной энергией, взял меня в оборот: почему не пишу о войне? О ней должны повествовать не только те, кто в окопах. Одни в тылу вкладывают свою лепту в Победу плетением маскировочных сетей, а я должен писать о происходящем в воюющей стране. Вот уже год идёт война, а большинство наших граждан по сей день не представляют её особенности, не понимают и не хотят понять, что мы, живущие вдали от фронта, обязаны активно помогать ему. «Вы, – убеждал меня Сергей, – должны вашим словом доносить до людей правду о войне. Писать о бойцах, волонтёрах, предпринимателях, не жалеющих денег на гуманитарку, обо всех, кто живёт нуждами войны!»

Надо сказать, к тому времени я уже написал рассказ, он дал название этой книге – «Однажды на Украине». В первый день СВО позвонила давняя знакомая и поведала житейскую историю, которая не могла не взволновать. Произошло это в Советском Союзе более чем за сорок лет до СВО, когда и в жутком сне не могла привидеться страшная картина – Украина полномасштабно воюет с Россией. Рассказанная история красноречиво и символично говорила о глубинных истоках братоубийственной бойни, разразившейся в XXI веке, ненависти, которая в течение многих лет пестовалась среди части жителей Западной Украины, культивировалась, передавалась от одного поколения к другому, аккумулировалась в тёмных углах сознания её носителей, в подвалах памяти, где гнездятся ангелы сатаны, и, дождавшись своего часа, выплеснулась концентрированной дьявольской отравой, начала растекаться по всей Украине с запада на восток, с юга на север.

Разговор с Сергеем будто пелену снял с моих глаз. Действительно, почему обхожу тему войны? Безусловно, не мне пространно писать об окопных буднях, сражениях, но разве война только в этом? Тот же Сергей разве не объект писательского интереса? Мой современник, отец пятерых детей всего себя отдаёт сбору гуманитарной помощи, поиску денег на закупку автомобилей для фронта, запчастей к ним, нужного оборудования, целенаправленно работает с депутатами, потенциальными спонсорами, держит связь с командованием подразделения, куда возит гуманитарку. Война выдвинула его в ряды лидеров движения «Тыл – фронту» в Омске. Разве такая личность не заслуживает писательского внимания? Сергей готовился в тот момент гнать ещё одну машину, на этот раз «Ниву», «за ленточку», набивал её гуманитаркой, при мне женщина-предприниматель передала тепловизор, ноутбук.

Я шёл из храма взволнованный, заведённый, крепла уверенность: надо браться за эту тему, собирать материал, а там – как бог даст. Как правило, вдохновляют на работу конкретные судьбы, конкретные истории, реальные события. Пусть бои за тысячу километров от Омска, но прав Сергей: война в Омске тоже чувствуется, стоит зайти в военный госпиталь, посетить кладбище, где над свежими захоронениями реют флаги.

В тот же вечер я сел за телефон и составил список, с кем встретиться в ближайшее время. Друзья-волонтёры называли священников, подразделения спецназа, воинов-земляков, кто находился в Омске на излечении или в отпуске.

Среди приглашённых во Всесвятском храме был молоденький контрактник Егор, итогом его командировки на воющий Донбасс стало тяжёлое ранение и боевая медаль. С Егора и решил начать сбор материала. Через два дня мы сидели напротив друг друга, мой собеседник рассказал о своей войне – короткой, навсегда засевшей в нём.

Десять месяцев я неотступно жил этой темой, встречаясь с теми, для кого война стала частью жизни. Добровольцы и мобилизованные, бойцы ЧВК «Вагнер» и полковые священники, волонтёры, вдова погибшего офицера-десантника, вдова добровольца. Никто не высказал упрёка: разве можно писать о войне, будучи далеко от линии боевого соприкосновения? Наоборот, было понимание – поступаю правильно. Эта поддержка со стороны людей, опалённых войной, придавала дополнительные силы, настраивала на дальнейшую работу.

Збигнев Бжезинский, влиятельный американский государственный деятель второй половины ХХ века, один из идеологов внешней политики США, грозился, что будет сделано всё, чтобы в России перестали рождаться Александры Матросовы. Ошибся ярый русофоб, тысячи и тысячи добровольцев уходят на войну не ради денег, следуя принципу: это мужской долг – защищать Отчизну. К ним относится воин, вдохновивший на рассказ «Не под юбкой сидеть». Андрей – доброволец, штурмовик. Как правило, начиная первый разговор с тем или иным собеседником, объясняю, почему, не имея прямого отношения к войне, дерзнул взяться за эту книгу, какие ставлю перед собой задачи. Андрей перебил мои объяснения словами благодарности за интерес к судьбам воюющих парней. И растрогал едва не до слёз, когда вдруг предложил внести свой финансовый вклад в издание книги. «Я понимаю, – сказал, – это требует немалых денег, готов помочь в очень нужном деле». По жизни был спасателем, многодетный отец (сыну десять дет, две дочери и того младше), на войне получил два ранения, второе – тяжёлое, и вот «готов помочь в нужном деле». Такая реакция дорогого стоит. Конечно, я отказался, но ещё раз утвердился в мысли: книга нужна.

И ещё. Уже сдал в издательство рукопись, началась работа с дизайнером, и как гром среди ясного неба – получаю предложение совершить поездку в Хабаровский край на могилу моего героя. Почтить память погибшего сына звала его мама. Зачастую случается, начинаешь углубляться в тему, в орбиту вовлекаются новые и новые люди, одно знакомство влечёт за собой другое. Так получилось с рассказом «Венчание «музыканта», в его центре – боец ЧВК «Вагнер». Герой списан с «музыканта» Димы. Рассказ сложился довольно быстро, сразу «выстрелило» композиционное решение повествования. Рассказ давно лежал в папке готовых, когда позвонил Дима: не хочу ли я познакомиться с матерью его погибшего боевого друга?

После чего я несколько вечеров разговаривал по телефону с жительницей Петербурга, Лилией Георгиевной. В книге уже были вдовы погибших воинов, к ним присоединилась мама, у которой война забрала сына. Выше я упоминал, что, работая над книгой, не раз сталкивался со случаями, когда мотивацией отправки на войну было осознанное решение: нельзя оставаться дома, когда в стране война. Не романтические юноши – состоявшиеся мужчины уходили добровольцами, умело воевали, получали тяжёлые ранения, погибали. Так случилось с сыном Лилии. Из наших телефонных разговоров возник рассказ «Жетон сына». Прошло четыре месяца, мы обменивались с Лилией Георгиевной поздравлениями с праздниками, она присылала мне фотографии Петербурга, я ей – Омска. И вдруг Лилия Георгиевна приглашает меня вместе с двумя боевыми товарищами своего Жени, с кем он воевал в Бахмуте, на другой конец России в Хабаровский край, в Лучегорск. Приглашает на годовщину гибели сына, почтить память Жени в его родном городе, в его родной школе, на его могиле. Я бросил бы всё и сорвался, но, к великой досаде, на тот момент оказался в больнице, поехать никак не мог. А само приглашение прозвучало дорогой наградой и по сей день греет душу.

Даст Бог сил, тему войны на Украине не оставлю, и у книги будет продолжение.

Жетон сына

Первое октября 2023 года, идёт второй год войны на Украине. Еду в Тамбовку к месту явления Пресвятой Богородицы. Восемьдесят лет назад шла другая война, Великая Отечественная, не сравнить с нынешней по обширности театра военных действий, протяжённости фронтов, задействованных войск – советских и немецких. Война украинская – не менее жестокая. В том далёком 1943 году под Тамбовкой Богородица поспешит на помощь девушке Екатерине, отведёт её от злых людей, затаившихся от войны в глубоком сибирском тылу. Много-много позже, через пятьдесят лет, Екатерина станет монахиней Евгенией, а ещё через десять лет перед самой своей смертью построит часовню в Тамбовке в честь иконы Божией Матери «Владимирская». Перед этим образом упадёт на колени её мама в то утро, когда материнское сердце вдруг затрепещет в тревоге: Катя в беде, что-то страшное, непоправимое грозит ей. Польётся слёзная материнская молитва к Богородице, Пречистая услышит и выйдет из леса к бегущей на верную гибель Екатерине.

Часовня станет со временем алтарём храма, вокруг него начнёт формироваться монастырская обитель, да однажды в студёный декабрьский день деревянная церковь вспыхнет, сгорит свечой до самого основания. Она обязательно будет выстроена заново, засверкает куполами, но этому быть позже, а сегодня на территории будущего монастыря освящение закладного камня другого монастырского храма и тоже в честь иконы Богородицы, её образа «Троеручица».

Впервые присутствую на Божественной литургии под открытым небом, когда нет палатки над алтарём, нет навеса. Литургия происходит в границах будущего храма, фундамент залит, линия стен очерчена. Вместо крыши – небо, низкое, суровое, сплошь затянутое серыми осенними облаками. Студёно. Жертвенник, престол, действия священнослужителей – всё на виду. Служит епископ Тарский и Тюкалинский Пётр, сослужат ему игумен Серафим и иерей Геннадий. Молящихся человек сорок. Я готовился к причастию, только что исповедался у отца Геннадия, изо всех сил пытаюсь сосредоточиться на молитве и не могу: из головы не выходит беседа с матерью воина Евгения, погибшего за полгода до этого при освобождении Бахмута.

Лилия Георгиевна живёт в Санкт-Петербурге, её телефон дал вагнеровец, воевавший с Евгением. Она – учительница начальных классов, в будние дни занята; договорились эсэмэсками, что позвоню вечером в субботу, это как раз накануне поездки в Тамбовку. Время не совсем удобное для меня, после всенощной надо вычитать каноны перед причастием, ну да что делать, откладывать на неделю не хотел. Звонил с опасением: как сложится разговор с человеком с незаживающей раной на сердце. Слава богу, получился исповедальный рассказ матери, сын которой не вернулся с войны, которую непременно со временем тоже назовут Отечественной, отправив в архив безликое, отдающее канцелярщиной «специальная военная операция». Всё те же двунадесять языков ополчились против нас, и Отечество поднялось против этой орды. Сын Лилии Георгиевны пошёл добровольцем. Не один раз она начинала плакать в трубку. В один момент скажет: «Думала, с каждым днём после похорон будет легче, а оно ещё тяжелее…» Клирос поёт: «Благослови, душе моя, Господа…», а я слышу голос Лилии Георгиевны…

Последний разговор с Женей толком не состоялся. Я ехала в трамвае с приятельницей. Уроки закончились, пока проверили тетради – уже пять. Трамвай полный, час пик, на задней площадке стоим, в салон не пройти, вдруг телефон запел в сумке. Женя обычно звонил в восемь утра по московскому времени, а здесь вечером высвечивается на экране: «Сынок Женя».

– Мамуль, здравствуй! – запела трубка.

Не знаю, что со мной в тот день было, предчувствие нехорошее или что, не могу сказать ему «здравствуй, сынок», ком к горлу подкатил, стоит. Это был наш последний разговор. Женя не дождался моего ответа:

– Мамуль, я знаю, ты плачешь, послушай меня, пожалуйста. Только не плачь, пожалуйста, послушай…

Не могу вспомнить, что после этих слов было. Всегда повторял:

«Береги себя, я очень прошу, скоро увидимся».

Простите мои слёзы, не могу сдержаться. Это было в феврале, может, числа семнадцатого-восемнадцатого, до двадцатого февраля. Я потом ему отправляла поздравления к Дню защитника Отечества по телефону, но никакой реакции в ответ. Наверное, настолько было жарко и много работы, что некогда было посмотреть мои сообщения. Или связи не было.

В салоне трамвая стоял шум, кто-то ругался, даже мат услышала, на первой площадке молодёжь ехала, оттуда смех… Стоим с приятельницей, неудобно, она тоже в возрасте… Я говорю:

– Сынок, скажи, как твои дела?

– Мамочка, у меня всё замечательно, ты только береги себя.

И тут я не выдерживаю, отчего-то тревога была на душе:

– Женя, скажи мне, пожалуйста, скажи, а как может быть на войне замечательно? Что может быть хорошего на войне?

Взгляд опустила в пол, вся в разговоре, спрашиваю его с отчаянием… И вдруг понимаю: вокруг меня тишина. Физически ощущаемая тишина, будто все исчезли. Только что спорили женщины, кто-то громко разговаривал, смеялся. И вдруг тишина. Потом приятельницу спросила: «Я что, громко говорила?» Она заверила: «Нет, тихонечко, как обычно по телефону».

Говорю Жене:

– Объясни, что там может быть хорошего? Что?.. Только береги себя, Женя, пожалуйста, береги!

Сказала это, разговор прервался, подняла взгляд от пола, а на меня все смотрят. Сразу предложили сесть, место уступили, стали усаживать. Поблагодарила, сказала: через остановку выхожу. Стою, пальто на мне с капюшоном… Не знаю, кто подал пример? Чуть не каждый, проходя мимо к выходу, кто яблочко положит, кто – конфетку, кто – шоколадку. Женщина ободряюще погладила по плечу, парень обнял за плечо: «Мамочка, держитесь! Силы вам! Только верьте, молитесь за него!»

Вышли с приятельницей на своей остановке, капюшон – полный сладостей. Куда, думаю, всё это? Тут молодая женщина подходит с двумя девочками, одна класс второй, вторая года на два постарше.

– Вы не будете против, – говорю, – хочу угостить ваших девочек.

– Ой, да что вы, – заулыбалась, – они будут счастливы.

Выгрузила всё ей в сумку. С приятельницей расстались, ей в другую сторону, я присела на скамью на остановке, посидела, потом побрела домой, так было горько на душе, слёзы душили. Это был наш последний разговор с Женей. Не знаю, почему он таким получился. Всегда мы с ним хорошо говорили. У меня сохранилось видео одного разговора. Каждый день слушаю и смотрю и каждый раз новое нахожу в разговоре, в Женином взгляде.

Домой зашла, пальто сняла, и звонит невестка Наташа из Лучегорска, это Хабаровский край:

– У вас что-то случилось?

– Нет, – отвечаю, – с Женей минут двадцать назад переговорила.

Не подаю вида, что тяжело на душе.

– Женя и мне только что звонил, расстроенный, просил переговорить с вами. Сказал: «С мамой неладно. Что-то, наверное, случилось, узнай. Я с ней так хотел поговорить, а разговора не получилось, она только плакала и плакала».

Такой был у нас с ним последний разговор. Больше я сына не слышала.

Он не говорил, где конкретно воюет. Не могла смотреть военные новости. Пыталась заставить себя и не могла. В новостях постоянно говорилось о боях за Бахмут. Там был ужас, совершенно мёртвый, разрушенный город. «Хоть бы Женя не там», – думала. А он воевал в этом пекле, в штурмовом отряде.

Владыка Пётр читает Евангелие, затем совершаются ектеньи, владыка разделил между священниками и алтарниками заказные записки о здравии и упокоении. Читают про себя. Я впервые подал заупокойную записку, в которую вписал воина Евгения. Он третий в моём скорбном списке погибших на СВО. В списке тех воинов, о ком молюсь о здравии, более двадцати имён.

В апреле двадцать второго года мы потеряли Женю. У него пятнадцатого апреля день рождения, я отправила по своему обыкновению посылку в Лучегорск. Сорок лет там не живу, но меня все знают. Двенадцатого апреля звонок из Лучегорска от знакомой, заведует почтовым отделением. Понять ничего не может, всегда день в день мои родственники забирали посылки, никогда с получением не тянули, тут который день не приходят. Спрашивает: «Не уехали твои куда?»

Звоню Жене – недоступен. Звоню невестке Наташе – не берёт трубку. Да что такое?.. На следующий день, уже тринадцатого, звоню внуку Климу – тоже не берёт трубку. У меня кошки заскребли на душе: что же случилось? Женя с Наташей очень хорошо жили. Не один раз слышала от него: «Как мне, мама, повезло с женой». Но мало ли, вдруг поругались, а Наташа не знает, как мне сказать об этом, и Женя не решается. И Клим ведь не отвечает. Я ему нет-нет, денежку на карточку брошу, молодой парень. Любит меня, уважает. Не из-за денег, конечно.

На следующий день Клим перезванивает в обед:

– Бабуль, как твоё здоровье?

– Что у вас там случилось? – спрашиваю. – Никто не отвечает.

– Ты, бабуля, только не переживай, папа в командировке.

– Когда приедет?

Внук выпалил:

– В следующую пятницу.

Разговор был во вторник.

– Папа тебе не может позвонить, – Клим говорит.

– А мама?

– У неё работы много…

Неубедительно у Клима прозвучало.

– Темните вы что-то! – бросила в сердцах.

Четырнадцатого числа открывается дверь, заходит дочь Таня с мужем Кириллом. Они живут в Кронштадте. Смотрю на дочь, она бледная. Я на диване сижу, тетрадки проверяю.

– Мама, ты только не переживай, – говорит, – всё будет хорошо.

У меня первое, что пришло в голову: авария, разбился. Женя иногда ездил в командировки в Находку или во Владивосток на своей машине.

Таня села рядом со мной, заплакала и сквозь слёзы:

– Мама, наш Женька ушёл на войну.

– Как это на войну? – не могу взять в толк.

– Позвонила Наташа, попросила сказать тебе, она не может. Несколько раз пыталась, слёзы душат. Так и не набралась смелости.

Женя Наташе тоже не отважился открыться, сказал, едет в командировку в Екатеринбург в головной офис. Из Москвы позвонил и объявил: «Наташа, не волнуйся, я вернусь. Я сейчас уезжаю на Украину». Наташа обалдела: «Ну, Женя, у тебя и шуточки. Ты что, бросаешь меня?» Чисто по-женски отреагировала, уходит из семьи, но ничего путного не может придумать. Ещё он попросил повременить со звонком мне, пусть пока считаю, мол, он в командировке.

Женя до последнего держал своё решение в секрете. Потом скажет мне в телефонном разговоре, мы так с ним и не увидимся больше, скажет, много думал с началом войны. Его дед, отец мой, всю Великую Отечественную отвоевал, дядя отца и мои братья тоже офицеры, жизнь посвятили военной службе, защите Родины. Старший сын Жени, мой внук Захар, морской офицер, на сторожевом корабле на Чёрном море, тоже в зоне СВО. Он один гражданский, и его очередь защищать страну, семью. Не мог он сидеть на диване в такое время. Сейчас везде плакаты, призывающие в армию, с номерами телефонов. Женя позвонил в Москву, его спросили: срочную служил? Ответил утвердительно, ему по-военному коротко: быть в Москве тринадцатого апреля по такому-то адресу в двенадцать часов. Он втихаря уволился с работы. Утром прилетел из Екатеринбурга в Москву, а в двенадцать дня их отправили в Грозный на подготовку. Человек сто двадцать, рассказывал, летело. Две недели готовили, а потом на передовую. Наверное, это отряд «Ахмат». Я уже стала разбираться.

Тринадцатого июня контракт заканчивается, он возвращается в Россию. А у меня с десятого июня лечение в Челябинской области. Путёвку дали как онкобольной… Надо было бросить всё и мчаться на Дальний Восток. Женя отговорил, успокоил, не срывайся, тебе надо лечиться, позже увидимся. Наташа взяла ему и себе путёвки в военный санаторий в Хабаровском крае.

Долго с Женей в тот самый первый раз, как вернулся с войны, разговаривали. «Я знаю, мама, ты тоже стала ходить в церковь. Рамзан Кадыров не имеет отношения к нашей церкви, но ты мысленно молись за него, я очень благодарен ему и его бойцам, если бы не они». Благодарен, что остался жив. «Дважды, – рассказывал, – мог уйти на тот свет. Нас, русских добровольцев, оберегали его парни. Идём на операцию – чередуемся: чеченец, русский, чеченец, русский». Однажды дорогу переходили, вдруг чеченец со всей силы толкнул Женьку, отшвырнул грубо в сторону, Женя в первое мгновение психанул, что за обращение. Оказывается, тот увидел опасность, в результате пули просвистели над Женькой, а так бы ему достались. Второй раз чеченец прыгнул на него, увлёк в воронку, начался артобстрел, мина разорвалась рядом. «Когда первый раз увидел их, – рассказывал, – не по себе стало. Бородатые все, показались угрюмыми. Но настоящие воины и люди». Даже пафосно сказал: «Какие у них сердца! Два раза Рамзана Кадырова видел. В восторге от него. Это счастье воевать с такими командирами и бойцами, не жалко и умереть рядом с ними».

Договорились, я прилечу в Лучегорск на осенние каникулы, уже купила билет на самолёт. Двадцатого сентября Женя звонит:

– Мама, двадцать второго отправка.

– Куда?

– Мобилизовали меня.

Думаю, не будь мобилизации, он бы все равно вернулся туда. Они многие говорят: дело не доделано. Кто в первый раз не сломался, их тянет на войну.

Мысль, что Женя не вернётся, пришла в начале февраля, когда Наташа мне сказала… Мы договорились ничего друг о друге не скрывать, но она несколько месяцев скрывала, что Жене дали в подчинение пятьдесят человек с судимостью, которые подписали контракт с ЧВК «Вагнер». Когда открыла мне это, я ей ничего не сказала. А дочке говорю:

– Женя не вернётся.

– Мамочка, что ты такое говоришь? Разве так можно?!

– Он не вернётся.

Папа мой воевал и рассказывал, что в Великую Отечественную тоже на передовую отправляли заключённых. Так и говорил: «Как пушечное мясо их бросали в самое пекло». Пронзило меня: вот и Женька мой так же. Он не сделает, совесть не позволит, что они пойдут, а он будет отсиживаться.

В школе за всех заступался. На всю жизнь запомнила. Я работала в школе, где Женя учился. Иду мимо кабинета директора, слышу голос Жени. Он в десятом классе был. Думаю, наверное, что-то натворил, раз к директору вызвали? Мы, учителя, в кабинет директора спокойно входили, Виктор Дмитриевич Галицкий чудесный был. Захожу, спрашиваю, что случилось, Виктор Дмитриевич смеётся:

– Да вот наш праведник пришёл за друга заступаться.

Химичка у них была из натур, которые не могут не опоздать. Это было у неё хроническое. Звонок на урок прозвенел, Женька с другом Витей сидят за первой партой, вытянув ноги. Парты маленькие, а они парни высокие. Ноги вытянули на весь проход. Химичка не заходила в класс, врывалась ураганом. Женщина большая, энергичная, она в тот раз минут на пять опаздывала, наконец дверь с треском распахивается, она влетает, Женька успел убрать ноги, а Витя замешкался, не среагировал вовремя. Их было четверо друзей, так по жизни и держались – Женя, Витя, Саша, Рома. Все были на похоронах, сейчас поддерживают меня… Химичка запинается за ноги Вити, со всего маху грохается на пол, в руках несла стопку тетрадей, журнал – это всё летит во все стороны, она падает. В классе немая сцена, воцарилась жуткая тишина. Кто-то бросился помогать химичке. Она в ярости вскакивает, колготки на одном колене порваны, подбегает к Вите, хватает его за грудки, рвёт рубаху, пуговицы летят на пол, и тащит такого верзилу к директору. «Это тебе даром не пройдёт! – грозится на полную громкость. – Я добьюсь исключения из школы!» Витя пытается сказать, не надо его тащить, он сам пойдёт, она ничего не слышит, не отпускает его.

Проходит пять минут, десять. Класс делегирует Женьку: узнай, что там такое? Мой сын рассказал директору, как было дело, никто учительнице подножку не собирался специально ставить, так получилось. Инцидент в конце концов был исчерпан, Витя извинился перед учительницей, та успокоилась.

Женькины однополчане Саша Олимпус, а также Кирим Протектор, из Дагестана парень, говорили, что Женька мог не идти в тот день на штурм. Но ему совесть не позволила их отправить, а самому остаться. И ещё – он первым шагнул к дому, в котором была засада, и получил очередь из автомата.

Владыка Пётр читает молитву, которая более года звучит в наших храмах за каждой литургией. В ней мы просим у Бога силою Его дать нам Победу. Просим помощи в одолении врагов, ополчившихся на нас, жаждущих в слепой извечной злобе погубить Россию: «Воины и вся защитники Отечества нашего в заповедех Твоих утверди, крепость духа им низпосли, от смерти, ран и пленения сохрани! Лишенныя крова и в изгнании сущия в домы введи, алчущия напитай, недугующия и страждущия укрепи и исцели, в смятении и печали сущим надежду благую и утешение подаждь! Всем же во дни сия убиенным и от ран и болезней скончавшимся прощение грехов даруй и блаженное упокоение сотвори!»

Меня поддерживают Женины одноклассники, их семьи. И вагнеровцы, с кем воевал Женя. Кирим приезжал в Лучегорск, навещал Наташу. Извинился, что не уберёг Женю. Вместе были в том роковом бою. Кирим дал себе слово встретиться с жёнами, матерями всех погибших товарищей. Уже объехал нескольких. Вежливый, предупредительный. Первый раз позвонил, спросил, всё ли у меня в порядке со здоровьем. Очень удивился, что я в семьдесят три года работаю. Говорю, буду работать, люблю школу, это моя жизнь. Коллектив у нас очень хороший, не тяжело работать. Единственное, проблемы со зрением, а надо у компьютера много сидеть. Онколог говорит: освобождайтесь от гаджетов, компьютеров. А как без них? В этом году уговорила директора, я учитель начальных классов, освободить от четвёртого класса, дать продлённую группу, это легче. Директор пошла навстречу.

Кирим сказал Наташе, что никак не может решиться на поездку ко мне, личную встречу. Я его пригласила, сказала – очень бы хотела поговорить с ним, он выносил Женю после боя.

Первым из Жениных однополчан ещё в апреле позвонил Саша, позывной Олимпус. Представился, сказал, что служил с Женей, хорошо его знает. Сейчас мы напуганы, кругом мошенники, могут хоть кем себя назвать, Саша в разговоре сказал такие вещи, которые может знать только тот, с кем Женя делился личным. Женьку называет братом. Все его так называют.

Олимпус хватил в жизни лиха. Детдомовец. В первом нашем разговоре сказал:

– Всю жизнь хотел кого-нибудь называть мамой, вы не будете против?

Я поначалу смутилась – ни да, ни нет. Он ровесник Женьке, сорок три года. По логике, если он говорит «мама», я должна сыном называть, но у меня один сын – Женька. Поначалу сердцем не приняла эту просьбу. Просто промолчала. Прошло время, сейчас называю его сынулей. Каждый день звонит, утром или вечером. Бывает – и утром, и вечером.

Психика расшатана. У них, у всех воевавших, посттравматический синдром. На него часто накатывает, видит во всём и во всех плохое. Пытаюсь переубедить, что хороших людей больше:

– Саша, ты не прав, не все такие.

Озлоблен. Вернулся с войны, никуда на работу не берут. Живёт в станице в Ростовской области.

– Выйду за ворота, – говорит с неприязнью, – парни наглые, пьяные болтаются без дела, там люди за них гибнут, Донбасс совсем рядом, а они молодые, сильные…

В первом нашем разговоре заявил:

– Не знаю, будете со мной разговаривать или нет, сразу скажу: у меня судимость, отбывал серьёзный срок, из зоны пошёл воевать.

– Ну и что, – говорю, – в жизни всё может случиться.

– Вы – второй человек в моей жизни, кто так отреагировал. Не удивился, что я зэк в прошлом. Женя тоже сказал: «Зато ты настоящий». Бывало, ругал меня, по делу ругал, не обижаюсь. Он был за справедливость всегда.

Саша благодарен Жене за эти слова: «Пусть сидел, зато ты настоящий!»

Тяжело ему, позавчера вечером позвонил:

– У меня желание сесть в машину, разогнаться, – у него машина, благо, сейчас в ремонте, – и уйти на тот свет к брату Жеке.

Говорю:

– Саша, это не выход. Жизнь лёгкой не бывает. Тебе досталось, как мало кому, столько испытал. Детства нормального не видел, рос без родителей, воевал. Остался живой после такой мясорубки, и теперь сесть за руль и врезаться в бетонную стену. Ты Женю зовёшь братом, меня мамой. А обо мне ты, сынок, подумал? Я потеряла Женю, ещё и тебя… Мы за полгода стали родными, ты меня очень поддерживаешь своими звонками, и опять я буду одна…

Мне кажется, он был выпивши. Хотя их порой трудно понять, почти все заикаются после контузии. Я ведь со многими общаюсь…

Это было ещё до гибели Жени – позвонили из Лучегорска, попросили навестить парня. Недалеко от моего дома госпиталь, парня туда привезли из Донбасса, оторвало взрывом руку. Несколько раз ходила к нему, деньги родители прислали, смартфон попросили купить. И меня затянуло. Его уже выписали, а я продолжала ходить, это стало потребностью. Пока с ним общалась, с другими познакомилась. Много ребят с Сахалина, Сибири, Дальнего Востока.

Каждую субботу, стало уже потребностью, иду. Суббота у меня выходной, и у них с десяти утра свободное время, рядом с госпиталем парк, выходят туда. В школе рассказала женщинам, тоже появились желающие. Не скажу – шефство. Напекла, например, одна пирогов и понесла. Они смущаются, начинают отнекиваться: нас хорошо кормят. Мы им ягоды летом носили, сначала клубнику, потом вишню. Они, как дети, радуются угощениям, нашим визитам. Для меня, конечно, они дети и внуки. Молоденькие – девятнадцать, двадцать лет. Безрукие, безногие выезжают на этих инвалидных колясках. Картина не для слабонервных. Человек сорок на колясках. Да молодые все… Начнут играть в футбол на инвалидных колясках. И азартно так, ну, дети и дети…

Кто без рук, их вывозят на прогулку.

В одно из первых моих посещений парень без ног говорит:

– Вы нас простите за наше уродство, беспомощность… Вот такие мы теперь.

И начал, по-русски говоря, ныть…

– Не виноваты вы не в чём, – говорю, – за что мне вас прощать.

Никогда не говорю о гибели Женьки, не козыряю этим. Тут не выдержала.

– Вы радуйтесь, что остались живы! Наоборот, вы счастливые, вернулись с войны живыми. У меня сынок лежит в земле. Погиб в Бахмуте! Все мы туда когда-нибудь уйдем. А пока цепляйтесь за жизнь, нельзя киснуть, Бог оставил вам жизнь, значит, живите за себя и за погибших парней. За моего сына…