Buch lesen: «Сбиватели»

1

Шоссе I-93N

– Авария произошла в тот момент, когда «Бьюик» пытался обогнать автомобиль «Тойота Марино». В результате «Бьюик», уходя влево, на высокой скорости коснулся «Тойоты», вылетел в кювет и врезался в дерево. Типичный случай. Водитель «Бьюика» скончался на месте – перелом позвоночника, рёбра, столкнувшись с рулём, проткнули лёгкие насквозь, обширное внутреннее кровотечение завершилось летальным исходом… – надрываются фонящие динамики джипа, выплёвывая слова дикторши, молоденькой девушки.

– Что за дерьмо играет в моей машине? – говорит Брет Салливан.

Эту машину подарил ему отец. Старый тёмно-красный «Шевроле Субурбан», отслуживший Салливану-старшему добрых двадцать лет, везёт теперь Брета, Пола и Гарольда по пустынному федеральному шоссе I-93N. Пол за рулём, Гарольд справа от водителя, негодующий Брет расположился на заднем сиденье. Сиденье это видало виды – пропитано пивным запашком и всё в подозрительных белых пятнах. У каждого своя теория на этот счёт, и каждый видит свои плюсы и минусы в обшивке заднего сиденья джипа.

Пол Кауфман, друг Брета, говорит так: «Сперма не пахнет, в отличие от пролитого пива».

Гарольд Маринвилл, друг Брета, говорит так: «Пиво не оставляет пятен, в отличие от пролитой спермы».

Генри Салливан, отец Брета, говорит так: «Я всегда любил потрахаться и выпить пивка в машине».

Мистер Салливан – хороший человек, добрый, но сейчас его нет в машине, был бы – эта радиостанция точно не играла бы. Генри любит рок-н-ролл.

Голос из динамиков продолжает вещать троице про автомобильную аварию.

Брет облокачивается на сиденья спереди и повторяет:

– Что за кровожадное дерьмо? – Он переводит взгляд с Пола на Гарольда.

Брет одет в потёртые джинсы и расстёгнутую клетчатую рубашку, из-под которой виднеется полоска загорелого тела. Брету двадцать один год. Его спутникам – Полу и Гарольду – по девятнадцать. Они познакомились ещё в раннем детстве на большом картофельном поле. Угодье Дружбы – так мальчики окрестили это место. Отец Брета был тогда фермером, как и отцы Пола с Гарольдом. Разница в том, что Салливан-старший и по сей день остаётся фермером, а мистер Маринвилл и мистер Кауфман уже четыре года как продали свои фермы и с вырученной суммой отправились жить в Нью-Йорк. Открыли собственное дело – небольшую компанию по поставке кованых изделий «Маринвилл и Кауфман». Рискованный шаг, но в скором времени он оправдал себя, и нулевая отметка перепрыгнула за шестизначные суммы. Когда компания «Маринвилл и Кауфман» занялась производством бронзовых канделябров и подписала договор на экспорт, совсем недавно тревожащий денежный вопрос позволил забыть о себе. Прошло четыре года, и многое изменилось. Пол с Гарольдом окунулись в ритм Большого Города под золотой дождь родительских денег; Брету же ничего не оставалось, кроме как пойти по стопам отца и большую часть времени корпеть над картофельным полем.

«Я их не виню, – вот что думает по этому поводу Брет, – не виню их родителей, не виню моего отца. Винить некого. Будь у меня новёхонькое авто и столько же денег – да идут все эти разговоры о социальной несправедливости».

Пол Кауфман, Гарольд Маринвилл, Брет Салливан. Путешествие к дому у лесного озера Плейсид таким составом – затея Брета, его звонок двум друзьям спустя четыре года с предложением собраться. Этот старинный дом – совсем недавнее приобретение отца Брета. Недвижимость досталась ему почти даром от дальнего родственника по линии жены, которого он и знать-то не знал. Единственный минус – озеро Плейсид находилось в двух днях езды от фермы Салливанов. «Пёс с ним, – сказал по этому поводу Генри, в очередной раз, пересчитывая отложенные на ремонт дома деньги. – На первое время это будет отличное место для отдыха после осенней уборки урожая. Потом я приведу дом в порядок и перепродам втридорога».

До уборки урожая оставалось ещё два месяца, но Брет попросил у отца преждевременный отпуск. Генри не возражал. Он любил сына. Назвал его «бесполезным никчёмным выменем» и велел передать привет отцам Пола и Гарольда.

Брет начал собирать вещи. За колёса он взял ответственность на себя (его друзья передвигались исключительно на такси и родстерах). Брет вывел из гаража ту самую полупрогнившую легенду – тёмно-красный джип «Шевроле Субурбан», динозавра 1986 года выпуска с двадцатидвухдюймовыми колёсами, на сиденья которого спускал как Салливан-старший, так и продолживший традицию Салливан-младший, – и отправился в Нью-Йорк за друзьями.

В пункте назначения Брета за рулём сменил Пол.

Три дорожные сумки, пять упаковок пива, три человека – и «Шевроле» уже пару часов как на пути к дому у озера Плейсид.

Из фонящих динамиков джипа всё это время раздаются репортажи об автомобильных катастрофах, о трупах, искорёженном металле и полыхающем бензине. Первое время Брет этого даже не замечал за непрекращающимися разговорами, но спустя два часа езды наступила тишина.

Так и не дождавшись ответа на свой вопрос, Брет говорит:

– Пол, переключи на другую волну.

Пол, сидящий за рулём «Шевроле», вопросительно смотрит на Гарольда, сидящего справа от него, тот молчит и, не шевелясь, словно в трансе, внимает голосу дикторши. Его рот чуть приоткрыт, глаза чуть приоткрыты.

Время, проведённое в городе, изменило Гарольда. Карикатуризировало. Когда-то щуплый мальчик с добрыми глазами округлился, прибавил в весе кило пятьдесят-шестьдесят, а над ремнём нависло добротное брюхо. По сравнению с Бретом Гарольд выглядит неуклюже. Компенсация лишних кило для Маринвилла – это стиль. Его выход из положения находится выше и ниже кожаного ремня от Patrick Aubert. Только дизайнерская одежда: брюки от Christian Dior, рубашка от Bill Blass и туго затянутый (несмотря на царящую в салоне жару) галстук от Claiborne с узором. На ногах кожаные туфли в дырочку от Brooks Brothers. Образ молодого и успешного – презентабельное клише Гарольда. Курчавые чёрные волосы зачёсаны назад и уложены гелем, маленькие карие глазки с вечной хитрецой, улыбка напоминает ножевую рану, но Брет хорошо помнит своего друга – это иллюзия, внутри Маринвилл другой. Виноват избыточный вес, превративший его мимически в смесь злодея из кино и обиженного младенца.

Брет говорит:

– Гарольд? Может, ты выключишь этих ребят, решивших поиграть в догонялки?

Гарольд не реагирует на сказанное, даже ухом не ведёт в сторону сидящего сзади. Он в глубоком трансе.

Заминка.

Из динамиков:

– Водитель «Тойоты Марино» отделался лёгким шоком, который заработал при попытке помочь водителю «Бьюика» выбраться из кабины. Шок как следствие увиденного в кабине…

– Ну, хватит. – Брет тянется к панели радио. – Где добрый рок-н-ролл?

Когда палец оказывается в нескольких сантиметрах от кнопки переключения радиоволн, Гарольд выходит из транса, молниеносным движением перехватывает руку Брета и сжимает так, что кисть белеет, – обманчивая пухловатость пальцев скрывает цепкие стальные стержни. Гарольд наклоняет голову набок и, не отпуская руки Брета, шепчет тому в ухо:

– Водитель «Тойоты Марино», получивший шок, – это единственный человек, которому…

Его слова звучат прямо поверх голоса дикторши, она говорит:

– …понадобилась помощь «скорой». Водителя «Бьюика» увезли в чёрном прорезиненном мешке.

Гарольд воркует в унисон с эфиром.

На лице Маринвилла появляется блёклая полуулыбка, и он заканчивает вместе с дикторшей – фонящий женский и сиплый мужской одновременно:

– С вами была Нора Эмес. Помните, все дорожные происшествия в первую очередь появляются в передаче «Столкновение» на «Авторадио». Следите за дорогой, мы будем следить за последствиями.

Нора Эмес – Гарольд Маринвилл.

Из динамиков льётся музыкальная заставка между репортажами «Авторадио».

– Что за?.. – Брет освобождает руку от крепкого хвата и удивлённо смотрит на друга. – Слово в слово, в прямом эфире. Откуда ты… Ты как это сделал?

Пол с Гарольдом переглядываются и взрываются хохотом.

– Он – пророк, – выдавливает Пол через смех. – Гарольд, мать его, Кейси¹.

Пол подставляет пятерню, Гарольд хлопает.

– Кейси? – переспрашивает Маринвилл, но звучит это «Кейси?» как «почему бы и нет?». – Гарольд Кейси, – повторяет он уже утвердительно и кивает: – Мне нравится.

– Ладно. – Брет расслабляется и откидывается на сиденье. – Рассказывай, где здесь Гудини² спрятался.

Пол вставляет:

– Гарольд Гудини.

Гарольд говорит:

– Брет, ты хороший парень, но всегда был идиотом. Веришь в зелёных человечков, волшебных оленей Санта-Клауса, йети, ночных фей… – Он тычет в боковое окно пальцем в широко раскинувшиеся поля зелёной травы, а затем в машинную антенну с маленьким американским флагом на пике. – Всё проще. На этих просторах радио нет. – Он говорит: – У тебя слишком плохая антенна, можешь использовать её как флагшток, удилище или копьё, но мой тебе совет: не используй её как антенну. – Гарольд нажимает на панели управления кнопку, и магнитофон выплёвывает кассету. – Репортаж здесь, он записан на кассету, это был не прямой эфир.

Вид у Гарольда торжественный.

Брет фыркает.

– И всё? – Маринвилл разочарован. – Что значит твоё «пф-ф»?

– «Пф-ф» – значит «мудак». Гарольд Маринвилл… – Брет многозначительно фыркает.

Пол смеётся, но предупреждает:

– Я бы на твоём месте не провоцировал Гарольда Кейси.

– Не провоцируй, – серьёзно говорит Гарольд.

– А то, что?

– Захвачу руль «Шевроле» силой мысли.

Брет вновь фыркает.

– О, нет! – Пол начинает крутить рулевое колесо из стороны в сторону и кричать, как дешёвый актер из бюджетного фильма ужасов: – Он захватил руль «Шевроле» силой мысли! Руки меня не слушаются! Гарольд Кейси поработил мои руки! – Джип виляет из стороны в сторону. – Пристрели меня, Брет! Пристрели, пока я не угробил всех нас!

– Это напоминает «Дуэль»³ 70-х. – Брет сдаётся и улыбается.

– Это напоминает убогий фильм 50-х, – говорит Гарольд.

– Вообще-то «Дуэль» – классика. – Пол прекращает валять дурака и выравнивает курс.

– Ага, – кивает Маринвилл. – То, что снял Спилберг, – классика. То, что изобразил ты, – 50-е.

– Сейчас нулевые.

– Пол, ты – тухлый шут.

– Не обращай внимания, – говорит Полу Брет. – Парень завидует. А ты умеешь порой выдумать действительно сочное дерьмо. Мой отец называет это талантом.

Некоторое время в салоне стоит тишина. Только шелест шин по асфальту.

Салливан проворачивает в голове розыгрыш с записанным на кассету репортажем «Авторадио» и говорит:

– Погоди, Гарольд, а зачем тебе было записывать на кассету и разучивать наизусть «Авторадио»? Почему именно «Столкновение»?

– В смысле?

– В прямом. Это у тебя шутки такие продуманные? Или ты в кружок «Я юный актёр» по субботам ходишь? Твоим домашним заданием было перед зеркалом прочитать наизусть весь репортаж «Столкновения»?

– Это моя собственная коллекция, – гордо сообщает Гарольд. – Только что мы слушали выпуск 1993 года. Раннее. У меня дома на CD все избранные репортажи «Столкновения». Я сам вырезал, сводил и записывал. А так как в твоём динозавре стоит кассетная магнитола, пришлось к путешествию подготовиться: переписать с CD на кассеты. Вышло чистой записи на восемь кассет. Благо, у тебя здесь не граммофон встроенный, а то пришлось бы на винил писать. – Гарольд смеётся.

Брет поворачивается к Полу:

– Он псих?

Пол кивает.

Равнодушие Пола не успокаивает Брета.

– Что значит «избранное»?

– Значит «самые громкие аварии», – в голосе Маринвилла появляются ноты спеси. – Мощные столкновения, искорёженный металл, ну и, естественно, смерть. Много смерти. Круто, мужик. – Он ищет поддержки: – Круто, Пол?

Пол молчит.

– И зачем ты с собой это взял? – недоумевает Брет.

– Как зачем? Слушать.

– Сколько с ним ни езжу, – нарушает диалог Пол, – врубает свой CD на полную катушку и в транс впадает. Чокнутый. Всех таксистов распугал. А иногда ещё пришёптывает, что там, да, в каком количестве у кого отлетело. Подпевает. Кого спасли, кого не спасли. Кого собрали, кого нет. Знает всё наизусть. – Пол добавляет: – Много воды утекло с тех пор, как мы последний раз виделись, Брет.

Брет ловит взгляд Пола в зеркале заднего вида и понимает, что Пол в отличие от Гарольда за прошедшие четыре года почти не изменился. Всё та же умиротворённая пацифистская улыбка.

Салливан уточняет:

– Все репортажи «Столкновения» наизусть?

– Нет! – Маринвиллу становится не до шуток. Он багровеет и трясёт руками. – Я же тебе говорю: только избранное!

– Восемь кассет?

– Восемь кассет!!!

– Психует. – Брет поворачивается к Полу. – Уже неплохо. Я читал, что психоз – это первый признак совести.

– Либо шизофрении, – добавляет Пол.

– Но мне нравится.

Пол собирается промолчать, но всё-таки соглашается:

– Сукин сын становится забавным.

Гарольд молчит. Его ярость, возмущение, злоба уже затопили салон «Шевроле» плотным карминовым туманом. Видно, что он искренне пытается успокоиться, быть сильнее ситуации, не потерять самоконтроль. Не выходит. Пунцовый Маринвилл взвизгивает:

– У каждого своё хобби, свои взгляды, не тебе меня судить, Брет! Кому-то картофель, кому-то трупы. Давай, Пол, объясни нашему юному фермеру, что вода утекла не зря. Ты ведь прикладываешь ухо к «Столкновению»? А? Ты ведь со мной, дружок?

– Пол?

Пол пожимает плечами:

– А что Пол? Картофель или трупы? Это не шоу на телевидении. Четыре года прошло – разве не достаточно, чтобы перестать тыкать друг друга под рёбра пальцем и кричать по любому поводу? Вспомните лучше что-нибудь хорошее. Угодье Дружбы, собаку Брета, наши деревянные кораблики. Мы едем на отдых – расслабьтесь. Всё лучше, чем злоба и агрессия.

– Пол прав, – говорит Брет.

– Пол всегда прав, – библейским тоном передразнивает Гарольд.

– Потрясающий день, – говорит Пол. – Салон этой машины так и переливается всеми цветами слабоумия. – Он кладёт руку на рычаг переключения скоростей.

Поля закончились. Появились первые деревья. Полотно асфальта начинает изгибаться волнистой линией.

«Шевроле Субурбан», хрустнув передачей, погружается в лесистую местность.

2

Окрестности Грейнтс-Хилла

За десять лет до событий на шоссе I-93N

Гарольду девять лет. Он целится в яблоню из самодельного арбалета.

Стремя медленно ходит из стороны в сторону, мальчик выбирает одну из сотни зелёных мишеней на дереве. Он залёг в траве у сарая, это выгодная позиция: до яблони всего двенадцать метров, а целей на ней хоть отбавляй. Яблоневый сад Маринвиллов раскинулся позади дома на добрый гектар.

Гарольд тянет носом. В воздухе стоит приятный аромат – урожай спеет, – и терпкий фруктовый дух: падалица бродит в прессе для сидра. Август. Скоро здесь появятся сезонные рабочие, а с ними и шум, но это всё потом, сейчас тихо. Самое время для охоты.

Солнце слепит глаза, и Гарольд отползает в тень сарая.

Тринадцать метров.

Ветер стихает, выстрел сопровождается хлопком капроновой верёвки, снаряд летит мимо.

– Неудачник, – комментирует промах девятилетний мальчик.

Он перезаряжает арбалет. Оружие ему помог сконструировать дедушка: плечи из ясеня, спусковой механизм – гнутый гвоздь, снаряд – дротик от дартса, направляющая арбалета выполнена из бруска с пазом, углублённым при помощи циркулярной пилы, и посажена на профилированное дубовое ложе, что придает грубому изделию прямо-таки художественный вид.

Второй выстрел приходится в цель.

Плод качнулся, но не упал. Дротик торчит из центра яблока.

– Нужно больше мощи. – Гарольд вновь недовольно скалится.

Наконечник дротика обмотан изолентой, это добавляет нужный вес. Гарольд сам балансировал каждый снаряд, выверяя моток за мотком до идеала. Но этого мало. Когда Маринвилл говорит: «Нужно больше мощи», – он имеет в виду, что его арбалету нужны стальная дуга, «козья нога»⁴ и болт вместо дротика. Даже в свои девять лет он понимает, что берёт слишком круто. На деле он готов отказаться от стальной дуги и болта, но «козья нога» – это просто необходимость. В его детских руках недостаточно силы, чтобы как должно натянуть тетиву. Таким оружием яблока не сбить. Дать покачаться – да. Сбить – нет. А какой тогда во всём этом смысл? «Это уже детскость какая-то», – вот, что думает по этому поводу Гарольд. Глупость, как и резиновые ножи, пластиковые бумеранги, бумажные самолётики. «Всё должно быть взаправду, – считает Гарольд, – или никак». Сталь, мощь, боль – вот девиз Маринвилла. Но «козью ногу» самому не изготовить, нужна помощь дедушки, а для этого нужны аргументы. Пара-тройка у Гарольда имеется. Он сворачивает боевую позицию и направляется к дому. Взрослые иногда умеют быть полезны.

* * *

Дедушка сидит на веранде в кресле-качалке с курительной трубкой в руке. Сегодня он забил вишнёвый табак. «Пахнет здорово, – думает Гарольд. – Будто вишнёвый сад горит».

Вслух говорит:

– Привет, дед.

Дедушка салютует ему трубкой, как бокалом хорошего вина.

– Я хочу улучшить свой арбалет, – сразу переходит к делу Гарольд. – У него не хватает мощи: яблока не сбить. Когда я был с папой в городе, мы зашли в библиотеку, я взял книгу «Типичное, древнее и средневековое оружие». У меня есть чертежи.

– Античное, – поправляет дедушка.

– Что?

– Античное, древнее и средневековое оружие.

– Да. – Гарольд говорит: – У меня есть чертежи.

Ещё у него была пара-тройка аргументов, но он забыл их по пути к дому. Так что остаётся только добавить:

– Хорошие чертежи.

– Гарольд, Гарольд… – Старик смеётся.

Вообще-то Гарольду нравится дедушка. Седые волосы, золотые руки, усы как у Теодора Рузвельта⁵. Что ещё нужно хорошему дедушке? Ко всему прочему, он умеет организовать настоящую военную кампанию. Однажды дедушка взял его на охоту, но, как он ни пытался облагородить это действо, прихватив себе бутылку вина и шипучку внуку, завернув пару яблок в белоснежное полотенце и осторожно начистив ружье… от этого действа всё равно пахло мёртвым. Кровью и костьми. И именно это – не красивая обложка, – именно это привлекло Гарольда.

Сталь, мощь, боль.

Выстрел прозвучал тогда громом, порох не капрон. Кровь хлынула из оленя фонтаном. Жуткое и одновременно завораживающее зрелище; такое не прикрыть разговорами о благородстве древнего мужского промысла. И Гарольду это нравилось. Ещё бы. Родители запрещают смотреть фильмы ужасов, а дедушка при тебе сносит голову оленю. Чертовский контраст.

Старик говорит:

– Неси свои чертежи. Посмотрим, что можно сделать.

Ну, как его не любить?

Гарольд пулей летит к себе в комнату, взмывает по лестнице через три ступеньки, толкает дверь плечом. «Античное, древнее и средневековое оружие» лежит на пачке комиксов у прикроватного столика. Он сгребает толстую книгу в охапку и бежит вниз. Сердце мальчика колотится в бешеном ритме, он уже представляет, как стрела из арбалета сбивает оленя и валит наземь. По телу растекается приятная дрожь.

Убийство – на удивление вертлявая штука, может заинтересовать в любом возрасте.

* * *

– Эта вещь в своё время уничтожила рыцарей, – говорит дедушка Гарольду, держа в руках наполовину разобранный и подготовленный к модернизации арбалет.

Они расположились в сарае – дедушкиной мастерской по совместительству – по разные стороны верстака. Верстак завален брусками, опилками и досками. На полках сарая лежат втулки, шестерёнки, подшипники и прочие маслянистые детали. Гарольд тянет носом. Пахнет здесь древесиной и креозотом, тем самым металлическим ароматом подземного метро. Пахнет даже лучше, чем в яблоневом саду.

Дедушка говорит:

– Быть рыцарем очень дорого. Доспехи и оружие, лошади и слуги – всё это стоило больших денег, но рыцари всё равно оставались важной частью любой армии. До тех пор пока не появился арбалет.

Гарольд внимательно слушает. Он любит эти неожиданные исторические справки от дедушки. Молчит, молчит, а потом раз – и ни с того ни с сего выдаёт на одном дыхании целую веху из анналов истории. К сожалению, с цензурой, с глупым прикрытием без капли крови. Но Гарольд-то знает, как оно было. Люди тогда убивали себе подобных, это считалось нормой, не то что сейчас. Воображение мальчика срывает саваны с трупов, добавляет красок. Под «Античным, древним и средневековым оружием», под пачкой комиксов, под плейбоевским журналом лежит его любимая книга – «Анатомия человека». Личная библия Гарольда Маринвилла.

Дедушка говорит:

– Арбалет ввиду своей мощности наносил тяжёлые повреждения.

«Пробивал органы, артерии, глаза», – договаривает про себя Гарольд.

– Из-за страшных ран, наносимых болтами арбалета, католическая церковь запретила использование этого оружия.

«Разрыв селезёнки, печени, внутреннее кровотечение».

– Правда, с этим запретом мало кто считался. Всё дело в том, что решение было принято в 1139 году папой Иннокентием II под давлением знати из-за опасности этого оружия для рыцарей, броня которых уже не спасала от болтов.

Воображение Гарольда кипит восторгом: «Болты прошивают панцирь рыцаря и нашпиговывают человека изнутри этой железной тюрьмы. Вминают латы и цепляются за тело десятисантиметровыми гвоздями так, что доспехи уже не снять. Не говоря уже о том, что во время боя их никто не будет снимать. Рыцарю приходится продолжать битву в костюме “железной девы”⁶».

– Гарольд?

– А?

– Вид у тебя мечтательный. Ты слушаешь?

Гарольд кивает.

Дедушка говорит:

– Арбалеты пытались запретить, так как пейзанин с суммарной практикой в стрельбе длиной в один день мог смертельно ранить или покалечить рыцаря, который тренировался смертельно ранить или калечить всю свою жизнь. Это было невыгодно. Рыцари были главной силой на поле боя на протяжении веков, и казалось, будто никто никогда не сможет заменить их. Но концом танков того времени стало очень простое изобретение. – Старик демонстративно подбрасывает в руках самострел.

– Класс.

– Согласен. – Дедушка добродушно улыбается в надежде на безобидность своей истории, но продолжает работу молча.

Механизм натяжки перебран и подготовлен к усилению; детали для «козьей ноги» напилены, разложены в порядке сборки; два стальных прута уже загнуты, подогнаны по размеру и вставлены в паз деревянной основы.

– Расскажи ещё что-нибудь, – просит Гарольд. Его голос дрожит от возбуждения. – Про массовые убийства.

– Нет.

– Почему?

– Это не для детей.

– Пожалуйста…

– Чёрт побери. – Дедушка ругается – хороший знак. Готовится нечто грандиозное. – Ни слова родителям!

Гарольд сглатывает – в горле у него в момент пересыхает – и согласно кивает:

– Ни слова.

– В тринадцатом веке недалеко от Парижа была построена гигантская виселица Монфокон, до наших дней не сохранившаяся. Монфокон был разделён на ячейки вертикальными столбами и горизонтальными балками и мог служить местом казни для пятидесяти человек одновременно. По замыслу создателя сооружения де Мариньи, советника короля, вид множества тел на Монфоконе должен был предостерегать остальных подданных от преступлений.

Если б дедушка знал, что рисует воображение внука, то не боялся бы за такие слова, как «виселица», «казнь» и «множество тел».

– Де Мариньи, – вслух повторяет Гарольд, чтобы запомнить. И про себя: «Нужно взять его биографию в библиотеке».

Чем хороша история Средневековья – на неё нет возрастных ограничений. Историческая кровь не облагается детским запретом, в отличие от современной крови в вечернем выпуске новостей. «Это было давно, значит, не так страшно», – считает общество, и Гарольд не возражает.

– Что еще изобрёл де Мариньи?

– Ничего. В конце концов и сам де Мариньи был повешен на своём изобретении.

– Класс.

– Согласен. – На этот раз дедушка не улыбается.

Раздаётся щелчок. Механизм «козьей ноги» сработал, тетива натянулась так, что плечи заскрипели. От арбалета повеяло мощью.

Старик бережно передаёт модернизированный самострел внуку.

– Теперь это не игрушка, а настоящее оружие. Помнишь, я говорил тебе никогда не быть жадным с друзьями, Гарольд?

Внук нехотя кивает.

– Так вот, оружия это не касается. Никогда не делись им.

Лицо девятилетнего Гарольда Маринвилла растягивает довольная ухмылка.

Он и не собирался.

* * *

Гарольду нравится рок-музыка 70-х. Не такое унылое песнопение, как Smyle, Big Foot, Roxy, а такое безудержное веселье, как Van Halen, Led Zeppelin и Kiss.

У него есть кассетный плеер. Плеер подарили ему родители на прошлый день рождения. Это не дорогая, тонкая модель, как у парней из старших классов, но звук хороший, и музыку можно брать с собой куда угодно. В девять лет это важно. Когда у каждого события на свежем воздухе есть музыкальное сопровождение – вот что действительно круто.

Тетива, впервые натянутая до звона «козьей ногой» под «Лестницу в небо» Led Zeppelin. Выбор цели под «Шестнадцатилетнюю Кристину» Kiss. Яблоко, буквально взорвавшееся изнутри под «Счастливые тропы» Van Halen.

Некоторые моменты жизни уходят в память с музыкой, и это хорошо, это делает песни индивидуальными, добавляет им волшебства. Потеряй девственность под «Коричневый сахар» Rolling Stones, включи этот трек через пятнадцать лет – и ты вспомнишь свой первый секс, включи «Коричневый сахар» через шестьдесят лет – и ты вспомнишь, что у тебя когда-то стоял. Чем не волшебство?

О сексе девятилетний Гарольд пока не думает, но модернизированный арбалет в сочетании с хорошей песней вызывает у него не менее приятное шевеление в чреслах.

Когда первая цель с хлопком орошает траву мелкими кусками плода, он орёт от восторга на весь яблоневый сад:

– Ронни, мать его, Бакстер⁷ бьет в цель! Ронни, мать его, Бакстер-Ракета!

Дедушка в этот момент сидит на веранде. До него доносятся только обрывки криков из яблоневого сада: «…мать его! …мать его!» – но интонация однозначно положительная.

– Маленький активный сукин сын. – Дедушка по-доброму улыбается, попыхивает трубкой.

После пробы своего нового оружия в яблоневом саду Гарольд принимает решение перейти к более серьёзным испытаниям, и он знает, где их провести.

Лес – идеальный полигон.

* * *

Гарольд идет по лесной тропе. Он в полной боеготовности: через плечо переброшена патронташная лента с дротиками, на кожаном ремне у бедра висит «козья нога», в руках заряженный арбалет, в ушах гитарные риффы Van Halen.

Древний лес является неотъемлемой частью жизни фермеров: грибы, ягоды, дичь. У местных детей и подростков собирательство с охотой в крови. Это главное занятие. Все фермы (в том числе фермы друзей Гарольда – Пола и Брета) примыкают к границе леса. В общинах складываются свои правила, и убийство животных с малых лет здесь не возбраняется. Особенно это касается досуга подростков, возраст которых требует развлечений. Вооружившись дробовиком, они уходят в чащу пострелять зайцев, а потом и выпить пива. Подросткам нужно на чём-нибудь концентрировать внимание. Гарольд концентрировал свое внимание на подростках. У него был кумир – прыщавый неприметный паренёк из старших классов Дейв Бойлер. В школе тот не пользовался популярностью, но в лесу его знали все. Чёрная бейсболка со сломанным козырьком, линялые джинсы, неизменная кофта цвета охры и огромный дробовик старого образца, который в руках Дейва бил без промаха. Гарольд часто видел его пьяным. Бойлер обычно ходил на охоту с шестериком пива, чаще – с двумя. Но когда целился в зверя, сразу трезвел. Было что-то у Дейва внутри, и это что-то – холодное и расчётливое – отщёлкивало алкогольное опьянение, как рубильник, аккурат когда затыльник приклада соприкасался с плечом и правый глаз закрывался. Зрение становилось ясным, тело – обездвиженным, реакция – молниеносной.

Именно это нечто привлекало Гарольда.

Стрелков в лесу было много, талантом обладал только один. И его владелец даже не осознавал свою особенность. Это влекло Гарольда еще больше. Он знал, что у Дейва есть охотничья хижина в лесу, по слухам, тот хранил в ней трофеи. Гарольд ежедневно ходил по лесу, но никогда не натыкался на таинственное убежище. Хижина Дейва Бойлера была для него возможностью прикоснуться к прекрасному, сродни тому, как пожать руку Эдварду Ван Халену⁸. Что-то далёкое, но достижимое, отчего только прибавляет в значимости.

Маринвилл останавливается. Его внимание привлекают резкие рваные движения, не свойственные листве на ветру.

Белка.

В пятнадцати метрах.

Гарольд сбрасывает наушники на шею, вскидывает арбалет и одновременно опускается на колено в мох. Он старается вести себя небрежно, этак «невелико дело». Именно так держался бы Дейв Бойлер – расслабленно. Убийство любит мягкость.

Белка застыла в прицеле, обхватив ствол дерева почти у самой земли. Гарольд делает вдох, выпускает половину набранного воздуха и медленно жмёт на спусковой крючок, будто втыкает семечко во влажную землю. Не успел. Хлопок тетивы раздаётся уже после того, как белка рванула с места. Цель – головка зверька – уходит в сторону, и дротик пришпиливает её переднюю лапку к стволу дерева.

«Не идеально, но допустимо», – оценивает Гарольд. Он не бежит, а неспешно направляется к своей добыче.

Дедушка предупреждал, что на охоте случается всякое. Охота – жестокий промысел. Не всегда добыча падает с маленькой красной дырочкой в груди. Ты можешь отстрелить зверю лапу, и он убежит на трёх оставшихся. Обязанность охотника в таком случае – найти раненое животное по кровавым следам и прекратить мучения выстрелом в голову. Так говорит дедушка, и так считают все фермеры в округе. У общин есть свои правила.

Гарольд «козьей ногой» перезаряжает арбалет. Зверёк дёргается из стороны в сторону. Мальчик прижимает стремя арбалета к беличьей голове, кладёт палец на спусковой крючок и… Что-то стучит в нём протестом, скандирует в глубине, через секунду – ближе. Против эвтаназии. Не за этим он пришёл, не пищу добывать – нечто большее. Эвтаназия всё погубит. Он откладывает арбалет в сторону. Бережно берёт зверька в ладонь и медленно сдавливает шею. Мальчик чувствует затихающее сердцебиение грызуна. Когда белка перестаёт дергаться, он кладёт тельце под дерево, благодарно гладит пушистый хвост мёртвого животного, затем нюхает руку. Кровь и мех. Пахнет смертью. Пахнет лучше яблоневого сада, мастерской дедушки, вишнёвого табака. Он ощущает умиротворение и тепло, растёкшееся по телу алкогольным эффектом.

Где-то рядом журчит ручей.

Этот звук был и раньше, но теперь он нужен Гарольду. Мальчик закидывает арбалет на плечо, забирает свой первый трофей – беличью лапку – и направляется на звук воды.

Вода в ручье мутная, течение быстрое, кровь с рук Гарольда почти сразу уходит в поток, но он продолжает стоять на коленях, опустив ладони в прохладную воду. Рот чуть приоткрыт, глаза чуть приоткрыты. Он в трансе. Ему ещё никогда в жизни не было так хорошо, он чувствует внутри себя тепло. Через несколько минут что-то клюёт его в плечо, в шею, в макушку. Дождь начинает рисовать круги на воде. Гарольд встаёт, но не бежит в сторону дома. Мокрая одежда и волосы его не заботят, теперь он чувствует в себе жар, обретённый после убийства. Мальчик расправляет плечи и принимает дождь, крепко-крепко зажмуривает глаза и вслепую, вытянув руки перед собой, движется по лесу. Он делает это по наитию, тепло внутри указывает ему направление.