Buch lesen: «Здесь, в реальном мире», Seite 3

7

Крыша снесена; стены, наполовину разрушенные, похожи на зубчатый парапет – Вар узнал, что это такое, когда готовил доклад по замкам: зубчатый парапет напоминает челюсть, в которой выбита половина зубов.

Он всё-таки свалился с ветки – рухнул на заросшую лужайку перед главным крыльцом.

От массивных деревянных дверей осталась одна створка – вторая раскрошена в щепки; та, что осталась, выворочена наружу и торчит под углом, как полуопущенный подъёмный мост. Над крыльцом – вделанный в стену железный штырь. Судя по осколкам стекла внизу, раньше с этого штыря свисал фонарь. Но теперь фонаря не было, одна только ровная чёткая тень. И эта тень указывала прямо в выломанную дверь, словно говорила: входи.

Но Вар не спешил. Он поднялся на крыльцо и внимательно изучил тень. Когда-то строители замков встраивали в стену с южной стороны – а это как раз южная – солнечные часы. Чтобы жители окрестных деревень могли узнавать по ним время.

Вар посчитал в уме. Мама уехала в восемь сорок пять – значит, сейчас примерно девять часов. Чертить ему здесь было нечем, но только что, когда приземлялся перед крыльцом, он ссадил колено. Поэтому он немного повозил пальцем по ранке и написал кровью на стене в том месте, где заканчивалась тень: I и потом X.

Он вошёл и, перебравшись через гору обломков, оказался перед винтовой лестницей колокольни. Сверху, оттуда, где раньше был шпиль, а теперь зияла пустота, в башню лился яркий свет, в котором стальные ступени мерцали и подмигивали, словно маня.

Вар уже поставил ногу на нижнюю ступень, но тут неподалёку что-то коротко проскребло – будто металлом по гравию.

Пригнувшись на всякий случай, Вар обернулся на звук.

Через второй выход была видна детская площадка в заднем конце церковного двора. У сплющенной детской горки сидела на корточках тощенькая девочка в комбинезоне. Из-под её соломенной шляпы с обвислыми полями торчали волосы, похожие на жёлтые плоские ленты. Девочка только что воткнула в землю садовый совок.

Пока Вар работал над своим докладом, он узнал, как важно рассмотреть врага сверху, пока он тебя ещё не заметил. Сражения выигрывались и проигрывались на сторожевой башне, – написал он, и миссис Спрег приклеила рядом с этим предложением стикер – улыбающуюся лампочку.

Вар шагнул к лестнице, собираясь тихо подняться наверх. Но в тот момент, когда он взялся за перила, две отломанные железные балясины сорвались вниз и оглушительно запрыгали по ступеням.

Вар оцепенел.

– Эй!

Он повернулся лицом к заднему крыльцу.

Девочка стояла теперь подбоченясь посреди асфальтовой парковки. Над её перепачканными щеками сверкали серебром солнечные очки с зеркальным покрытием.

– Что ты тут делаешь?

Вар перелез через завалы, встал в проходе и тоже подбоченился.

– Ничего.

– Я первая пришла. Так что давай топай отсюда. Делай своё ничего где-нибудь в другом месте.

– Ну как… – Ему нравилось говорить «ну как». Когда непонятно, что дальше, «ну как» позволяет выиграть немного времени. – Ну как… Это не твоя собственность. Это церковь.

– Не-а. Была церковь. А теперь… – она махнула рукой назад, туда, где из земли торчал её совок, – это мой сад.

Только сейчас Вар увидел: среди расплющенных и покорёженных фрагментов детской площадки расставлены десятки широких жестяных банок с облезлыми этикетками.

– Сад из жестянок?

Девочка молча повернулась к своим банкам.

Спустившись с крыльца на парковку и проходя мимо девочки, Вар распрямил спину – постарался стать выше; к его облегчению, он и оказался выше, как минимум на пару дюймов. Хотя глупо сравнивать, конечно, – он же не собирался с ней драться.

На детской площадке он присел на корточки и стал изучать этикетки. Все одинаковые, с надписью «ЧипсОрешки». И из каждой банки торчит растение, по колено высотой. Растеньица встопорщенные, как птенцы, и в то же время храбрые. Вар чуть не протянул руку, чтобы провести пальцем по кончикам перистых листьев, но сдержался. Вставая, он заметил позади жестянок ещё два ряда таких же растений – но эти были покрепче, высотой по грудь, и росли в земле.

– Видишь? – сказала девочка у него за спиной. – Сад мой. Значит, всё это место теперь моё.

То есть она забирает себе всё, а ему ничего не оставляет? Ну нет, это несправедливо, подумал Вар. Он тоже что-то заберёт себе.

– Ладно, – бросил он через плечо и пошёл обратно к крыльцу. Поднявшись на верхнюю ступеньку, он широко развёл руки, будто обнимая развалины. – Тогда это – моё.

Девочка тоже подошла к крыльцу.

– Церковь-то? Да кому она нужна? Она же разрушенная.

– Ну и что? Расплющенная детская площадка – твой сад. А разрушенная церковь – мой замок. – Эта новая самоуверенность немного пугала его самого; но, пожалуй, она ему нравилась.

– Седьмой круг! – приплыл из-за забора голос Кайла.

Вар дёрнулся. Эх, мало времени осталось.

– Ну да, ну да. – Девочка ухмыльнулась. – Замок. Для грешников.

– Бред несёшь, – снова бросил он через плечо и направился по руинам к главному крыльцу.

8

– Никакой не бред.

Она что, потащилась за ним? Ну ничего себе. Догнала, вскинула острый подбородок. И ухватила за руку.

За руку. Его. Вар так ошалел, что даже не сопротивлялся, когда она потянула его за собой куда-то вглубь развалин.

Они остановились перед большим резервуаром, высотой почти в рост Вара и длиной в два. Снаружи резервуар был облицован искусственным камнем. Вар залез бы на бортик и заглянул внутрь, но девочка продолжала держать его за руку.

Вар, конечно, не хотел, чтобы она его держала, но и выдернуть руку почему-то казалось ему сейчас неправильным.

И он выбрал компромиссный вариант: встал на цыпочки и заглянул сверху. Там всё было завалено мусором, но сквозь него просвечивала внутренняя поверхность – бирюзовая и гладкая как стекло.

Девочка отпустила его руку и похлопала ладонью по каменной облицовке.

– Знаешь, что это? Купель, ванна для грешников. Грешники аж в очередь выстраиваются, просят-умоляют: ой, пожалуйста-пожалуйста, пускай священник окунёт нас в святую воду, а то мы ужасно страдаем оттого, какие мы стали нехорошие! Священник их окунает, прямо в одежде, потом вылавливает, и – о-па! Они заново родились. Все из себя посветлевшие, как монетка после кока-колы.

– Угу, – сказал Вар. Его рука в том месте, где девочка её держала, была ещё тёплая. Ему даже казалось: может, она немного светится. – Волшебная ванна.

– Не-а. Не волшебная. Потому что недели не проходит – а они уже вернулись обратно в «Грот», и пропивают последние деньги, и за квартиру нечем платить, а дома бьют детей – короче, то же самое, что было до купели.

Вар украдкой взглянул на свою руку. Она не светилась, но немножко гудела – может, светилась изнутри? Он сунул её в карман, чтобы сохранить ощущение.

– А ты откуда всё это знаешь?

– Моя тётя ходила сюда каждое воскресенье, пока они не гикнулись.

– Пока не… что?

– Ну, пока у церковников не кончились деньги. Они перестали за всё платить, ещё в январе. И банк их отсюда вышвырнул.

– Ладно, с церковниками понятно. А здание-то зачем было рушить?

– Уолтер говорит, это чтобы тут не завёлся наркоманский притон. Или ещё чей-нибудь.

– Что за Уолтер?

Девочка повела плечом в сторону бара «Грот».

– Бармен.

– Ты, что ли, в бар ходишь?! – Конечно, не надо было так изумляться, но вопрос вылетел сам собой, Вар не успел прикусить язык.

Девочка обхватила голову руками и выразительно застонала.

Вар, сгорая от стыда, поспешил сменить тему.

– Ладно. Зато в этих развалинах наверняка осталась куча всяких ценностей.

– Не-а. Ещё до того, как рабочие приехали сносить, люди из церкви сами забрали всё, что у них тут оставалось.

– А это ты откуда знаешь?

– Видела. Они же снимали крест, подгоняли пикап, грузили. Такое трудно не заметить.

– Десятый круг!

Вар вскинул голову. Оказывается, он ещё три круга пропустил, осталось два.

Девочка, проследив за его взглядом, кивнула.

– Пора, да? – Голос у неё был довольный.

– Ну я пошёл.

Когда он проходил мимо девочки, случилось странное. Вар отразился в её зеркальных очках.

И какой же он был жалкий – тот, кто смотрел на него из двух этих зеркал. Ты, что ли, в бар ходишь? Позорище.

9

Ага, обе машины стоят перед домом: мамина и рядом папин пикап.

Хорошо. Значит, сейчас он скажет всё, что нужно, сразу обоим родителям – и баста. Выше голову, шире грудь, смело вперёд.

– Я попробовал. Это было ужасно. Ни за что больше туда не пойду, – ещё раз прорепетировал он, стоя на крыльце.

Прямо перед ним ящерка выскочила на последний солнечный пятачок и принялась быстро-быстро отжиматься от нагретого бетона, словно приветствуя его уверенное заявление. Не то чтобы Вар так уж любил ящериц с этими их вакуумными присосками, но с точки зрения термодинамики ящерицы – это, конечно, нечто. Они обожают греться на солнце, но если что, обойдутся и без него. Могут жить с горячей кровью, а могут с холодной.

– Всё. Больше я туда ни ногой, – повторил он для ящерки. И, отперев дверь, вошёл в дом.

Из-за закрытой двери родительской спальни доносились приглушённые голоса.

У них дома всё за закрытыми дверями, это у родителей такой метод воспитания. Когда он был маленький – ладно, пусть; но теперь ему всё чаще хотелось, чтобы родители просто говорили ему всё как есть.

Он подошёл к родительской двери, собрался постучать. Глянул на свои костяшки – и вдруг вспомнил: девочка держала его за руку.

Нет, не совсем так, не держала. Она только ухватила его за руку. И вдобавок ужасно на него злилась. Был бы у него ошейник с поводком, она бы, наверное, ухватила его за этот поводок, вместо руки.

За дверью опять послышались голоса.

– …притом совершенно антисоциальный, – услышал он. – Нет, ты представляешь, он обещал мне заплатить! Это чтобы я разрешила ему не ходить в лагерь.

Вар опустил руку. И стал слушать дальше.

– …и это сейчас, когда моя мама в больнице… ну почему? Господи, был бы у нас нормальный ребёнок, а?

Вар попятился. Лицо его горело; но то, что находилось всегда у него в груди, – душа? – сжалось от холода. Как сердце ящерки, лишённой солнца. Он медленно побрёл по коридору. В кухне он сел за стол и открыл какую-то игру на компьютере. Как сделал бы любой нормальный ребёнок.

Наконец появились родители.

– Что с твоим коленом? – Папины брови тревожно вскинулись.

– Ничего. Всё в порядке. – Вар встал и откашлялся.

– Ты кашляешь? – спросил папа.

– Нет. Короче, насчёт лагеря.

Мама выдвинула ящик стола и порылась в аптечке. Достала леденец от кашля – мёд с лимоном форте – и начала разворачивать.

– Мам, мне одиннадцать с половиной. – Вар со стоном оттолкнул леденец и ещё раз прочистил горло. – Я попробовал. Это было…

Мама закусила губу. Вару было больно смотреть на её встревоженное лицо – и он отвёл глаза.

– Это было…

Тут мама сглотнула. И вот этот глоток всё и решил.

Потому что это страшно тяжело. И страшно ответственно.

– …было нормально, – договорил он почти не дрогнувшим голосом.

И поднял глаза.

– Ну вот, видишь, – вздохнула мама, сразу успокаиваясь.

Папа улыбнулся.

– Просто надо было попробовать.

Вар кивнул. И то, что находилось всегда у него в груди, чуточку разжалось.

10

На следующий день, когда мама высадила Вара перед входом, он махнул ей рукой и сделал несколько шагов к двери – как нормальный ребёнок. Но когда мамина машина отъехала, он остановился. Миссис Санчес сказала, что он может приходить в любое время, когда захочет. А он пока ещё не хочет.

Неспешной походкой он направился к дубу, дождался, когда поблизости никого не будет, закинул рюкзак в развилку, потом забрался сам. Просто посмотреть.

Девочка сидела скрестив ноги в тени трёх королевских пальм, а вокруг неё были расставлены «ЧипсОрешки» с папайями. Выглядело это так, будто она рассказывает своим растениям сказку. Пальмы торчали над ними как три длинные худущие старушки в зелёных шляпах, все три шляпы склонились с интересом – может, это была хорошая сказка.

Вар посмотрел на развалины церкви. Бортик купели, видневшийся в проломе стены, приветливо блеснул бирюзой.

Вчера вечером, лёжа в постели, он изо всех сил старался забыть мамины слова, подслушанные под дверью, и думал о ванне, в которой люди рождаются заново. Ему бы тоже сейчас не помешало родиться ещё раз. И начать всё с нуля.

Он спрыгнул на землю, прошёл вдоль забора в задний двор и остановился перед девочкой.

– Как оно работает, это перерождение?

– Я же сказала. Окунают в купель, и всё. – Девочка воткнула совок в землю рядом с его кроссовкой: граница!

Вар отступил, но всего на шаг.

– Я про… людей. Они же не превращаются обратно в младенцев, правильно? А что вообще с ними происходит?

Девочка дунула снизу на чёлку, чтобы не лезла в глаза.

– Не превращаются. Перерождение – это внутри, а не снаружи.

Второй раз за два дня Вар вспомнил ту смеющуюся вожатую. Ты должен быть внутри группы. А ты снаружи.

Он стряхнул воспоминание. Снаружи – это часть внутри.

– Понятно. А потом? У них всё в жизни меняется или только плохое?

– Только плохое.

– И после этого они больше нравятся людям, да?

– Ну да, – сказала девочка. Хотя и не слишком уверенно.

– А это волшебство, оно от ванны или от воды?

– От воды. Но только я же говорю, волшебство всё равно не работает. Чуть-чуть времени прошло – и у них опять всё по-старому.

– У всех? Ни один так и не остался посветлевшим и обновлённым?

Девочка уложила свой совок черенком на острую коленку, как балансир, и застыла, удерживая равновесие. Только пальцы ног в розовых шлёпанцах шевелились, будто пытались нащупать ответ на вопрос.

– Не знаю, – наконец сказала она. – Я вообще знаю только про одного человека. Он не остался обновлённым.

– Ну вот, – гнул свою линию Вар. – А у кого-то, может, и получилось. Не верится, чтобы совсем ни у кого, иначе какой смысл?

– Ну, может. – Она убрала совок-балансир с колена.

– Да. Насчёт этой волшебной святой воды. Она с самого начала была святая – или она святела от того, что её набирали в ванну?

– Вода как вода. Обычная, из-под крана. Может, священник с ней что-то делал.

– А что? Что они в таких случаях делают?

Девочка дунула снизу так сильно, что её чёлка взлетела вертикально вверх.

– Да какая разница? Всё равно тут уже ничего нет. Что было, то давно вывезли. Оглянись! – велела она. – Видишь, ничего святого. И ничего волшебного.

Вар оглянулся. Да. Кругом одни развалины.

Потом он обвёл глазами девочкин сад. Растеньица в проржавелых жестяных банках – такие встопорщенные и в то же время храбрые. И те растения, которые повыше и покрепче, которые в земле.

Девочка заметила его взгляд.

– Не-а, вот это не волшебство. Это понадёжнее. На них можно рассчитывать. – Она сдвинула солнечные очки на лоб. – А тебе зачем? Ты вроде говорил, что у тебя тут замок. В замках не бывает купелей. Это на случай, если ты не в курсе.

– Я в курсе… – Вар отступил ещё на шаг. Ему вдруг захотелось спрятать от всех своё обновление, свою мечту – встопорщенную, как казалось ему сейчас, и храбрую. – Купелей нет, ха-ха, зато есть рвы! – весело ответил он. И ещё плечами пожал, чтобы показать, как ему всё это до фонаря.

– Вообще-то, насколько я знаю, рвы – это снаружи башни, а не внутри, – ввернула она.

И в третий раз Вар вспомнил ту смеющуюся вожатую. Он отвернулся от девочки, которая продолжала что-то бормотать своим растениям, поднялся через пролом в стене на развалины и пошёл к ванне, в которой перерождаются.