Букет из двух нарциссов

Глава 1. Танец со шваброй

– Четыре часа, он поляк, она темна, – сказала Христина, не уточнив, темна эта «она» лицом, умом или душой.

Впрочем, мне это было безразлично, меня больше интересовал «он поляк»: за время пути Христина уже несколько раз успела упомянуть, что хозяин дома – очень высокий мужчина. Я сразу представила себе красивого двухметрового брюнета: синие глаза, косая сажень в плечах, и упаковано это все в дорогой элегантный костюм. Последний вывод я сделала по особняку, к которому мы подъезжали: у владельца такого роскошного дома все должно быть экстра-класса. Да, ради такой жизни, может, и стоит эмигрировать в Америку. Но точно не ради моей.

– Наташа, приехали, – подала голос Христина. – Слушай, девушка, хозяева высокие, так что будь внимательна, не забывай с верхних полок пыль стирать.

Я кивнула, вышла из машины и, зевая по поводу раннего утра, достала из багажника пылесос и швабру. Пока мы с Христиной стояли перед дверью в особняк, я изнывала от любопытства насчет поляка, но он подло обманул мои ожидания.

Дверь открылась, и я увидела длинного тощего мужчину с изнуренным землистым лицом, темно-русыми волосами и тонкими бледными губами. На нем были мешковатые джинсы, рубашка в клеточку и мокасины. Честно говоря, он не был похож ни на поляка, ни на мужчину моей мечты, так что мне даже не было обидно, что у него есть «она темна».

Христина по-польски скороговоркой сказала ему, что я новая уборщица, и испарилась. Я застыла в прихожей, ожидая инструкций.

– Гавел, – представился он, удивив меня неожиданно звучным гортанным голосом. За три недели жизни в США я привыкла, что поляки шипят и скворчат.

– Наташа.

– Приятно познакомиться! – сказал он по-английски. – На каком языке вам легче разговаривать?

– Польский я пока знаю плохо, так что лучше по-английски.

– Пока… – задумчиво повторил он, а затем начал водить меня по дому. – Эта спальня, эта ванная, эта спальня и эта ванная, кухня, столовая, эти две комнаты.

Затем эта немногословная экскурсия продолжилась на втором этаже.

– Тут ванная, тут гардеробная. Тут ванная и комната, – наконец сказал он, завершая путешествие по дому.

Потом Гавел показал мне, где хранится бытовая химия, и я приступила к работе. Ее явно ожидалось много: пока он водил меня по особняку, я успела заметить, что в доме идет ремонт, и все поверхности покрыла строительная пыль. Такую не смахнешь метелочкой, придется все протирать влажной тряпкой, да еще и стремянку за собой по дому таскать. В этот момент я начала ненавидеть высоких людей.

Это был мой четвертый понедельник в качестве американской уборщицы, и мне даже начало казаться, что жизнь пошла на лад. Первые две недели я каждый день боялась умереть от боли во всем теле и не верила, что дом с четырьмя ванными и шестью комнатами можно отмыть до блеска за четыре часа. На третью неделю я научилась прибираться быстро, мышцы болеть перестали, а мысль, что теперь у меня зарплата каждую пятницу, грела душу. Мне даже нравилась эта работа: моешь себе красивые дома, делая их еще красивее, и думаешь, о чем хочешь, а не о тиражах, плане номера и изменчивом настроении гендиректора.

На втором этаже мебели почти не было, если не считать кронштейнов с дизайнерской одеждой, заполонивших гардеробную – комнату размером с мою российскую квартиру. А вдоль стен в три ряда высились колонны из обувных коробок, доходившие мне до груди. «Она темна» явно любила красивые вещи. Что ж она мужа-то себе такого выбрала?

Закончив уборку наверху, я спустилась. Пан сидел в столовой и читал газету. Это меня удивило. Судя по дому, он должен быть большим боссом, а с чтением газеты дома в 10 утра это как-то не вяжется. Хотя, возможно, он настолько большой босс, что ему нет нужды приглядывать за подчиненными – это делают другие подчиненные.

Зато уборку, как оказалось минутой позже, он контролировал исключительно сам и от и до. Меня немного смутило, что он побежал наверх, как только я оказалась в столовой, но вот чего я совсем не ожидала, так это услышать его зов сверху. Поднявшись, я обнаружила его в ванной, склонившегося над мраморной раковиной.

– Тут пятно. Ты его оттирала? – спросил пан, тыкая худым пальцем в микроскопическое пятнышко, которое было, я полагаю, просто особенностью расцветки мрамора.

– Да, но не помогло.

– Хлорными салфетками пробовала?

– Да. Не помогло.

Он слетал за салфетками и сам стал тереть это пятно.

Через пару минут пан осознал тщетность этих попыток и успокоился, а я наконец пошла прибираться на первом этаже.

Супружеская спальня, огромная, полупустая и гулкая, напоминала ангар. Это впечатление было особенно сильным оттого, что потолка в комнате не было – подняв голову, вместо привычного белого прямоугольника я увидела лишь встречающиеся где-то в вышине скаты крыши и свисающую на длинном тросе громоздкую хрустальную люстру. Тут тоже были кронштейны с одеждой, на этот раз мужской – много-много элегантных костюмов и красивых рубашек от лучших брендов, большинство – с еще не отрезанными бирками. И почему пан их не носит?

Протирая пыль с антикварного комода, я отметила, что на нем гипсовый бюст Франклина соседствует с эбонитовой головой Нефертити. У хозяев дома вообще была какая-то нездоровая страсть к головам – в углу спальни смотрела на себя в зеркало голова тетки в цветочном венке, а в ванной из макушки Будды торчали ароматические палочки.

Вместо прикроватных тумбочек по бокам брачного ложа стояли зеркальные сундуки, опоясанные ремнями из грубой телячьей кожи. На одном из них лежал очень маленький блокнотик с бархатной обложкой, на которой было по-английски написано «Амбициозные идеи». Я не удержалась и открыла его. Опять разочарование – страницы были абсолютно чистыми.

С самим сундуком пришлось повозиться: по неизвестной причине его облюбовали мухи, а на зеркальной поверхности каждое пятнышко – это два пятнышка. Но, как говорит Христина, «трошку¹ «Виндексу», и все сойдет». Стеклоочиститель «Виндекс» вообще был панацеей от всех бед: им облагораживали не только окна и зеркала, но и мраморные столешницы, раковины, ванны, кафель и унитазы. И даже заросшие жиром микроволновки чистили, обильно прыская их внутри «Виндексом», закрывая на пять минут, а потом легко снимая всю грязь бумажным полотенцем.

Когда я перешла ко второму сундуку, меня впечатлила стоящая на нем стопка книг. Одни только названия чего стоили! «Быть боссом», «Белые пятна черного континента», «Архитектура выбора», «Путеводитель по лжи» – казалось, их купили ради интригующих заголовков. Я даже решила, что пан небезнадежен.

Впрочем, хорошего отношения к нему мне хватило ненадолго – ровно до того момента, как он нашел едва заметные разводы на стеклянной двери душевой кабины, пыль внутри батареи и отпечаток пальца на задней стенке зеркального сундука. Нет, таких чокнутых перфекционистов я еще не встречала! И живет же с ним кто-то! Но больше всего бесило то, что он оглашал свои претензии ровным тоном, будто вел со мной светскую беседу.

Несмотря на крайнюю придирчивость, Гавел был не то что добродушным или дружелюбным, но вышколенно-вежливым и местами даже учтивым. Когда я заканчивала мыть кухню, он неожиданно разговорился.

– Я немного учил русский, – сказал пан заискивающим тоном по-английски.

– Ну, как все, наверное, в школе, – пожала я плечами и записала его в двоечники.

Все-таки в Польше русский обязательным предметом был, мог бы выучить и получше. Пан моей фразы не понял, но вдруг заявил по-русски:

– Я приехал сюда из Соединенных штатов Америки.

А потом, не дав мне прийти в себя, спросил по-английски:

– Ну, как я говорю по-русски? Я знаю всего несколько фраз. Мой русский очень беден…

– Беден? Нет, он не беден, он просто голодранец! – заявила я, надеясь, что после этого пан меня уволит, и мне никогда больше не придется мыть внутренности батареи.

– Голодранец… – повторил пан Американ мне вслед, будто перекатывая это слово во рту и пробуя на вкус, как вино. – Голодранец…

Когда за мной приехала Христина, пан поболтал с ней несколько минут, тщательно пряча в кулаке зеленую купюру. Затем, едва Христина вышла, Гавел стыдливо втиснул деньги в мою ладонь, будто второклассник – любовную записочку. И вдруг улыбнулся, так быстро, что я даже растерялась.

– Какие хорошие зубы. Интересно, свои? – спросила я, как оказалось, вслух.

– Год назад импланты вставил. Это обошлось мне в сто тысяч долларов, – сообщил пан с такой готовностью, будто речь шла о покупке подлинника Моне.

– Улыбайся почаще. Так рентабельнее.

В машине я рассмотрела данную им банкноту и удивилась – целых 20 долларов, как за два часа работы! Впрочем, с зубами, стоящими, как квартира в Питере, можно себе такое позволить.

– Как тебе Гавел? – с ехидством спросила меня Христина.

– Если бы не щедрые чаевые, я бы его прокляла.

Христина понимающе расхохоталась. И повезла меня творить чистоту и уют дальше.

За что я люблю французов, так это за то, что с ними можно расслабиться. Подключила планшет к вай-фаю, выбрала сериальчик, и намывай себе неспеша их милый домик. Грязи особой нет, так – освежить. Но сегодня меня распирало от новостей, поэтому первым делом я открыла Скайп. Отлично, Маринка на месте!

– Привет, американка! – радостно заорала она.

– Если бы ты видела местных женщин, то поняла бы, что это звучит как оскорбление, – надулась я.

– А мужики симпатичные?

– Да как сказать. Смотришь, бывает, на мужчину – черты лица красивые, ухоженный, подтянутый, но вот не тянет к нему!

– А как на работе?

– Представляешь, прибиралась с утра в одном доме, там все в луи виттонах и гуччи! Даже набор для бритья чуть ли не с инкрустацией. Вообще особняк шикарный!

– А хозяин тоже шикарный?

– Не. Жухлый поляк. Заставил меня весь дом вылизать и батарею внутри вымыть!

– Ого, у парня мания!

– Мне кажется, даже не одна. Знаешь, я думаю, люди, которые так следят за чистотой, имеют очень грязные желания.

– А ты проверь!

– Ну уж нет! Вообще не представляю, как жена этого пана Американа терпит!

– Тебе не угодишь! То жухлый, то женат.

– Я сама боюсь остаться в девках…

– Да ладно! И в 70 лет выходят замуж.

– Да, но удовольствие уже не то.

– Кстати, ты с Серегой часто общаешься?

– Да вообще еще ни разу его не видела, как в Штаты приехала. Он три недели в лагере был, а мобильник без интернета. Сегодня поздно вечером вернется. Слушай, мне пора, я же тут не в гостях.

Распрощавшись с подругой, я пошла мыть дом. Ну, как мыть – для начала я сделала себе кофе и включила сериал, уверенная, что эта небольшая радость поможет мне пережить еще один день, наполненный мытьем чужих унитазов.

Через три часа дом сиял. Я с гордостью его оглядела, хваля себя за хорошую работу. Это был один из моих любимых домов: покладистые хозяева – мама, папа и две дочери-подростка, – с которыми я почти никогда не сталкиваюсь, написанный на роутере пароль от интернета, вкусняшки в открытом доступе. А главное, тут ничего не приходится с усилием отмывать, еле подавляя брезгливость. О небеса, храните этого французского папу, который не метит со всех сторон унитаз, как делает большинство американцев! Возможно, ради чистоты он писает сидя, но я его за это осуждать не буду.

Я в этот день заканчивала позже всех, поэтому в минивэне Христины уже сидели все остальные клининг-леди нашего сервиса. До моего прихода сервис был чисто польским, но через неделю после меня Христина взяла киргизку Иру (по родному паспорту Ырыскан, а по заграничному – и вовсе что-то невообразимое), а еще через неделю – по мере выбывания сотрудниц-полячек – белоруску Машу. Так я получила право хвастаться перед российскими знакомыми, что в Америке работаю в международной компании.

Кроме Иры и Маши, были еще Мария и Агнешка, обе из Польши. Мария – тихая пожилая женщина, если не сказать старушка. Однако, несмотря на морщины, седину и артритные пальцы, заглянув в ее голубые глаза, можно было забыть, сколько ей лет, – так ярко они сияли жаждой жизни.

Агнешка, крашеная блондинка за пятьдесят, на родине работала оператором в колл-центре и в качестве профессиональной деформации приобрела привычку болтать часами, не затыкаясь ни на минуту. Первые рабочие дни меня это страшно раздражало, но потом я научилась отключаться, думая о своем. Это было не так уж сложно, учитывая, что мой польский был чуть богаче, чем русский пана Американа.

Я смотрела на улицы Принстона, по которым мы проезжали, и с грустью думала, почему мне так не везет. Такой милый элегантный городок (прямо не верится, что это Америка!), уютные кафешечки, престижный университет, красивые здания, – а я тут не гуляю, не учусь, не живу, я тут драю чужие дома!

Помню, в школе на какой-то праздник было у нас такое развлечение – пока играет музыка, все танцуют сами по себе, потом музыку резко выключают, и нужно разбиться на пары. Кому пары не досталось, тот танцует со шваброй. Мне этого ни разу делать не пришлось – у мальчиков я была нарасхват. Зато во взрослой жизни мне не досталось ни хорошего мужа, ни карьеры, и теперь только и остается, что танцевать со шваброй. Хм, говорят, плохая примета – встретить бабу с пустым ведром. На самом деле гораздо хуже, когда ведро у бабы полное воды с моющим средством, а встречаешь ты ее в зеркале.

Впереди уже показалась вывеска фермерского магазина, куда я обычно ходила за мороженым с пеканом и карамелью. Я подумала, что через пару минут буду дома, в Юинге, и загрустила: машина Христины была куда комфортнее, чем комната, которую я снимала пополам с другой девушкой, тоже работавшей на уборке домов.

Из забытья меня вывело то, что Агнешка произнесла мое имя. Она явно что-то у меня спрашивала. Я вопросительно посмотрела на Христину через зеркало. Та перевела:

– Агнешка спрашивает, не стрессуешься ли ты из-за этой работы.

– Нет.

Агнешка поняла мой ответ без помощи Христины и снова затараторила. Христина опять перевела:

– Спрашивает, кем ты была в России.

– Редактором.

Снова тирада по-польски и перевод:

– Тебе после работы редактора не унизительно полы мыть?

– Нет. Даже приятно. Никто тебе весь день мозг не трахает, и работу на дом брать не приходится.

Христина, отсмеявшись, перевела мои слова Агнешке. Та заохала, а потом наконец замолкла, видимо, потрясенная моим философским отношением к жизни.

Глава 2. Пока мой ребенок спит

Христина высадила меня у польской кулинарии, и я купила на ужин куриную котлету и пирОги – польские вареники – с картошкой. Домой идти не хотелось, и я присела за столик в самой кулинарии. Собственно, это было одно из немногих мест, где в нашем городишке можно было перекусить сидя. Недалеко была еще пара забегаловок, но те торговали исключительно навынос.

Я ела так медленно, что пироги успели остыть, и последние были совсем уж склизкими и холодными. Я постаралась их поскорее проглотить и решила пойти за пончиком за девяносто девять центов в сетевое кафе – на десерт в польской кулинарии мне денег было жалко.

Из аттракционов в нашей местности оставались еще дисконтный магазин с брендовыми вещичками и прачечная, но в первый я запретила себе ходить, пока не накоплю три тысячи долларов, а вторая была уже закрыта. Поэтому, купив пончик, я пошла домой, на Еловую улицу. Или Сосновую. Или Хвойную, кто ж их разберет, эти американские названия.

Соседей дома еще не было, и я почувствовала себя счастливой, наслаждаясь чаем с пончиком на пустой кухне. Я помыла чашку и контейнер, из которого в обед ела в машине салат с тунцом, вытерла стол и посмотрела на часы. Было только восемь вечера, а мне как-то надо было продержаться до полуночи, когда в России настанет утро, и я смогу позвонить родным.

Наконец, посмотрев шесть серий детективного сериала и слегка поругавшись с соседями из-за пакетов с мусором под их дверью, я нажала на заветную кнопочку в Скайпе.

Почти мгновенно на экране появилась румяная мордочка Сережи. Ой, как волосы-то закудрявились! Прям как у Васи. Может, все-таки от него?

Я смотрела на своего ребенка, стремительно превращавшегося во взрослого, но все еще мило-наивного мужика, и молчала – все не могла наглядеться, а он кричал, будто пытался докричаться через океан – с одного берега на другой.

– Я тебя с шести утра жду! Как тебе Америка, мам? Что видела? Гранд Каньон, Эмпайр стейт билдинг?

– Я видела, как какает белочка, сынок, – грустно ответила я. Все-таки я тут совсем не турист.

– А как? Как кошка или как мышка? – оживился сын.

Боже, настоящий биолог! Неужели он от Пети?

– Я видела не результат, а процесс. Какает, как все, присев, подняв хвостик и расставив лапки.

Мои родители маячили где-то на заднем плане, тактично давая внуку рассказать мне о поездке в спортивный лагерь, скучных уроках физики, фееричных трехочковых бросках и ужасной столовской еде. Потом, помахав мне рукой – наш семейный жест – сын убежал в школу, сдав пост перед экраном компьютера бабушке.

– Как твой английский? – спросила мама. – Еще хромает?

– Не то чтобы сильно хромает… Так, подволакивает.

– Что же ты? Общайся больше с американцами!

– Мам, тут американцы только в черном районе, куда не стоит соваться без пистолета.

– Ну как так, поехала в Америку, а американцев найти не можешь! – вступил папа.

– Знаете что, я сюда приехала деньги зарабатывать, а не лясы точить! Все, мне через шесть часов на работу вставать. Спокойной ночи! Точнее, хорошего дня!

Глава 3. За счет графства Мерсер

Вспомнив, какой сегодня день и где мне предстоит работать, я расхотела вставать, но мысль о деньгах меня приободрила, и я все-таки сползла с матраса. На соседнем матрасе еще сопела Инга – она считала, что лучше подольше поспать, чем позавтракать. А вот я не могла бы даже думать о новом рабочем дне, не подкрепившись хотя бы кофе и бутербродами.

Да, так вот мы, американские уборщицы, и живем – спим прямо на полу на надувных матрасах, экономим на одежде, кофе и чай пьем только дома, и все это ради будущего наших детей. Или, как в моем случае, ради будущего рядом с сыном.

На кухне я столкнулась с тетей Зиной, которая жила в угловой комнате, и угостила ее свежесваренным кофе и бутербродом с сыром. Я бы дала ей еще и конфет, но не была уверена, что она их съест сама, а не отправит в посылке в Ярославль.

Тетя Зина нелегально жила в Америке уже лет двадцать, и все это время без выходных и отпусков мыла дома и офисы, чтобы обеспечивать оставшихся в России детей и внуков. Действительно, как не помочь – в семье ее дочери все время кто-то страдает то от повальной безработицы, то от тяжелых болезней, а в семье сына вечно что-то празднуют. В итоге тете Зине вменяется в обязанность содержать пять лет сидящего без работы зятя и выплачивать ипотеку за двухуровневую квартиру, подаренную на свадьбу внучке.

И внучке, которую тетя Зина ни разу в жизни не видела лично, похоже, нет никакого дела до того, что ее бабушка одевается в вещи, отданные ей хозяевами домов, ест пустые макароны, страдает от болей в спине и не может себе позволить сходить к врачу.

Между тем тете Зине уже под семьдесят, и долго ли она так еще протянет? Что будут делать ее родственники, если однажды она не проснется? Может, просто не заметят, что бабушка не выходит на связь, пока им не понадобятся деньги? Убедят себя, что ничего не могли сделать, чтобы она не умерла одна в чужой стране? Обрадуются, что ее похоронят бесплатно, как бомжа, за счет графства Мерсер?

Глава 4. Царица Савская

После завтрака у меня еще оставалось двадцать минут до выхода, и я написала в свой блог небольшой пост о том, что перфекционизм зря считают достоинством. Это подняло мне настроение, и предстоящий день уже не казался таким тяжелым, так что к углу Сосновой и Вишневой, откуда меня обычно забирала Христина, я подходила вприпрыжку. Там я пару минут постояла, считая заколоченные окна на старой пожарной каланче на противоположной стороне улицы, и наконец мне просигналил знакомый минивэн.

– Твой любимый дом сегодня, да? – спросила меня Христина уже в машине.

– Скорее наоборот, это я там любимая, но не взаимно.

– Какой он странный, да?

Я молча кивнула, а про себя подумала, что Соломон, наверное, с вечера меня сидит ждет, каламбуры готовит.

Зайдя в дом, как всегда, открытый, на столе в гостиной-прихожей я обнаружила англо-собачий разговорник. Я прошла в кухню. Там Соломон пичкал собаку вялым сельдереем и что-то бормотал. Я решила, что он обращается ко мне, и переспросила:

– Что?

– Я не тебе, я псу.

– Думаешь, он тебя понимает?

– Да, ученые доказали, что собаки воспринимают даже не сами слова, а мыслеобразы. Когда я говорю с ним, он видит образы из моего сознания.

– О… Тогда он и по-русски должен все понимать, да?

Соломон посмотрел на меня так, будто я заявила, что могу доказать теорему Ферма.

– Никогда не думал об этом.

– Сейчас проверим, – пообещала я Соломону.

– Такер, иди на диван, – сказала я по-русски собаке.

Пес оскалил зубы.

– Видишь, не воспринял он мыслеобраз дивана, – сказала я Соломону, снова переходя на английский.

– Это потому, что у вас нет тесной духовной связи. И еще он не хочет на диван, – заявил Соломон и остался при своем.

Я не стала спорить. Не хотела отбирать у человека надежду на то, что хоть собака его понимает.

Соломон Стейнбек носил имя царя и фамилию известного американского писателя и изо всех сил пытался повторить успех если не первого, то хотя бы второго. Но, видимо, небеса и издатели дружно решили, что одного известного писателя с фамилией Стейнбек миру достаточно.

Когда я пришла в его дом впервые, то ненароком обмолвилась, что уборка – это так, временно, чтобы было на что жить, пока я определяюсь с дальнейшими планами, а вообще я хочу стать писателем. Обычно после таких высказываний собеседник выражает или скепсис, или наигранное восхищение, но Соломон неожиданно стал рассказывать мне о своем пути в искусстве.

Вся эта старая мебель, отлетающие обои, рваный ковер – это все временно. Просто он пожертвовал работой за зарплату, чтобы написать сценарий по научно-фантастическому роману, а как только сценарий будет закончен, Соломон станет богат, как его библейский тезка. Вот тут уже скептическое выражение могло бы появиться на моем лице, но я, жалея его седины, вида не подала.

Каждый раз, как я приходила сюда прибираться, Соломон какое-то время крутился рядом со мной, разводя меня на разговоры о политике, литературе и проблеме отцов и детей, а затем демонстративно скрывался в гараже, заявляя, что пошел писать свое великое творение. Судя по звукам, доносящимся из гаража, для вдохновения он смотрел мыльные оперы.

Жена Соломона Саванна удивительно соответствовала своему имени. Она была сухой в обращении с мужем, общаясь с ним, словно с прислугой или домашним скотом. Но в глубине души она была жаркой, судя по лежавшим на тумбочке книгам, одни названия которых вгоняли меня в краску: «Мультиоргазменная женщина», «Тантрическое супружество». В туалете, прямо напротив заставленного ароматическими свечками подтекающего унитаза, висел коллаж с ее желаниями: гармония в семье, секс, интересная работа, просветление.

У нее была аллергия на пыль, и Соломон требовал, чтобы я протирала каждую безделушку в доме. А дом просто кишел разложенными повсюду корягами, цветными круглыми камушками, нефритовыми, аметистовыми и самыми обычными булыжниками, соляными лампами, ракушками, разномастными Буддами, индийскими богами, пузатыми Хоттеями, слониками, верблюдами, развесистыми подсвечниками для Хануки, шишками и уродливыми глиняными поделками.

Последние заслуживают отдельного рассказа. Какая только керамика не валялась по дому! Тут были тарелки-звездочки, тарелки в виде знака бесконечности (а может, автора сего шедевра вдохновила форма какашки), кривобокие чаши и дырявые вазы. Апофеозом глиняного безумия стала зеленая пасть бегемота (только пасть, без других частей морды) с языком странной формы. Правда, когда я протирала пыль с этой штуки в третий раз и догадалась более пристально посмотреть внутрь, я поняла, что это вовсе не пасть, а грот. А внутри не раздвоенный язык, а пара влюбленных.

Сегодня Соломон попросил меня начать уборку с первого этажа, так как наверху спит его ребенок. Странно, конечно, называть ребенком долговязого подростка, но для отца, видимо, его сын всегда малыш.

Я уже успела вымыть весь первый этаж и перекусить, когда наконец сверху спустился «малыш» Исайя. Почему его нарекли в честь пророка, я не знаю, но не нужно быть пророком, чтобы предсказать, что ребенка с таким именем будут бить в школе. Хотя, может, тут к детям с необычными именами относятся помягче, чем у нас.

Сегодня Исайя был обут в резиновые сапоги до колена. Я подумала, может, на улицу пойдет – хотя там сухо и вообще-то зиму никто не отменял, несмотря на +10, отсутствие снега и яркое солнце. Но для прогулок в кирзачах все равно холодновато.

Однако я ошиблась: Исайя на улицу не пошел, а принялся слоняться по первому этажу. Я решила, что он будет завтракать, но снова не угадала. Он уселся в гостиной собирать пазл из 2000 кусочков – хорошо известную мне картину Ренуара «Портрет актрисы Жанны Самари».

Я спросила у него, могу ли прибрать его комнату, и тут Исайя замер и чуть не выпрыгнул из кирзачей от потрясения.

– Это ты? – спросил он, тыкая в коробку с пазлом.

– Нет, у меня глаза другого цвета, – спокойно ответила я.

Спокойствие мое объяснялось просто: люди всегда говорили что-то подобное, когда я и упомянутый портрет разом оказывались в их поле зрения. Мне это уже говорили одноклассники по художественной школе, а в университете на лекции по импрессионистам преподавательница мировой художественной культуры, демонстрируя студентам этот портрет, воскликнула: «Надо же, как на Наташу похоже!»

Однажды я пришла в Эрмитаж на временную выставку импрессионистов и долго стояла перед этим портретом. Меня неожиданно толкнули в спину, я обернулась, и начавшая было извиняться старуха застыла, явно еле сдерживая желание перекреститься.

В общем, оставив Исайю наедине с моей картонной копией, я отправилась отмывать второй этаж. Начала с самого неприятного – санузла: Саванна любила купаться в грязи (тоже мне царица Савская!), и мне каждый раз приходилось подолгу отмывать ее ванну. А учитывая, что из чистящих средств в этом доме был только уксус, задача это была непростая.

Через два часа, изрядно вымотанная, я с радостью села в машину Христины. У этого дома был только один плюс – он находился в отдаленном районе, и я успевала хорошо отдохнуть по дороге к следующему пункту назначения.