Далюэрона. Часть 1. Начало

– Садись в машину,– ответом мне была тишина, не оборачиваясь, я повторила:

–Быстрее. У меня есть план,– соврала я, на самом деле, это был не план, мизерная надежда на то, что пострадавшая сторона не станет слишком свирепствовать, если я надавлю на жалость. Знаю, это был грязный ход, но тогда мне было всё равно. Я хотела всего лишь спасти вечеринку и Шевроле Стейши. На войне все средства хороши. Ситуация требовала таких решений, нам не нужна была пометка от шерифа в личных делах. Хлопнула дверь – Стейша повелась на мой блеф. Теперь, дело за малым, обстряпать всё так, будто мы не при делах.

– Что вы творите!– я подняла глаза на крик, и забыла, как дышать. Владельцем "жертвы" был Хэдж! Даррен, чёрт возьми, Хэдж! Пару секунд я тупо пялилась на него.

– Ты меня слышишь? – возмутился он. Я разморозилась и ответила, как могла резко:

– Конечно, я тебя слышу,– огрызнулась я и скрестила руки на груди.

Лучшая защита – это нападение.

– Что произошло? Как это всё случилось? – голос его был ровным, на лице не дрожал ни один мускул. Его злость выдавали только крепко сжатые кулаки.

– Мы, правда, не специально,– просипел мой голос, я сама себя не узнала. Меня переполнило отвращение к самой себе. Но раз уж начала, нужно довести пьесу до конца.

Он ничего не ответил. Молча развернулся и пошёл к водительской двери. Я неотрывно наблюдала за его действиями, пытаясь понять, что он собирается делать. Хэдж открыл дверцу, и, уставившись прямо на Стейшу, серьёзно произнёс:

– Выходи, – я увидела, как Стейша вжалась в сиденье и крепко сжала руль. Я хотела уже спросить, что он задумал, как вдруг, тон его голоса смягчился, и он уже спокойно спросил:

–У тебя есть фонарь в машине?– при этом он улыбнулся Стейше. Я увидела, что Стейша заметно расслабилась и неловко ответила Хэджу:

– Я…не знаю, это не моя машина…

– Не посмотришь в бардачке? – продолжал милашничать Даррен, голос его был мягким и едва ли не заботливым. Мне казалось, что я нахожусь, где угодно, только не здесь. Меня словно здесь не было.

– Ладно,– голос Стейши стал более уверенным. Она порылась в бардачке, но не нашла, того, что искала.

– Может, в багажнике…,– пробормотала я и торопливо направилась к багажнику. Открыть его не составляло труда, замок уже давно не выполнял своих функций. К счастью, или к беде, я на самом деле, нашла большой "дальнобойный" фонарь. Я схватила свою находку и решительно (как только могла, с моей-то ногой) зашагала к Даррену. Я надеялась, что он не заметит, как у меня дрожат руки и протянула ему находку. Но, моя рука с фонарём так и осталась висеть в воздухе.

Хэдж отвернулся от меня и кому-то звонил. Внутри моего горла сжался какой-то комок, я никак не могла его проглотить. Стейша уже вышла из машины и стояла рядом со мной. Она искоса посмотрела на заднее сиденье Форда – парни уже успели заснуть. Как вообще можно спокойно заснуть после того, как создал кучу проблем?

– Это я,– произнёс Хэдж в трубку,– мне нужен трезвый водитель. Понял. Жду на парковке, – он нажал отбой. Но, ко мне Даррен так и не повернулся. Он высматривал того, с кем говорил по телефону, а я всё ещё держала фонарь в руке, готовая в любую минуту вручить его ему. Я удивлялась своим ощущениям и чувствам, я совсем не знала этого человека, но чувства мои утверждали обратное. Мои глаза сами следили за каждым его движением, жестом. Мои ощущения чувствовались такими естественными, как дыхание. Будто бы я жила с ними все свои семнадцать лет. Они были как что-то само собой разумеющееся. Настолько привычное, что не вызывало видимого трепета, оно скрывало его внутри. Те чувства, которые я испытывала ранее, к своей первой любви были как на ладони, на поверхности, очевидны для всех. Сейчас же, мне казалось, что чувства стали глубже, обострились на столько, что их невозможно было распознать, они затаились в глубине моей души, моего существа. Покончив с самоанализом, я повернулась к Стейше, она во все глаза смотрела куда-то. Ещё до того, как проследить за её взглядом, я почуяла неладное. Медленно, стараясь отдалить момент истины, я повернула голову, туда, куда уставилась Стейша. Если бы я могла быть грубой в тот момент, я бы издала стон разочарования, но я уже поняла, что это мне не поможет.

– Привет, Джин!– улыбаясь своей слащавой (и почему я этого не видела раньше?) улыбочкой, перед нами стоял Фил. Да, тот самый Фил.

Не нужно было быть гением, чтобы понять: Фил поведёт Форд.

Всё ещё держа фонарь в руке, я поплелась на сиденье пассажира. Не глядя ни на кого, я открыла дверцу и уселась на сиденье, я даже подвинулась, освобождая место для Стейши. Я услышала, как открылась и закрылась дверца водителя. Слышала, как кто-то, вероятнее всего, Хэдж, возится с "жертвой" сегодняшнего происшествия.

– Возьми у неё фонарь, и поехали,– услышала я. Даже сейчас я плохо помню, как Стейша виновато взяла фонарь из моих рук. Спустя несколько мгновений зарычал мотоцикл, отдаляясь всё дальше и дальше. Я не слышала ничего, кроме этого рычания. Ни как завёлся Форд, ни что мне говорил Фил, если он вообще что-то говорил. Я только помню, что всё смотрела и смотрела на свои опустевшие ладони и понимала, что не смогу забыть эту ночь.

Конец пьесе.

Занавес.

Я проснулась утром, в машине, сидя на пассажирском сиденье. Парни ещё сопели на заднем, когда я вышла и побрела по тротуару домой. Форд был аккуратно припаркован на автостоянке в моём районе. Ещё на прошлой неделе я бы восхищалась, тем, как мило поступил Фил, припарковав машину недалеко от моего дома. Ещё неделю назад. Ещё сорок восемь часов назад. Но не этим утром. Потому что сейчас в моей голове эхом звучал рёв мотоцикла с разбитой фарой. А ладони горели от отсутствия фонаря в моих руках.

Глава 3.

– Земля вызывает!– кричала Стейша, её ладонь мелькала перед моим лицом. Не в силах терпеть этот цирк ещё хоть секунду, я ответила:

– Прости, но я не хиромант, и даже не гадалка, неа, вообще не близко. Я не могу предсказать, когда ты встретишь Киану Ривза наяву. И к сведению, если бы знала, то встала бы за тобой в очередь. Не уверена, насчёт Нео², но в роли Джона Константина³ он был горяч, а про Джона Уика⁴ и говорить не стоит, выше всяких похвал!– пока я говорила это, Стейша молча кивала в знак одобрения. Но уйти от главной темы мне так и не удалось, потому что стоило мне замолчать Стейша "взяла быка за рога":

– Если ты, как ты сама сказала, не хиромант и не гадалка, значит, ты не в силах предсказать, что будет там, на судне, которое повезёт тебя в тур по Аурелии, а значит, ты не можешь с уверенностью сказать, что тебе потребуются твои несуществующие навыки пловца, вывод: ты согласна на тур!

– Нет. Мы так не договаривались! И вообще, зачем мне ехать в тур, если можно отметить мой день рождения на суше? – я надеялась, я правда, молилась, что Стейша выкинет этот бред из головы.

– Нет в тебе ни капли романтики, Реджин Уайт, ну, ни капли! – Стейша разочарованно всплеснула руками. Раз она назвала меня полным именем, вместо привычного "Джин", дело плохо. Я почти могла видеть на её лице торжествующую улыбку, она знала, что у меня заканчиваются весомые аргументы для отказа. Я не собиралась сдаваться без боя и поэтому решила использовать свою последнюю карту. Моих предков.

– Ну, ладно, – я сделала вид, что сдалась. Стейша подозрительно сузила глаза:

– Не верю, – сказала она после того, как несколько секунд вглядывалась в моё лицо,– что-то тут нечисто, с чего бы тебе так быстро сдаваться? Признавайся, живо!– с этими словами она накинулась на меня, и стала щекотать, как безумная. Я до ужаса боялась щекотки. Это был грязный, запрещённый приём, но, в конце концов, не я одна умела грязно играть. Честно говоря, в этом Стейша меня обскакала. Она называла меня "Святая Троица", имея в виду, что у меня три личности. На одном плече сидит святой, на другом чёртов грешник, а посередине, собственно, я сама. Стейша утверждала, что хоть я и грешница ещё та, иногда, святому, сидящему на моём плече, всё-таки удаётся "перетянуть одеяло" на себя, именно поэтому даже если я злюсь, то быстро всё прощаю. И это по её словам вовсе не плохо, но цитирую: "На свете есть вещи, прощать, которые уже смертный грех".

Нет, Стейша не была жестоким человеком, она была категоричным и упрямым. Если ей что-то или кто-то не нравилось – это навсегда. Она никогда не меняла своего мнения. Поэтому, будь то люди, или вещи, если дело касалось Стейши Джексон, они всегда находились в "группе риска", малейший промах и это оказывалось в "чёрном списке" Стейши, навсегда.

И потому, что Стейша не была жестокой, она прекратила щекотать меня только тогда, когда я вскричала от боли в копчике. На самом деле, мне не было больно, но я больше не могла смеяться, иначе рисковала умереть от нехватки воздуха.

– Значит, решено, ты согласна отправиться в тур! – подытожила подруга. Устав говорить, я молча помотала головой. Подражая моей манере коммуникации, Стейша молча вопросительно вздёрнула бровь.

– На какую дату назначен тур? – особо ни на что не надеясь, спросила я. Стейша нахмурила лоб, подсчитывая что-то в уме.

– Если сегодня пятнадцатое сентября, значит, ровно через две недели, – уверенно ответила подруга. Я быстро подсчитала в уме, и в сердце зажглась искорка надежды, на то, что мне, всё-таки, удастся избежать плаванья по воде в течение нескольких дней. Могу поспорить, большинство людей, никогда не поймёт мой страх перед водой, они могут подумать, что я делаю из мухи слона, но, поверьте это не так. Дело даже не в том, что я не умею плавать и боюсь утонуть, нет. Дело в том, что в совокупности с моей хромотой и балансным кретинизмом, при появлении на свет, я получила ещё один подарочек. Эпилепсия. Иногда, когда я вижу яркие вспышки света, рябь, слышу резкие звуки, ультразвук, или ещё что-то от чего мой мозг способен получить стресс, перед глазами начинают плясать "чёрные точки" и я проваливаюсь в густую темноту, из которой могу и не выплыть вовсе. А, как известно, водная гладь, по своему обыкновению, имеет привычку рябить. Конечно, вода в этом ничуть не виновата, такой уж она создана, но от этого я не стану любить её больше, чем сейчас. Не в этот раз. Поэтому я предприняла последнюю попытку избавить себя от удовольствия рухнуть в обморок прямо на судне, и использовала своих предков как повод остаться в относительной безопасности, на суше.

– Если ты говоришь, что тур ровно через две недели, значит, это тридцатое, – Стейша уверенно кивнула.

– Тур продлиться ровно шесть дней, и шестого октября ты уже будешь дома, и мы отметим твоё день рождение. За время твоего отсутствия Стив и Нэйт организуют классную атмосферу, чтобы, когда ты вернёшься, мы смогли сполна насладиться твоим праздником, – после этих слов мне почти понравилась идея с туром. Почти.

– Но если тур начинается тридцатого, я не смогу,– мой голос стал тише,– ты ведь знаешь, тридцатого я всегда занята.

– Я знаю. Но это будет последний тур по Аурелии в этом сезоне! Ведь вероятность того, что навигация водного транспорта продолжиться ещё дольше, крайне мала,– грустно сказала Стейша,– в прошлом году в это время, в середине сентября, река уже покрылась корочкой льда. В этом году мне нереально повезло, что туры ещё продолжаются. Я смогла сделать тебе такой подарок. Все, кто участвовал в этих турах, были в восторге! Там подают морепродукты каждый ужин, а ещё, говорят, там живая музыка: скрипки и пианино! Я знаю, ты без ума от всего этого, – пыталась завлечь меня подруга,– я в курсе про твои крайне непростые отношения с водой, но ты ведь можешь просто реже на неё глядеть, а то и не смотреть вовсе, правда ведь?– в голосе Стейши слышалась мольба, сердце моё сжалось.

Она ведь просто хочет сделать мне хороший подарок. Один раз, могу и потерпеть близость воды. Всего один раз.

– Ладно. Возможно, ты права. Возможно, – я ласково улыбнулась самому чуткому человечку на Земле. Её лицо озарилось счастливой улыбкой.

Только ради этого и стоит согласиться.

– Но как быть с Далюэроной? Я не могу пропустить её. Мои бабушки и дедушки никогда мне не простят, если я не приду. Как я потом буду смотреть им в глаза,– теперь я даже расстроилась, что не смогу отправиться в тур. Я не могла пропустить Далюэрону. После того, как мой старший брат Макс, обзавёлся собственной семьёй и переехал в другой более крупный город, я каждый год участвовала в Далюэроне. Я заняла место брата. Не то, чтобы Макс был ярым любителем городов, но ему нужно было кормить и обеспечивать свою семью, а рабочих мест в нашем городке было не в избытке. Поэтому, когда брат сказал родителям, что он с его женой Тоней решил переехать в город побольше, родители не особо возражали. Позже этой же причиной свой переезд мотивировали остальные бывшие обитатели "Чердака": сестра Зои, у которой в её двадцать семь двое детей; средний старший брат Джон, который в двадцать четыре уже был отцом четырёхлетней дочери. Как бы то ни было, но уже много лет подряд Далюэрона без меня не обходилась.

Раньше, я никогда не задумывалась над тем, что моя семья может чем-то отличаться от других, пока во втором классе средней школы, Стив не спросил меня: " А что это такое – Далюэрона?" Тогда-то я и осознала, что не все знают, что это такое.

Далюэрона – это своего рода традиция в нашей семье, день, когда мы чтим память наших предков. В этот день мы посещаем места их упокоения и приносим им их любимую еду и напитки, вещи, которые им нравились; ухаживаем за могилами, можем говорить с ними и поклониться в знак почтения. Обязательным условием Далюэроны является, то, что число пришедших обязательно должно быть нечётным. В противном случае, предки разгневаются, и всех пришедших ждёт несчастье.

Я раньше не могла правильно выговаривать это слово, за что мама жутко на меня злилась и даже наказывала.

"Далюэрона",– говорила она,– "значит "Я служу" и состоит из двух слов " Daluero" – "служить" и " Na "– "первого слога от слова "я"". Когда я спрашивала маму о том, что это за язык такой, она неизменно отвечала "Тебе знать необязательно, но чтить и уважать предков ты обязана, так что, смотри, не ошибись впредь". И на этом её объяснения заканчивались.

По сей день, вспоминаю эти её слова, а потому, я была абсолютно уверена, что и в этом году я обязана присутствовать тридцатого сентября на обряде поклонения предкам.

– А разве ты ещё не знаешь?! – удивилась Стейша. Неприятное предчувствие заползло ко мне в душу.

– Не знаю чего? – насторожилась я.

– Ну…,– нерешительно начала Стейша,– перед тем, как купить тур, я спросила твою маму, о том, не переносится ли Далюэрона в этом году на день, високосный же год. Она спросила, с какой целью я интересуюсь, я рассказала ей про тур. Миссис Уайт успокоила меня, сказав, что в этом году ты не будешь участвовать в обряде, потому что в этом году Макс собирается совершить его сам…,– я была возмущена такими новостями, и это ещё мягко сказано.

Я была в бешенстве!

Я понимаю, что Макса давно не было на земле предков, что он хочет выказать своё почтение бабушкам и дедушкам, всем, кто безвременно покинул этот бренный мир. НО! Разве никто не мог спросить меня, а согласна ли я НЕ совершать обряд в этом году? Хочу ли я уступать это место? Никто. Абсолютно никто не спросил меня, и даже не предупредил. Меня поставили перед фактом. Всё снова повторялось, всё было точно так же, как и в тот день, когда я впервые узнала, что честь и ответственность проводить обряд поклонения теперь лежит на мне. И тогда никто не мог даже подумать о том, что десятилетняя Джин может бояться кладбищ. А наше кладбище действительно пугало. Оно отличалось от обычных мест упокоения.

Городское кладбище располагалось на окраине, могилы представляли собой белые мраморные надгробия. Они были разные, некоторые были плоскими и едва выпирали из-под земли, другие возвышались монолитами над поверхностью травы. Оно было обыденным и пугало не так сильно. Место упокоения же моих предков было в глубоком тёмном лесу, лучи солнца лишь изредка пробивались сквозь густые кроны деревьев. Помимо всего прочего, вокруг самого захоронения возводилась металлическая ограда, от чего у маленькой Джин создавалось впечатление, что ограда эта каким-то образом сдерживает души тех, кто покоится в земле. Но, когда я стала старше, я поняла, что в этом обряде нет ничего страшного, даже наоборот.

Я не застала своих бабушек и дедушек при жизни, на момент моего рождения все они уже ушли в мир иной. Так что, я никогда не ходила к бабушкам на чай, и у меня не было нелепых свитеров с оленями, связанных бабушками на Рождество. Не было у меня и дедушек, рассказывающих сказки на ночь о дальних странствиях. Конечно, всё это для меня делали родители, но всё равно, я сильно тосковала по бабушкам и дедушкам, хотя и не знала их при жизни. Каждый раз, когда родители или Макс делились своими воспоминаниями о них, я жадно вслушивалась, стараясь не пропустить ни словечка. У меня была одна мечта, соткать огромный гобелен, на котором было бы изображено родовое древо, с обеих линий, материнской и отцовской. Эти гобелены стали бы нашей семейной реликвией и передавались бы из поколения в поколения нашими потомками.

Тогда, через много-много лет, когда нас всех уже не станет, наши потомки смогли бы узнать свои корни, ведь знать своих предков – очень важно. Без прошлого нет настоящего, а без настоящего нет будущего. Потому что, только зная своё прошлое, можно счастливо жить настоящим, зная свои корни, так мы познаём своё место в мире, и только живя настоящим, можно построить светлое будущее.

Когда мои бабушки и дедушки были живы, меня ещё не было на этом свете. Они не узнали меня, не почувствовали, как сильно я их люблю. Поэтому мне оставалось только чтить их память и совершать Далюэрону из года в год. Это был мой единственный способ общения с предками. Во время обряда, я чувствовала духовное единение с ними и близость, которую не могла ощутить в обычные дни. Это может прозвучать грубо и даже кощунственно, но когда проводила обряд поклонения – это было то же самое, что сходить на чай к бабушкам тысячу раз, получить тысячу свитеров на Рождество и услышать миллион историй от дедушек. Вот чем был для меня этот обряд. Во время обряда тоска по утраченному уходила, потому что мои предки были со мной. А ещё именно в этот день, всего на несколько часов, я переставала хромать. Во время обряда все мои увечья будто бы исчезали, и я была такой же, как все. Я чувствовала себя сильной, во мне просыпалась давно заснувшая надежда…

Как кто-то может отнять у меня это?

– Ты уверена, что поняла всё правильно?– спросила я, прекрасно понимая, что зря задаю этот вопрос. Стейша молча кивнула. Я встала с кровати. Размяла спину, мой ушибленный кобчик уже не болел.

– Пойдём!– сказала я, улыбнувшись,– я и так сидела дома целую неделю. Пора размять косточки! Звони Нэйту, настало время для проказ! – я почувствовала, как по лицу расплылась хитрая улыбочка, которая отразилась в глазах Стейши, как в зеркале и больше напомнила мне звериный оскал.

Настало время для шоу!

Грешник вышел на тропу!

***

Это был едва ли не лучший день из череды серых, одинаковых и неудачных. Лучшим он был, по крайней мере, уже потому, что сегодня мне не святило упасть хотя бы разок, сегодня я была на колёсах, и, увы, не совсем на тех, на которых хотелось бы быть.

Солнце пробивалось сквозь кроны деревьев, когда мама катила коляску вдоль аллеи, и мне в кои-то веке не было стыдно за то, что я не на ногах. Сегодня был мой день, один из немногих, когда мама решила уделить мне все свои двадцать четыре часа. Такое редко случалось, после того, как мне исполнилось двенадцать и меня стали интересовать мальчики. Ну, не получилось из меня идеальной дочери-подружки, какой мама, наверное, хотела меня видеть. Мы были слишком разными, смотрели на жизнь под разными углами и если я открывала рот, мы почти всегда спорили и, в конечном счёте, я чувствовала себя полным дерьмом.

Но если у мамы была отдушина в лице моей старшей сестры, более послушной, покладистой и солидарной с мамой чуть ли не во всех вопросах (иногда до тошноты) то, у меня не было такой гавани, места, человека, куда бы я могла податься в случае кризиса. Была, конечно, Стейша, но некоторые вещи не раскроешь даже родственной душе, начнём с того, что в некоторых вещах трудно признаться даже себе. Нужен человек, который любит и принимает тебя просто потому что ты – это ты, безусловно. У меня не было. Во всяком случае, я этого не чувствовала.

Но сегодня был этот день. День, когда я и мама провели вместе больше двух часов и ни разу не поспорили. Возможно, потому что я по большей части молчала, но иногда даже молчание говорит многое.

Когда я уже подумывала причислить этот день к списку лучших, случилось это.

Мы уже собирались повернуть к дому, когда мой взгляд зацепился за ядовито оранжевую блузку нашего директора, слов я не слышала, но зато видела лицо: тонкие губы изогнулись в презрительной усмешке, и не оставляли простора для фантазий.

Правое запястье, сверкая множеством браслетов, переливалось на солнце, как кожа рептилии, массивные кольца на толстых пальцах-сосисках выглядели безвкусно, и даже с приличного расстояния больше уродовали руки женщины, чем украшали. Она тыкала маленькому мальчику в грудь, с такой силой, что тот пошатывался от каждого тычка. Её необъятная фигура наступала на малыша, вынуждая ребёнка отступать назад, с тротуара на проезжую часть. Наблюдая за всем этим, я не могла понять, почему в мире существуют такие люди, энергетические вампиры, люди настолько токсичные, что их яд воспринимается как что-то естественное.

– Как думаешь, зачем нужны такие как она? – вопрос вырвался из меня особо ни к кому не обращённый, но с моим везением, не нужно быть гадалкой, чтобы узнать, что мама приняла это на свой счёт.

– Нельзя говорить такое о взрослых! – в голосе явно был укор. Мама завела свою шарманку. Опять двадцать пять. Споры на эту тему не имели конца, маме претило, что я всегда высказывала то, что думаю, и неважно, что я могу быть права, "взрослые"– не предмет осуждения, а только лишь послушания и никак иначе. Такой была философия моей мамы.

Я тяжело вздохнула и закатила глаза. Настроение испортилось, мир потускнел. Не говоря ни слова, мама развернула коляску, мы направились к дому. Вкус горечи заполнил мой рот. Неверие и возмущение вспыхнули где-то внутри меня и угрожали вот-вот разорвать.

– Неужели мы просто уйдём?! – голос мой ослаб и дал петуха. Я повернула голову к маминому лицу и встретилась с поджатыми губами и тяжёлым взглядом.

–Мам!– возмутилась я, но мама не ответила, только сильнее сжала губы, так сильно, что они потеряли свой цвет. Разочарование тисками сдавило мне горло, хотелось убежать отсюда куда-то, где никого нет. Не отдавая себе отчёта, я вскочила с коляски, ноющая боль в копчике приветливо поздоровалась, но сейчас мне было не до неё, я тупо отмахнулась от неё. Не зная до конца, что предприму, я поковыляла в направлении мальчика. Мама не сдвинулась с места. Каждый шаг отдавался тупой, свербящей болью в копчике, о том, как я выгляжу, старалась не думать, главной задачей сейчас было – добраться до мальчика, хотя я не очень понимала, что скажу или что сделаю, я знала лишь одно: неважно что, нужно было сделать хоть что-нибудь.

Пока я размышляла, что скажу или сделаю, следы виновника уже успели стать ветром, а мальчик пялился на меня во все глаза, сначала я не поняла, что с ним, но когда я почти доковыляла до него, протянула руку, глаза ребёнка наполнились слезами, нижняя губа задрожала, парень бросился наутёк с криками: МООООНСТР!!!

Рука моя так и осталась висеть в воздухе, вкус горечи во рту стал острее, где-то внутри образовался вакуум. Я всё ждала, прислушивалась, может, услышу позади шаги мамы. Стояла я долго. Но ничего не случилось. Уши, вдруг, заложило, как после взрыва, так словно я под толщей воды. Я не слышала ничего, кроме белого шума в голове.

Постепенно белый шум сформировался в мысль: всё равно ты одинок, как ни крути.

Что-то во мне тогда дало трещину, но осознала я это гораздо позже…

А пока у меня созрел план…