Капиталистический манифест

Радиационные убежища

Сразу после атомного взрыва 1962 года многие семьи начали строить радиационные убежища. Затем в них даже устраивали вечеринки. Когда я спросил своего отца, будем ли мы сооружать убежище, он дал стандартный ответ, который использовал почти во всех случаях жизни: «Я не могу себе этого позволить».

Каждый раз, когда я слышал эти слова, у меня в ушах сразу звучали слова богатого папы: «Причина, по которой бедняки остаются бедняками, состоит в том, что они говорят: „Я не могу себе этого позволить“. Богатые же вместо этого спрашивают: „Каким образом я смогу это себе позволить?“».

К этому богатый папа добавлял: «У человека, который говорит, что не может себе чего-то позволить, ум ограничен. Если же человеку интересно, каким образом можно себе это позволить, то ум у него открывается для узнавания нового».

Как я попал в военное училище

В 1962 году я понял, что у меня проблемы. Я не любил школу. Не вписывался в компанию «приличных» детей. Моими друзьями были сёрферы, постоянно прогуливающие школу, когда на океане была подходящая волна.

В 1962 году я не сдал экзамен по английскому. Но дело было в том, что учитель английского завалил 80 процентов класса… и мой отец уволил его. А когда учителя запротестовали, он собрал их и сказал: «Ваше дело – учить детей, а не заваливать их».

Следующие три года прошли ни шатко ни валко. Никто из учителей не хотел связываться со мной, сыном главы департамента образования.

А потом появился новый учитель английского и пригрозил, что я не сдам выпускной экзамен. Я мягко намекнул ему о судьбе его предшественника и в результате окончил школу с тройкой по английскому.

Отец сказал мне: «Я бы не стал возражать, если бы ты не сдал экзамен из-за того, что вообще не умеешь писать. Но твоя проблема в том, что у тебя хромает правописание, а главное – что ты перечишь учителям». Вот тогда-то я впервые по-настоящему задумался о первой поправке к Конституции США, предусматривающей свободу слова. Отец еще больше усилил желание не соглашаться с учителями. Он сказал: «У тебя есть право говорить то, что ты хочешь, пусть даже это не нравится учителю. Проблема школьных учителей заключается в том, что они считают, будто существует только один правильный ответ – тот, который обозначен на последней странице учебника. В реальном же мире жизнь порой подбрасывает нам тест, в котором есть масса вариантов ответа, причем многие из них правильные».

Когда мне исполнилось шестнадцать, отец опустил передо мной шлагбаум, заявив, что не сможет оплатить мою учебу в колледже. Как обычно, он сказал: «Я не могу себе этого позволить». Однако настоящая причина была в другом. Он знал, что эти деньги будут потрачены впустую, так как единственное, что меня тянуло в Гавайский университет, – это желание стать отличным сёрфером.

В семнадцатилетнем возрасте Гавайский университет отклонил мое заявление о поступлении, так как средний балл аттестата у меня был слишком низким. Для меня это стало шоком, потому что я всегда считал, что для Гавайского университета достаточно того, чтобы абитуриент знал, сколько будет дважды два.

Как я уже упоминал, в 1962 году мне было 15 лет и я осознавал, что дела мои неважны. Жизнь складывалась не так, как мне хотелось. Я не собирался прятаться под парту, даже если бы взорвалась настоящая атомная бомба. Знал, что мой отец прав и что если бы я поступил в Гавайский университет, то только понапрасну растратил бы его деньги. Я понимал, что мне нужна дисциплина.

Одно из моих любимых стихотворений – «Другая дорога» Роберта Фроста.

 
В тот день на распутье в осеннем бору,
Как всякий, кому не судьба раздвоиться,
Охваченный грустью, застыв на ветру,
Я долго смотрел, как тропа по бугру
Сбегает к опушке и в кленах змеится…
 
 
Вздохнув, я пошел по соседней – она,
Укрытая дикой, высокой травою,
Была под ногами почти не видна,
Но, видно, свое отслужила сполна
Ходившим когда-то и этой тропою.
 
 
Две равных дороги лежали в листве,
И было в тот день на обеих безлюдно.
Я шел по заросшей, держа в голове
Мыслишку о том, что их все-таки две,
Что можно вернуться, хоть верилось трудно.
 
 
Быть может, потом, в стариковской ворчбе
Я вспомню развилку и обе дороги,
Вздохнув по упущенной сдуру судьбе…
Но путь я нехоженый выбрал себе,
Что только и важно в конечном итоге^[2].
 

После того как я услышал в 1959 году предупреждение Хрущева, увидел своими глазами взрыв атомной бомбы и получил в школе совет прятаться от нее под партой, после того как отец сказал мне, что не сможет оплатить мою учебу в колледже, а Гавайский университет отклонил мое заявление о поступлении, я понял, что надо что-то менять. И что мне нужна дисциплина.

В 1964 году сенатор Дэниел Иноуэ дал мне рекомендации для поступления в Военно-морскую академию США в Аннаполисе, штат Мэриленд, и в Академию торгового флота США в Кингс-Пойнте, штат Нью-Йорк.

Для каждого из этих учебных заведений требуется рекомендация от одного из конгрессменов или от президента США. Процесс зачисления был долгим и сложным. Я прошел кучу тестов, медицинских и физических обследований, личных собеседований, представил несколько рекомендаций от людей, которые хорошо меня знали. В конце концов я был принят.

Я выбрал Кингс-Пойнт потому, что мне действительно хотелось там учиться. Когда мне было 14 лет, я построил в школьной столярной мастерской парусную яхту класса «Торо» длиной 2,5 метра, в то время как мои одноклассники вырезали салатницы для своих мам. Когда яхта была готова, я ходил на ней под парусом в бухте Хило и мечтал о дальних странах вроде Таити и о красивых таитянских девушках.

В 1968 году мои мечты претворились в жизнь. В качестве курсанта Кингс-Пойнта я совершил плавание в порт Папеэте на Таити на борту танкера компании Standard Oil и познакомился там с красивой таитянкой – все, как и было задумано. Это лишний раз доказало, что мечты сбываются.

Одним из преимуществ Кингс-Пойнта перед другими академиями была стартовая зарплата выпускников. В 1965 году выпускники четырех других военных академий получали по 200 долларов в месяц, а выпускники Кингс-Пойнта начинали с 2 тысяч в месяц. С математикой у меня было плохо, но я знал, что чем больше нолей, тем больше сумма.

В 1969 году, когда я окончил академию, многие из моих однокашников зарабатывали по 120 тысяч долларов в год, что совсем неплохо для парней в возрасте 21 года.

В 1969 году мечта моего бедного папы о высокооплачиваемой работе для сына была исполнена, но я опять выбрал нехоженый путь. В тот год я поступил на службу в Корпус морской пехоты США, где жалованье составляло те самые 200 долларов, от которых я только что ушел, и был зачислен в авиационную школу морской авиации в Пенсаколе, штат Флорида.

Главные слова и в Кингс-Пойнте, и в Пенсаколе были одинаковы:

1) миссия;

2) честь;

3) дисциплина;

4) уважение;

5) долг.

Томас Соуэлл был морским пехотинцем и воевал в Корее, прежде чем окончить с отличием Гарвардский университет.

Возможно, если бы Барак Обама послужил в морской пехоте и поучаствовал в операции «Буря в пустыне», прежде чем поступать в Гарвард, он иначе смотрел бы на жизнь. Если бы Обама прошел армейскую службу и повоевал, то мир был бы сегодня другим. Мы бы не так сильно беспокоились о триггерах, гендерных местоимениях, критической расовой теории… и о тех, кто подсчитывает голоса на выборах.

Глава 3
Великие учителя – настоящие учителя

Acta non verba^[3].

Девиз Академии торгового флота СШАв Кингс-Пойнте, штат Нью-Йорк

У Академии торгового флота США есть боевое знамя. Кингс-Пойнт – это единственная из всех федеральных военных академий, обладающая боевым штандартом, который выносят вместе с американским флагом на всех торжественных церемониях.

Боевым штандартом отмечена память 142 курсантов и выпускников академии, погибших во Второй мировой войне. Они погибли, проходя службу на кораблях торгового флота США, которые доставляли военное снаряжение в Европу. Немецкие подлодки, словно волчьи стаи, охотились на них и торпедировали их корабли. Академия в Кингс-Пойнте единственная среди пяти военных академий имеет привилегию выходить на парады с боевым штандартом.

Курсанты и выпускники Кингс-Пойнта проходили службу в зонах боевых действий в Корее, Вьетнаме и на Ближнем Востоке. Я был одним из примерно 30 курсантов, которые воевали во Вьетнаме. К счастью, после Второй мировой войны не погиб ни один курсант.

Адская неделя

В августе 1965 года я отправился с Гавайев в Нью-Йорк. Мои тетя и дядя жили в Манхэттене и наняли лимузин, который привез нас в академию. После пышных церемоний и обмена любезностями, в ходе которых офицеры в парадной белой форме приветствовали родителей, родственников и новых курсантов, провожающие покинули академию с улыбками на лицах, гордые тем, что их сыновья (в моем случае племянник) были приняты в такое престижное заведение.

Территория академии невообразимо огромна. Земельный участок, на котором она расположена, ранее принадлежал Уолтеру Крайслеру. Он занимает южную часть Лонг-Айленда с видом на Нью-Йорк, находящийся в некотором отдалении.

Перед отъездом провожающих офицер, отвечавший за связи с общественностью, попросил меня попозировать для фотографии с другим новым курсантом. Тот был родом из Лонг-Айленда, и его дом находился менее чем в семи километрах от академии. Офицеру захотелось, чтобы на фотографии были запечатлены два курсанта из самого близкого и наиболее отдаленного от академии мест. Когда мы оказались рядом, я сказал ему:

– Хорошо здесь.

– Спорим, что на следующей неделе тебя здесь уже не будет, – ответил он, покачав головой. – Начинается адская неделя. Через месяц уйдут 20 процентов, а всего до выпуска будет отчислено 65 процентов.

– И что будет с теми, кого выгонят? – поинтересовался я с озадаченным видом.

– Ты что, не читал контракт?

– Нет, – признался я.

– Они имеют право послать отчисленных прямиком во Вьетнам, – ответил мой однокурсник, улыбаясь в камеру.

Как только родители и родственники разъехались, а пунш и печенье убрали со столов, раздались крики и команды. Первым делом нас заставили выучить наизусть миссию Академии торгового флота США. Проверка знаний была назначена на вечер того же дня после ужина, если мы доживем до ужина. Добро пожаловать в адскую неделю.

Теперь у нас был официальный статус «претендентов на роль младшего командного состава четвертого класса». Такой же курсант, но третьего класса, которому было, пожалуй, не больше 19 лет, выстроил нас и начал отдавать команды: «Отделение, равняйсь, смирно! Напра-во! Забрать вещи, шагом марш!» Адская неделя началась.

Дело было в понедельник. А спустя неделю, в воскресенье после ужина, у нас впервые появилось свободное время. Я стоял на вершине холма и плакал, глядя сквозь огни Нью-Йорка в направлении Гавайев. Я пережил адскую неделю, но впереди было еще четыре года такой учебы. И мне подумалось, что я совершил самую большую ошибку в своей жизни.

Процент отсева оказался таким, как и было обещано. Из примерно 400 курсантов, приступивших к учебе вместе со мной, в 1969 году академию окончили только около 165 человек. Причем в их число вошли и те, кто восстановился после отчисления в 1968-м.

Желание быть отстающим

В то время как многие мои однокашники стремились занять какие-то руководящие должности в группе и окончить учебу с наивысшим средним баллом, пределом моих мечтаний была позиция в самом хвосте. Почему? Все курсанты скидывались деньгами в пользу отстающего, чтобы ему было не так обидно. К сожалению, мои средние показатели оказались по итогу на 0,03 балла выше, чем у последнего в группе.

На мой взгляд, я окончил Кингс-Пойнт лишь потому, что мне были интересны предметы, которые нам преподавали. Я хотел стать судовым офицером и попутешествовать по миру. И вдобавок у меня были отличные преподаватели.

В большинстве своем они были практиками, которые использовали в жизни то, чему учили нас. Например, сферическую тригонометрию и навигацию по звездам нам преподавал настоящий судовой штурман. В основе морской навигации по небесным светилам – солнцу, луне и звездам – лежит сферическая тригонометрия.

Одним из моих самых любимых преподавателей за все время учебы был выпускник военной академии в Вест-Пойнте, который совершал налеты на Германию на бомбардировщике В-17. Его дважды сбивали, и он дважды бежал из плена. Уволившись из армии, он продолжил учебу и получил докторскую степень по английскому языку. В качестве второй специальности у него была экономика.

Этот преподаватель познакомил нас с учениями Маркса, Сталина, Гитлера, Ленина и Мао. На его занятиях я понял, что экономические теории были в чем-то сродни религии. Везде нужны лидеры. Преподаватель подчеркивал, что последователи как экономических, так и религиозных учений готовы убивать друг друга. В качестве примера он приводил Ирландскую республиканскую армию. В Северной Ирландии протестанты убивали католиков, хотя и те и другие были христианами.

Наступление в канун праздника Тет

Тридцатого января 1968 года началось наступление, приуроченное к празднику Тет – Новому году по лунному календарю. Это была одна из самых крупных военных кампаний вьетнамской войны. Вьетконг и Народная армия Северного Вьетнама атаковали города и военные базы по всей территории Южного Вьетнама.

При прохождении морской практики во время учебы в академии я служил на судне, которое доставляло бомбы во Вьетнам и Таиланд. Плавание в зоне боевых действий пробудило во мне особый интерес к этой войне. Я каждый вечер следил за новостями CBS и слушал комментарии Уолтера Кронкайта по поводу происходящих событий.

В 1968 году, когда началось тетское наступление, я начал замечать изменение тональности новостей. Складывалось впечатление, что комментаторы вдруг повернулись против Америки и начали говорить о нас как о «плохих парнях». Если бы я сам не был во Вьетнаме, то мог бы и не обратить внимания на эти едва заметные перемены.

Бойня в Май Лай

Эта трагедия, происшедшая в 1968 году, месяцами обсуждалась на самом высоком уровне. С момента появления первых известий и фотографий вся пресса, телевидение и радио полностью сконцентрировались на ней. Сообщалось, что американские солдаты под командованием лейтенанта Уильяма Келли убили от 340 до 500 безоружных мирных жителей.

Хотя только сам лейтенант Келли был привлечен к суду, признан виновным и осужден, многие знали, что он был не единственным офицером, участвовавшим в бойне, и что его действия впоследствии пытались прикрыть на очень высоком уровне. Правды мы, похоже, так никогда и не узнаем.

Я не оправдываю то, что произошло в Май Лай в 1968 году. Хочу всего лишь показать на этом примере, как это событие было использовано против наших вооруженных сил. Как уже было сказано, в 1968 году я начал замечать, что корпоративные СМИ развернулись против Америки.

На одной из сайгонских улиц 1 февраля 1968 года южновьетнамский полицейский приставил пистолет к голове закованного в наручники вьетконговца и нажал на спусковой крючок. В нескольких метрах от него фотограф Associated Press Эдди Адамс нажал в этот же момент на кнопку затвора своего фотоаппарата.

Фотография Адамса, сделанная в разгар неожиданного тетского наступления, продемонстрировала все зверства войны, о которых американцы не догадывались. Протестующие против войны видели в этой фотографии свидетельство того, что США выбрали себе в лице южновьетнамского правительства не того союзника. Адамс получил Пулитцеровскую премию, но воспоминание об этой сцене преследовало его всю жизнь.

Проводя в 1969 году каникулы на Гавайях перед окончанием Кингс-Пойнта, я встретил одного знакомого морского пехотинца, который только что вернулся из Вьетнама. Он участвовал в продолжавшихся с 21 января до июля 1968 года боях за Кхесань в провинции Куангчи вблизи лаосской границы.

В число основных американских сил, защищавших военную базу Кхесань, входили два полка Корпуса морской пехоты США, поддерживаемые другими подразделениями сухопутных и военно-воздушных сил американской армии. Бои за Кхесань были частью тетского наступления Вьетконга и армии Северного Вьетнама.

После пары кружек пива этот знакомый поведал мне, что был демобилизован из морской пехоты по причине посттравматического стрессового расстройства (ПТСР). «Но в действительности дело в том, что я оказался трусом», – сказал он. Из его рассказа следовало, что, когда база была захвачена Вьетконгом и северовьетнамской армией, он, вместо того чтобы сражаться, спрятался в воронке от снаряда среди тел мертвых морпехов и прикрылся одним из них. Там и пролежал все то время, пока солдаты противника добивали выстрелами и кололи штыками мертвых и умирающих морпехов. Рука, в которой он держал бокал пива, дрожала, пока он продолжал рассказ: «Я все еще слышу звук, с которым штык входил в тело мертвого солдата, под которым я лежал». Сделав паузу, чтобы отхлебнуть из бокала, он добавил: «Я не могу простить себя за трусость. Потому-то мне и пришлось уволиться из морской пехоты».

Изменения в карьере

Летом 1969 года мне оставалось несколько месяцев до окончания академии. Я получил предложение о трудоустройстве от Standard Oil of California в качестве третьего помощника капитана танкера, транспортировавшего нефть на Гавайи, Таити и Аляску.

Я был благодарен Standard Oil за эту работу, потому что на ее судах члены экипажа не состояли в профсоюзе. Хотя из-за этого зарплата была ниже, я не хотел вступать в профсоюз – из принципа. Я капиталист, а не марксист.

Вернувшись в Кингс-Пойнт, я сразу же встретился со своим преподавателем экономики. Мы долго обсуждали с ним перемены в настроениях средств массовой информации, которые его тоже беспокоили. Он сказал: «Летая на B-17 над Германией, я знал, что газеты и американский народ поддерживают действия наших войск в войне». А потом показал мне цитату Адольфа Гитлера: «Деморализуйте врага изнутри внезапностью, террором, саботажем, убийствами. Такова война будущего».

Помню, я сказал тогда: «Похоже, что Гитлер побеждает во Вьетнаме».

Мы проговорили больше часа. Он рассказывал мне, как его сбили, как погибли многие члены его экипажа, как он прятался на ферме, ставя под удар жизнь французской фермерской семьи, которая укрывала его. В конце концов вернулся в Англию, но его сбили вторично… и он опять сбежал, чтобы продолжать воевать.

Пока он делился со мной своим опытом боевого пилота, мои взгляды стремительно менялись. При этом он не пытался как-то повлиять на мои мысли, а просто рассказывал о происходивших событиях. Уходя от него, я решил поменять карьеру. Это значило отказаться от профессии, приносившей 47 тысяч долларов в год, что было очень неплохо для 1969 года, если учесть, что я работал всего семь месяцев в году, а пять проводил в отпуске, и довольствоваться впредь 2400 долларами в год и двухнедельным отпуском. Это было одно из лучших решений в моей жизни.

Капиталистический манифест богатого папы

провозглашает, что учителя должны быть настоящими. И в профессиональном плане учить нас тому, что практикуют сами. Только социалисты, фашисты и марксисты пользуются услугами ложных учителей, которые не учат, а внушают.

В октябре 1969 года я прибыл в Пенсаколу, штат Флорида, где началось мое очередное большое приключение. И этому снова способствовали отличные учителя. В отличие от тех, что были у меня в школе, эти парни были настоящими наставниками. Они не пересказывали нам тексты из учебников и не заставляли заучивать ответы. Все преподаватели, которые учили нас летному делу, умели летать сами. Глядя на них, хотелось стать такими же.

Все это напоминало историю про богатого и бедного пап. Мой бедный папа был хорошим человеком, но, не имея настоящего финансового образования, даже не догадывался, что он марксист. Я же хотел быть капиталистом, как богатый папа.

Мария Монтессори, просветитель и основатель школ Монтессори, говорила: «Развитие достигается за счет деятельности, а не умозрительного понимания».

Вот почему капиталистический манифест богатого папы строится вокруг настольной игры CASHFLOW, созданной в 1996 году.

Почему игры – лучшие учителя

Желание стать богатым пробудил во мне мой богатый папа, который учил своего сына и меня финансовым премудростям с помощью игры «Монополия». Он частенько говорил: «Есть много способов разбогатеть, и один из самых лучших можно найти в „Монополии“».

Формула игры известна многим: 4 зеленых домика; 1 красный отель. Процесс повторяется снова и снова.

Игры учат лучше, чем учителя в школе, потому что в ходе игры задействуются все четыре вида человеческого интеллекта.

Почему в школах работают плохие учителя

Глядя на схему, где указаны четыре вида интеллекта, нетрудно понять, почему школьные учителя плохие и бедные.

Они используют ментальный интеллект для того, чтобы заучивать информацию наизусть. А запоминание – это не обучение. У большинства «образованных» людей в памяти содержатся факты, числа, даты, формулы. Их ум можно оценить высоко, потому что они способны читать и пересказывать прочитанное. Но вопрос в том, что они умеют делать.

Вот почему так важны слова Марии Монтессори, которые уместно повторить еще раз: «Развитие достигается за счет деятельности, а не умозрительного понимания».

Она также говорила: «Ум запоминает то, что делают руки».

Две версии игры CASHFLOW

Игра CASHFLOW существует в двух вариантах – традиционном настольном и электронном. Когда вы пользуетесь настольной версией, вам приходится вручную вносить цифры в бланки финансовых отчетов. Вот почему я рекомендую именно этот вариант, а не электронный. Трудно переоценить значение процесса физического заполнения бланка.

Есть еще одна причина того, почему я отдаю предпочтение игровому варианту, а не традиционному школьному обучению. Игра не просит у вас дополнительной оплаты за сверхурочную работу. Она выполняет свои функции с одинаковой интенсивностью в любое время и сколько угодно долго – в рабочие и выходные дни и даже в отпуске. Она не нуждается в отдыхе.

Эмоциональный интеллект играет ключевую роль. Причина бедности самих учителей, которые учат и других быть бедными, заключается в том, что традиционное образование базируется на такой эмоции, как страх. Люди не могут разбогатеть, потому что их учат бояться ошибок и сотрудничества с окружающими.

В школах, коими заведовал мой бедный папа, учеников, которые ошибались, считали «глупыми», а тех, кто пытался сотрудничать с одноклассниками, обвиняли в «списывании». В реальном мире дела обстоят совсем по-другому.

В образовательной системе богатого папы люди, допускавшие ошибки, учились на них и становились умнее. А взаимодействие с окружающими свойственно капиталистам, которые стремятся к новшествам и прокладывают дорогу в будущее.

Это еще одна причина того, почему я считаю игру CASHFLOW отличным учителем. Она заставляет вас делать ошибки, но вы рискуете при этом не настоящими деньгами, а игрушечными. И становитесь умнее, потому что учитесь на собственных промахах. В каждой оплошности содержится урок, который пригодится в жизни, когда вам придется принимать решения, касающиеся денег. Этой игре, в отличие от учителей, не нужна ни медицинская страховка, ни пенсия. Она будет служить вам, членам вашей семьи и друзьям, а также следующим поколениям.

Мария Монтессори говорила: «Поэтому образование маленького ребенка должно готовить его не к школе, а к жизни».

В реальном мире капитализма нам платят за то, что мы делаем, а не за то, о чем говорим. Проблемой большинства школьных учителей является то, что они мало что умеют делать, а в мире бизнеса людям платят за реальные действия.

Поэтому, когда мой бедный папа потерял работу, его ожидала бедность, так как он был не особо пригоден к жизни в мире малого бизнеса в корпоративной Америке. Он был доктором наук, но ему нечего было предложить рынку. Он не мог работать ни бухгалтером, ни делопроизводителем, ни юристом, ни секретарем. Не умел продавать и не хотел быть уборщиком.

Высокие заработки выпускников Кингс-Пойнта объяснялись тем, что после окончания учебы у них на руках был не только диплом, но и лицензия помощника капитана или судового инженера. Кроме того, полученные знания давали им право перейти на военную службу в военный флот или морскую пехоту в звании второго лейтенанта.

Игра CASHFLOW дает финансовое образование, включающее в себя финансовую историю и общую финансовую грамотность – предметы, которых нет в школьной программе. Большинство учителей мало что знают о деньгах, налогах, долгах, денежном потоке, бухгалтерском учете, инвестировании и ведении финансовой документации, не говоря уже о финансовой истории. Однако все эти предметы обладают пользой и ценностью в реальной жизни.

Кроме того, для игры в CASHFLOW не нужны инструкторы. В этой игре каждый сам себе учитель.

Мария Монтессори говорила: «Самый заметный признак успешности учителя – это возможность сказать: „Дети работают так, словно меня и нет“».

Духовный интеллект

Первое, о чем вы слышите в военных училищах, – это миссия. Духовная категория. У этого слова тот же корень, что и у слова миссионер. Когда я проходил обучение для получения степени МВА, «декларация о миссии» была всего лишь умственным упражнением, а не духовной практикой. Декларация о миссии в большинстве компаний часто сводится к простой задаче «делать больше денег». Вот почему многие так ненавидят корпоративный капитализм, но находят привлекательным предпринимательский капитализм. Именно духовное начало лежало в основе стартапов таких предпринимателей, как Генри Форд, Томас Эдисон или Стив Джобс.

Готовы ли вы посвятить всю свою жизнь выполнению миссии?

Здесь и берет начало духовный интеллект. Готовы ли вы посвятить свою жизнь решению задачи, которая больше вас самих, а может быть, и отдать жизнь за миссию?

Поначалу мое поступление в Кингс-Пойнт объяснялось желанием получить бесплатное образование и научиться самодисциплине, которой мне не хватало. Но где-то на четвертом году учебы частью моей жизни стало слово миссия. В Евангелии от Иоанна 1:14 сказано: «И Слово стало плотию и обитало с нами».

Не волнуйтесь, я не собираюсь читать проповеди или обращать вас в христианство. Терпеть не могу проповедников, которые учат тому, чего сами не делают на практике. Предпочитаю тех, кто обычно помалкивает, но уж если говорит, то только о том, что сам практикует в своей жизни. Меня привлекают люди, у которых «слово стало плотию» благодаря их делам и поступкам. Acta non verba.

В годы учебы в академии и службы в морской пехоте мы называли тех, у кого слова расходятся с делом, «словоблудами». В сегодняшнем мире их можно встретить на каждом шагу.

Во время вьетнамской войны были сбиты трое моих коллег-пилотов, с которыми мы учились в одной школе. Один из них служил в морской авиации, второй – в Корпусе морской пехоты США, а третий – в Военно-воздушных силах США. С пилотом из морской пехоты мы вообще были друзьями с девятилетнего возраста. Ходили в одну школу в Хило на Гавайях. Потом Робби окончил Дартмутский колледж и летал на штурмовике A-6.

Джим, служивший в морской авиации, был другом моего друга по периоду жизни на Гавайях и тоже летал на A-6.

Ни самих Робби и Джима, ни их самолетов так и не нашли. Они и по сей день числятся пропавшими без вести.

Еще один мой одноклассник летал на F-4 Phantom и был сбит зенитной ракетой. Он провел в плену в Ханое два года, прежде чем его освободили.

Мой преподаватель экономики, в прошлом пилот бомбардировщика B-17, был сбит дважды.

Меня ни разу не сбивали, но я пережил три крушения. Мы совершали полеты днем и ночью, и вертолеты испытывали даже более серьезные нагрузки, чем экипажи. В первый раз из-за поломки двигателя нам пришлось совершить аварийную посадку в море, в 27 милях от берега. Мы провели в воде четыре часа, прежде чем нас спасли. Причиной второго крушения стал одновременный отказ двух гидравлических систем, из-за чего мы врезались в корму вертолетоносца. В третий раз отказал хвостовой винт, и нам пришлось садиться на палубу поперек направления хода.

Мы разбили три вертолета, но наш экипаж, состоявший из двух пилотов, двух стрелков и командира, вернулся домой живым и невредимым.

Я объясняю это качеством подготовки в летных школах военно-морских сил и морской пехоты и высоким мастерством преподавателей и инструкторов, многие из которых имели реальный боевой опыт. Это были настоящие учителя.

Все, кто проходил военную службу и участвовал в боевых действиях, знали, что они воюют за свободу, гарантированную Конституцией США. Свобода – это то, ради чего есть смысл воевать… и умирать.

Еще одним веским аргументом в пользу утверждения того, что игра CASHFLOW превосходит любого учителя, служит миссия игры. Она состоит в том, чтобы учить капитализму в домашних условиях в противовес учителям, которые преподают коммунизм и коммунистические принципы в школах.

У многих морских пехотинцев есть татуировка на теле: «Лучше смерть, чем бесчестье».

Есть еще один девиз морской пехоты: «Semper fidelis» («Всегда верен»).

А в Кингс-Пойнте у курсантов был следующий девиз: «Acta non verba» («Дела, а не слова»).