Тайм-код лица

Ruth Ozeki

The Face: A Time Code

Серия «Большие романы»

This edition is published by arrangement with Canongate Books Ltd,

14 High Street, Edinburgh EH1 1TE and The Van Lear Agency LLC

First published in English as The Face: A Time Code

by Restless Books, Brooklyn, NY, 2015

Перевод с английского Александра Яковлева

© Ruth Ozeki Lounsbury, 2015

© Яковлев А., перевод, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023

Пролог: коан

• Как выглядело твое лицо до рождения твоих родителей?

Впервые я прочитала этот коан^[1], когда мне было восемь или девять лет. Кто-то подарил мне маленькую книжку под названием «Дзен-буддизм» – а может быть, то была книга моих родителей, а я забрала ее с их полки себе. Книжка была маленькой и тонкой – идеальный размер для ребенка, но что более важно, у нее было дружелюбное лицо, выделявшееся среди других, более скучных книг на родительских полках. Лицо книги – это ее обложка, и она мне понравилась: простые цветы на неярком оранжевом фоне. В верхнем правом углу – черный прямоугольник, а на нем большими белыми буквами название: ДЗЕН. Набранные красивым шрифтом, словно выведенные пером от руки размашистым почерком, эти буквы были похожи на танцующих призраков. А внизу, очень маленькими заглавными буквами – «БУДДИЗМ».

Под обложкой обнаружился подзаголовок: «Введение в дзен-буддизм с рассказами, притчами и коанами (загадками учителей дзэн), иллюстрированное старинными китайскими рисунками тушью». Слишком длинный подзаголовок для такой маленькой книжки. Вышла она в 1959 году в издательстве «Питер Паупер Пресс»; я это знаю, потому что поискала в Интернете изображение «маленькой оранжевой книги по дзен-буддизму» – и вот оно передо мной: знакомое, мгновенно узнаваемое лицо спустя полвека смотрит на меня с экрана компьютера.

Эта маленькая книжка стала моим талисманом, учителем, вратами. В ней было множество кратких притчеобразных историй о древних учителях дзен-буддизма, задававших парадоксальные вопросы, которые так потрясли представления девятилетней девочки о рассудительном повествовании, так увлекли и озадачили сразу, что я решила: это, наверное, очень мудрая и глубокомысленная книга.

• Как звучит хлопок одной ладони?

• Как ухватить Пустоту?

• Есть ли у собаки буддийская природа?

• Если нет ни «тебя», ни «меня», кто же тогда ищет Путь?

Перечисленные вот так подряд, эти коаны могут показаться однообразными, но для меня они стали открытием. Эти сумасшедшие древние учителя дзен-буддизма с этими их метелками и посохами все время откалывали какие-то номера: отвешивали друг другу пощечины, заковывали себя в наручники, отрезали себе руки и веки, дергали друг друга за уши и носы… Они подходили мне, девятилетней, как никто другой.

• Какое у тебя истинное лицо?

Я читала эти коаны со всей серьезностью, пытаясь найти ответ.

Тайм-код^[2]
00:00:00

00:00:00 Итак, я поставила на алтарь, где раньше сидел Будда, зеркало. Чуть ниже – ноутбук. Вожусь теперь с подушками, устраиваю себе сиденье поудобней. На каком расстоянии сесть? Какую степень близости смогу я выдержать? Каким должно быть освещение? Щадящим? Безжалостным? Имеет ли это значение? Может, надеть водолазку, чтобы закрыть морщины на шее? От кого я собираюсь их прятать? Считается ли шея частью лица и не помыть ли голову? Надеть ли очки для чтения, нужны ли они мне, чтобы набирать текст? Нет. Никаких очков. Мне нет нужды смотреть на экран. Мне нужно только лицо – и мое отражение в зеркале.

00:04:14 Ну, вот. Я готова. Стоп, нет, зеркало слегка запылилось. Нужно протереть. Есть ли у меня уксус? Да, он под раковиной.

00:07:26 Все, на зеркале ни пятнышка.

00:08:56 С чего начнем?

Эксперимент

Эксперимент прост: сидя перед зеркалом, смотреть на свое лицо в течение трех часов. Это как бы вариант эксперимента по наблюдению, о котором я узнала из статьи гарвардского профессора истории искусств и архитектуры Дженнифер Л. Робертс «Сила терпения»^[3], о педагогических достоинствах «погружения во внимание». В своей статье профессор Робертс описывает задание, которое она каждый год дает студентам: пойти в музей или галерею, провести три полных часа, глядя на какое-нибудь одно произведение искусства, и составить подробный отчет о наблюдениях, вопросах и предположениях, которые возникли у них за это время. Трехчасовым, по ее собственному признанию, задание сделано для того, чтобы оно ощущалось как слишком долгое. Даже «мучительно» долгое – она использует это слово, утверждая, что менее болезненное упражнение не принесет пользы от погружения во внимание, которому она пытается научить. Картины – это «батареи времени», пишет она, цитируя искусствоведа Дэвида Джозелита. Это «немереные запасы» временного опыта и информации, которую можно извлечь и разархивировать лишь с использованием навыков медленной обработки и стратегического терпения – умений, которые атрофируются в нашу торопливую эпоху. Робертс пытается помочь ученикам восстановить ряд захиревших навыков, чтобы они научились не просто смотреть на искусство, но и видеть его.

Мое лицо – не произведение искусства. У меня нет причин смотреть на него – разве убедиться, что в зубах не застрял кусок шпината. Косметикой я редко пользуюсь. Волосы, по-моему, уже сами как могут о себе заботятся. Но после прочтения статьи профессора Робертс мне пришло в голову, что лицо – это тоже батарея времени и запас опыта, и мне стало интересно, что может мне открыться в моем пятидесятидевятилетнем лице, если я смогу смотреть на него в течение трех часов – надо сказать, и правда мучительно долгий отрезок времени.

С годами мои взаимоотношения с собственным отражением менялись. В детстве я была к нему равнодушна. Став постарше, я стеснялась и избегала своего отражения, но в подростковом периоде стала проводить уйму времени перед зеркалами, тщательно изучая каждую пору и волосяную луковицу и вступая в детальные, если не сказать микроскопические отношения с каждым участком своей кожи. Думаю, в этом я не отличалась от большинства американских подростков. Неотступное самосозерцание продолжалось и в первые годы взросления, но затем пошло на убыль. Сегодня, хоть я еще поглядываю на свое отражение в витринах магазинов и смотрю на свое лицо, когда умываюсь и чищу зубы, перед зеркалами я провожу очень мало времени. А все же за всю жизнь это сколько набирается? Сотни часов? Дни, недели или даже месяцы?

В общем, лишних три часа вполне можно вытерпеть. Но начинать ужасно не хочется. Это что, тщеславие? Борьба с тщеславием? Кто знает? И вообще, как выглядит тщеславное самолюбование в пятьдесят девять лет? Пятьдесят девять – трудный возраст для лица. Менопауза наносит страшный удар по самоощущению, перемены происходят быстро и по нарастающей. Это как половое созревание наоборот. В свои пятьдесят девять лет, просыпаясь утром, я никогда точно не знаю, каким окажется мое лицо.

Свет мой зеркальце, скажи, кто на свете всех милее, бормочет стареющая королева.

Во всех сказках говорится, что тщеславное самолюбование у старухи – это в лучшем случае печально и неприлично, а в худшем – смешно или даже гадко. Приближаясь к своему шестидесятилетию, я чувствую, что от вопроса: «Я все еще хороша?» – мне пора потихоньку переходить к более экзистенциальному: «Я все еще здесь?» Может, хоть тогда взгляд на себя в зеркало будет в какой-то степени утешать.

Но все же недавно я поймала себя на том, что поспешно отвожу взгляд, увидев свое лицо в витрине магазина. И когда чищу зубы, тоже часто поворачиваюсь спиной к зеркалу или сосредотачиваю внимание на какой-нибудь детали, дефекте или пятнышке, а не на отражении в целом. Не могу сказать, что мне не нравится увиденное в зеркале, хотя нередко отчасти так и есть. Скорее, дело в том, что я уже не вполне узнаю себя в своем отражении и поэтому каждый раз пугаюсь. Отводить взгляд – это у меня рефлекторное, своего рода «эффект зловещей долины»^[4] при виде этого человека, который уже не совсем я.

Ведь это невежливо – глазеть на незнакомых людей.

В дзен-буддизме непостоянство является первым из трех признаков существования. Все меняется, ничто не остается неизменным. Второй признак существования – это отсутствие «я», являющееся следствием первого: если все меняется и ничто не остается неизменным, тогда нет такой вещи, как постоянное «я». «Я» – преходящее понятие, это история, привязанная к своему положению в пространстве и времени. Страдание, третий признак существования, вполне логично вытекает из первых двух. Мы не любим непостоянства, мы хотим быть кем-то, неким стабильным «я», и мы хотим, чтобы оно существовало вечно. Будучи лишены этой неизменности, мы страдаем.

Преподавая ученикам три признака существования, Будда поручал им упражнение на наблюдение, схожее с упражнением профессора Робертс. Только он отправлял своих учеников медитировать не в картинную галерею, а на кладбище, велев им созерцать трупы на различных стадиях разложения –

…через день, два или три после смерти, раздутая, багровая и сочащаяся плоть… пожираемая воронами, ястребами, стервятниками, собаками, шакалами или различными видами червей… остов, покрытый плотью и кровью, скрепленный сухожилиями… скелет без плоти, измазанный кровью, скрепленный сухожилиями… скелет без плоти и крови, скрепленный сухожилиями… разрозненные кости, разбросанные во все стороны… кости, высохшие добела, цвета ракушек… груда костей возрастом более года…

кости сгнили и рассыпались в пыль…^[5]

Такой вот натюрморт. Стратегия Будды состояла в том, чтобы ученики могли противостоять тому, что пугало их и вызывало отвращение, чтобы они научились видеть реальность в действии и тем самым понять истину о трех признаках существования. Он надеялся, что эта доза реальности освободит их от страданий, вызванных обманчивой привязанностью к тому, что не является неизменным, постоянным, реальным.

Мое лицо – не произведение искусства, но и для захоронения оно еще не совсем готово. Медитация на него в течение трех часов, какой бы мучительной она ни была, не эквивалентна тому, что предлагал Будда, но ведь и цели у меня более скромные. Я не ищу освобождения или просветления. Я просто пытаюсь написать эссе о своем лице, и ведение хронометража при этом показалось мне неплохим отправным пунктом. А поскольку это медитативное упражнение, я решила провести свой эксперимент перед маленьким буддийским алтарем, где медитирую каждый день. Я села на подушку и посмотрела в зеркало. Оно стояло на том месте, где должна находиться статуя Будды, и я почувствовала себя глупо и показалась себе немножко преступницей. Буддизм – нетеистическая религия. В статуе Будды нет ничего изначально святого. Будда ведь не Бог. Буддизм учит, что мы все будды, потому что во всех нас есть природа будды. Если это так, то заменить Будду зеркалом и смотреться в него – в принципе, должно быть нормально. Возможно, чересчур буквально получается, но с точки зрения доктрины и теории проблемы тут нет. Так почему же я чувствую себя так неуютно, как будто совершаю некий акт буддийского святотатства?

Тайм-код
00:10:12

00:10:12 Разглядываю свое лицо – и понимаю, что хочу потрогать его. Потрогать шрам на лбу, прыщ на подбородке, потереть нос, глаза, почесать щеку… Возникло ощущение, что все – лицо, волосы, воротник – выглядит неправильно, и хочется все это исправить. Я провожу рукой по волосам, убирая их с лица. Они снова опускаются вперед, как занавес. Пытаются прикрыть меня, защитить от себя самой. Как это мило. Я провела большую часть жизни, прячась за этой занавеской из волос.

00:13:02 Когда я смотрю себе в глаза, мне трудно отвести взгляд. Глаза определяют лицо. Если бы мы не были настолько визуальными существами и получали бы информацию каким-то другим способом, наверное, нам не нужны были бы лица. Деревьям вот не нужны лица. Медузам не нужны. А ромашкам нужны, хоть у них и нет глаз, так что, вероятно, эта мысль была ошибочной.

00:14:37 Продолжаю смотреть себе в глаза. Они грустные. Серьезные. Карие. По бокам скошены вниз. Гораздо сильнее, оказывается, под большим углом, чем мне представлялось. Может быть, мои глаза изменились? Веки точно стали тяжелее. Складки кожи почти касаются ресниц. Правый глаз и левый глаз заметно отличаются друг от друга. Левый глаз выглядит немного более азиатским. На правом внутренний угол четче выражен, отчего он выглядит более европеоидным. Раньше я замечала это, когда подводила глаза. Но вот чего я никогда раньше не замечала, по крайней мере, не признавалась себе в этом: у меня есть любимчик. Правый глаз мне всегда нравился чуточку больше, чем левый. Я предпочитаю свой европеоидный глаз азиатскому. Странно.