Buch lesen: ««Л» – значит люди (сборник)»
Писателю нечасто доводится говорить с читателем без посредства своих героев.
Можно придумать любого персонажа. Человека или инопланетянина, мужчину или женщину, взрослого или ребенка, убийцу или святого. И каждому из них – вот ведь что удивительно – можно вложить собственные слова и мысли. Обычно я так и делал. Не знаю лишь, всегда ли удавалось услышать мой голос.
Но сейчас мы вдвоем. Вы и я. Читатель и писатель. Я постараюсь не надоедать Вам. Все-таки Вы взяли в руки эту книгу для того, чтобы прочитать рассказы и повести, а не для выслушивания моих монологов. Я просто стану рассказывать что-то, обычно остающееся за рамками литературного текста.
Как знать, может быть, это тоже окажется интересным?
Прекрасное далеко
Каждый текст – это сотворение мира. Иногда – совершенно нового; в этом сборнике немало таких миров. А иногда миру становится тесно в рамках одного, пусть даже большого, рассказа. Он начинает расти, возникать в других рассказах, прорываться в повести и романы. Даже не знаю, удача это или беда. Но когда я поставил точку в рассказе «Дорога на Веллесберг», то уже понимал, что мир отпустит меня не скоро. Возникла даже мысль объединить все рассказы в единый цикл, взяв названием цитату из известной песни – «Прекрасное далеко». Повесть или даже роман в рассказах… На тот момент идея представлялась мне достаточно оригинальной. Мир жил, я видел его. Мир был интересен.
И все-таки я не смог этого сделать. Романы или повести более поддаются организации труда. У рассказов свои законы. Рассказ – порождение мгновения. Луч солнца в окне, глоток горячего кофе, обрывок чужой фразы – никогда не знаешь, что станет толчком, что заставит сесть за клавиатуру. Лишь сейчас, спустя почти десять лет после того, как был начат этот маленький цикл, я рискнул объединить его под одним названием – как и планировалось изначально…
«Дорога на Веллесберг» был моим первым прикосновением к миру «Прекрасного далека». Затем был написан «Мой папа – антибиотик», рассказ с другими героями, связанный с «Дорогой» довольно тонкой нитью, и все-таки – необходимая часть этого мира. Потом была «Почти весна», рассказ, писавшийся долго, болезненно, и, может быть, поэтому очень мне дорог. И совсем уже недавно я написал «Запах свободы». Меня почему-то не прекращала преследовать сцена знакомства героев «Дороги», вставали перед глазами пустой ночной вокзал, светящиеся вывески над безлюдным перроном, шум моря и какие-то навязчивые, грустные, тихие мелодии. Выхода не было – пришлось вернуться к давным-давно оставленному миру.
Если же попытаться составить хронологическую последовательность событий, то она совсем иная. «Мой папа – антибиотик» станет первым рассказом цикла, «Запах свободы» следующим, лишь затем происходят события «Дороги на Веллесберг», и завершает цикл (на данный момент) рассказ «Почти весна». Читатель, любящий хронологию, может попробовать прочитать рассказы именно в этом порядке. И все-таки… все-таки я бы советовал придерживаться той последовательности, в которой рассказы идут в сборнике. Порядок написания в данном случае важнее, ведь именно так я открывал для себя мир «Прекрасного далека».
Не знаю, вернусь ли я к нему еще. Все может быть. Когда-то он прорвался даже в роман «Стеклянное море», хотя первоначально этого никак не планировалось…
И самый странный, для меня во всяком случае, вопрос – хороший ли это мир? Добрый ли он? Хотел бы я в нем жить или нет? Ведь это действительно мир победившего благополучия, сытая и благоустроенная планета Земля, где «в прошлом войны, вонь и рак…». Мир, где можно спокойно гулять вечерами, где каждому гарантирован кусок хлеба, крыша над головой и бесплатные штаны. Почти утопия.
По почему-то так трудно придумать утопию, где совсем нет боли…
Дорога на Веллесберг
Ветер гнал над степью запахи трав. В воздухе словно метались разноцветные знамена, даже в глазах рябило. Я сказал об этом Игорю, но тот лишь усмехнулся:
– Чтобы унюхать, что ты чуешь, надо собакой родиться. По-моему, воняет гарью.
Гарь я тоже чуял. От посадочной капсулы осталось грязно-черное, медленно оседающее полотнище. Там, где опоры впились в почву, ленивыми багровыми гейзерами вспухал запах сгоревшей земли. Наверное, того, кто увидел бы это впервые, зрелище могло захватить… Цветные пятна в воздухе дрогнули, исчезая. Так гораздо лучше, только рот быстро пересыхает. Но я привык. Не посоветую, правда, медикам из Центра Совершенствования подходить ко мне с предложением об активации генов моим детям. Могу и не сдержаться. А в общем, я привык.
Игорь неторопливо поправлял одежду. Особо аккуратным видом он никогда не отличался, а сейчас был встрепан донельзя. Порванная на спине (для вентиляции) рубашка выбилась из обрезанных чуть ниже колен брюк. Сами брюки представляли собой шедевр роддерской моды: правая половина из джинсовой ткани, левая – из металлизированного вельвета. На груди на тонкой серебряной цепочке покачивался амулет – настоящий автоматный патрон второй половины двадцатого века. Зато волосы были очень тщательно разделены на семь прядей и выкрашены в семь цветов. Игоря можно было с ходу снимать для передачи «Роддеры: новые грани старой проблемы». Впрочем, кажется, он пару раз в ней снимался… Игорь поймал мой взгляд, подмигнул, но ничего мне не сказал. Скосил глаза на нашего нового спутника – тот неловко выбирался из люка капсулы:
– Эй, как тебя… Рыжик!
«Рыжик» повернулся. Быть ему теперь Рыжиком на веки вечные. Если Игорь дает прозвище, оно прилипает намертво. Да в новеньком и действительно было все необходимое: солнечно-рыжие волосы, быстрый, чуть хитроватый взгляд и такая же немного лукавая улыбка.
– Меня зовут Дэйв. А вас?
Ха! Имя у него тоже было рыжее, солнечное. По-русски Дэйв говорил неплохо, только слегка нажимал на гласные.
– Не-е, – дурачась, протянул Игорь. – Тебя зовут Рыжик. Его – Чингачгук, можно Миша, – докончил он, увидев мой выразительный жест. – А я Игорь.
– Просто Игорь?
Да, новенькому палец в рот не клади. Он смотрел на Игоря так, словно придумывал ему кличку.
– Просто Игорь. Тебе сколько?
Дэйв смущенно пожал плечами, словно не знал, что ответить. Зависшее в зените солнце сверкнуло на золотом кружке, приколотом к его травянисто-зеленой рубашке.
– Одиннадцать.
– Ясно. Знак давно получил?
Рыжик глянул на кружок:
– Недавно. Утром.
– Во дает! – Даже Игоря такое сообщение лишило иронии. – Получил и сразу слинял? А родители? Сцен не устраивали?
– Нет. Они, кажется, даже обрадовались.
Игорь замолчал. Потом заговорил снова, и я обалдел – таким неожиданно мягким, дружеским стал его голос.
– Ты держись пока с нами, Рыжик. Мы с Мишкой роддеры старые, опытные. По три года по дорогам болтаемся.
– А вам сколько лет?
Игорь засмеялся:
– Учти, Рыжик, мой вопрос о возрасте был провокацией. Роддеры на такие вопросы не отвечают, в лучшем случае говорят, как давно получили самостоятельность. Но ради знакомства скажу – тринадцать. И еще. Спрячь свой знак. Роддеры это напоказ не носят.
Я усмехнулся, глядя, как торопливо снимает Рыжик свой золотой кружок. Знак делают из позолоченного титана, запрессовывая внутрь идентификатор и оттискивая на поверхности слова: «Достиг возраста персональной ответственности». На обороте – имя.
Игорь повернулся ко мне:
– Ну что, Чингачгук, пойдем в горы?
Горы неровной гребенкой тянулись к горизонту. Обмазанные синеватым снегом вершины заманчиво поблескивали над темной каймой деревьев. Там, в горах, сосны по двадцать метров. И никаких запахов, кроме снега и хвои…
– Далековато, – небрежно произнес я, уже зная, что пойдем. – Километров сто с гаком.
– Куда нам торопиться-то, роддерам…
Мы с Игорем понимающе смотрели друг на друга. Игорь знает, каково мне. Иначе бы мы не проводили половину года в горах…
– Да, – повернулся я к Дэйву. – Мы же забыли тебя поблагодарить, Рыжик.
Назвав его так, я невольно смутился. Не люблю кличек.
Но Рыжик, похоже, уже привык к новому имени.
– Точно, – подхватил Игорь. – Ты нас спас. А то сели бы мы в лужу.
Он был прав.
В пассажирском салоне стратолайнера могла поместиться великолепная лужа, в которую и уселись бы два самонадеянных роддера. Салон тянулся широченной стометровой трубой, залитой мягким оранжевым светом. В четырех рядах кресел дремали, слушали музыку и смотрели телешоу редкие пассажиры. Лайнер летел полупустым, как и положено рейсу из Флориды в самом начале курортного сезона.
Мы с Игорем сидели рядом со стеклянной кабинкой диспетчера, установленной в середине салона. Наверное, близость к ней и навела Игоря на мысль покинуть самолет. Когда бархатный голосок стюардессы объявил из спинки кресла, что через пятнадцать минут лайнер пролетит над Скалистыми горами, Игорь легонько толкнул меня в бок. Я замычал, не раскрывая глаз. Хотелось подремать – всю ночь мы шли по обочине дороги, добираясь из города в аэропорт. Проходящие машины иногда тормозили, сигналили, но мы упорно шли дальше. Настоящий роддер не садится в автомобиль без крайней необходимости. Из одной машины, сигналившей особенно настойчиво, нас даже беззлобно обругали… Теперь я хотел спать, а Игорь неумолимо тормошил меня:
– Чинга! Большой Змей! Ну, Мишка!
Я вопросительно посмотрел на него.
– Давай возьмем капсулу и смотаемся.
– Зачем?
– Просто так.
Вся прелесть поступков «просто так» в том, что их не надо объяснять даже себе.
– Давай…
Мы поднялись с кресел. Как всегда после резкой смены положения, запахи ударили по мне с новой силой. Прежде всего – запах самолета. Трущийся металл, гнущаяся пластмасса, искрящие контакты, подгорелые изоляторы, потекшая смазка, свежевыкрашенные панели и еще тысячи знакомых и незнакомых запахов сливались, к счастью для меня, в единый, воспринимаемый как шершавое, скрипящее фиолетовое пятно над головой. К нему можно было легко привыкнуть и перестать замечать. Но вот аромат резких французских духов, плывущий от женщины в конце салона, оказался неизбежным и неуничтожимым. Он бил прямо в подсознание жаркой багряной волной, и стоило большого труда вынырнуть из нее, вновь думать спокойно и без усилий.
– Прошу выделить нам капсулу для посадки в пролетаемом районе, – вежливо сказал Игорь диспетчеру. Тот оглядел нас и… Я почувствовал, как темнеет его запах – в кровь выплеснулись стрессовые гормоны, на коже проступил незаметный для глаз пот.
– На каком основании?
Будь на нашем месте взрослые, диспетчер и спрашивать бы не стал. Что ему, капсулы жалко, что ли?.. Но к роддерам у многих отношение малодоброжелательное. Игорь вздохнул и вытащил из кармана свой знак самостоятельности. Я – свой. Пассажиры, сидевшие поблизости, уже посматривали на нас с любопытством. Еще бы. Два мерзких, грязных, скандальных роддера требуют, чтобы им, как порядочным гражданам, дали капсулу для индивидуальной посадки.
– Как мне кажется, серьезных оснований для высадки у вас нет?
Я понимал диспетчера. Перед ним стояли два пацана. Один – в диком костюме, с разноцветными волосами, загорелый и исцарапанный. Другой поаккуратнее (не люблю выкрутасы в одежде), со светлыми волосами (меня тошнит от запаха краски), светлокожий (ко мне загар плохо липнет)… но все равно – роддер. И эти роддеры из пустой прихоти передумали лететь в Токио и решили высадиться у подножия Скалистых гор…
– Увы. Капсула дается лишь при наличии веских причин. Или если ее просят не менее трех пассажиров…
Поединок кончался не в нашу пользу. Роддеров оскорбили и публично продемонстрировали остальным пассажирам их беспомощность. Теперь речь шла уже о том, чтобы спасти лицо. Игорь с надеждой осмотрел салон. Но никого похожего на роддера не увидел. Лишь рядах в пяти от нас сидел мальчишка. Но уж слишком ухоженный, домашний был у него вид… На всякий случай я кивнул ему. Мальчишка кивнул в ответ и встал. Пошел по проходу, касаясь рукой знака на груди, словно боялся, что тот может исчезнуть. Я успел лишь заметить, что мальчишка рыжий и совсем маленький, не больше одиннадцати лет.
– Я тоже желаю сойти с самолета здесь.
Проголодались мы лишь к вечеру – как раз перед тем, как Игорю пришла в голову идея о капсуле, в самолете разносили обед. Весь день мы бодро шагали по степи, временами устраивая привалы, болтая, рассказывая разные смешные истории. Говорили в основном мы с Игорем. Рыжик слушал и нерешительно улыбался. Наконец он осмелел и рассказал историю про девчонку, решившую обмануть тест-компьютер и пораньше получить знак самостоятельности. История была с бородой, но мы сделали вид, что не слышали ее раньше. Рыжику сейчас тоскливо, это мы понимали.
Солнце уже коснулось горизонта, когда Рыжик взмолился:
– Ребята, давайте зайдем куда-нибудь, перекусим…
Игорь засмеялся:
– Куда?
Вокруг нас простиралось бесконечное степное море. Трава, мелкие синие цветочки, чахлые кустики. Воздух тихо звенел – какие-то насекомые устроили вечерний концерт. Из-под ног иногда вспархивали птицы. Настоящий рай для энтомологов и орнитологов, желающих изучить степь в ее первозданном виде. Вот только кафе или бутербродной никто поблизости не предусмотрел.
– А куда же мы тогда идем? Здесь что, нет ни одного дома?
Игорь взглянул на меня. Я – на нежно-розовые облака, дрейфующие в потемневшем закатном небе. Откуда-то справа тянуло домом – теплым, недавно испеченным хлебом, жарящимися котлетами, горючим для флаера. Но идти туда мне не хотелось. Какое-то шестое чувство предостерегало.
– Не знаю, – самым беззаботным тоном ответил я.
С сомнением хмыкнув, Игорь достал из кармана две маленькие плитки шоколада. С одной хитро смотрел утенок Дональд с шоколадкой в клюве. На другой был изображен Микки Маус. У него шоколад выглядывал из плотно сжатого кулачка. Вид у мышонка был воинственный, отдавать сладости он явно не собирался.
– Питайтесь, – тоном заботливого воспитателя в детском саду сказал Игорь.
Мы с Рыжиком одновременно разорвали обертки шоколадок. Микки на моей зашевелился, разжал ладошку. Глаза у него засверкали, тоненький, знакомый по тысячам мультфильмов голосок произнес:
– И я, и все мои друзья любим шоколад с орехами фирмы «Байлейс»!
Запись кончилась, Микки Маус на картинке опять замер. Шоколадку мышонок протягивал вперед. Даже на рисунке она выглядела аппетитно.
– А у меня молчит… – обиженно начал Рыжик. Но его прервал пронзительный возглас Дональда:
– Микки прав, но шоколад «Медовый» фирма «Байлейс» поставляет даже астронавтам Десантного Корпуса!
Игорь задумчиво произнес:
– А ведь они упрятали в эти обертки не только динамик и синтезатор речи, но еще и блок сопряжения! Будь у нас побольше шоколадок, рисунки переругались бы, выясняя, какой шоколад вкуснее!
Рыжик рассмеялся: наверное, представил себе ругающиеся обертки. Игорь же продолжал:
– Чтобы придумать и производить эту ерунду, десятки людей годами возились с микросхемами, изобретали рисунки, движущиеся на обычной бумаге…
– Это жидкокристаллический рисунок, – вставил Рыжик. – Я читал…
– Я тоже. Ты бы хотел лет пять просидеть в лаборатории, уча Дональда раскрывать нарисованный клюв и ронять нарисованный шоколад?
– Нет.
– И я не хочу. И Мишка. Потому мы здесь, в степи. Потому мы роддеры, люди дороги, бродяги и путешественники! Мы не занимаемся бесцельной работой, не делаем вид, что нужны этому миру. Мы просто живем!
Игорь завелся, я это почувствовал. Сумрак, легкий ветерок, треплющий его семицветные волосы, новый ошеломленно внимающий слушатель…
– Потому снова и снова люди бросают дома и выходят на дорогу. А все дороги сливаются в одну, имя которой – жизнь. Потому…
– Потому мы будем ночевать под открытым небом, – вставил я. Игорь обиженно замолчал.
– И кажется, под дождем, – уточнил Рыжик.
Обычно мы берем с собой палатку и еще что-нибудь из туристского снаряжения. Но на этот раз оказались в дороге слишком неожиданно. Я глядел, как Игорь пытается соорудить шалаш из ни в чем не повинных кустиков. Потом взглянул на Рыжика. Разрекламированный Дональдом шоколад его не утешил. А с севера и впрямь наступали тучи. Где-то далеко, километров за пятьдесят, дождь уже шел…
Я вздохнул:
– Игорь, в получасе ходьбы от нас чей-то дом.
– А?
– Там сейчас ужинают.
Игорь пнул ногой свое сооружение, и сплетенные верхушками кустики распрямились.
– Так чего валял дурака? Большой Змей… Змея ты, а не Чингачгук. Еще мой шоколад лопал…
Оправдываться я не стал. Даже сейчас мне не хотелось идти в этот дом.
К ужину мы опоздали. Окруженный маленьким садом каменный двухэтажный дом возник в степи как мираж. Среди деревьев тускло светилась короткая сигара флаера. Несущие плоскости подрагивали, мигали сигнальными огнями, но в кабине никого не было. Наверное, компьютер проводил тест-проверку машины.
На лужайке перед домом сгребал в кучу сухие листья рослый загорелый мужчина в закатанных до колен джинсах. Игорь покосился на меня, и я ободряюще улыбнулся – запах горящих листьев меня не раздражал. Мужчина повернулся, и на лице его появилось нечто вроде удовлетворения. Он оперся на длинные пластиковые грабли и молча ждал.
– Здравствуйте, – вежливо произнес Игорь. – У вас не найдется старой палатки и пары банок консервов?
Мужчина улыбнулся.
– Нам можно говорить по-русски? – чуть смутился Игорь. – Или…
– Почему же нет, можно и по-русски, – очень чисто, но явно не на родном языке выговорил мужчина. – Палатки и консервов нет, но найдутся три пустые кровати и не успевший остыть ужин.
– Что ж, спасибо и на этом, – вздохнул Игорь. – Хотя дырявая палатка… – он взглянул на хмурящееся небо, – этой ночью была бы романтичнее.
Мужчина продолжал улыбаться:
– Я рад, что вы все-таки зашли ко мне. Тимми!
Из окна на втором этаже появилась мальчишеская голова. Еще через две секунды Тим скатился по лестнице и остановился перед нами. Вид у него был самый обычный: растрепанный, в шортах и футболке, не старше нас с Игорем. Но что-то непонятное кольнуло меня. Я посмотрел на Игоря – глаза у него сузились, словно он целился в кого-то… Черт, что он опять задумал?
– Тим, проводи ребят в столовую, – обыденным голосом сказал мужчина. Можно подумать, к ним ежедневно заходят роддеры!
– Пойдемте, – мотнул головой Тим. – Что вначале, ужин или душ?
– Ужин, – усмехнулся Игорь. – Веди нас, Кожаный Чулок.
– Тогда уж лучше Следопыт.
Мы с Игорем удивленно посмотрели друг на друга. Мало кто сейчас помнит героев Купера. А Тимми уже вел нас по широкому, застеленному мохнатым синтетическим ковром коридору. Внутри дом казался гораздо больше, чем снаружи. Мне нравятся такие дома, немножко под старину, спокойные и уютные, ничем не напоминающие «экологические жилища» – эти уродливые полурастительные монстры, или не менее мерзкие «модульные» – нелепые нагромождения пластиковых пузырей.
Тим открыл тяжелую деревянную дверь. Именно открыл, потянув массивную бронзовую ручку, а не надавил кнопку встроенного в стену мотора. Похоже, этой кнопки вообще тут не было.
Нас окатило волной запахов. Даже Игорь с Рыжиком потянули носами. А я на секунду отключился…
Ваниль, сдобное тесто, шоколадный крем, цукаты. Жареная индейка, фаршированная яблоками. Лимонное желе, апельсиновый мусс и мороженое с орехами. Старые фильтры в кухонном кондиционере, впитавшие в себя аромат пищи за несколько последних месяцев…
– Что с тобой, Миша? – Игорь схватил меня за плечи. Я покачал головой:
– Все… все хорошо, даже слишком.
– Чинга… Все правда в порядке?
– Да.
Тим с недоумением смотрел на меня. Разглядывая кухню, я ощущал на себе его растерянный взгляд.
Это была именно кухня – а я-то уверился, что нас ведут в столовую, где уже суетится кибер-стюард, а лифт доставки выплевывает подносы с пищей. Неяркий свет лился из притушенных светильников, потемневшие окна прикрыты оранжевыми шторами. Темно-коричневые деревянные панели, такие же шкафы и столики. Один стол побольше, возле него три стула с высокими спинками. Лишь электронная плита какой-то старой модели сияла подчеркнутой белизной. Перед ней стояла молодая женщина в длинном платье. «Сестра», – автоматически отметил я.
– Мам, ты нас накормишь? Это те самые роддеры!
«Мам…» Ладно. Но почему «те самые»?
– Тимми, не роддеры, а роуддеры. – Женщина улыбнулась. – Ведь так, ребята?
– Ваше обращение «ребята» мы принимаем по отношению к своему биовозрасту, – с достоинством ответил Игорь. Женщина снова заулыбалась. – Правильнее называть нас все-таки роддерами, это название сложилось исторически в начале века. Похоже, вы нас ждали?
– Нас вызвал по фону пилот стратолайнера, – с готовностью ответил Тим. – Сказал, что трое упрямых роддеров решили высадиться в пустынном районе, где ближайший дом – наш.
Тим выпалил это с явным восторгом. Даже наше упрямство прозвучало у него как неслыханное достоинство. У Игоря опять недобро блеснули глаза.
– Тимми, принеси себе стул, – скомандовала женщина. И снова повернулась к нам: – Вы можете звать меня миссис Эванс. Или, как это по-русски… тетя Ли. Меня зовут Линда.
– Вы очень хорошо говорите по-русски, – быстро вставил я, увидев, что Игорь уже собирается съязвить. – Вы жили в России?
– О нет. Я большая домоседка. Это… как произнести… увлечение моего мужа. Он лингвист, работает по программе «Конвергенция». Немножко учит нас…
– Папа знает восемнадцать языков, – заявил Тим. Он притащил еще один стул, держа его обеими руками перед собой. – А я – шесть.
Игорь усмехнулся. Для роддера шесть языков – не повод для хвастовства.
– Вы начнете с пирога, или подогреть что-нибудь посущественнее? – осведомилась миссис Эванс.
– Сладкое мы сегодня уже ели, – садясь за стол, ответил Игорь.
Я проснулся резко, словно от толчка. Обычно такое случалось со мной в минуты опасности. Сейчас опасностью и не пахло. Я улыбнулся понятному лишь мне каламбуру, стараясь по-настоящему вслушаться в запах этого дома. Он не был ни злым, ни жестким, в нем не чувствовалось ни скрытой враждебности, ни затаенной тревоги. Почему же я ощущаю какой-то холодок? Почему со вчерашнего дня меня не оставляет беспокойство?
Повернувшись, я посмотрел на соседнюю кровать, где безмятежно спал Тимми. Хороший мальчишка. Хоть и не роддер, но явно не дурак, похоже, ему немного осталось до знака самостоятельности… А у меня не проходит к нему настороженность.
Вчера вечером, когда родители Тимми уже легли, а мы еще досматривали развлекательную программу по молодежному каналу, Игорь поинтересовался:
– А где мы будем спать?
Не отрываясь от экрана, где герой в сверкающем белом плаще крошил неизменным лазерным мечом исполинских тараканов, напевая при этом о цветах для своей любимой, Тимми сказал:
– Кто-нибудь со мной, а двое – в соседней комнате.
– Отлично, – бодро воскликнул Игорь. – Поболтаем перед сном.
Я поймал его взгляд и сжал губы. Моему другу явно попала вожжа под хвост.
– Да, – подчеркивая каждое слово, произнес я. – Ты же собирался рассказать Дэви про роддерские обычаи…
Мы с Игорем напряженно смотрели друг на друга. Это было ничем не хуже разговора.
«Ты против, Чинга?» «Конечно. Нечего дурить мальчишке голову». «Ерунда. Он будет наш».
Обычно, если Игорь решил обратить кого-то в нашу веру, это не занимало много времени.
– Тимми, покажи, куда идти. Спать хочется… – Я зевнул.
– Тогда я тоже ложусь, – выбрался из кресла Тим.
А Игорь усмехнулся и сказал слышимым лишь мне шепотом:
– Он станет роддером.
Не знаю, почему я восстал против этого. Никогда раньше мне и в голову не приходило мешать Игорю вербовать новеньких. Может, опять вмешалось ощущение непонятной опасности?..
– Тимми… – тихонько позвал я.
Откуда-то из глубины набросанных на соседнюю кровать пледов (кондиционер работал на полную мощность) вынырнула тонкая рука. Затем темноволосая голова.
– Я ждал, пока ты проснешься, – с готовностью объяснил Тим. – Вы же вчера здорово устали.
Я усмехнулся. Спросил:
– Что, подъем?
Тимми поморщился:
– Холодно… Кто только придумал эту гадость – кондиционеры.
– Кто только включает их в дождь… – в тон ему ответил я.
Тимми заерзал в постели.
– Знать бы, что на завтрак. Решили бы, стоит ли вставать.
Я втянул свежий, профильтрованный кондиционером воздух. Еще, еще… Мокрая трава и веточки мяты под окном, комочек клубничной жвачки на тумбочке Тима… Подтекшие и плохо замытые следы вишневого варенья на подоконнике… Сластена… Да куда этому малышу в роддеры?! Еще один вдох… И слабая разноцветная струйка запахов из дверной щели.
– Оладьи. С апельсиновым джемом, – задумчиво сказал я. – И горячий шоколад. Вставать будем?
Тимми взглянул на меня веселыми и удивленными глазами:
– Ты откуда знаешь?
– Запах, – откровенно ответил я. – У меня хорошее обоняние, не зря прозвали Чингачгуком.
Спорить Тим не стал. Вряд ли он подумал о том, какое обоняние способно различить запах пищи через два этажа и пять плотно закрытых дверей в вылизанной кондиционером комнате.
– А может, ты еще знаешь, сколько сейчас времени? – протянул он. Я неопределенно кивнул на стол, где поблескивали экранчиком мои часы.
Вставать Тимми явно не хотелось. Он покосился на стол, потом медленно вытянул к нему руку…
Часы с шуршанием поползли по стеклу. На секунду замерли у края, словно набираясь сил, крутанулись и тускло-серой молнией прыгнули в Тимину ладошку.
– Полдевятого. Точно, пора вставать, – со вздохом признал Тим.
Через секунду, сбросив одеяло, я уже стоял возле его постели:
– Тимми! Ты… психокинетик?
Он кивнул, вроде бы даже смущенный произведенным эффектом. А впрочем, стоит ли мне так удивляться? Да, психокинетиков во всем мире не более двухсот. Но я, например, вообще единственный в своем роде.
– Пошли лопать оладьи, чудотворец. – Я со смехом взял его за руку. И быстро глянул на ладошку.
Все верно, психокинетик. Фокус исключался начисто – кожу покрывала мелкая, уже исчезающая ярко-алая сыпь. Даже несильное телекинетическое воздействие не проходит для человека бесследно.
– Только при родителях не проговорись, – попросил Тимми, натягивая шорты и футболку. – Ага? А то они не понимают, что мне нужна тренировка, ругаются…
Дверь беззвучно открылась, и мы увидели Игоря. С ослепительной улыбкой, с торчащими во все стороны прядями волос. И со словами:
– Привет, роддеры, старые и молодые!
За завтраком миссис Эванс все пыталась нас развеселить. Подтрунивала над Тимми, который совсем не обижался на это, тормошила грустного и задумчивого Дэйва. Мы с Игорем понимали, почему Рыжик старается даже не смотреть на миссис Эванс, особенно когда та обнимает Тимми, и злились. Но миссис Эванс не прекратила беспечного разговора и после того, как Рыжик торопливо, давясь словами, сказал: «А у моей мамы оладьи никогда не получались…» И Дэйв, к нашему удивлению, постепенно повеселел. В конце концов они вместе с Тимми и миссис Эванс отправились в сад – посмотреть пруд и, может быть, искупаться. Мы остались – Игорь заявил, что нам нужно заказать кое-какие вещи и еду по линии снабжения.
Разговор я начал, едва закрылась дверь, а Игорь лениво подошел к дисплею.
– Командир, пора смываться.
– Что за новый чин? – удивленно-наигранно поинтересовался Игорь. – И в чем причина спешки?
– Я не знаю, – честно ответил я. – Но тут оставаться не стоит.
– Чинга, – уже серьезно продолжил Игорь. – Как только я увижу, что Тимми решил уйти в роддеры, мы отсюда слиняем.
– Что он тебе так сдался? Захочет – и сам уйдет.
– Я его не пойму, Чинга. Обычно сразу видно, станет человек роддером или нет. А Тима я не пойму. Интересно побороться.
Мне вдруг стало все равно.
– Как знаешь, Игорь. Я тебя предупредил.
Игорь сосредоточенно сопел, нажимая кнопки на терминале доставки.
– Хочешь икры? – неожиданно спросил он. – Закажем пару коробок.
– Не люблю синтетику, – резко ответил я.
Игорь, похоже, пытался помириться:
– Какая синтетика? Это дом полноправных членов общества, их снабжение не лимитировано.
– Нечестно, – упрямо возразил я.
– Тогда пошли искать хозяина. Поблагодарим за гостеприимство.
На какое-то мгновение я поверил, что Игорь все-таки согласился со мной и хочет уйти.
– Пошли.
Свою ошибку я понял, едва мы ступили в кабинет. Великолепный кабинет – кучи книг в шкафах, груды распечаток возле информационного терминала, заваленный бумагами и дискетами стол. Красота! Сразу видно: здесь по-настоящему работают. Не потому, конечно, что вокруг беспорядок. Пустите нас с Игорем в любой приличный дом – мы за полдня устроим то же самое. А вот атмосфера работы у нас не получится. Никогда.
– Вот как трудятся полноценные люди… – торжественным шепотом произнес Игорь. Я схватил его за руку, потянул к двери. Но Тимин папа, сидевший к нам спиной, уже обернулся:
– А, роддеры… Идите сюда.
Игорь с радостной улыбкой двинулся вперед. За ним, поневоле, я.
– Садитесь, ребята… Я имею в виду ваш биовозраст, конечно.
– Спасибо, – усаживаясь в свободное кресло и стараясь не слишком уж привставать на цыпочки, ответил Игорь. Ну и кресла! Словно специально для издевательства над роддерами. Пытаясь утвердиться на необъятном кожаном сиденье, я особенно остро осознал, что росту во мне метр сорок девять, а веса не хватает и для этих сантиметров.
– Мы вас на минутку оторвем от дела, если вы не очень заняты, – самым вежливым из своих голосов сказал Игорь. – У нас с Мишей вышел маленький спор. Помогите разобраться, пожалуйста.
Мистер Эванс кивнул, выключая мерцающий на столе дисплей. Давал понять, что временем не ограничен.
– Один из нас, – продолжал Игорь, – считает неэтичным пользоваться за ваш счет предметами роскоши. Ну, заказывать килограммами икру, приобретать персональные флаеры, делать заказ на строительство такого же дома, как ваш. А другой говорит, что вы такой же бездельник, как и любой роддер. Только прикрываетесь видимостью работы.
Меня передернуло. Да, эпатаж – это непременная черта любого роддера. Но зачем Игорь так построил фразу, что не посвященному в роддерский сленг человеку покажусь хамом именно я.
– Как я понял, бездельником меня считаешь ты. – С добродушной улыбкой мистер Эванс разглядывал Игоря.
– Резонируешь, – одобрительно сказал тот.
– По пяти плоскостям, – немедленно отозвался мистер Эванс.
Этого я уже не понял. Сленг меня мало интересует. Но Игорь уважительно развел руками:
– Я восхищен. Серьезно, вы отличный знаток. Но зачем ваши знания, а? Кому они нужны, когда достаточно выучить три-четыре языка и общаться с любым человеком в мире?
– Можно неплохо прожить, зная лишь один язык, – подтвердил Эванс.
– Тогда зачем нужны вы? Кому поможет ваше знание арабского или какого-нибудь там диалекта гамбургских мафиози начала двадцать первого века?
– Не знаю. Скорее всего – никому.
Игорь вздохнул:
– Значит, прав… Мы живем – или доживаем? – в мире машин и компьютеров. Они вытесняют людей отовсюду, и с этим ничего не поделаешь, это прогресс. Настоящей работой занято меньше двадцати процентов населения. Остальные либо уходят в роддеры, либо… – Игорь сделал паузу, – имитируют бурную деятельность. В тех областях, конечно, где это возможно: литературе, живописи, истории, археологии, филологии… Можно размалевать синей краской полсотни фанерок, развесить их по стенам специально выстроенной галереи и считаться самобытным художником. Общество позволит, оно богатое. Роддеры для общества опаснее, но, в сущности, и они терпимы…
