Buch lesen: «Где валяются поцелуи. Париж»

Schriftart:

– Мысленно я с тобой.
– Мысленно я и сама умею.

* * *

– Подвезете меня? – дверь машины открылась в дождь. Под ним стояла девушка. С ее шелковых прядей сыпалась бижутерией вода.

– А вам куда?

– Мне?.. В Париж.

– Почему не Рим?

– В Риме я уже была.

– А я нет. Садитесь, такой дождь, промокнете насквозь.

– Теплый дождь.

Мокрая женщина заняла сиденье рядом с ним. Ее сырое возбужденное тело словно экватор надвое разделял кожаный ремень сумки. Таксист невольно еще раз скользнул взглядом по ее проступившим из-под мокрой ткани соскам. Девушка машинально поправила распахнутую коротенькую куртку, под которой прилипла к телу белая футболка.

– Можно, я сяду сзади?

– Можно. На два метра дальше от Парижа, – поправил свои очки водитель. – Так куда мы едем?

– В Париж.

– Я понял, что в «Париж». Скажите только, что это: кафе, ресторан? На какой улице? – рука его была готова набить навигатору адрес.

– Есть такой город во Франции, если вы не в курсе. Мне туда очень надо.

– Ну какой может быть Париж в такую погоду? – стало вдруг смешно водителю. – До него 2352 километра, – ответил спокойно, как навигатор, мужчина. Пассажирка увидела, как он ее, мокрую, рассматривает в зеркало заднего вида, будто оба они сейчас оказались в Зазеркалье, замерли, изучая друг друга, включив свои парапсихологические способности. Так и общались, словно зеркало было скайпом. Она пыталась уложить свои волосы, он – любопытство.

– Откуда такая точность? – застряли руки девушки в волосах, пытаясь придать последним объем.

– От рождения.

– Вы кто? – опустила она руки.

– Мужчина.

– Это я заметила, – снова принялась разбирать на голове мокрые пряди девушка, пытаясь их отжать. – А по профессии?

– Преподаю высшую математику, если вам это интересно.

– Интересно… Всегда было интересно, чем отличается высшая математика от обычной? – нашлась незнакомка.

– Без лестницы не достать, – смотрел внимательно водитель на пассажирку, будто хотел глазами высушить ее подмоченную репутацию.

– Математик? Делать вам больше нечего, по ночам кататься по городу. Халтурите?

– Плюс бессонница.

– Математикам тоже не платят?

– Платят, но складывать не получается, – улыбнулся в зеркало Павел: «Симпатичная, но все еще мокрая курица».

– Цифры не дают спать?

– Да, голова забита нулями и единицами, что вредно для сна.

– По мне, так цифры – это самые точные слова. Ну, так мы едем?

– Едем. Осталось решить, куда, – сложил руки на руль Павел и оглянулся на незнакомку. Без зеркала он смог разглядеть ее лучше. Лицо было приятное, но чем-то обеспокоенное и все еще сырое. Не будь на улице дождя, можно было бы принять сырость за чувства. «Хорошо бы сейчас идти с ней по берегу моря, бросать камни от души, кто дальше. Рассуждать на высокие темы, что лежат выше моей математики. Философствовать о смысле жизни и ее бессмысленности, то и дело останавливаясь для поцелуев.

– Я вижу, вы торопитесь? Вас там уже ждут?

– Да. Только пока не знаю, кто, поэтому времени нет.

– Времени нет, мы его придумали, – пробурчал про себя мужчина.

– Что вы сказали, я не расслышала?

– У вас тоже цифровое восприятие жизни.

– У всех женщин цифровое восприятие.

– Потому что перед глазами всегда стоит возраст.

– Если бы он стоял, он же прёт как ненормальный.

– А у мужчин разве по-другому?

– Вам сколько сейчас?

– 37.

– Снимите очки.

– Зачем? – повиновался математик.

– Очки вас старят, без них я дала бы вам не больше 30. Вы и через 10 лет можете выглядеть на 37 и через 15. У женщины время летит.

– Значит, будем догонять, так куда мы едем? – снова посмотрел на дорогу водитель. Впереди от остановки тяжело отъезжал автобус, сквозь дождливое стекло, после каждого движения дворников, на его машину смотрела женщина. Она кого-то напоминала. «Показалось, обычная женщина, которой никто не уступил места, у которой не было личной машины, которая так или иначе ехала к морю. Жизнь любой женщины – это дорога к морю. Даже если утром на работу, она все равно идет к своему морю. В конце концов она дойдет, дойдет до точки, когда плюнет на все и действительно рванет к морю», – стало вдруг жалко женщину из автобуса или из своего прошлого водителю.

– В Париж, – ткнула девушка пистолетом в его раздумья. Ствол уперся в плечо.

– И часто это с вами? – вновь поправил очки математик.

– Что?

– Что вместо зонта вы берете пистолет? – ухмыльнулся сквозь зубы водитель. Теперь он разглядывал в зеркало заднего вида то, что было в ее руках. «Если даже настоящий, то наверняка не заряжен». Она повернула дуло к зеркалу, затем снова ткнула водителю в плечо.

По виду пистолет был настоящий. «35-й калибр», – холодно оценил огнестрельное разум. Как ни странно, страха не родилось – только непонятное удивление. «Глупая она женщина», – высказался его рассудок. «Вряд ли: либо влюбленная, либо разочарованная», – отозвалась душа. «Красивая. Жаль, если влюбленная».

– Только сегодня.

– Воскресенье – день с повышенным содержанием понедельника в крови.

Была ли она оптимисткой, она не знала, но она любила понедельники за возможность начать новую жизнь. Это совсем не значило, что она бросится ее сегодня же начинать, грело само существование такой возможности.

– Теперь вы убедились, что я не шучу, – пыталась она поймать испуг на его лице. Но мужчина был холоден, как теория относительности, будто это все происходило не с ним, точнее сказать, не с ними двумя, а только с ней. Она действительно волновалась: вторая рука не переставала ловить невидимые капли дождя на хозяйке, хотя бижутерия давно исчезла с витрины. Ювелирный магазин закрывался.

– Опять больная попалась, – положил ладонь на ручку переключения скоростей водитель, словно это была Библия, которая обязывала говорить «правду, и только правду». «У нее явно не все дома, надо срочно развести осадок души… на диалог, напроситься к ней «в гости», чтобы сделать косметический ремонт, помочь передвинуть мебель, наклеить другие обои не только в душе, но и в голове. Защитить, чтобы обезоружить», – снова глянул он на пушку в ее руках. «Когда женщина на грани, у нее плохо с равновесием. Она может упасть так низко, что потом будет трудно подняться».

– А что, уже были прецеденты?

– Вы думали, что вы первая? Нет, не обольщайтесь. Вчера одна просила подвезти ее к лету. Я ей говорю: «Какое вам «Лето»?», она мне: «Мне все равно, лишь бы скорее». Я повез к ближайшему «Лету». Говорю: «Все, приехали – вот ваш магазин». Она мне такое устроила.

– Какое?

– Пожалею ваши уши.

– Мне интересно, чего она вам наговорила.

– Что я тупой, бесперспективный, нет у меня ни капли воображения, а в голове сплошная жажда наживы, – стал на ходу сочинять математик. – Все было подано под таким ядреным хреном… Раньше мне казалось, что надо совершить какое-нибудь зло, чтобы оказаться в аду.

– Она заплатила за проезд? – стерла стволом невидимую каплю со своего лба девушка.

Стёкла машины начали покрываться испариной, будто ей самой уже надоел этот странный спектакль из двух действующих лиц в душном зале. Туман застилал глаза, оставляя их теперь один на один.

– Щас. Я готов был заплатить ей, лишь бы она вышла, – приоткрыл окно машины таксист. Сквозь эту брешь в салон сразу начали сыпаться куски дождя. – Уберите, это необязательно, – кивнула его голова в зеркале. Я все равно никуда не поеду.

– У вас нет шенгена?

– Есть.

– А что вам тогда мешает?

– Пистолет.

– Это? – повертела она дулом возле его уха. Я могу убрать, – откинула клапан сумки и сунула туда ствол. – А вы выключите радио, раз уж взялись жалеть мои уши.

– Вот еще, – прибавил громкости математик. Он спиной чувствовал, что кризис миновал – даму отпустило, и можно переходить в наступление…

* * *

– Я часто думаю, что могло бы случиться сегодня, начни я день не с кофе, а с шампанского.

– Весна наступила бы, не иначе, – ответил пронзительному женскому голосу мужской.

– Как на картинах Саврасова?

– Ага! Грачи! Прилетели.

– Судя по глаголу «грачи», ты давно один? – засмеялся в радио третий.

— Нет, с тех пор, как узнал, что Ава замужем. А ты?

– Уже нет, вчера такую девушку встретил.

– Какую?

– Порядочную.

– Не то что я, – засмеялась Ава.

– Я серьезно. Как ты думаешь, куда мне билеты взять, чтобы наверняка: в театр или на концерт?

– На море, – рассмеялась Ава. – На море бери ей билеты, Планшет.

* * *

— Едем? – нетерпеливо взялась она за переднее кресло, будто разговаривала с ним, а не с водителем.

– На море? – улыбнулся водитель.

– Ну, что еще? Пистолет я убрала. Другого оружия у меня нет. Или вы про обаяние? – попыталась пошутить девушка.

– Я не хочу.

– А мне кажется, что хотите. Только не можете себе в этом признаться. Боитесь.

– «Париж, Париж, сколько лет ты из-за него не спишь», – ухмыльнулся еле слышно таксист.

– Что вы там опять про себя бормочете?

– Страшная вы женщина. Откуда вы знаете, куда мне надо?

– Вы только что почти улыбнулись.

– Не может быть.

– Снимите маску. Без нее так легко улыбаться, – провела ладонью по своему лицу девушка, словно давала мастер-класс на личном примере.

– Скажите еще, с улыбкой можно больше продать.

– Ну, по крайней мере обаять.

– Вы знаете, что такое мужское обаяние?

«Он еще ничего не сказал, а я уже на все согласилась», – ответила она сама себе.

– Я знаю, – задумалась девушка, не зная, озвучивать свою мысль или нет. Вновь в разговор вмешалось радио:

* * *

– Ты сегодня на чем на работу ехала, на метро?

– Пешком шла.

– Я смотрю, какая-то придорожная грусть. Не изменяй своей улыбке с миной. Взрывоопасно.

– Не доводи меня, Селфи, я сегодня еще и токсична.

– Я понял. Тебя никто не любит… кроме меня, – запрыгал резиновый смех в динамике радио.

– Меня никто не любит? Смотри. Вот какую эсэмэску я получила сегодня.

– Читай вслух.

– Читаю. Ты была ко мне так добра, а я не очень. Вот и сейчас я изменяю тебе с чашкой кофе. Оставил тебя одну в постели. Я знаю, просыпаться одной для женщины – катастрофа. Постараюсь вернуться с работы пораньше.

P.S. Что тебе привезти?

– Кто это?

– Муж.

– Ты замужем? Значит, все это время ты изменяла мне с ним.

– Да, представь себе.

– Как трагично.

– Что трагичного?

– Хотел сделать тебе предложение, а ты уже там. Ну, и как там?

– Хотела выйти из себя, а там муж.

– Жизнь удалась, если вовремя отдалась, — влез в эфир Планшет.

– Охарактеризуй мне его.

– Муж – это человек, который может многое, если захочет, и может всё, если захочет его жена.

– Ну и что ты ему ответила?

– Нежности захвати.

– Какие нежности? Я даже не знаю, что это такое.

– Что такое нежность? Когда он не забывает, что она женщина.

– Как тебе так удается всегда одной фразой – раз, и готов полноценный ответ.

– Бедный. Страдаешь, наверное. Зачем я тебе это сказала?

– Да… теперь мне тоже хочется нежности.

– Эклеров, что ли? – пробасил Планшет и рассмеялся.

– Не путай углеводы с нежностью.

* * *

— Как вам не надоедает слушать эту чепуху, – попыталась поднять голос выше голоса радио девушка. – Вы можете сделать потише? Или выключить совсем радио, – попросила она, отпустив мое кресло. Я тут жизнь пытаюсь наладить, а вы ерунду какую-то слушаете.

– Может, не надо было тут? – развеселился таксист.

– А где же еще, кто еще мне сможет помочь?

– Может, кофе? – повторил математик. Рот его на мгновение принял форму лагорифмической линейки с крупными делениями из белых зубов. Он молча выключил радио. На экране замигало: 21.45. Тот помолчал немного, потом добавил: – Они веселят иногда, – указал он пальцем на радио, и те трое, будто в знак одобрения, в этот самый момент громко рассмеялись, расплескивая эфир.

– Покажите им еще раз палец. Мне кажется, им этого достаточно.

– Нет, он не настолько смешной, – усмехнулся водитель шутке девушки. – Умничать они тоже умеют, не сомневайтесь, они разбавляют своими глупостями мои серые цифры, – снова на автомате махнул он пальцем в сторону радио. В эфире снова заржали. Следом за ними таксист и его пассажирка.

– А с чего они у вас серые? – еле сдерживала она свой смех. – Ты же еще такой молодой вроде бы, – ткнула мужчину комплиментом.

– Можно и на «ты», раз вы так решили. А вас как зовут?

– Фортуна.

«Это настоящее имя или ник?» – не осмелился спросить Павел.

– Я – Павел. Значит, вы и есть та самая Удача?

– Да, она самая.

– Вы серьезно?

– Сейчас ведете себя как какой-то гаджет: вы действительно хотите закрыть программу, вы точно-преточно решили выйти? Удача сама идет вам в руки. А вы не можете ее до Парижа довезти.

– Я готов вас отвезти куда угодно.

– Мне не надо куда угодно, мне надо в Париж.

– Хорошо, Париж так Париж.

– Как-то вы быстро сдались, даже неинтересно стало.

– Идите тогда пешком. Через шесть месяцев и три дня дойдете. К тому же дождь, – запустил двигатель машины Павел, чтобы просушить от испарины окна.

– С одной стороны, с вами удобно, с другой – беспросветно.

– Бесперспективно, – снова к Павлу на ум вернулась пассажирка из «Лета».

– Называйте, как хотите.

– Так почему беспросветно?

– Через шесть месяцев мне уже надо выйти замуж за француза. За три дня уставшую с дороги, вряд ли кто меня поведет под венец.

Она вдруг представила себя, идущую по обочине жизни в свадебном платье, навстречу бежит француз, но встретиться им не дано, потому что двигаются они по разным сторонам обочины.

– Свадьба – это здорово! Как бы вы хотели выйти замуж?

– Один раз.

«Это правильно. Главное для девушки – хорошенько выйти из себя, а там уже и до свадьбы рукой подать», – вспомнил начало знакомства Павел.

– А зачем вам француз?

– Для имиджа.

– А имидж зачем?

– Хороший вопрос. А для чего человеку имидж? Это же как походка. Чтобы узнавали.

– А так не узнают?

– Узнают, но не так.

– А вы все время с пистолетом ходите, будут узнавать. Даже афиши появятся.

– Разыскивается?

– Да, разыскивается девушка с имиджем, возможны французы.

– Да, будь я с французом, вы бы вели себя иначе, потому что имидж и французская речь, и радио сразу бы выключили, и вполне логично было бы, что нам надо в Париж.

– Нам? Вы решили, что мне тоже туда надо?

– Это же очевидно, достаточно посмотреть правде в глаза.

– Хорошо, но я не могу так с бухты-барахты, мне нужно составить маршрут. Короче, надо будет заехать домой. Взять паспорт, деньги, жену.

– А вы женаты?

– Да.

– Как интересно. Мне казалось, что вы одиноки. Не в моих правилах рушить чужое счастье. Извините, видимо, я ошиблась машиной. Меньше всего сейчас я хочу разбивать чью-то семью, – не могла остановить поток извинений Фортуна. – Никуда я с вами не поеду, – сдвинулась Фортуна к двери и следующим шагом решительно открыла дверь машины, чтобы выйти.

«Удача из-под носа уходит», – оглянулся всем корпусом на девушку математик. «Сидеть!» – скомандовал он про себя незнакомке.

– Шучу, я в разводе, давно.

– Разве этим можно шутить? Никогда не думала, что математики тоже умеют шутить, – остановила она порыв своего тела и закрыла дождь.

– А зря, думать полезно. Говорю вам как профессионал.

В зеркало заднего вида я увидел ее: «Что за штампы? Почему все мужчины считают себя профессионалами, а нас – любительницами, любительницами профессионалов», точнее ее губы, которые легко сели на шпагат, стоило только моему лицу показаться на горизонте. На меня никогда ни у кого не было такой растяжки.

– В этом городе всегда идет дождь, – вдруг водителю стало страшно, что удача может так легко уйти из рук, он снова останется один на один со своими единицами и нулями. Павел выжал сцепление, поставил первую, включив поворотник, и, поглядывая в боковое зеркало, начал выруливать на проспект.

– Просто он здесь живет, – уточнила тихо Фортуна.

– Не вам одной нравится здесь, – он переключился на вторую, потом сразу на третью.

– Вам тоже? За что вы так любите этот город?

– Он полон психов и идиотов, здесь весело, – словно в доказательство, он выжал газ до конца, потом поставил четвертую и проехал перекресток, когда «желтый» вот-вот должен был стать «красным».

– Вы псих?

– Что это вы себя сразу к идиотам приписали?

– Гоните как ненормальный и диагноз мне только что поставили – «больна».

– …не мною, – добавил Павел. – К счастью, люди встречаются больше положительные, за редким исключением, на которое я не обижаюсь, – бросил в зеркало взгляд на Фортуну, – к исключениям надо относиться как к исключениям, – снова зыркнул Павел в зеркало, – выучил и пиши их дальше без ошибок, чтобы они тебя не парили. Мужчины вообще не должны обижаться. Обиды – это женские безделушки. Ко всякого рода негативным явлениям стараюсь относиться абстрактно. Я не могу отвечать за паршивое настроение других людей.

– Это нам сигналят?

– Да, нервы, как тормоза, иногда сдают.

– Вы решили его наказать? – наблюдала Фортуна, как «Опель» пытался их обойти справа, но педаль газа, выжатая до упора, не давала ему это сделать. Наконец, математик улыбнулся, пропустив «нерв» вперед. Тот вырвался, затем неожиданно дал по тормозам прямо перед их носом.

Павлу пришлось тоже проверить свои тормоза, да так, что бутылка с водой, которая лежала у него под рукой, слетела на пол.

– Идиот, – огрызнулась Фортуна, глядя вслед удаляющемуся джипу.

– Что бы сказал на это Достоевский, – рассмеялся Павел, сняв напряжение.

– Какая прекрасная месть, а вы мстительный, – засмеялась вместе с ним Фортуна.

– Месть – пища для справедливости.

В салоне повисла пауза, стало слышно дождь. Фортуна вглядывалась в темноту улиц, а Павел смотрел на дорогу, которую время от времени перебегали дворники. Он прибавил звук радио:

* * *

– Знаешь, почему в Питере романтикам дышится легче, чем в Москве? – спросила Ава.

– Почему? – поинтересовался Селфи.

Катя уже начала различать имена ведущих. Она наконец разобралась, кто из них кто. Выстроила линию своих симпатий к тому или иному ведущему, ориентируясь только на голос. Все трое были задорные, будто все время навеселе. У Авы с придыханием, что намекало на загадку, у Планшета – с хрипотцой, что придавало некую умудренность жизнью, у Селфи – с нотками фальцета, что вселяло легкость в общий эфир. Эфир, который вечно тонул в дыму хохота и гама, словно в облаках курилки.

– Питер верит слезам.

– Ты про дождь?

– Не только. Если Москва – это прекрасная женщина, которую хочется покорить, то Питер – это мужик, интеллигентный мужик с темным прошлым. Они без ума друг от друга, но в силу их гордыни никогда не смогли бы жить вместе, поэтому вынуждены писать длинные письма, летящие стальными строчками «Сапсанов».

– Красиво. Это откуда?

– Из личного архива.

– У тебя был кто-то в Москве?

— Да. Она жила в Питере, он – в Москве. Они летали друг к другу «Сапсанами» по выходным. Она была циником и верила в настоящее, он – романтиком и верил в будущее. Он называл их отношения любовью, она – секс-туризмом.

– Как ее звали?

– Жена.

– А его?

– Муж.

– Хорошее имя.

– Хорошее, производное от «мужчина». Каждая женщина ищет в мужчине только первые три буквы.

– Бывает и наоборот: она находит сначала первые три, а потом ищет остальные.

– Ты уже нашла остальные, Ава? – включился в беседу Селфи. Голос его был значительно тоньше, чем у Планшета, хотя очень подходил для имени.

– Все относительно.

– Относительно чего?

– Отношений.

– И в чем там секрет?

– Закон крепких отношений прост: мужчина должен действовать, женщина вдохновлять.

* * *

Незнакомка успокоилась: она уже умиротворенно листала что-то в своем айфоне.

«Где они такие? Может, этот, с рулем?» зависла в полуулыбке после анекдота из ленты новостей, что сейчас накатывала на нее с экрана телефона:

«– В 19.00 жду тебя у кинотеатра.

– В кино не хочу, хочу к морю.

– Хорошо, тогда в 19.00 – в аэропорту».

«Чем заняться женщине, когда она дома одна в майский праздничный день? Тем более, пельмени на Новый год уже налепила», – лайкнула она следующую новость и поделилась с друзьями. Хотя какие они были в жизни друзья.

Она вспомнила свою, свою работу. Как грустно было работать сегодня. Люди все на природе, едят шашлыки, или дома – смотрят парад. В магазине никого, пришлось построить сотрудницу старую. Музыку выключила. Я ей объяснила, что сегодня праздник и можно наконец разминать лицо. Книжки читает, а сама злая. Хотела меня своей злостью заразить, пришлось добротой отбиваться – отпустила ее домой пораньше. Самой домой возвращаться не хотелось, потому что весна находилась на улице. На улице царствовал май. Природа замерла в ожидании: пернатые ждали птенцов, женщины – настоящих мужчин, клумбы – живых цветов.

– Вы любите пельмени?

– Проголодались?

– Да, немного.

– Домашние обожаю, – ответил водитель. – Но лепить не с кем.

– Может, полепим?

– По-моему, мы уже, – рассмеялся он, – скоро час как лепим.

– Вы пользуетесь Интернетом? – бросила она серпантин новостей, тот завис на некоторое время, пока не погас.

– Только по работе.

Фортуна выключила телефон.

– А я постоянно на связи. Вы правильно делаете, что не торчите там сутки напролет.

– Что-то интересное?

– Что там может быть интересного? Лента загажена, извините за выражение, позитивными мотивирующими цитатами, но слова сами по себе не мотивируют – нужен голос. Родной человеческий голос.

– Мне кажется, гораздо больше тех, кому нужны уши.

– Да, желающих исповедоваться хватает.

* * *

– Неужели я был первым? – вдруг вмешался в эфир Павел, убавив звук радио.

– Нет. Останавливались многие.

– Что же вы с ними не поехали?

– У них не было шенгена, – изящно пошутила Фортуна. Лицо ее не экономило на улыбке.

– А нормально нельзя было в Париж полететь?

– Во-первых, не хотелось одной. Представьте меня с чемоданом на колесиках, полным одиночества. Во-вторых, одной мне не утащить мой чемодан одиночества.

– В-третьих?

– В-третьих находится внутри этого чемодана.

На секунду Павлу показалось, что этот чемодан уже занял багажник его авто. Он представил, как будет его выгружать, когда остановится у дома. «Стоп. Прежде надо бы припарковаться».

– Главное – найти парковку, – озвучил он кусок размышлений, будто искал помощи в этом вопросе. Даже если бы он был сейчас один, он скорее всего тоже произнес бы эти слова вслух. Человек говорит вслух те вещи, которые от него не зависят, с которыми он не в силах справиться сам. – В нашем дворе так же трудно найти парковку, как своего человека в Интернете.

– А у меня у работы такая же беда.

– Паркуйтесь лучше у отдыха, – пошутил Павел.

Фортуна задумалась и вытащила из памяти что-то свое: леса выкрашены, чтобы хоть как-то сберечь психику от депрессии, холода пробирают до самой постели. По всему горизонту война зимы и весны, она захватывает все окно, в которое я заглядываю в надежде увидеть солнце, но его все еще нет. В воздухе проплывают птицы, медленно, словно рыбы. Опускаю глаза на парковку, машина на месте: «Скоро я к тебе выйду, посидим, подождем, пока ты прогреешься, и поедем навстречу, узнаем, куда запропастилось светило и скольких людей спасло бы оно от депрессии». Она приехала на работу, чудом нашла свободное место, припарковалась. Выходить из теплой машины не хотелось: первое – хотелось дослушать любимую песню, второе – чтобы та не кончалась. Много ли надо утром для счастья? Найти парковку. Много ли надо для счастья вечером? Найти парковку для души. Если я искала по утрам парковку для счастья, то Павел, по-видимому, вечерами – для души. От перемены мест слагаемых сумма не изменяется: мы настолько разные, что с легкой руки случая запросто могли прийти к одному знаменателю.

– Вы забываете, что рядом с вами Фортуна, – очнулась от раздумий она, когда машина въехала во двор.

– Надеюсь, в этот раз без оружия? Кстати, откуда оно у вас?

– Вы снова про обаяние? – иронизировала девушка. – Это от рождения, – рукой она нащупала в сумке пистолет и на минуту представила, что было бы в мире, рождайся человек с пистолетом. Сразу же за ним в голову к ней пришел «человек с ружьем». Она представила связанные с этим смешные неудобства при беременности, а особенно при родах.

«Сама пошутила, сама смеется», – увидел ее улыбку, готовую взорваться смехом, Павел и прибавил звук радио.

«Протестует, что я ему не ответила, либо нервничает из-за парковки», – подумала про себя Фортуна.

* * *

– Почему все так заняты поиском смысла жизни? Целая жизнь уходит на то, чтобы найти смысл. Это же не клад.

– Не клад и не склад. Смысл жизни – это сокровище.

– Не ссорьтесь мальчики, – вступилась мудрая Ава в спор мужчин. – Смысл жизни не сокровище, его не надо искать, он сам вас найдет, если вы не будете обманывать себя.

– А что голос такой трагичный? – хихикнул Селфи. – Скажи лучше, что тебя беспокоит?

– Я все еще обманываю себя.

– Обманывать себя легче всего.

– Потому что с совестью договор подписан, – добавил Планшет.

– Ава, перестань людям парить мозг. Женский смысл жизни сводится к одному: встретить своего парня.

– Встретить своего – это большая удача.

* * *

– Трудно устоять перед настоящим обаянием, я же говорила, – радовалась своей маленькой победе Фортуна.

И действительно, – от дома, в котором жил я, прямо перед носом нашей машины, «Фольксваген», включив белые огни, начал сдавать задом. Опель занял его место. Павел заглушил мотор и тех троих, что плескались на волнах «Радио на троих».

– Приехали. Здесь я живу.

* * *

Весна напала неожиданно, сзади – сбила с ног. Я не сопротивлялась и полетела. Вместе с птицами в небе. Птицы собирали мед – они сошли с ума. Наконец-то тепло! Наконец-то весна! Душа поет, гормоны танцуют. Думала, только меня так накрыло, выглянула в окно – а там уже целый ансамбль песни и пляски таких, как я.

– Может, сегодня на башню заберемся?

– Далась она тебе, эта заноза в одном месте Парижа. Почему тебя туда так тянет?

– Мне надо купить рассады. Эйфелевы башни буду высаживать на свои Елисейские Поля.

Пьер не всегда понимал, что имела в виду Катя, и дело было не в ее безупречном французском, на который она потратила большую часть своего детства, а скорее в ее буйной фантазии, куда Пьеру не всегда удавалось проникнуть. В этом случае он соглашался: «Оui. Оui?» – или отделывался компактной, как зонтик, улыбкой, доставая и открывая ее по необходимости и без.

– Стоит только посетить Париж, как понимаешь, что своей башней Эйфель имел и будет иметь воображение каждого.

– Оui, – снова согласился Пьер.

– Что, «оui»? Эйфель – половой гигант. Он поимел своей железной штукой весь мир.

– Здесь я бы с тобой поспорил.

– Прямо здесь?

– Лучше там. Это минут 30 на машине. Ты сама все увидишь. Сегодня я покажу тебе Париж целиком и полностью, глазами птиц.

Монмартр – словно гигантская лестница одного здания, поросшего травой, асфальтом, булыжником и туристами, на лестничных клетках которого квартировали мастерские, музеи, кабаре, булочные, кафе, рестораны, клубы, магазины, а между ними застыли скульптуры. По лестнице двигались туристы, по артериям они поднимались все выше, на самый верхний этаж, на холм, по венам спускались вниз. Как здорово здесь разобрались с пространством, будто попросили дизайнеров из ИКЕИ, чтобы те встроили все шкафчики, полки, антресоли как можно эргономичнее. Даже деревья вытащили длинные худые шеи из булыжных воротников навстречу солнцу. Каждый ствол на своем месте, стройные, словно фонарные, светящиеся хлорофиллом.

– Я устала, – повисла на перилах бесконечной лестницы вверх Катерина.

– Еще немного, – вернулся назад Пьер, который увлекся подъемом и оторвался от Кати. Он взял ее за руку и притянул к себе. В поцелуе закрыл глаза, она – нет. «Уснул», – пошутила про себя Катя. Сейчас они стояли и целовались на лестнице эскалатора, рядом люди ехали вверх, глядя на нее и улыбаясь. «Любуйтесь, пока я любвеобильна», – помахала Катя рукой этой группе китайских туристов за спиной Пьера.

– Еще немного, и я умру здесь, – забирались они все выше.

– Рано, там сверху есть собор.

– Спасибо, ты сегодня добрый.

– Не добрый – практичный.

– Веришь?

– Верю, но хожу редко.

– Почему?

– Не хочу навязываться. Некоторым нужно приблизиться, чтобы почувствовать, я и так его чувствую.

Скоро мы оказались на верхнем этаже холма, было видно, как режет город Сена на части – историческую и современную, здания-отцы и здания-дети, последние казались скучными, однообразными. Здания-батоны серого хлеба, лишенного изюминок. «В каждом кто-то живет и говорит по-французски со своими насущными проблемами», – думала про себя Катя. Казалось, ей слышна была их французская речь, а голос Пьера, что показывал сейчас, где находится Центр Помпиду и Латинский квартал, остался где-то за кадром, будто Пьеру выключили звук. Рядом томился на солнце храм. Храм был нарядный, белый, словно вырезанный из ватмана и наклеенный на голубое небо.

– Это базилика Сакре-Кёр, одна из самых высоких построек в городе, не уступающая даже самому холму, – снова включился звук у Пьера.

– Сколько метров? – просто так, по-детски спросила Катя.

– 130. Но прелесть ее не в высоте. Здесь тусовка. Здесь очаг творчества. Здесь склады художников и музыкантов, – пытался подражать ее цинизму Пьер.

– Только не включай гида, пожалуйста.

– Устала?

– Я люблю бульвары, только не в горку. Очень трудно наслаждаться видами, когда ползешь в гору, да и вообще наслаждаться.

* * *

– Машина – мой любимый транспорт. Хотя со своей я рассталась.

– Неужели моя была лучше остальных?

– Нет, был еще один… «Фольксваген», один «Мерседес», даже «Порше», – назвала наугад марки машин, которыми грезил в свое время ее муж, Фортуна. Она снова оказалась под дождем: «Куда вас подбросить? – остановилось возле нее такси. – Не важно. Чтобы полетела». После этих слов трапеция двери вновь встроилась в кузов авто, оставив ее, Фортуну, под дождем.

– Ей хотелось все бросить и улететь, – произнесла она вслух.

– Кому? – не понял Павел.

– Руке. Вчера в парке она так и сделала.

– Кто?

– Моя рука. Она так и сделала, но улетел он – шарик.

«Какой шарик? Может, она имеет в виду голову? Может, у нее вчера сорвало крышу?» – думал про себя Павел, настороженно глядя на ночную гостью.

– Прежде чем бросать, надо определиться, кто из вас легче, кто из вас воздушный.

– А шарик откуда?

«Похоже, речь о каком-то мужике. Видимо, разругалась вчера. Зачем я только остановился? Романтики захотелось. Теперь она начнет названивать своему. Потом они помирятся, придется везти ее домой. А может быть, поссорятся в пух и прах, так что тот приедет за ней сам. Начнет ревностно выяснять руками, кто я такой. Потом накинется на нее. Она, защищаясь, начнет палить почем зря из своей пушки…»

– Подарили на входе в парк, – оборвала цепочку его опасений Фортуна.

– Все как в отношениях. Удача осталась на обочине, – посмотрел на свой кофе Павел.

– Нет, на обочине осталась я.