Buch lesen: «Господь»

Schriftart:

Предисловие

Одной замечательной особенностью Евангелий является то, что они не только доносят до нас слова и учение Самого Спасителя, но отражают живую, непосредственную реакцию окружавших Его людей, которые то приходят в великое изумление (Мк 5.42), то ужасаются (Мк 10.26), то смущаются и печалятся (Мк 10.22), то, недоумевая, прославляют Бога (Мк 2.12).

Возможно составленные Матфеем «изречения», упомянутые ранним церковным автором Папием Иерапольским, существовали, как считают некоторые современные ученые, в виде подборки отдельных афористических поучений Иисуса (наподобие апокрифического евангелия от Фомы). Но для нас очень значимо, что, в конечном счете, все четыре канонических, принятых Церковью Евангелия изображают Иисуса в окружении людей – ближайших учеников, «многих толп», тех, кто внимает Его слову и тех, кто не принимает их или даже откровенно враждует с Ним. Евангельское повествование не имеет ничего общего с отвлеченной доктриной. Похоже, что для евангелистов было важно передать не только слова Спасителя, но и то, какой отзыв они находят у его слушателей. Одно невозможно без другого; используя евангельский образ: слово – семя, которое падает на почву, чтобы укорениться и принести плод.

Но не только слова Спасителя, Он Сам, Его личность настолько необыкновенна, что, привлекая к себе внимание, требует ответа. Иисус вступает в Иерусалим и весь город приходит в движение и говорит: кто Сей? (Мф 21.10). Этот вопрос – «кто Сей? кто Он? кто Ты?» – мы слышим из уст окружающей толпы (Мф 8.27), из уст его недругов фарисеев (Лк 5.21), из уст царя Ирода (Лк 9.9), первосвященника (Мф 26.63) и даже римского прокуратора Понтия Пилата (Ин 18.33, 19.9). И уже тогда, в древности, «много толков было о Нем в народе, и одни говорили, что он добр, а другие говорили – нет, но обольщает народы» (Ин 7.12). Пилат говорит: «это Человек» (Ин 19.5), а иудеи считали, что в Нем бес (Ин 8.52). Когда в Кесарии Филипповой Иисус спрашивает своих учеников «за кого принимают Меня люди?», то те отвечают Ему «одни за Иоанна Крестителя, другие за Илью, а иные за Иеремию, или за одного из пророков» (Мф 16.14). Людям свойственно определять непонятное по аналогии с известным – существующим или когда-то существовавшим, – опираясь на доступный им опыт. Потребовались подвиг веры и особое дерзновение, чтобы узнать и признать в Нем совершенно новую беспрецедентную личность: «Ты – Христос, Сын Бога живого» – отвечает Петр – «у Тебя слова вечной жизни» (Ин 6.68–69).

Так было уже в I в., сегодня же, в XXI, ответ на вопрос «За кого почитаю Меня люди Нового времени?» занимает целые тома. Первая книга, посвященная обзору различных представлений о личности и учении Иисуса, принадлежит А. Швейцеру. Вышедшая в 1906 г. на немецком языке, она была переиздана в 1910 г. по-английски с несколько измененным названием «Поиски исторического Иисуса: критическое исследование их развития от Реймаруса до Вреде». Но это было только начало – только «Первый поиск», охватывающий период от 1778 г., когда появилась анонимная статья (позднее было доказано, что она принадлежит гамбургскому ученому Герману Реймарусу), озаглавленная «О намерении Иисуса и Его учеников», и до работы А. Швейцера. За ним последовал «Новый поиск», где доминировали идеи Рудольфа Бультмана, нашедшие отражение в работе Джеймса М. Робинсона «Новый поиск исторического Иисуса». Наконец, начиная с конца 70-х наметились современные (социологические, политические, религиозные, этно-культурные и т. п.) подходы в исследовании жизни и роли Иисуса, за которыми закрепилось название «Третий поиск».

В кратком вступлении невозможно обозреть сотни концепций: за минувшие три века критических исследований Иисус успел побывать и галилейским равви, и выдающимся наставником новой морали, и реформатором протестантского типа, и харизматиком, уверовавшим в свое божественное призвание, и героическим сверхчеловеком ницшеанского толка. Его сближали то с современными Ему фарисеями, ессеями, киниками, а то с современными нам революционерами или с философами экзистенциалистами.

На этом фоне само название книги «Господь» звучит как исповедание веры, как утверждение, что именно апостолы, ближайшие ученики Иисуса, и вслед за ними христианская Церковь смогли увидеть и сообщить миру самое главное, самое сущностное в личности своего Учителя: Он – Господь, Сын Божий, пребывавший в лоне Отца прежде сложения мира; уникальная, единственная во всей мировой истории Личность, объединившая в Себе во всей полноте человеческую и божественную природы. С самых первых страниц автор этой книги – католический священник Романо Гуардини (1885–1968), долгие годы проповедовавший в соборе мюнхенского университета – предупреждает об ограниченности любого исторического жизнеописания Иисуса, потому что в самой глубине Его существования скрыта тайна Его божественного происхождения. Эта тайна не может быть раскрыта и познана целиком, но к ней можно вновь и вновь приближаться используя разные евангельские фрагменты в качестве отправных точек.

Пройти этот путь вместе с современным читателем, размышляя, вглядываясь в сокровенное, останавливаясь, умолкая, перед непостижимым, не уничтожая и не устраняя тайны, но погружаясь в нее и есть задача этой книги.

И еще одно, что заметно отличает книгу «Господь»: если многочисленные современные новозаветные исследования, предлагая свою реконструкцию слов и учения Иисуса, уводят нас от Евангелия, подменяют его своим прочтением, то, напротив, задача Р. Гуардини – направить к Евангелию: «… в конечном итоге цель всех этих рассуждений в том, чтобы подвести читателя к чтению Священного Писания. Христианский смысл духовного слова заключается в том, что оно исходит из живого поручения Христа и из силы Святого Духа… А мера этого слова содержится в Священном Писании».

Эта книга предназначена для тех, кто задаваясь вопросом «Кто Сей?» и отвечая себе «Сей – Господь», желает приблизится к Нему и глубже понять Его Благую весть.

протоиерей Леонид Грилихес

Вступление

Каждый, кто решается говорить о личности и о жизни Иисуса Христа, должен знать, какую цель он себе ставит и какие границы поставлены здесь всякому исследователю.

Можно, согласно духу нашего времени, попытаться написать психологический портрет Иисуса, но такая попытка заранее обречена на неудачу. Франциска Ассизского, например, можно изучать психологически – в той мере, в какой в нем, хотя он и простой человек, не начинается то, что выше человека и что одно только обосновывает истинного человека в Божьем смысле. Именно это имел в виду Павел, говоря, что о «духовном» человеке «судить никто не может» (1 Кор 2.15). Тем не менее вполне возможной и прекрасной задачей было бы исследовать корни этой дивной личности, а также установить, чем определяется та или другая черта его существа, каким образом в нем сталкиваются силы, кажущиеся столь противоречивыми и все же образующие столь полное единство, и многое другое. В отношении Иисуса Христа такое исследование невозможно, по крайней мере за известными пределами. Когда пытаются тем не менее, его проводить, то разрушают Его образ. Ибо в самой глубине Его личности находится тайна Сына Божия, делающая немыслимой любую «психологию», та тайна, благодатным отблеском которой является невозможность «судить» о христианине. В сущности, делать можно только одно: показывать со все новых и новых исходных точек, каким образом все качества и существенные черты этого образа вливаются в непостижимое, – правда, в непостижимое, полное бесконечного обетования.

Можно также попытаться написать «Жизнь Иисуса», что, впрочем, делалось многократно. Но, строго говоря, и это невозможно. Жизнь Франциска Ассизского можно описать в той мере, в какой и здесь тайна возрождения и благодатного водительства не противостоит всякому «почему» и «откуда». Можно все-таки попытаться увидеть, какое место занимает он в своей эпохе, как она воздействует на него и, в свою очередь, формируется им, как он притягивает к себе все духовные силы своего времени, становится их непосредственным выражением и все же остается полностью собой, каким образом он ищет то Единственное, в чем он стремится себя осуществить, какие колебания, срывы, какие стадии свершения стали уделом его исканий.

У Иисуса и это возможно только в очень узких границах. Конечно, Он включен в определенную историческую среду, и понимание действующих в ней сил способствует лучшему пониманию Его самого, – но все же ни Его сущность, ни Его деятельность не могут быть выведены из исторических данных, ибо Он приходит из тайны Божией и в нее возвращается после того, как «пребывал и общался с нами» (Деян 1.21). Можно, конечно, проследить в Его жизни определенные события, имевшие решающее значение, можно постичь их смысловую направленность и увидеть, в чем воплощается этот смысл, – но «развитие» в собственном смысле этого слова постичь нельзя.

Столь же невозможно указать «мотивировку» хода Его судьбы и того, как Он исполняет Свою миссию, ибо последнее «почему» лежит в непостижимости того, что Он называет «волей Отца» и что ускользает от всякого исторического разъяснения.

То, что можно было написать о Нем, было написано в Евангелии. Например, как Он «преуспевал в премудрости и возрасте и в любви у Бога и человеков» (Лк 2.52), и что Он родился, когда пришла «полнота времен» (Гал 4.4), следовательно, возрос на определенной исторической почве. Из подобных изречений можно почерпнуть убеждение в том, что существует глубокая связь между Его образом и событиями, но при этом следует отказаться от распутывания этой связи, как это делается в обычном изложении истории – напротив, нужно вновь и вновь останавливаться перед событиями, каким-либо образом связанными с Ним, перед Его словом или делом, прислушиваться к Нему, поучаться у Него, поклоняться Ему и исполнять Его волю.

Эти размышления не претендуют на полноту. Автор не пытается связно рассказать о жизни Иисуса, а только выделяет отдельные изречения и факты, связанные с Его жизнью. Он не ставит себе целью последовательное раскрытие образа Иисуса, но хочет лишь обрисовать то одну, то другую его черту, так, как они живо представляются нам. Это не научное изложение, не история и не богословие, а духовные размышления, которыми автор в продолжении четырех лет делился со своими слушателями за воскресным богослужением; цель их – посильное выполнение задачи, поставленной самим Господом: возвещать о Нем, о Его учении и делах.

Автор не стремится сообщить читателям ничего «нового» – ни нового представления о Христе, ни усовершенствованной христологической теории. В размышлениях речь идет не о чем-либо новом, но о вечном. Конечно, если бы преходящему времени – нашему – предстояло вечное, то оно было бы истинно «новым», чистым, плодотворным и стряхнуло бы пыль привычного.

Возможно, читатель встретится здесь с непривычными ему мыслями. В таком случае ему следует знать, что у автора нет особых претензий, его цель – лишь помочь проникновению в тайну Божию, «тайну, сокрытую от веков и родов, ныне же открытую святым Его, которым благоволил Бог показать, какое богатство славы в тайне сей для язычников, которая есть Христос в вас, упование славы» (Кол 1.26–27). Перед этой тайной мало что значат человеческие мысли. Ими можно пользоваться, их можно и отложить. Важно то познание, которое дает сам Христос, когда Он «изъясняет Писание» и «сердце наше» начинает «гореть» (Лк 24.27–32) (…).

Часть I
Истоки

1. Происхождение и предки

Если бы во время земной жизни Господа в Капернауме или в Иерусалиме, кто-нибудь спросил Его – Кто Ты? Кто Твои родители? Из какого Ты рода? – Он мог бы ответить как в восьмой главе Евангелия от Иоанна: «Прежде нежели был Авраам, Я есмь» (Ин 8.58) или согласно второй главе Евангелия от Луки, что «происходит из дома и рода Давидова» (Лк 2.4). Как начинаются евангельские повествования о жизни Иисуса из Назарета, Который есть Христос, Помазанник?

Иоанн ищет исток Его происхождения в тайне жизни Божества. Вот как начинается его Евангелие: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть… В мире был, и мир через Него начал быть, и мир Его не познал… И Слово стало плотию, и обитало с нами, и мы видели славу Его, как Единственного от Отца, полного благодати и истины» (Ин 1.1–14). Источник – в Боге. Бог есть Бесконечно Живущий. Но Он живет и существует иначе, чем человек. Согласно Откровению Божию нет только единого Бога, каким Его находят в после-христианском иудействе, в исламе и повсеместно в сознании нового времени. Бог Откровения пребывает в той тайне, которую Церковь выражает учением о троичности Лиц в единстве жизни. Иоанн там и ищет корень бытия Иисуса: во втором из пресвятых Лиц, в «Слове», Логосе, в Котором Бог, говорящий, открывает полноту Своего существа. Но Произносящий и Произносимый взаимно склоняются друг к другу, и Они едины в любви Святого Духа. Второе из Лиц Божества, здесь названное «Словом», именуется также «Сыном», ибо Произносящий Его именуется Отцом; Дух же Святой в прощальных речах Господа носит благостные имена «Утешителя-Заступника», потому что благодаря Ему братья Иисуса после Его ухода «не остаются сиротами». Искупитель пришел к нам от этого небесного Отца, в силе этого Святого Духа.

Сын Божий стал человеком. Не просто снизошел к человеку, чтобы в нем пребывать, но стал человеком. Действительно «стал» и, чтобы не возникало сомнений, чтобы нельзя было сказать, например, что Он гнушался низостью тела и соединился только с глубиной некоей святой души или с высотой некоего избранного духа, Иоанн резко подчеркивает: «Он стал плотью».

Не в одном лишь духе, но и в теле осуществляются история и судьба. Эту истину мы будем рассматривать еще не раз. В Искупителе же Бог пришел, чтобы воспринять историю и судьбу. Своим вочеловечением Он стал посреди нас и основал новую историю. Все прошедшее Он определил таким образом, что оно «находится до рождения нашего Господа Иисуса Христа», ждет Его и к Нему готовится. Все будущее Он определил так, что оно решается в зависимости от принятия или отвержения Его вочеловечения. Он «обитал с нами» – в более точном переводе: «Он имел среди нас Свой шатер». «Шатром» же Логоса было Его тело – святой Божий шатер среди людей, скиния, поставленная среди нас, храм, о котором Иисус сказал фарисеям, что он будет разрушен и снова воздвигнут в три дня (Ин 2.19).

Между тем вечным началом и воплощением во времени лежит тайна вочеловечения. Этот факт представлен Иоанном строго, с метафизической мощью. Без привлекательного множества действующих лиц и той интимности в описании событий, которые придают столько богатства и колоритности повествованию Луки. Все сосредоточивается на одном, последнем, мощно простом: Логос, плоть, шаг в мир – происхождение в вечности, осязаемая земная действительность и тайна единства. Иначе представляется начало существования Христа в Евангелии от Матфея, Марка и Луки.

Марк вообще не говорит о вочеловечении. В его первых восьми стихах речь идет о Предтече, а за этим следует сразу: «И было в те дни, пришел Иисус из Назарета Галилейского и крестился от Иоанна в Иордане» (Мк 1.9). Матфей же и Лука приводят родословие Иисуса – путь Его рода через историю.

У Матфея этот ряд поколений стоит в начале Евангелия. Он начинается с Авраама и через Давида и ряд иудейских царей приводит к Иосифу, «мужу Марии, от которой родился Иисус, называемый Христос» (Мф 1.16). У Луки родословие стоит в третьей главе, после повествования о крещении Иисуса. Здесь сказано, что Он был тогда «лет тридцати и был, как думали, Сын Иосифов, Илиев, Матфатов, Левины» и т. д. – ряд имен, о носителях которых мы больше ничего не знаем, восходит к Давиду и затем через предков этого последнего к Иуде, Иакову, Исааку, Аврааму, которые именами выдающихся людей древнейшего времени, Ноя, Ламеха, Еноха, связываются с Адамом, происшедшим «от Бога» (Лк 3.23–38).

Вставал вопрос, как возникли эти две столь различные родословные. Некоторые думают, что первое из них представляет собой генеалогию согласно Закону, т. е. генеалогию Иосифа, который с правовой точки зрения считался отцом Иисуса. Второе же – кровная генеалогия, т. е. Марии; так как по ветхозаветному праву имя женщины не может продолжать род, оно представлено именем Иосифа.

К тому же, по закону левирата неженатый мужчина был обязан жениться на вдове своего брата, если тот умер бездетным, причем первый ребенок причислялся к роду умершего, а последующие – к роду фактического отца. Полагают, что родословные и были построены по-разному в силу этих различных точек зрения. Такое толкование представляется особенно правдоподобным, поскольку именно Лука дает генеалогию Марии, ведь именно он приблизил к нам в первую очередь Мать Господа. Этими сложными вопросами мы здесь не будем заниматься подробно.

Можно задуматься, прослеживая генеалогические списки. Помимо величия, которое сообщает им слово Божие, они и сами по себе обладают высокой степенью достоверности. Прежде всего, у древних народов память была очень твердой. К тому же родословные знатных родов хранились и в архивах храма; мы знаем, что Ирод приказал уничтожить такие документы, так как он, будучи выскочкой, хотел отнять у гордых представителей древних родов возможность сравнивать себя с ним.

Как красноречивы эти имена! Сначала всплывают через долгую тьму веков образы древнейшего времени: Адам, овеянный тоской по утраченному райскому блаженству; Сиф, родившийся у него после убийства Авеля Каином; Енох, о котором говорится, что он «ходил перед Богом и Бог взял его»… Затем Мафусал Древний, Ной в ужасающем шуме потопа… Так следуют они один за другим, как вехи на пути через тысячелетия, от рая до того человека, которого Бог отозвал из его страны и от его племени, чтобы заключить с ним союз: от Авраама, который «веровал» и был «другом Божиим». Исаак, его сын, был дан ему Богом посредством чуда и вновь обретен с жертвенника; Иаков, внук, боровшийся с ангелом Божиим, – эти образы воплощают самое сильное, что было в ветхозаветной сущности: стремление укорениться в земной действительности и все же ходить перед Богом. Они принадлежат к самой гуще земной реальности, связаны со всем материальным в человеческой жизни, но Бог так близок им, так ясно проявляется в их существовании и в их речах, в их добрых и злых делах, что они становятся подлинным откровением…

От Иуды, сына Иакова, род продолжается через Фареса и Арама до царя Давида. С него начинается великая история народа. Сначала – бесконечная борьба, затем – долгие годы мирного величия при Соломоне. Уже в его последние годы царский дом изменяет завету. Потом он продолжает путь, заводящий все глубже в темноту; иногда берет себя в руки, но скоро падает снова: войны, бедствия, преступления и ужасы чередуются вплоть до разрушения царства и «переселения в Вавилон».

Так угасает блеск рода. Отныне он живет скудно и безвестно. «Иосиф, муж Марии», ремесленник, и он так беден, что в жертву за очищение он может принести не ягненка, а только «двух птенцов голубиных» (Лк 2.24).

Вся история народа Божия проступает в этих именах. И не только в тех, которые приведены, но и в тех, которые вычеркнуты, ведь нам говорят, что имена Ахава и еще двоих, следовавших за ним, устранены из этого ряда, потому что пророк изрек на них проклятие.

Некоторые имена дают нам особую пишу для размышлений. Это – женские имена, названные в примечаниях на полях и добавленные, по мнению некоторых толкователей, для того, чтобы упоминанием о бесчестии их царского дома пристыдить иудеев, нападавших на Мать Господа.

Не будем говорить о Руфи, бабке Давида. Для верного Закону иудея она означала изъян в царском роде, так как была моавитянкой и Давид получил от нее чужую, запрещенную Законом кровь, но нам она очень близка благодаря маленькой книжке, носящей ее имя…

Зато об Иуде, старшем из сыновей Иакова, сказано, что он «родил Фареса и Зару от Фамари». А Фамарь была его собственной невесткой, женой его старшего сына, рано умершего. Потом в брак с ней вступил его брат Онан, согласно Закону, но неохотно, и не обеспечивая ее прав. Это разгневало Бога, и Онан умер. Тогда Иуда отказал ей в третьем сыне, боясь и его потерять. После этого Фамарь однажды оделась блудницей и стала на безлюдном перекрестке поджидать своего свекра, пошедшего стричь овец. Таку нее и появились близнецы Фарес и Зара, и через Фареса продолжился род (Быт 38). О Соломоне сказано, что он «родил Вооза от Рахавы». Рахава же в Иерихоне приняла соглядатаев Иисуса Навина, и была она язычницей, как Руфь, «содержательницей постоялого двора» или «блудницей» – в Ветхом Завете эти выражения употребляются одно вместо другого (Ис Нав 2).

И еще: «Давид царь родил Соломона от бывшей за Уриею». Давид был царственный муж. Отблеск избранности лежал на нем с юности. Объятый духом Божиим, он был поэтом и пророком. В продолжительных войнах он заложил основание Израильского царства. В нем сочетались величие и страстность борца, он был великодушен, но также суров и беспощаден, когда считал это необходимым. Однако большим пятном на его чести лежит имя Вирсавии, жены одного из его офицеров, Урии Хеттеянина, доблестного и верного человека. Когда тот был в походе, Давид обесчестил его брак. Урия вернулся, чтобы донести о ходе боев за город Равву; тогда царь испугался и попытался недостойными уловками скрыть случившееся. Это не помогло, и тогда он отослал его опять на войну с письмом: «Поставьте Урию вперед, где будет кипеть сражение, и оставьте его одного, чтобы он был поражен и умер». Так и случилось, и Давид взял себе его жену. Пророк Нафан открыл ему, что его поведение разгневало Бога. Потрясенный Давид замкнулся в себе, каялся и постился, пережил смерть своего ребенка, – но потом он, как написано, встал, поел и пошел к Вирсавии. Соломон был ее сыном (2 Цар 11 и 12).

Он стал одним из нас, говорит ап. Павел о Господе, «искушенным во всем, кроме греха» (Евр. 4.15). Стал причастным ко всему человеческому. Ряды имен в родословных показывают нам, что это означает – войти в человеческую историю с ее судьбой и ее греховностью. Он ни от чего не отстранялся.

В долгие тихие годы в Назарете Иисус, вероятно, задумывался иногда над этими именами. Как глубоко должен был Он тогда чувствовать, что значит человеческая история! Все великое в ней, все сильное, смутное, немощное, темное и злое, на чем зиждились Он сам и Его существование, взывало к Нему, чтобы Он принял все это в Свое сердце, принес к стопам Бога и за все ответил.