Buch lesen: «Камушки в ладони»

© Сергей Гулевич, 2019

ISBN 978-5-4496-9884-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Папа

В далеком 1978 году я впервые приехал в Коктебель, тогда еще Планерское. Одетый в шорты, майку и сандалии. Руками намертво вцепившись в мамины и папины руки.

Без бороды, лысины, одышки, привычки к хорошему алкоголю, без удивительных проблем с организмом.

Белобрысый, ростом чуть ниже стола, еще умеющий просто так улыбаться окружающим. Три года всего-то.

У меня, к сожалению, мало что осталось в памяти из этого времени.

Помню, как папа учил меня плавать, и успевал оказаться рядом, когда я бодро пуская пузыри, шел на дно, дрыгая руками и ногами. И выхватить из волны, и успокоить.

А когда я разбивал коленку о камни в погоне за бабочкой и, размазывая по мордахе слезы, горестно выл, папины руки стирали слезы, а на ухо тихо звучало: «Мы, мужчины, не плачем из-за таких мелочей». Мама клеила пластырь и переживала.

А потом мы шли гулять, и солнце шипело, садясь в море. И не было безопаснее и уютнее места в мире, чем папины плечи.

У меня с тех самых пор профиль Карадага, Коктебельские рыжие холмы, большой пирс ассоциируются с детским счастьем, теплом и безопасностью. И поэтому, каждый раз, когда я приезжаю в Коктебель, я чувствую себя дома.

Папа пристрастил меня к чтению, передал талант к готовке еды, заставлял в школьные годы напрягать мой детский умишко, был всегда рядом. Незаметно сформировал меня таким, какой я есть сейчас. Очень гордился моей непутевой книжкой.

А вчера он ушел в свет…

И вот самый уютный и надежно спрятанный уголок моей души, в котором были спрятаны детские воспоминания, беззвучно рассыпается в пыль…

Туманы

Проходит вечер, ночь пройдет —

Придут туманы,

Любая рана заживет,

Любая рана.

О. Мандельштам

Иногда наступает такой период, когда летать больше нет сил, и крылья, что ранее держали тебя в воздухе, становятся похожи на тряпки, пропитанные городским воздухом. Тогда нужно сделать паузу.

Для этого нужно немного, прийти на берег реки рано утром, когда встают туманы, и растворяют в себе очертания поросших лесом берегов. Развести небольшой живой огонь, чтобы хватило заварить чаю. Не спеша набить трубку. Сбросить с ног старые кроссовки, пропитанные неистребимой пылью крымских дорог.

Сделать глоток табачного дыма, а потом промыть его глотком чаю, и откинуться назад, опираясь спиной на сосновый ствол. Разрешая туману творить волшебство.

Туман окутывает все вокруг плотным, серо-белым одеялом. Ненадолго расходясь окном перед самым лицом. И вот я уже по ту сторону волшебного окна.

Светает, Хамелеоша нежится в полосе тающего тумана. Лучшее время у моря, слышно только шипение волн и крики чаек.

Рыбак, расставив удочки, сидит на камнях. Широкоплечий, невысокий, смешные усики, натруженные ладони. Знакомая широкая улыбка, крепкое рукопожатие.

Сажусь тихо рядом.

Оба молчим, и это никак не мешает услышать друг друга. О том, как ловится барабулька, о море на рассвете, о том, что к обеду придут гости, и нужно будет рубить мясо и разводить огонь. Ведь какая беседа без плова, без кебаба, без кюфты и немного чачи? Сердце пошаливает, а дети уже не хотят помогать. Но есть еще силы, и рыбка ловится! Смотри, сколько я взял за утро!

Давно не виделись, и разговор-молчание вьется сам по себе.

Я знаю, что стоит обернуться, и от огня с казаном улыбнется «йунный подаван», в неизменном переднике. И будет плов с барбарисом, чача с виноградным привкусом, и холодный компот.

Но наплывает туман, а воздух пропитан горечью…

Судорожный глоток табачного дыма, и опять промыть его чаем.

Прибитый страшной грозой поселок у моря. Теперь гроза ушла вверх, к горам и Коктебелю, оставляя после себя мокрый асфальт и пустые улицы. Она будет еще всю ночь ворочаться, бродить по улицам окрестных поселков, ломать деревья и переворачивать машины за горами.

Но сейчас наступила коротая, шаткая пауза. Тепло, почти нет ветра, только разбуженное море бросает высокие волны на берег. С разгона влетаю в море, и волны не сразу пускают меня к себе. Пытаются выбросить обратно, а потом утащить в пучину.

Зависаю в воде и пене, восторженно глядя, как на Святой горе танцует венец из молний, а на горизонте уже проявляются чистое небо, опустевший пляж, и даже куст, за которым прошлым летом стояла наша палатка и неутомимый «гольф».

Очередная волна аккуратно ставит меня на берег, намекая на то, что затишье кончается.

Я улыбаюсь, предвкушая, как, «гольф» будет захлебываться под сплошной стеной дождя на перевале, выше Солнечной долины, стекла в машине начнут запотевать от адреналина, а розовые молнии будут хлестать по окрестным горам и освещать дорогу.

Руки до боли крепко вцепятся в руль, и я запою, задыхаясь от накатывающих эмоций.

А пролетая, или скорее проплывая, через тонущую Щебетовку, в магнитоле, чрез треск грозовых разрядов на секунду появится Вакарчук:

Ніч відійде, стане безмежно малою,

І зникне за край.

Десь продзвенить, ніби для нас із тобою,

Самотній трамвай.

И его голос смоет новой волной эфирного шума, а Щебетовка утонет позади во тьме.

А потом будем на веранде пить, не пьянея, мадеру и слушать грозу. Шуметь, одновременно и многоголосо рассказывая, что-то свое. А снаружи нам будет вторить дождь.

Опять туман..

На руках следы оплетки руля, ноги ноют от напряжения, и я все еще слышу грозу, бушующую в горах.

Глоток чая…

Вечер, тепло. Солнце уходит за Карадаг, теплые тени лежат в долинах. Осталось всего лишь спустится с Тепе-Оба, перевалить через Биюк-Янышар, заглянуть в Тихую, а там уже совсем рядом. Там ждут друзья, кров, огонь. Босые ноги щекочет ковыль, а ветер странствий начинает дуть в спину.

Туман за спиной тает в вечернем воздухе.

А у реки останется догорающий костер, небрежно брошенная на песок недокуренная трубка и остывший чай. И уже больше ненужное измученное, больное и уставшее тело. И старые разбитые о крымские камни кроссовки.

Горы призраков

Всем, в чью кровь вошел Крым.

Мы приходили и замирали от восторга, боясь вздохнуть и спугнуть окружающую красоту гор.

Мы растворялись среди плюшевых холмов и невысоких, поросших травой гор. Не замечали того, что происходит вокруг, льет ли дождь, или обжигает солнце.

Мы наполняли долины своим шагами, смехом и песнями. И оживляли горы своими чувствами, давали им имена, и они звали нас к себе из бесконечного далека.

Мы щедро делились с окружающим миром, оставляя частички своих душ у Коклюка, Волошина, в Тихой. А взамен наполняли возникающую пустоту рассветами и закатами, шумом прибоя, криком чаек, шелестом камней под ногами.

Мы захлебываясь пили вино и не пьянели, оно вскипало в нашей крови, оставляя после себя медово-терпкий вкус на губах. Сок солнца пропитывал наши сердца, и этого огня нам хватало, чтобы подняться в небо, распугивая чаек.

Мы стаптывали кроссовки, бродя по окрестным тропкам в поисках чудес, находили и шли дальше. И не могли остановиться…

Мы, спустившись с гор, падали в море под светом луны, и зависали, как волшебные птицы в толще воды, глядя на звезды.

Мы танцевали в звёздных тенях, и создавали свой мир, сотканный из любви, брызг моря, степных ароматов и гор.

Но приходил срок, и мы уходили.

Мы оставляли за спиной наш маленький уютный мир, и уносили в своей душе его теплый след.

Чтобы вернуться с весенним ветром…

Мы убегали

Мы убегали, и южнобережное шоссе упруго ложилось под колеса. В небе еще алели последние отблески солнца, но от моря уже поднималась темнота. Заботливо укутывая и пряча от взгляда лежащие у берега дома, лес, скалы. А с гор, бесконечно медленно падали в бездну облака, неся с собой угасающий дневной свет.

В своей восторженной любви к Коктебелю, где все уютно, все хожено-перехожено, где можно часами просто смотреть на Карадаг, на море, на марсианские холмы, и впитывать в себя эту красоту, не обращая особого внимания на жару и холод, я забыл нечто очень важное.

Заблудившись в коктебельских снах, я забыл о том, как прекрасен Крым сам по себе. И в последний день Крым мне это напомнил.

Остался позади, столь же строгий, сколь и прекрасный Севастополь. С его набережными, пляжами, музеями. До сих пор до конца не открывшийся, оставивший больше загадок, чем ответов.

У обочин загорались огни, а руки на руле сводило судорогой от желания свернуть вниз и направо, чтобы окунуться в совсем недавнее прошлое и вновь пройти по своим же следам.

Прорвавшись сквозь кружевную вязь серпантина, спустится к Ласпи, у КПП свернуть направо, сквозь лес, чтобы упасть у моря усталым и счастливым. Там, на берегу между скалами, есть кострище, видимое только с моря. На его огонь в ночи приплывают русалки, а звезды глядят в твои глаза.. А утром можно лечь на набегающую волну и раствориться в восходящем солнце.

У Ялты навигатор потащил машину вниз, по узким улочкам, залитым призрачным светом фонарей, где гуляли, пили кофе из маленьких чашечек, целовались, растворялись в темноте парков и вновь появлялись на свет счастливые люди.

Но шелест песка, падающего в часах, гнал дальше…

Мимо засыпающего Мишки и братьев Адаларов, оставляя позади дыхание Гурзуфа. Утренний кофе на берегу, запутанные улочки, кипящий жиром чебурек под глоток портвейна, Мишка в лучах солнца, под дождем, легенды оживающие ночью.

Камнем ухнув в Алушту, покрутившись по улицам, ушли к перевалу. А за спиной в море капали звезды.

Чуть коснувшись Симферополя, и только на мгновение появившись на свету, мы вновь растворились в темноте. Только редкие огоньки ночных окон следили за нами. В лучах фар бежала под колеса дорога, а вокруг спал большой-маленький Крым, о котором я умудрился забыть.

Мы убегали в рассвет, чтобы вернуться, но, о Боже, как нескоро!

Вернуться в нашу сказку, пропитанную можжевельником, солью, солнцем, пылью дорог, песнью гор и рассветным ветром. Когда слышна свирель Фавна.

Без брызг

В первые приезды в Крым ты торопишься, жадно хватая все, что попадается на глаза. Пытаешься впихнуть невпихуемое – попасть на ЮБК, сходить на экскурсию в окрестностях Коктебеля, успеть выпить вина, загореть, покупаться и купить магнитики домой.

При этом теряя и пропуская мимо себя безумно много интересного и ценного, что находится на расстоянии вытянутой руки.

Чем больше ездишь в Коктебель, тем более безмятежными и спокойными становятся поездки. Ты уже никуда не торопишься, а просто раскинув руки, навзничь падаешь в свое лето. Отражаясь в окружающем мире, и меняясь под его влиянием.

Сердце бьется в такт, с простой и незатейливой, но такой затягивающей мелодией Коктебеля. Причем ты знаешь, что уходя и закрыв за собой двери, ты не обрываешь мелодию, она будет звучать и дальше, тянуть тебя назад, несмотря на тысячи километров.

Ты входишь в свое лето, в свой Коктебель без брызг, шума и радостных воплей. Как финка, которая, падая в ножны, становится с ними единым целым.

Дни, которые в обыденности сливаются в миг, между взмахами ресниц (в особенности гнилой белорусской осенью), превращаются в вечность, сотканную из сполохов эмоций и чувств.

Бутылка инкерманского на Пятаке у Дома Поэта.

Макс, сосредоточенно толкающий свою детскую коляску, и тербушащий сумку гитариста на набережной.

Специфика современности – друзья, которых знаешь давным давно, но при этом в первый раз увидел вживую.

Полуразваленный причал, мадера, и «Курага», играющая за спиной у Волошина.

Оживающая Солнечная долина, песчаный пляж, платный туалет, в котором живет ласточка (!), и море, которое легко держит тушку на воде.

Дорога на Новый свет, чистый высочайшей концентрации кайф и огромное искушение для водителя-непрофессионала.

Каждый день, прожитый в Крыму и ушедший в прошлое, легко проигрывается с любого отдельно взятого момента, раз за разом и, что характерно, совсем не утомляет. Это моя личная вечность, в которую можно вернуться, чтобы на время укрыться от проблем.

Крымские города

От автора.

Здесь я позволю себе отступить от стиля и духа того, что изложено в других разделах. Все прочие главы этой повести – о потусторонней, иррациональной связи крымской земли с душой человека. Но только того человека, который сам пожелает в эту связь вступить. И приедет в Крым не за сервисом «все включено» (для этого есть другие места), а для того, чтобы сквозь городскую, рыночную, пляжную и развлекательную шелуху века текущего разглядеть то, чего нет в других частях мира. И тогда, возможно, этому ищущему человеку повезет, и Крым заберет себе частичку его души. А на краю какой-нибудь горы, на которую лез полдня по жаре, несмотря на усталость и жажду, он поймет смысл строк Волошина:

«Весь трепет жизни всех веков и рас

Живет в тебе. Всегда. Теперь. Сейчас».

Но для этого нужно с чего-то начать. Как минимум, в Крым приехать. Для тех, кто собирается посетить полуостров впервые, и предназначена моя попытка «поверить алгеброй гармонию». Этот раздел, изложенный не совсем уж строгим языком путеводителя, но близко к тому, призван помочь неофиту определить, куда именно он хочет направить свои стопы и сделать свой выбор