Глава 1. Порт. Маяк. Потеря сознания.
"Сидя в лодке, старик из Намюра
Восклицал: «Наконец я на море!»
Услыхав: «Вы на суше!»,
Он едва Богу душу
Не отдал от досады и горя".
Утро стоит начинать с чая.
Об этом Мистер Марсель твердил Миссис Марсель каждый день перед тем, как уйти на маяк и провести там около пяти часов. Миссис Марсель подобное «хобби» не одобряла – она считала, что обслуживание вышки пустое дело. Во-первых, она лишь внешне походила на маяк. Во-вторых, навигационная система кораблей уже несколько веков не нуждалась в наличии маяка на берегу. Но Мистер Марсель упрямо ходил туда каждый день, и каждый день он выполнял один и тот же ритуал.
Восемь утра – подъем. Осознание себя в куске зеркала, висящем над тумбой.
Девять утра – завтрак. Мистер Марсель предпочитал земное английское меню: чай, вареное яйцо, ломоть черного хлеба, соль и газету, пусть и не первой свежести. Десять утра – расчесывание усов. Далее Мистер Марсель надевал старинный цилиндр, который не разваливался лишь благодаря десятку пестрых заплат, и, учтиво попрощавшись с женой и двумя очаровательными сорванцами, отправлялся в сторону Порта.
Маяк действительно не походил на привычное землянам сооружение – он был лишь частью Ковчега Криоса, оборудованием, которое после удара о Экиа-Нова пришло в непригодность. Местные энтузиасты слепили маяк из упавших останков, и его ждала бы участь всех наспех собранных произведений искусства, если бы не Мистер Марсель. Воспитанный в духе традиций, он пообещал себе, что станет смотрителем Маяка, как и его пра-пра-пра-пра… дедушка, Джони Джон Старший. Кто, если не Мистер Марсель?
После ежедневной уборки Мистер Марсель любовно проверял фонарь, который почему-то упорно продолжал светить несмотря ни на что, обедал тем, что ему послала Миссис Марсель, и погружался в чтение. Больше всего Марсель любил поэзию, поэтому неудивительно, что спустя годы поглощения рифм он и сам стал писать небольшие лимерики, которые по вечерам зачитывал детям. Иногда Мистер Марсель, как он изволил выражаться, хулиганил: поворачивал вентиль, ослаблял крепление и направлял луч света в сторону города.
Первым делом тот указывал на Улицу Красных Фонарей, так что вусмерть пьяные матросы лицезрели столб света с небес, падающий на бордель «Семь Девиц».
«И если это не знак, то что?» – думали они и с трепетом в груди бежали в объятия портовых девиц.
Еще немного повернуть вентиль – и свет указывает на бар «Рыбий хребет», прекрасное место для тех, кому не хватает в крови виски, фосфора и проблем.
Центральный ринг спонтанных боев среди матросов любой категории, деловой центр для переговоров торговцев рыбой и, конечно, колыбель любимого местными блюда – «Пороха» или сушеного рыбьего хвоста под специями. Любимого и практически единственного, ты как ни старайся, а в портовом «городке» из еды в основном рыба.
До таможенного пункта и складских помещений луч уже дотягивался с трудом. Все-таки куски Криоса технически не являлись маяком и не были рассчитаны на охват в триста шестьдесят градусов. Иногда Мистер Марсель устраивался на открытой площадке с чашечкой чая и задумчиво наблюдал за небом – интересно, какой она была, Земля? Такого же цвета там было море? Также матросы бежали на свет? Также пах рыбой чай?
Дни летели беззаботно, один за другим.
Мистер Марсель вставал каждое утро, причесывал усы, надевал цилиндр и с авоськой в руках бодро шагал в сторону маяка.
Пока однажды его привычный ритм жизни не прервал один случай.
Летом, в сто двадцать пятом году от Исхода, в пятнадцать часов дня, Мистер Марсель смазывал вентиль, когда вдруг услышал странный шум. Шум отчетливо напоминал треск ступенек, а, как известно, никто кроме Мистера Марселя не мог в сей час подниматься на верхний этаж. Убедившись в том, что сам он уже как пять часов находится у фонаря, Мистер Марсель заглянул в люк.
Из люка на него удивленно взирал господин, чей цилиндр был в состоянии даже худшем, чем цилиндр смотрителя.
– Добрый день, – поздоровался Мистер Марсель. Все-таки, он был потомственным англичанином, а значит помнил про учтивость, даже если его изволят грабить.
– И тебе не хворать. Ну-ка, подвинься, Отец, я с трудом сюда добрался.
Мужчина грузно вывалился на площадку подле лестницы и, оправив жилетку, воззрился на Марселя. Тот ждал. Потом неловко заметил:
– Бабочка.
– Что – бабочка?
– Вы ее зажали.
– А. Да.
Мужчина поднял голову и бабочка, намертво вбитая иглой в горло, затрепетала. Марсель сглотнул.
– Вот что. Я немного не ожидал, что тут кто-то изволит шляться вообще. Позвольте спросить – а что вы здесь делаете?
– Служу, мистер…
– Сезам.
– Мистер Сезам. Я смотритель маяка, уже много лет.
– Вот как.
Сезам почесал макушку.
– И тебе за это платят?
– Нет, конечно. По вечерам я чищу рыбу и мою посуду в небольшой лавке у дома.
– Дети есть?
– Да, мистер Сезам. Двое. Два мальчика.
– Эх. У меня тоже есть дочка.
Замешкавшись на секунду, Сезам уселся на место Марселя и шумно отхлебнул чаю. Отплевавшись, он спросил про жену, потом про быт Марселя. Пошутил разок про усы.
Наконец, смотритель не выдержал:
– Да, это все очень занятно, но Вы так и не сказали, что Вам нужно и почему
у Вас игла торчит из шеи.
– Разве? Вот незадача, разрази меня трупная оса. Мой дорогой Марсель, – Сезам с трудом поднялся и поправил сползающие штаны. – Ты пойми, я лично не хотел приходить. Мне как-то не вперлось лезть на непонятную башню самому, но мой помощник оказался слабаком и свалился где-то на третьем этаже с лестницы, вопя что-то про страх высоты. Забавно, правда? Наверное, у него голова так съехала после того, как он с Ковчега об Экиа-Нова ударился.
– Но ведь это было сто двадцать пять лет назад…
– Собственно, – Сезам обнял Марселя за плечи. – Пришлось ползти сюда самому, пока этот идиот не заблевал мне всю жилетку. А залез я сюда ради вот этого. Ради хренового фонаря. А знаешь почему, Маркиз?
– Марсель.
– Да, вероятно, ты прав. Потому, что внутри этого фонарика – кристалл. И очень хороший кристалл. Редкой хорошести. Эта мразь светит уже… сколько ты сказал? Сто двадцать пять лет? И до сих пор с ним все нормально. Поэтому я пришел забрать эту лампочку к себе домой.
– Вы не можете! Этот фонарь – душа маяка. Он должен остаться здесь, это его дом.
– Эй, ты. Полегче. Это всего лишь стекляшка.
– Нет, мистер Сезам. Я уверен, что этот фонарь – живой!
– Ох, да что за чушь ты несешь.
Сезам встал с кресла и шагнул в сторону фонаря, но дорогу ему перегородил Мистер Марсель – усы его топорщились от гнева, жилистые руки тряслись. Он был полон решимости защищать маяк. Сезам вздохнул – ну, почему он должен делать всю грязную работу? Ну, что это такое. Он же старший. У него же даже подчиненные есть.
Одной рукой Сезам поднял Марселя за шиворот, второй достал из кармана
обрубок сигареты и сунул его в рот.
– Послушай меня, парень, – процедил Сезам сквозь зубы. – Я вообще добрый. И ничего не имею против рабочего народа. Но мне нужен этот кристалл, а ты мешаешь мне пройти и не даешь достать спички, а я очень хочу курить.
– Не позволю забрать кристалл. Маяк… должен светить. Хотя бы один маяк на планете должен гореть.
– Ладно, как скажешь, Мистер Марсель. Я совершенно не злюсь. И ты не злись.
Сказал Сезам и с силой ударил Марселя об стену. Тот, хоть и не ожидал подобного выпада, благоразумно потерял сознание.
Решив, что смотритель больше не представляет никакой угрозы, Сезам подошел к фонарю, без особых усилий открутил гигантское стекло и, осторожно накрыв кристалл цилиндром, вытащил его наружу. Цилиндр Сезам укутал в плотный мешок, но даже через него казалось, что внутри лежит украденная с неба звезда. Вот и все, и никаких проблем. Живой фонарь он нашел, видите ли. И чего только не привидится от постоянного запаха рыбы. Да, старик?
Мистер Марсель не ответил.
Часы на башне пробили три часа и тридцать минут.
Когда они отстучали пять раз, Миссис Марсель подняла тревогу.
Смотрителя обнаружили почти сразу – с глубокой ссадиной на лбу, без любимого цилиндра на голове, но живого. На все расспросы о том, что случилось, он тихо смотрел в сторону моря, вздыхал, тер шею и молча заваривал чай.
Глава 2. Ножки, Ножики и Спички.
"Окунь, пойманный мисс из Гошена,
Не имел чешуи совершенно.
«Ах ты мой дурачок!» –
Извлекая крючок,
Промурлыкала мисс из Гошена".
Бакалейная Лавка Рыжего Ника выделялась среди прочих огромной вывеской, гордо гласящей: «БАКАЛЕЙНАЯ ЛАВКА РЫЖЕГО НИКА ЕДИНСТВЕННАЯ ЛАВКА
ГДЕ НЕ ВОНЯЕТ У РЫЖЕГО НИКА ЗАХОДИ ТУТ».
Но, несмотря на ее наличие, Рыжий Ник не чувствовал себя счастливым.
Ведь даже такая вывеска не помогла ему привлечь внимание Той Самой, Единственной и Несравненной.
Избранницу звали Острогоная Калли и она была акробаткой в местном шапито.
Большеглазая, грациозная, изящная, похожая на фарфоровую статуэтку, с черными как смоль волосами, Калли – любимица публики. После каждого выступления она получает десятки букетов от поклонников, сотни признаний в любви, и какое ей может быть дело до скромного продавца? Даже если он упрямо оставляет у ее дверей лучшие товары из своей лавки – то корзинку солью засыпет, то самые крепкие спички, привезенные из самого Ренима, достанет, то мешок крупы с запиской подарит. Мечта, а не молодой человек.
Но сердце Калли оставалось холодным. Ей, почему-то, больше нравились лилии и розы, чем действительно полезные в хозяйстве вещи.
Однажды, после очередного оглушенного аплодисментами вечера, Остроногая, надев свои любимые каблучки, выскочила из гримерки еще до того, как к ней выстроилась очередь, и быстро застучала в сторону черного хода. Именно в этот момент Рыжий Ник, набравшись храбрости в семьдесят градусов, вышел с другой стороны коридора: он хотел признаться гимнастке в любви и предложить ей руку, сердце и половину своей лавки. Он даже письмо написал, чтобы в самый ответственный момент не запутаться в словах. Что-то вроде:
«Дорогая Калли! Ты самая красивая женщина из всех женщин. Ты напоминаешь мне спичку – а я люблю спички. Мне очень нравится, как ты шагаешь по канату и сгибаешься не в ту сторону, хоть это и выглядит странно. Я не пропустил ни одного твоего выступления, поэтому точно знаю, что ты выдерживаешь большие нагрузки. А раз так, значит, из тебя выйдет прекрасная владелица бакалейной лавки! Я мечтаю увидеть, как ты будешь перебирать гречку своими нежными пальцами, ведь они очень красивые, как и вся ты.
Ты самая непорочная, чистая и добрая девушка во всех семи государствах!
Я люблю тебя, Остроногая Калли.
Твой Рыжий Ник».
Ник несколько раз перечитал свое послание и остался доволен. Нужно только доставить его адресату, но адресат почему-то очень быстро бежал в сторону запасного выхода. Нику стало любопытно, да и уверенность у него в крови так и бурлила, так что, после недолгих раздумий, он отправился вслед за Калли.
Каблучки ритмично отсчитывали шаги по асфальту. Ник с трудом за ними успевал, иногда неловко прячась, пригибаясь, если Калли сворачивала в очередной переулок.
Погода портилась – для Экиа-Нова это новостью не было, но от проблем этот факт не избавлял. Может, именно поэтому Остроногая так торопится – не хочет потеряться в тумане или попасть под дождь. Вот только зачем ей этот район? Приличные девушки, тем более красивые, не ходят танцевать под красные огни.
Может, Калли спешит к кому-то на помощь?
Ник с трудом успел пригнуться, когда девушка резко остановилась и огляделась. Вокруг никого не было, и, едва каблуки замолкли, стало ясно, насколько на улице тихо.
«Как перед бурей», – подумал Ник и почувствовал себя худо. Видимо, уверенность начала выветриваться. Уже и не особо хотелось письмо передавать, однако, бежать назад сейчас слишком опасно. Надо подождать, когда Калли перестанет так нервно осматриваться и все поглядывать по сторонам.
Минуты тикали, ветер усиливался. Из-за красного приталенного пальто силуэт гимнастки напоминал рвущийся с ветки осенний лист. Ник высунул из-за мусорного бака острый нос, поправил кепку и вздохнул – какая же она красивая. Ни дать ни взять огонек свечи в темноте колышется, а тонкие ножки на каблучках словно фитилек. И воск хороший. Дорогой.
Но не успел Рыжий Ник погрузиться в расчеты, сколько бы стоили свечи, если бы их продавала лишь Калли и какой бы катастрофой это грозило человечеству, как в свете фонаря образовался еще один силуэт. Далеко не столь притягательных форм. Калли встрепенулась и кинулась в объятия незнакомца.
Ник сжал зубы: он продавец простой, но что такое ревность знал даже он, и сейчас он чувствовал, как через его сердце проходит игла, и не простая, а упавшая с самого Криоса.
Ник подполз поближе.
– Простите, простите месье Форвард, я просто не могла быть раньше. Выступление зависит не только от меня.
– Мы не должны опаздывать. Вперед, он будет рад тебя видеть. Идем, душа наша.
«Форвард. Странное у него имя, не местный, что ли».
Погода продолжала портиться. Рыжий Ник продолжал ползти и прятаться за углы, пока его вели его вглубь улицы Красных Фонарей.
Наконец они остановились у невзрачной двери, над которой висел старомодный неработающий фонарь.
– Здесь?
– Да. Главное, не бойся. Помни, что ты хороша собой и можешь быть ему полезна. Ты ведь взяла?..
– Да, конечно.
Петли скрипнули, путники вошли внутрь. Ник посмотрел на небо – черная туча над ним закручивалась воронкой, что молодой человек счел знаком, хоть и не добрым, но все-таки знаком. Поэтому решил рискнуть и осторожно приоткрыл дверь. Кажется, они прошли дальше и не закрыли за собой. Хорошо.
Сердце стучало как бешеное – будут ли его бить ногами лишь за то, что он преследует любовь всей своей жизни? Сможет ли он объясниться? А что, если Калли обманом сюда заманили? Тогда надо ее спасти.
Эта мысль успокоила Ника. Хоть Рыжий был и не очень умным, он был добрым малым с большим сердцем и со средним размером ботинок.
В конце небольшого бархатного коридорчика висел старый занавес, за которым явно шла оживленная беседа.
– Это немыслимо. Вы серьезно думаете, что какая-то проститутка сумеет заменить мне Полярную Звезду?
– Не какая-то, а лучшая в Экс-Тера.
– Да хоть личная девочка мэра. Месье Форвард, я жду объяснений.
– Мистер Донаван, Вы спешите с выводами. Мы не просто так позвали Калли. Мы наблюдали за ней, прежде чем решились на знакомство. И когда оно свершилось, поняли, что не ошиблись – Калли изумительная девушка, с широкой душой и с прекрасной растяжкой. Просто чудо. На сегодняшний день она – проверенный сторонник Мистера Донавана. Преданность нельзя купить.
– Она проститутка. Она продается, а вместе с ней – и все ее достоинства, будь это преданность или умение делать «шпагат орла». Но я не просил Вас о рекомендациях. Я спросил, как она сможет мне заменить конкретный кристалл. Вы ведь ради этого меня вызвали.
– Да, да. Доставай, девочка.
Ник прильнул к небольшой дырке в занавесе, чтобы увидеть, о чем идет речь.
Калли, судя по выражению лица, ничуть не смущенная тем, что ее назвали «проституткой», вытащила из-под пальто ожерелье – тяжелое и невероятно притягательное. В комнате ненадолго воцарилась тишина.
– Оно красивое. Но не сравнится с кристаллом, который недавно украли. Тот походил на звезду, а это – лишь женская прихоть.
Лицо Форварда недовольно вытянулось. Он не ожидал, что Донаван так холодно отреагирует.
– Послушайте, это достаточно дорогой подарок. Калли, душа наша, получила его от одного из своих безмозглых поклонников и сразу сообщила об этом нам.
– Ну и дура.
Тут уже не выдержала Остроногая.
– Почему я дура?
– Потому что раскидываться кристаллами в наше время – глупость. Их, знаете ли, ограниченное количество и каждый из них уникален по-своему. Это вам не минералы, которые когда-то выковыривали из Земли. Это смесь органики и неорганики. Организмы, чьи возможности даже сейчас не раскрыты полностью. Да, батарейки – но только ли?
– Мне казалось, вопрос с ними закрыт и они не…
– Так это все? Вот это ожерелье?
– Хорошо. Хорошо, Мистер Донаван. А что насчет вот этого?
Ник чуть было не завалился вперед, пытаясь увидеть сразу всех участников сцены.
Мистер Форвард, мужчина, закутанный в зеленый полушубок, достал из широких штанин коробочку и, недовольно пыхтя, кинул ее Донавану.
Последнего Ник так и не смог рассмотреть – он сидел напротив камина, почти спиной к занавесу, но реакция у него была неплохой, раз он сумел поймать коробку. Крышка с щелчком открылась.
– Этот уже интереснее. Давно он у вас?
– Очень. Нашли его в бурю, где-то в районе портов. Как раз провожали девочек на точку и…
– Месье Форвард. Я прощу Вам Вашу некомпетентность лишь в том случае, если вы отдадите мне два кристалла сразу.