Buch lesen: «90-е: Шоу должно продолжаться – 3»

Глава 1

– Как ты убедил Сэнсэя на такое? – прокричала мне на ухо Ева. Все равно я едва расслышал сквозь шум беснующегося зала. Вот теперь это стало похоже на рок-концерт. Некоторые повскакивали и ломанулись к сцене. Пространство там было не очень приспособлено для подобного, между краем сцены и первым рядом была довольно узкая полоса. Вот ее-то всю и заполнили те, кто успел вскочить со своих мест первыми. Ну что ж, зал мои “ангелочки” взорвали, ничего не скажешь. Хотя не уверен, что все были в восторге именно от их выступления, конечно. Но их точно запомнили. Виданное ли дело – ноунейм-группа, на бэквокале у которой вдруг взялся петь САМ Сэнсэй. Среди новокиневской публики его любили и знали, пожалуй что, больше, чем БГ…

– Это была его идея, – ответил я тем же макаром. В смысле проорал в самое ухо.

– Обалдеть, конечно! – Ева рассмеялась, запрокинув голову. – Пусть теперь только попробуют вас не принять!

Я обнял Еву, мы вскочили, принялись подпевать и прыгать. В общем, вести себя, как и полагается на рок-концерте. Как и все остальные в этом зале.

Задора публики хватило даже на то, чтобы остальные выступавшие кандидаты в рок-клуб получили свой кусочек орущей рядом со сценой публики, “коз” и огоньков зажигалок. Будто Сэнсэй своим появлением повернул переключатель с состояния “мы на выставке достижений рок-хозяйства” на “мы пришли на рок-концерт и будем ОРАТЬ!” И вся патлатая братия будто резко вспомнила, зачем она вообще ходит на концерты.

Банкин объявил перерыв, все радостно ломанулись к выходу, устроили в дверях кучу-малу, и постепенно вывалились в фойе, радостно галдя. Выстроились очереди в туалет и к кафешке. А самые продуманные заняли темные уголки, чтобы отхлебнуть из бутылок “горючего”. Кое-кто попытался закурить, но это администрация, в лице склочной бабки, быстро пресекла это безобразие. Не демократичные и нафиг никому не нужные “химики” же! Тут завтра утром будут детские коллективы народного танца соревноваться в том, что круче пляшет калинку-малинку. Мы с Евой вышли в числе последних. Ева держала меня за руку, кажется, она волновалась за это все гораздо больше, чем я. Я покрутил головой, высматривая своих. Ага, вон там из толпы торчат рога Астарота. Раз народу так много, значит Сэнсэй с ним вместе вышел.

Можно расслабиться, все получилось. Вряд ли кто-то еще на скучных отчетниках устраивал такой же фурор. Реальность даже немного превзошла мои ожидания. Я предполагал, что публика возбудится, когда неожиданно увидит незапланированного кумира, но чтобы вот так…

Впрочем, это же психология толпы. Эмоция срезонировала, буйство покатилось, как снежный ком, вовлекая всех, даже случайных бабок-гардеробщиц, сунувших в зал свои любопытные носы.

И сейчас все продолжали. Вопили свои кричалки, скакали радостно, выкрикивали “Хой!” неизвестно по какому поводу. Разве что не крушили ничего. Градус алкоголя не был настолько зашкаливающим, чтобы у местной публики снесло крышу настолько, чтобы начать гадить в ДК Профсоюзов. Родной дом, все-таки.

Среди общего гомона разобрал, как сбиваются компашки для “продолжения банкета”. В отличие от “Рок-провинции” здесь рокеров никто на ночь оставлять не собирался. В десять вечера всех отсюда выгонят и закроют заведение до утра. Но народ резонно сообразил, что нельзя пропадать зря такому хорошему настроению. Так что уже слышались знакомые имена хозяев разных тусовочных мест. Сам я особо не переживал. У нас как раз все было в порядке с планами на вечер. Сэнсэй пожелал, чтобы афтепати отчетника проходило в, как он ее к трем утра назвал, “нехорошей квартире, если вы понимаете, о чем я”.

А сейчас все было хорошо. Астарот лучился самодовольством и купался в лучах славы и внимания. Даже просто постоявший рядом Сэнсэй вознес нашего фронтмена на совершенно головокружительную высоту. С ним хотели стоять рядом, обниматься, жать ему руки. Девицы какие-то вокруг крутились. На меня никто особо не обращал внимания. Вот и отлично.

– Вова! – Света вынырнула из патлатого водоворота, или, точнее, конечно, человековорота, и бросилась ко мне. Радостная, на круглом невыразительном лице сияет улыбка до ушей. – Ты даже не представляешь!

– Что такое? – усмехнулся я. – В правлении рок-клуба случилось удивление?

– Удивление? – засмеялась Света. – Да это мягко сказано! Пойдем, покурим, у меня есть пять минут, расскажу, что успею.

– Мы не курим, но все равно выйдем! – ответил я, увлекая Еву и Свету к выходу. Снегопад снаружи продолжался, но благо было не очень холодно. Мы протолкались среди курящих чуть в сторонку, спрятались от ветра за разлапистой елкой, растущей справа от входа.

– Абзац просто, Вовка! – Света дрожащими от возбуждения пальцами попыталась извлечь из пачки сигарету, уронила ее, наклонилась, чтобы поднять. Та была вся в налипшем снегу. Света фыркнула, достала из пачки вторую. Подкурила. Выдожнула дым. – Представляешь, сейчас весь наш худсовет в полном составе набился в каморку к Банкину и принялся друг на друга орать. Все высказывают претензии, что нафиг такие сюрпризы делать, и вот их-то обязательно должны были предупредить. И все уверены, что зачинщик этого всего кто-то из них.

– А что там с голосованием? – спросил я.

– Ты слушай! – Света глубоко затянулась, закашлялась и засмеялась одновременно. – В общем, ты же знаешь, что против вас активно топил Ян, да?

– Что-то слышал, ага, – пожал плечами я.

– Ну так вот, – Света снова затянулась. Выдохнула. – И еще в этом месяце целых три группы мажоров пришло. Знаешь же, кто это?

– Неа, не представляю, – я покачал головой.

– Ну это детки номенклатуры, которые решили, что они рок-музыканты, – хихикнула Света. – Их принимают без конкурса всякого, просто потому что их папы приносят деньги, аппаратуру и прочие нужные вещи. Так что они, вроде как, решили, что “Ангелов” твоих прокатят.

Света замолкла и посмотрела на меня чуть испуганно. Кажется, сболтнула лишнего. Но увидела, что я продолжаю безмятежно улыбаться и никак свое неудовольствие не выражаю, вздохнула с явным облегчением.

– Я тебе ничего не говорила, потому что сама узнала только сегодня, – торопливо уточнила она. – Как раз когда они все друг на друга орали. В общем, пока они не договорились. Скорее всего, отложат решение до завтра, и про членство в рок-клубе на доске объявлений вывесят.

– Тебя никто не заподозрил? – подмигнул я.

– Нет, что ты! – засмеялась Света. – Они когда в комнату набились, меня вообще не заметили. Никому даже в голову не пришло, что я могу быть причастна.

– Нормально мы с тобой всколыхнули болотце, – я по-дружески приобнял ее и похлопал по плечу. – Ты же докурила? Пойдемте внутрь, а то простудимся.

Вовремя.

Нездоровый движ я заметил прямо от входа. Два человека стояли друг напротив друга, набычившись. Квадратный Ян, с торчащими соломенными патлами, и коренастый Боба. По габаритам он Яну здорово уступал, но выглядел во сто крат опаснее, особенно сейчас. Покачивался, ощерившись, как готовый броситься хищник.

И вокруг них образовалось довольно обширное свободное пространство.

Драка еще не началась, но вроде как вот-вот готова вспыхнуть.

– …почему сюда вообще пускают всяких гопников? – возмутился Ян.

– Да ты хлебало-то завали, чмо патлатое, – угрожающе проговорил Боба. Справа от него нервно крутилась какая-то ярко накрашенная фифа и пыталась хватать его за рукав. Где-то здесь уже подцепил, ловелас златозубый. Как только ему удается это с такой-то рожей? – Ты на вопрос мой ответишь, или зассышь и в сортире спрячешься?

– Да кто ты такой вообще, чтобы я на твои вопросы отвечал? – Ян говорил нагло, но голос подрагивал. Он озирался в поисках поддержки, но как-то никто не торопился вступать в этот диалог на повышенных оборотах.

– Нечего сказать значит, да? – снова ощерился Боба и сделал шаг вперед. Ян отшатнулся. Улыбка Бобы стала шире. – Ссышь, патлатое чмо, да? Я ведь не посмотрю, что ты здоровый. Всю харю тебе расшибу, трепло позорное!

– Да вызовите милицию кто-нибудь! – взвизгнула какая-то девушка. Я двинул поближе. Интересно, почему за Яна никто не торопится заступаться? Боба тут вроде один, а рокеров – толпа. Запинали бы, только в путь, даже гавкнуть бы не успел.

– Что тут за кипиш? – спросил я, шагнув вперед. – Боба, ты чего на Янчика наезжаешь? Он у нас знаменитый музыкант все-таки.

– А, Вован, здорово! – Боба чуть расслабился и перестал быть похожим на готовящегося к атаке волка. – Ты эту гниду давно знаешь?

– Не понял сейчас, ты про кого? – я простодушно развел руками.

– Да вот это чмо патлатое! – Боба мотнул подбородком в сторону набычившегося Яна.

– Не знаю даже, – я пожал плечами.

– Ты вот что… – лицо Бобы снова стало злющим и угрожающим.

– Почему меня не удивляет, что они знакомы, – презрительно прошипел Ян.

– А ты заткнись лучше, гандон штопаный, – Боба снова шагнул вперед, но я придержал его за рукав. – Вован, ты знаешь, что этот мудрила про тебя говорил?

– Понятия не имею, – хмыкнул я.

– Прикинь, захожу в сортир, чисто отлить, а там этот, – снова кивок в сторону Яна. – И натурально, поливает тебя говном за глаза. Ну я, чин-чином подошел, спросил, а не попутал ли берега этот патлатый переросток. И не хочет ли он за свои слова ответить. А тот полез в отмазы и начал мне ментами угрожать. Да ты же знаешь, Вован, я же руки распускать лишний раз не люблю! Но тут прямо кулаки зачесались. А он еще и разорался, чтобы меня выгнали. Выгнали, прикинь! Ну, пришла бабуля, я ей чинно-благородно объяснил, что вот, мол, мой билет. И я пальцем никого не тронул. Только у чувырлы этого спросить хотел. Бабуля ушла, а этот ушлепок вышел, значит, из сортира и снова начал языком молотить. Ну я к нему снова и подошел. Мол, ты такой дерзкий, потому что у тебя в травмпункте абонемент или что? А он…

– Я понял, – засмеялся я. – Ты же обещал себя хорошо вести!

– Так я разве чего-то нарушаю? – всплеснул руками Боба. – В натуре, я же вежливо спросил. А он мне… Мля, ты только посмотри на это рыло! Нет, я в натуре его отмудохаю!

– Боба! – я толкнул его локтем в бок.

– Да не ссы, Вован, не буду я здесь бучу затевать, – Боба похлопал меня по плечу. – Но за такое хлебало разбить – это как раз хорошее поведение, понимаешь?

– Понимаю, – кивнул я. Посмотрел на Яна. Тот выглядел… довольно жалко. Вроде бы, весь такой взбешенный, но глаза бегают. Из его “свиты” вокруг никого, они как-то здорово вовремя расползлись по темным углам. И еще от его массивной фигуры прямо-таки разило страхом. Ну, то, что Янчик трусоват, я и раньше знал.

– Че зыришь, будто я тебе чирик должен, а? – снова дернулся в сторону Яна Боба. И заржал, когда тот нервно отшатнулся. – Ссыкло этот… как ты его там назвал? Янчик? Подожди, это же не тот самый Ян, который с Цеппелинами?

– Он, ага, – кивнул я.

– Тьфу ты, – Бобу даже передернуло. – А мне ведь их песни даже нравились. Дома две кассеты есть. Вернусь, в мусорку выкину. Не смогу теперь отделаться, что музыку такое говно делает.

– Ты же уходить не собираешься? – спросил я.

– Да вот еще! – фыркнул Боба. – Сейчас вторая половина концерта начнется, а у меня билет есть, все чин-чином!

– Да кто тебе вообще билет-то дал? – возмутился Ян, но в конце фразы голос предательски сорвался.

– Не твое дело, гнида! – немедленно отозвался Боба. – И язык свой поганый лучше в жопу засунь.

Тут Боба неуловимо быстрым скользящим шагом рванул вперед и оказался вплотную к Яну. Ухватил того за грудки и тряхнул.

– Слушай сюда, гамадрил красножопый, – заговорил он прямо ему в лицо. – Я тебя поймаю и отмудохаю, понял? Думаешь, не узнаю, где ты живешь или тусуешься? Да тебя здесь любой мне сдаст, потому что ты всех здесь мурлом своим протокольным заманал уже. Так что ты оглядывайся лучше и в беге тренируйся, хрен надувной, понял?

Боба отпустил Яна и тот инстинктивно метнулся назад. Глаза дикие. Боба одернул олимпийку.

– Ха, зассал, – он сверкнул золотым зубом. – И правильно. Глянь вокруг, это же вроде твои друзья. И никто не кинулся к тебе на подмогу, я мог уже три раза перо под ребро тебе насовать. Значит ты их тоже уже всех достал, понял?

– Боба, угомонись, – сказал я, придерживая златозубого качка за плечо.

– Я не понял, ты эту гниду защищаешь что ли? – нахмурился Боба. – Он же про тебя тут говорил, что…

– Боба, ну что ты упертый такой? – я укоризненно покачал головой. – Ну болтает, да и шут с ним. Себе только карму портит. А ты, если набедокуришь, больше ни на один концерт не попадешь. Слышал поговорку про чужой монастырь?

– Карму, говоришь, себе портит? – ухмыльнулся Боба. – Я бы ему лучше лицо попортил, ну да ладно. Но, мля, такое в натуре прощать нельзя же…

– Боба, я разберусь, не маленький, – тихо, но жестко сказал я. Боба посмотрел на меня, прищурившись. Расслабился, подмигнул, зыркнул еще разок в сторону Яна.

– Да понял я, понял, – сказал он, нашаривая рукой талию все еще болтающейся рядом вульгарной девицы. – Больше не лезу, раз это твои разборки! Мы лучше с Маняшей обратно в зал пойдем!

Повисло недолгое молчание, потом фойе снова наполнилось гомоном. К нам с Евой и Светой сквозь толпу направился Сэнсэй. В одной руке – бутылка вина, в другой – надкусанное яблоко. На лице блаженство.

– Между прочим, я на стороне твоего золотозубого приятеля, – сказал он. – Янчик и правда что-то… берега попутал, выражаясь его языком.

– Да ладно, забей, – я пожал плечами.

– У меня есть одна история про высокое искусство забивать в нужный момент, но я ее лучше расскажу уже дома, ладно? – медленно проговорил Сэнсэй, глядя куда-то мимо меня. – Сейчас нам Женя изо всех сил подает знаки, что перерыв закончился. Идем в зал?

– Да-да, пять минут, Турецкий, – покивал я. – Идите, я догоню. Кофейку хлебану в кафешке, пока буфетчик домой не сбежал.

Публика спешно втянулась в зал обратно, в фойе остались только пара бабулек и прикорнувший возле колонны волосатик. Видимо, он сюда уже пришел готовеньким, на концерте еще добавил, и теперь видит сладкие сны о том, как он колбасится, судя по дергающейся руке.

– Что-то случилось? – тревожно спросила Ева, коснувшись моей руки.

– Шумно, – усмехнулся я. – Ночь не спал, хочу кофе. Тебе купить?

– Давай, – взгляд Евы стал цепким и внимательным. Она пристально смотрела на меня, когда я расплачивался с буфетчиком. Взяла из моих рук чашку с кофе, опять же, не отрывая взгляда. – Если хочешь, я могу с ним поговорить, чтобы он успокоился уже.

– Что? – встрепенулся я.

– Просто у тебя такое лицо… – сказала Ева. Проигнорировала столики и села на подоконник.

– Да все нормально, правда, – я потерся щекой об ее плечо и отхлебнул свой кофе. Ну как, кофе… Эта бурая жижа на кофе похожа почти не была. Но какой-то кофеин там, наверное, все таки был. – Даже отлично все. Или лучше, чем отлично. Я просто слегка завис, со мной бывает. Нам ведь еще после концерта в гости идти, ты же помнишь?

Ощущение было, что в квартиру набилось человек сто, не меньше. Кого-то Сэнсэй сам позвал, кто-то удачно упал на хвост, кто-то проследил и проскользнул ужом. В общем, дым коромыслом, в каждой комнате движ и толпа народу. Кто-то бренчит на гитаре и голосит с надрывом “Время колокольчиков” Башлачева. В когда-то самую холодную комнату приволокли магнитофон, хрен знает, откуда взяли. Включили сборник рок-баллад, выключили свет, оставив в качестве иллюминации фонари Ленинского проспекта, и устроили там танцевальный рай для любителей медляков.

На круглом столе выстроился строй разномастных бутылок, а вот закуской никто особо не озаботился. И только одну комнату Сэнсэй категорически закрыл для посещений праздно шатающимися гостями – самую дальнюю. Группа “Папоротник” предусмотрительно оборудовала себе там плацдарм для отступления, так сказать. Завтра им предстояло еще играть концерт, так что они заранее позаботились о том, чтобы им было, где удобно упасть и проспать до обеда.

Я взгромоздился на подоконник, для вида держа в руках кружку с чем-то алкогольным. Пить сегодня я больше точно не собирался.

Хорошо.

Банкин в конце концерта прямо со сцены объявил, что они не готовы пока огласить результаты голосования, потому что возникла какая-то путаница. И пообещал на неделе вывесить их на доске объявлений. Кого-то это возмутило даже. Почему, мол? Всегда же сразу говорили!

Хорошо. Как бы сейчас не повернулось дело, все равно все получилось отлично. Я краем глаза видел телевизионщиков, это значит, что внезапное появление рок-звезды общероссийского… хотя стоп… Наверное, еще общесоюзного, пока что, масштаба. Короче, внезапный выход Сэнсэя на сцену на выступлении какой-то никому неизвестной группы обязательно попадет в новости. И группа из никому неизвестной сразу превратится в новостной повод.

Хо-ро-шо.

Чуть не отхлебнул шмурдяка из кружки. Остановился. Организм Вовы-Велиала к алкоголю не очень устойчив, так что нефиг… злоупотреблять.

– Велиал, – к окну, на котором я сидел, подошел Астарот. – Надо поговорить…

Глава 2

«Интересно, как скоро Астароту придет в голову светлая мысль, что он – суперзвезда, а я пригревшийся в лучах его славы прилипала?» – подумал я, проводив взглядом удаляющегося в сторону туалета фронтмена. Похоже, что довольно скоро. Уже сейчас заметно, как его раздуло от гордости и самодовольства.

И о чем он хотел поговорить, я не понял. Пустился в рассказ о том, как они с Сэнсэем разговаривали про Ярославль, оказывается, они оба там были. И на полуслове он свою речь прервал и ушел.

Кажется, он уже здорово накидался. И перекрыло пережитыми эмоциями еще.

Парадоксальная личность наш Астарот, вот что. На сцене он реально хорош. Уверенный, величественный. Из зрительного зала не видно его плохо прокрашенные волосы и следы от подростковых прыщей. Неплохой голос и отчаянная такая харизма.

Но вот когда он оказывается просто среди людей, мне натурально иногда хочется отодвинуться в сторонку и сделать вид, что я его не знаю.

Испанский стыд какой-то.

Или, как это сейчас правильно говорят, кринж.

Да, пожалуй, это слово подходит идеально.

На самом деле, имеет смысл обдумать ситуацию, когда «ангелочки» мои взбрыкнут, решив, что я добились успеха, потому что такие талантливые и особенные. И все получилось как бы само по себе, а я тут совершенно ни при чем.

И я даже примерно знаю, когда это произойдет.

Когда к творчеству добавятся деньги. Испытание деньгами для компашки друзей – одно из самых тяжелых. Каждый начнет у себя в голове считать, кто и сколько на самом деле вложил в общее дело, понадобится озвучивать и составлять договоры. И проговаривать вслух разные не очень приятные вещи.

Такой момент обязательно настанет.

Вопрос времени. Ну и денег, разумеется.

Я пожал плечами. В любом случае, я рано пытаюсь дуть на воду. Деньги надо еще заработать.

А сейчас, вместо того, чтобы сидеть на подоконнике с глубокомысленным видом, надо бы заняться делом. Пока градус алкоголя в крови невысок, шутки смешные, а юные лица не расплылись восковыми масками.

Я проскользнул в «запретную комнату», порылся в своей сумке и извлек камеру. На концерте я не снимал вполне сознательно. Ценность концертных записей ручной камерой с точки зрения контента, прямо скажем, невелика. Тем более, что моя «дживисишка» пишет только монофонический звук. С одной стороны, стоило, конечно, запечатлеть исторический момент, когда на сцену вышел Сэнсэй. Обалделое выражение лица Банкина, беснующийся зал и вот это все. Но в зале были и другие камеры. И одна из них точно принадлежала ТВ «Кинева». Так что надо сделать две вещи – записать дома на видике выпуск новостей об этом моменте. Наверняка же будет. И потом выпросить «сырую» концертную запись.

Следующий час я бродил по квартире, глядя на всех сквозь окуляр видоискателя.

– …басист набухался и лежит заблеванный. Прикинь? Нам на сцену через полчаса, а он – в говно! Что делать? Потащили в туалет. Илюха здоровый же, черт! Отбивается. Еще и блюет по дороге. А там в туалете еще и раковины нет!

– В смысле – нет? А куда делась?

– Да в душе не ковыряю! Выломали когда-то, а чинить не стали. В общем, представляешь, клетушка с собачью конуру, один унитаз, нас двое и блюющий Илюха. Мы его башкой в унитаз суем, а он до воды не достает. Мычит только что-то. А мы сами тепленькие уже были, так что не сразу догадались, что за шнурок дергать надо.

– В смысле – смывать?

– В общем, картина маслом – Илюха лежит мордой в унитаз, Краб его коленом прижимает сверху, чтобы не выскочил. И я дергаю за шнурок, потом жду, когда вода снова наберется, и опять дергаю. А тут по коридору идет директриса…

Деревянный узор паркета, исписанные стихами и философскими высказываниями обои. Это я услышал в коридоре громкий смех и двинул туда.

– …никто же потом не найдет свои!

– Нееет, ты не понимаешь! Это мое творческое высказывание!

У двери высится пирамида из сапог, ботинок и прочей обуви. Творец этой инсталляции ползает рядом на четвереньках и пытается пристроить на вершину красный женский сапог с устрашающей шпилькой.

Интересно, где Сэнсэй? Воспользовался суматохой и спать сбежал? Надо на кухне проверить.

А вот и он, точняк. Сбились в тесный кружочек, в центре – эмалированный тазик, в нем стоят и плавятся три свечки. Блин, ни хрена ведь на записи видно не будет! Иногда пламя выхватывало из темноты сосредоточенные лица.

– В шуме воды я всегда слышу какую-то музыку, – почти шепотом говорил Сэнсэй. – Когда закипает чайник или душ льется. Она звучит очень тихо, едва слышно. Всегда хочется выключить воду, чтобы можно было ее разобрать. Но…

– Если воду выключаешь, она тоже замолкает… – подхватил Бельфегор.

– На самом деле музыка звучит все время, – продолжил Сэнсэй. – Но ее так много, что она заглушает саму себя. И чтобы расслышать отдельные ноты, нужно сосредоточиться…

– Или включить воду… – сказал кто-то из темноты, по голосу не опознал, кто именно.

– …и вода войдет в резонанс с нотами, и ты услышишь мелодию, – закончил мысль Сэнсэй.

Подключение камеры к телевизору оказалось тем еще квестом. Инструкция, к счастью, оказалась на английском. Приятель мамы приволок из Японии экспортный вариант камеры. И по инструкции все было вроде понятно. Воткнуть, нажать, готово. На практике же… В общем, я так и не понял, в какой момент камера перестала кочевряжиться и выдала на экране движущиеся картинки с вчерашнего ночера.

Первый блин, можно сказать.

На самом деле, качество картинки неожиданно оказалось даже лучше, чем я думал. Только вот снимать мне еще учиться и учиться. Это в моем телефоне в далеком будущем будет встроенный стабилизатор. А тут все подергивания и подрагивания пальцев были видны на экране без всякой маскировки. И еще, надо запомнить на будущее – камеру вести нужно мееееедленнее. А то эти размазанные перескоки у кого угодно морскую болезнь вызовут. Но сочные сценки попадались. Как Астарот говорил тост, например, неплохая сценка. И танцующая в темноте с двумя свечками девушка. Под Dire Straits.

Годится. Атмосферная квартира. Не очень трезвые, но вполне внятные разговоры. Байки, рассказанные с экспрессией. И даже немножко компромата.

Я написал на подкассетнике сегодняшнюю дату. Подумал и добавил – афтепати отчетного концерта рок-клуба. Сэнсей.

Надо бы озаботиться запасом этих кассет, вот что. А это не такая простая задача, как кажется на первый взгляд. В свободной продаже я пока что их вообще не видел. Может быть, в Москве уже и открылись всякие фирменные магазины зарубежной техники, но в Новокиневске пока что ничего такого не было. Значит надо будет на рынке этот вопрос поднять. Во-первых, Серега из ларька звукозаписи может знать. Он же где-то кассеты пустые оптом покупает. Может быть, там же и мини-VHS есть? Ну и можно еще у тех, кто в Москву мотается попросить.

Я отсоединил камеру от телека. Воткнул батарею в зарядник. Выдохнул.

Переодеться, пообедать и мчать обратно в «нехорошую квартиру». Будить спящих и перемещаться в студию к Шутихину.

Какой-то такой план дальнейших действий.

Я потянулся, зевнул.

Забавно. Есть понятие фантомной боли. А у меня – фантомная усталость. Каждый раз, когда я сплю вот так, урывками, и ношусь по городу, как с подожженным хвостом, я как-то автоматически себе представляю, как бы я себя чувствовал в своем прежнем теле, которому полтос. У меня бы ныла поясница, в голове клубились мутные облака, и соображалка работала бы с перебоями. Вот и сейчас я совершенно машинально мысленно застонал, что опять предстоит бессонная или почти бессонная ночь. Вот только состояние для нытья не подходило. Чувствовал я себя вполне бодро, даже, я бы сказал, задорно. На краю мыслительного процесса даже вспомнилось, что студия Шутихина в соседнем подъезде от квартиры Евы. А значит, когда станет скучно, можно будет тихонько вместе с ней ускользнуть, и…

Классно быть молодым, вот что!

Как бы иллюстрируя свой боевой настрой, я несколько раз упруго присел, принял упор лежа, отжался десяток раз. Прыжком поднялся на ноги.

И направился на кухню, насвистывая «Шоу маст гоу он…» тихонечко.

Сестра вернулась из школы в тот момент, когда обед свой я как раз наливал себе чай. С грохотом сняла ботинки, пробурчала что-то, невнятно, но зло. Прогрохотала пятками до своей комнаты, грохнула дверью. «Видимо, не задался денек у сеструхи…» – подумал я, не отрывая глаз от книжки. Заразился маминой привычкой читать за едой. Неплохой способ разгрузить мозги и купировать свою ломку по гаджетам, которая периодически давала о себе знать. Сегодня мой обед проходил под «Таинственный остров» Жюля Верна. В детстве его до дыр зачитал. Но сейчас тоже идет с удовольствием.

В глубине квартиры скрипнула дверь, и снова раздались шаги. Теперь уже более спокойные. Крадущиеся такие.

– Привет, – хмуро сказала сестра, стоя на пороге кухни.

– Угу, – кивнул я. – Там в холодосе есть котлеты с гречкой и салат еще.

– Я не хочу, – скривилась Лариса, продолжая стоять у меня над душой.

– Чайник горячий, – добавил я. – И полкоробки птичьего молока еще осталось.

– Да не хочу я есть! – отмахнулась сестра.

– Окей, – кивнул я и оторвал взгляд от книжки. – А чего тогда хочешь?

Нда, похоже, и впрямь день не задался. Глаза и нос красные, губы сжаты и подрагивают.

– Так… – сказал я. – Давай, садись. Чаю я тебе сам налью. Протесты не принимаются. Что там у тебя случилось? Кто-то обидел?

– Слушай, Вов… – Лариса села на табуретку и зажала ладони между коленок. – У тебя было когда-нибудь, чтобы про тебя врали всякое, а ты ничего с этим сделать не мог?

– Не знаю, – я достал из сушки ларискину чашку с Матроскиным из Простоквашино. Плеснул заварки, долил кипятка из чайника. Посмотрел на сеструху еще раз. – Болтают-то за глаза.

– А если не за глаза? – сестра шмыгнула носом и всхлипнула. В уголках глаз появились слезы.

– Рассказывай давай, – я бросил в чай лимон, насыпал две ложки сахара. Она всегда так пила чай, запомнил уже. Вернулся за стол. Сел напротив, заглянул в глаза. – Что стряслось, кто болтает?

– Ну… В общем… Я сама, наверное, дура, что согласилась… – замялась Лариса.

– Еще на шаг назад, – я дотянулся до холодоса, достал оттуда прямоугольную коричневую коробку. Птичье молоко нам Джамиля притаскивала свежайшее, прямо с кондитерской фабрики. – Давай, сжуй конфетку, и рассказывай.

– Фу, желтая… – Лариса отложила надкусанную конфету. – В общем, есть один парень… Нет, не так. Ну, в смысле, парень есть, конечно, но не в нем дело. Или в нем…

Лариса замолчала и нахмурилась. Шмыгнула носом. Глубоко вдохнула, собираясь с мыслями.

– В общем, на дне рождения Светки Котвановой я танцевала с одним парнем, студентом. Мне песня понравилась, под которую мы танцевали, и я ему сказала. А потом он говорит: «Пойдем ко мне, у меня этого певца целый альбом». А я говорю: «Пошли!» Оказалось, он живет в том же подъезде. Вот мы заходим, а у него никого дома. Я говорю: «Ну давай уже, ставь музыку!» А он засмеялся и начал приставать. Я его оттолкнула и говорю: «Ты че? С дуба рухнул? Мы же не знакомы совсем!» А он, такой, сразу отстал, давай извиняться, предложил посидеть и чаю попить.

– Пока звучит неплохо, – сказал я.

– В общем, мы попили чаю, а потом он говорит: «Ты иди, а я попозже приду, мне нужно тут кое-что сделать». Ну и я ушла. Вернулась к Котвановой, там как раз торт начали резать. Ну и, тут же начались шуточки, типа, а что это вы там вдвоем делали и все такое. Ну я говорю: «Ничего, музыку слушали». А потом звонок в дверь, вернулся тот парень. Такой… ну… Лыбится, рубаха расстегнута. На шее засос.

– У него в шкафу другая девушка пряталась? – хмыкнул я.

– Ага, счас… – огрызнулась Лариска. – Он с парнями на кухню ушел, а потом все вышли и на меня стали ТАК смотреть… И шушукаться. Я сначала не поняла, что происходит, а потом меня Котванова, такая, отвела в сторону и говорит: «Знаешь, Корнеева, ты бы лучше раньше сказала, что ты шлюха, я бы тебя не приглашала даже!»

– Как, говоришь, этого парня зовут? – поинтересовался я деланно-равнодушным тоном. Правая рука сжалась в кулак.

– Да неважно… – Лариса вздохнула. – В общем, я говорю Котвановой: «Что за ерунда?» Не понимаю ничего. А от меня все отодвинулись, как будто я больная. А Мичурин так вообще подошел и начал предлагать пойти перепихнуться по-быстрому, ну, раз уж я такая опытная давалка. В общем… Я попыталась сказать, что это все вранье, что ничего не было. Но мне не поверили. Ржали, обзывались. Я убежала. А там этот парень еще… Говорит: «Ты извини, я же не мог им сказать, что ты не дала, они бы тогда меня оборжали…» В школе теперь ад. И я… В общем…

– Тихо, милая, – я пододвинул свой табурет поближе к ней и обнял за плечи. – Дерьмовая история, вот что.

– И что мне делать? – Лариска всхлипнула, и слезы, так долго клубившиеся в уголках глаз, покатились по щекам.

– Ничего, – я пожал плечами. – Ну, кроме того, что сказать мне, кто такой этот студент, я нанесу ему короткий визит и ноги вырву. А тебе – ничего. Ходить в школу, морду кирпичом. Доказывать ничего не надо. На подначки не ведись. Через какое-то время все забудут.

– Мне кажется, что это никогда не случится… – хлюпая носом, проговорила сестра и уткнулась мокрым лицом мне в плечо.

– Тебе учиться осталось до лета всего лишь, – я погладил ее по голове. – А потом вообще будет пофиг.

– А почему ты не говоришь, что это ерунда и вообще не проблема? – спросила вдруг Лариса.

– Ээээ… А должен? – я заглянул ей в лицо. – Если бы сказал такое, это была бы неправда. Ты попала в дерьмовую ситуацию. Радоваться тут особо нечему, все, кроме тебя, повели себя как говнюки. И гандон этот соседский, и твои одноклассники. Жиза, фигли. Мудаки встречаются.

– Спасибо, – теперь Лариса обняла меня в ответ.