Buch lesen: «Темная власть. Как спасти детей от наркотиков»

Schriftart:

ISBN 978-5-4496-5121-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Из откликов прессы

(Ранее эта книга выходила под названием «Сны золотые. Исповеди наркоманов». Сейчас перед вами – наполовину обновленное, расширенное и переработанное издание)

Почему наши дети легко поддаются соблазну наркотиков? Мало кто из взрослых задумывается, что такое подростковое сознание.

В подростках биологически заложено стремление все попробовать и – отсутствие страха как жизненного опыта. Поэтому смешны учительско-лекторские проповеди, которые читаются на уровне: «Употребление наркотиков вызывает необратимые изменения в коре головного мозга, болезнь и смерть…» Для подростков это – абстракция, они ее не воспринимают.

Наши дети начинают курить и колоться, потому что практически ничего не знают о последствиях, о том, как и чем будут расплачиваться. Расплачиваться придется образом жизни. А какой он, образ жизни наркомана? О нем с беспощадной правдой рассказывает книга.

Газета «Версты»

Папы и мамы, бабушки и дедушки! Познакомьте своих детей и внуков с книгой Сергея Баймухаметова.

Наркомания – не только беда, это – болезнь. И как любую болезнь, ее легче предотвратить, чем излечить.

Дети не боятся «попробовать», так как не знают, что с ними будет потом. Подлинная жизнь наркоманов – тайна за семью печатями.

Ее раскрывает книга – это исповеди наркоманов, откровенные жуткие рассказы реальных людей.

Все члены семьи, и взрослые, и юные, прочтите ее сейчас – завтра может быть поздно!

Автор удостоен Диплома «За благородство помыслов и дел» Международной ассоциации по борьбе с наркоманией и наркобизнесом».

«Панорама», Лос-Анджелес

Это книга-предупреждение для подростков и их родителей, чтобы знали опасность в лицо… Сразу скажу: это тяжелое чтение, но это знание, которое может спасти от беды.

Евгений Брюн, главный нарколог РФ, журнал «Работница»

«Книгу надо по школам распространять, издавать миллионными тиражами, чтобы каждый родитель мог дать ее своему чаду и сказать: «Знай, вот что с тобой будет».

«Вечерняя Москва»

«Все закладывается в детстве: и система ценностей, и система запретов, страхов. Книга дает жизненно важные ориентиры: плохо, нельзя, опасно, страшно… С чтением каждой исповеди в душу подростка вползают страх, ужас и омерзение. А это главные чувства, охраняющие человека».

«Русский базар», Нью-Йорк

«Сергей Баймухаметов – автор уникальной, единственной в своем роде книги исповедей наркоманов.

«Литературная газета»

Сон первый
Света Кривцова, 22 года, Санкт-Петербург

Если наркоман живет с наркоманкой – получается прóклятая пара неразлучников. В глазах нормальных людей они – лютые враги, два человека, которые выносить друг друга не могут, все время дерутся, избивают друг друга, стремятся сделать друг другу как можно хуже, оскорбить, унизить.

Это действительно так.

Но в то же время расстаться они уже не могут. Потому что наркоман – ущербный человек, он живет в постоянном страхе и в постоянной зависти к другим, к нормальным. И ему надо для успокоения иметь рядом, вокруг, таких же, как он. Вроде бы тогда все хорошо, все такие же, как и мы… Наверно, отсюда и идет это – совращение подростков. Хотя тут есть и другие причины. Но это тоже важно. Брат, сестра, жена… ему все равно – приучит, посадит на иглу. Правда, часто можно слышать от наркоманов, что лучше они сразу убьют своего ребенка, чем пожелают ему такой же доли, но это – одни разговоры. Вроде бы ребенок – святое, своего ребенка жалко… На самом же деле я знаю многих женщин, которые своих дочерей сажали на иглу, торговали ими, доводили до самоубийства.

Последние два года я жила с одним уголовником, мелким рэкетиром. По моим представлениям, богатый был, на руках – золотые цепи, квартира набита кайфом, маковой соломкой то есть. Я все-таки дура была романтическая, хотя к тому времени уже два года на игле просидела. И дура, и боялась, что он в тюрьму попадет. Что я тогда буду делать? Или сама пойду по рукам, или они меня подомнут, будут делать со мной все, что захотят. А так – он мой защитник был, покровитель, не позволял… Я его долго уговаривала не воровать, говорила, что денег найду, заработаю. Я к тому времени немало нафарцевала, все у меня было. В общем, уговорила. И начали мы проживать мои деньги, а потом и вещи. Поверите, последнюю золотую цепочку с себя сняла и продала. Настал день, когда нам и поесть было не на что. А кайф был, запаслись заранее.

Выходим мы как-то ночью побродить по улице, идем мимо парикмахерской, он остановился и показывает молча на открытую форточку. И говорит мне: фены вынесем, найдем, кому толкнуть. С нами были еще два его приятеля и подружка. Они тоже загалдели: вынесем, толкнем! Достали пива, дали мне выпить, я под кайфом, да еще пиво, мне море по колено… Меня поставили на стреме, а сами полезли, начали подавать мне фены. Потом они пошли за такси, меня оставили сторожить. Я хоть и под кайфом, но все видела и все помню… Выворачивает из переулка такси, мне из него уже рукой машут: мол, все путем. И тут – с двух сторон менты. Я кидаюсь к сожителю своему… И вдруг вижу: такси перед моим носом разворачивается – и по газам! Улетели мои верные дружки! Бросили меня.

Менты взяли меня с поличным. Привезли к себе, раздели, издевались, оскорбляли, как только хотели. Я набросилась на них, кому-то по морде дала, меня избили…

В общем, тогда-то я их всех окончательно возненавидела. И ментов подлых, и своих… друзей, что ли. Только у наркоманов друзей не бывает. И предательства у них нет. Это я их возненавидела за предательство, а на самом деле предательства не было. По нашим понятиям, обычное дело. Каждый за себя. Это у вас говорят: дружба, любовь, порядочный человек, непорядочный человек, злой-добрый, благородный-низкий, трусливый-храбрый… А там различий нет, и слов таких нет. Ни слов, ни понятий, ни поступков. Совсем – нет. Пустота. Понимаете, где у нормальных людей какие-то человеческие отношения, у наркоманов – пустота. Даже слова «подлость» нет, а есть – «подляна», и оно означает что-то свое, совсем другое, чем у вас. Я где-то читала про колымскую лагерную жизнь в тридцатые годы, что там был один закон: умри ты сегодня, а я завтра. Так и у нас.

Но получилось даже лучше, что они уехали, бросили меня. Когда меня на принудиловку положили в больницу, он приходил ко мне, мой сожитель. Много денег принес, умолял, чтобы я его не выдавала, не признавалась, что и он там был. Денег я не взяла, но и про него ничего не сказала. Не потому, что хорошей хочу показаться, а просто мне адвокат посоветовал. Если бы сказала про них – получилась бы групповая кража по предварительному сговору, был бы большой срок. А так я пошла по делу одна, да не за кражу, а за попытку.

Я считала, что попала в их мир по глупости и по доброте. А вот недавно узнала, что у меня отец тоже наркоманом был, четыре года кололся. Значит, есть что-то наследственное. Но глупости и доброты тоже было хоть отбавляй. Это правда, я девочка добрая была. И училась хорошо. Первый курс медучилища закончила с отличием, и мне в порядке исключения разрешили на каникулах поработать санитаркой. Сами понимаете, отец жил отдельно, маминой зарплаты не хватало, а в пятнадцать лет уже хочется одеваться, ведь на других, на богатых смотришь, на иностранцев…

В моей палате лежал один больной, взрослый дядечка, лет тридцать ему было, разговорчивый, ко мне так хорошо относился. Я была примерной санитаркой, умелой, мне даже доверяли уколы делать. Однажды прихожу к нему с уколом, а он говорит: «Оставь, я сам себе сделаю…» Ну, сам так сам. Потом стал просить дополнительной дозы, чтобы я достала. Ну, думаю, человеку тяжело, надо облегчить боль… Но потом обратила внимание: все друзья, что к нему приходят, какие-то грязные, немытые. Это я сейчас смогу за версту отличить наркомана по виду, по его неряшливости, запущенности, по запаху. Особенно тех, кто варит. Да что там человека, я квартиру, где варят, по запаху из всех отличу. Тогда же я ничего не знала и говорю ему: что это у тебя друзья такие, ну, неумытые… А он-то думал, что я все понимаю, что я тоже колюсь, и говорит: «Ты, наверное, дружишь только с теми, кто на стекле сидит, а мы сами варим». Я удивилась: что это такое? Он объяснил: на стекле – это значит, что люди имеют возможность доставать чистый, фабричный наркотик, в ампулах. Они – сами варят, из опийного мака, из всякой химической гадости. Ну, рассказал мне все и предложил уколоться. Мне так интересно было – я и укололась. И правда, стало как-то легче, свободнее. Я ведь нервная уже была, работа тяжелая, не для шестнадцатилетней девчонки: кровь, грязь, бинты, отделение травматологическое, это ужас. Приду домой – уколюсь, и вроде бы легче. Так и втянулась.

Потом он, знакомый мой, выписался, позвонил, к себе пригласил, с друзьями познакомил. Они все вежливые, обходительные, когда прикурить дают, то зажигалку подносят, а не так, что сама тянешься, как жираф. Ведь среди шестнадцатилетних пацанов еще и понятия нет, что ты – девушка, что к тебе надо относиться по-особому. А тут – взрослые люди, по тридцать лет, умные, интересные, со мной как с равной: знаки внимания, комплименты. Мне так лестно было, голова кружилась, на своих сокурсников я после этого смотрела как на щенков, с превосходством таким…

Дура, сейчас только понимаю, что я им была нужна – вот они меня и обхаживали. Я ведь в больнице работала, имела доступ к наркотикам. И приносила им, доставала, сколько могла. Героиней была в своих глазах, а уж они меня превозносили до небес! Говорю же: дура. Только потом начала понимать, что в том мире ничего просто так не делается, никто пальцем не шевельнет, если он в этом человеке не заинтересован, не хочет с него что-нибудь получить. Там ничего нет, я даже слов не могу найти, чтобы сказать… Нет ничего, что обычно бывает между людьми. Никаких понятий о дружбе, помощи, ничего человеческого. И в то же время все держатся одной кучей. Такое невозможно представить: в одной квартире чуть ли не месяц живут люди, не связанные друг с другом ничем, готовые в любую минуту продать, сдать, утопить друг друга.

Я правильно говорю: чуть ли не месяц. Это называется – зависнуть. Бывает, на пять-десять дней зависают. А у нас было – по месяцу. Запирались в одной квартире, запасали маковой соломки – и все, никуда оттуда ни ногой. Потом выползаешь на улицу, а идти не можешь, отучилась ходить. Придешь в притон еще зимой, а уходишь – на улице солнце, тепло, а ты в шубе и в шапке. Или было так: я из дома ушла, сорвалась во время ломок, в ночной рубашке и в халате – и пришла в таком же виде, но только уже зимой, по снегу.

Идти по городу, по улице – страшно. Наркоманы всего боятся. Если на улице какой-нибудь человек случайно подойдет к наркоману, попросит, допустим, прикурить, тот вспотеет от ужаса. А уж при виде милиционера… Да многих наркоманов можно сразу узнать: вертит головой во все стороны…

От этого, от страха, и совершаются часто немыслимые жестокости. У нас одного заподозрили, что он ментам стучит, и опустили. Ну, это самое страшное наказание в уголовном мире – сделать мужика петухом, то есть изнасиловать. Почти все мои последние знакомые были уголовниками, по разу или по два раза на зону сходили. Не знаю точно, доказали или нет, что заподозренный и вправду стучит, но заманили его на хату, оглушили и начали насиловать. При мне. Меня тошнит, кричу: «Отпустите меня, я смотреть не могу!» – а мне сказали: «Сиди!» Попробуй ослушайся. Сидела. Смотрела. А у того парня, которого опускали, была девчонка, он вместе с ней пришел. Так она убежала от ужаса на кухню и открыла газ. Я ее потом откачивала.

Самое страшное, что со всеми случается, – это когда глюки находят, галлюцинации, крыша начинает съезжать, то есть с ума сходишь. Часто специально делают, чтобы крыша поехала. Допустим, укололся он, впал в кайф, а тут телефон звонит. Он снимает трубку и слышит: «Это я, твоя смерть!» Шутка такая. А у него уже крыша поехала, всюду чудится смерть. Одного парня у нас запугали, что вот-вот менты придут, он и простоял неподвижно несколько часов у дверного глазка, пока не свалился. Ну а третий сам с ума сошел. Все ему мерещилось, что он заболел какой-то страшной болезнью, раздевался, подходил к зеркалу, нас подзывал и говорил: «Посмотрите, насквозь же видно, вот она, болезнь!» Мы его жалели, не давали колоться, чтобы очнулся. Но он так и не очухался, увезли в психушку.

У меня, конечно, тоже крыша ехала не раз. Как-то инопланетянин приходил. Открываю глаза, а он стоит и смотрит, белый. И осторожно так прикасается к колену, у меня колено из-под одеяла высовывалось. Я сразу и отключилась. Очнулась, все помню, смотрю на колено, а оно красное…

Мне еще повезло, первые годы я работала в больнице, сама могла доставать – и меня не трогали, потому что зависели от меня. Потом появился этот уголовник, покровитель мой. Но все равно всякое было. Один раз я без денег осталась, без кайфа, попросила, а мне говорят: вот нас здесь пятеро, дашь всем – получишь дозу. Я отказалась, они озверели, свалили меня, начали резать. У меня до сих пор на животе шрам. Ну, как увидели кровь – очухались. Наркоманы при виде крови сразу опоминаются, в себя приходят. Некоторые даже специально вены режут, чтобы успокоиться.

Ну а если сама по себе, если нет авторитетного сожителя, тогда, конечно, один путь. Мужчины, понятно, воруют, чтобы денег достать, а девушки при них, как у нас говорят, присасываются. Допустим, чтобы среднюю дозу на день набрать, девушке надо лечь под пятерых. Под пятерых грязных, не мытых месяцами скотов. Но там уже девушки не разбираются, там уже все безразлично, лишь бы получить свою дозу.

Наша жизнь – как жуткий сон, из которого невозможно выбраться. Ведь когда снится страшное, а потом медленно просыпаешься, тебя охватывает счастье – это всего лишь сон! А здесь просыпайся не просыпайся – бесполезно, это наши сны наяву.

Почему?

Этот вопрос возник сразу. Первые же читатели книги с первых же страниц откладывали ее и недоуменно спрашивали: почему они тебе все это рассказывают? С какой стати? О грязи, мерзостях и ужасах не чьей-то чужой, а своей жизни. Откуда такая откровенность? Не говоря уже о том, что она небезопасна.

Резонный вопрос. Потом я узнал от врачей, что от наркомана добиться правдивого рассказа о себе невозможно. Он никому душу не раскрывает. Природа у него такая. Это алкоголик тут же все расскажет про свою жизнь, даже если не просят. Потому что алкоголик – экстраверт. А наркоман – интроверт, то есть человек закрытый, наружу у него только три чувства: страх перед всеми, страх ломок и страх остаться без наркотиков. Наркоман никогда и никому не изливает душу. «Такого не может быть!» – удивлялись прежде всего врачи и полицейские, тогда они еще назывались милиционерами.

И тем не менее – исповеди.

Встречаясь с наркоманами в больницах, в притонах, в городах и поселках на марихуанном пути от Чуйской долины до Москвы, на рынках, на пятачках, где собираются свои люди, я никогда, по неведению, не задавался таким вопросом.

Почему они рассказывали мне все?

Может, как раз потому, что наркоман живет в постоянном страхе, он закрыт, то есть одинок, как никто другой на свете. Весь мир враждебен ему – и он враждебен всему миру. Это отчаянное, безнадежное, космическое одиночество. Может, они и рассказывали всё потому, что в кои-то веки человек из того, враждебного мира пришел к ним не с милицейско-полицейской повесткой, не с родственными слезами, проклятиями, нравоучениями, а просто поговорить, и еще важнее – выслушать. В кои-то веки проявил к ним не полицейский или медицинский, а просто человеческий интерес: к их судьбе, к жизни, к их мнениям и суждениям о себе, о людях, о кошмаре, в который они сами себя ввергли.

Потом, я сразу же говорил им о замысле книги, о том, что пишу ее для тех, кто еще не пробовал анаши-марихуаны и ни разу не укололся, то есть для их младших сестер и братьев. Просил помочь, рассказать всю правду, поскольку лишь полная правда может убедить, дойдет до умов и сердец мальчишек и девчонок. И никто из моих собеседников-наркоманов мне не отказал. Все соглашались, все рассказывали про свою жизнь со всей возможной откровенностью.

Чуйская долина
Александр Зеличенко, полковник, куратор
программы ООН «Ошский узел», Кыргызстан

Чуйская долина – это север Кыргызстана, юг Жамбылской и Южно-Казахстанской областей Казахстана, громадные пространства от Ташкента на западе до Алматы на востоке, от кыргызских гор на юге до пустыни Муюн-Кум на севере. Это три с лишним миллиона гектаров, заросших дикорастущей коноплей. Особой коноплей, имеющей особые наркотические свойства, каких нет ни у какой другой конопли, обычного сорняка на полях Сибири и Центральной России, Северного Казахстана и Поволжья. Что такое три с половиной миллиона гектаров? Вспомним: вся страна, Советский Союз, осваивала целину, и усилиями всей страны в Казахстане было распахано, окультурено восемнадцать миллионов гектаров. Вот и сравнивайте. Если подняться на вертолете, на самолете и попробовать окинуть долину взглядом, то это – необозримый океан, по которому перекатываются волны конопли в рост человека и выше.

Как бороться с ней? Наверно, никто не знает. Конопля – вековечное растение, неприхотливое, стойкое. Будет жара, засуха – выживет. Начнется ливень, всемирный потоп, грязь, болото – прорастет. Ничего с ней нельзя сделать. С корнями – не вырвешь, корни глубокие. Распахать – поди попробуй. Во-первых, горючего не хватит, во-вторых, все равно бесполезно, пробьется, а в-третьих, конопля здесь выполняет природой уготованную роль. Своей мощной корневой системой она удерживает пески. Стоит только уничтожить, свести ее – начнется наступление песков на села и аулы. Видите, какая ситуация?

В Казахстане, где на сотнях тысяч гектаров конопля стоит стеной выше человека, еще можно применять и применяют гербициды, поливают ядохимикатами с самолетов. Но и там урон для природы невосполнимый. А у нас, в Кыргызстане, на малых площадях, при большой плотности населения – применение химии невозможно. Ведь гербициды сжигают все: и коноплю, и траву, то есть пастбища, и все живое там погибает: звери, птицы, скотина там больше не будет пастись, человеку туда уже не ступить ногой.

Вот какая проблема.

Американцы, правда, нашли способ. Вот я взял у своих американских коллег (достает из ящика горсть необыкновенно красивых, как игрушки, синих, красных, розовых кубиков со сглаженными углами. – С. Б.) несколько гранул. Это экологически безвредные гербициды в желатиновой оболочке, которые действуют только на коноплю. Одна гранула – один цент. Они выстреливаются специальной пушкой. Желатин растворяется, жидкость вытекает, обволакивает растения – ведь конопля ранней весной всего лишь низенькая-низенькая травка – и затормаживает процесс фотосинтеза. Одним залпом накрывается площадь в четыре гектара, один залп обходится в восемьсот долларов. То есть на Чуйскую долину только для обработки гербицидами необходимо от восьмисот миллионов до одного миллиарда долларов. Как минимум. Не считая остальных расходов.

Так что реальной силой остаемся мы, милиция, полиция. Но силы наши несопоставимы с территорией, которую надо контролировать. Раньше, пока Советский Союз не распался, было легче: мощное МВД Союза всегда помогало, хотя бы теми же вертолетами. Чтобы представить масштаб, приведу такой пример. В конце июня, в июле и августе, когда в Чуйскую долину устремлялись гонцы, группы, банды со всего Союза, мы здесь проводили чуть ли не войсковые операции, полки выходили на оцепление. И все равно не справлялись: по только им известным тропкам, ложбинам, тайным дорогам заготовители утекали, просачивались как вода между пальцев. Мы перехватывали лишь малую часть… Потом вся тяжесть легла на плечи двух республик, да вот Международная ассоциация по борьбе с незаконным оборотом наркотиков материально поддерживает. Так что Чуйская долина – это джунгли. И хищники здесь всех родов – от самых мелких до самых крупных. Например, однажды проследили мы гастролеров, которые за большие деньги прямо с конвейера автосборочного завода сняли восемь грузовиков, загрузили в машины кирпич, цемент, доски, а между ними, в мешках, упрятали две тонны марихуаны и уже готовы были вывезти все за пределы республики. А помимо них кружатся над Чуйской долиной птицы калибром помельче, зато количеством несметным. Как воронье.

В этой связи я хочу сказать о несовершенствах нашего уголовного законодательства, судопроизводства, и вообще – об отношении общества, общественного сознания к наркомании в целом и к наркобизнесу в частности. Мне мои американские коллеги, когда я проходил стажировку в ФБР, рассказывали: суд присяжных все может принять во внимание, с самым матерым, закоренелым преступником, с убийцей разбираются. Какой была его жизнь, несчастное детство, бедность, гетто, родители-пьяницы, личная месть… – все принимают во внимание и обсуждают. Но как только речь заходит о торговле наркотиками – суд присяжных беспощаден. Продавал детям кокаин? Покушался, подрывал мозг, интеллект, генофонд, будущее нации? Все. Максимальный срок. До пожизненного. И никаких условно-досрочных освобождений. У нас же к дельцам наркобизнеса все еще относятся как к незначительным преступникам, витает в нашем обществе некое не то благодушие, не то, простите меня, элементарное непонимание и глупость: продавал, мол, и продавал, а ты не покупай.

И что еще очень печально и тревожно: перемена в настроениях местных жителей. Раньше они нам помогали, поддерживали. Ведь заготовщики и им не давали покоя: угоняли машины, мотоциклы, скотину угоняли, посевы травили. С начала девяностых годов начался перелом. Понятно, что он связан с кризисом в экономике, с распадом государственных предприятий, колхозов и совхозов. Десятки тысяч людей оказались без работы и без денег. В общем, местные занялись заготовкой. Приезжаешь на чабанскую точку, а там неподалеку стоит стожок скошенной конопли. Подходишь к чабану: аксакал, почему не сожгли? А он отвечает: у меня бензина нет! Приезжай и сам жги! Так и получается: он выжидает, кто первым приедет. Если мы, то сожжем. Если гонцы, то они возьмут уже готовый, высушенный товар.

Да чабаны-то еще на виду. А как быть с теми, для кого заготовка марихуаны стала чем-то вроде работы на приусадебном или дачном участке? И будем смотреть правде в глаза: когда в наркоторговле участвует население, когда начинается борьба с населением, власть проиграет в любом случае.