Buch lesen: «Initium. Легенда одной души»

© Рада Разина, 2024

ISBN 978-5-4496-1287-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Нет книги, написанной без помощи Дьявола.»

Андре Жид

Глава 1

Летнее утро согревало лучами ласкового Солнца. Лес за моею спиной стоял тихий, словно не слетели с него следы ночного сна. Пшеничные, ещё не вызревшие колосья, с частыми вкраплениями алых маков, мягкими волнами покачивались на едва ощутимом ветру. Порой из этого моря трав вспархивала маленькая птичка: жаворонок, щурка или черноголовый чекан. Легко пролетая над зелено-серебристыми полями, они вновь прятались среди колосьев, словно и не появлялись никогда. Едва заметная тропа, поросшая немного примятой травой, виляла между полей.

Мало кто заходил сюда – только я, да изредка люди, работающие в поле, или направляющиеся в лес за хворостом. Поэтому тропу я считала своей, равно так же, как и этот огромный дремучий лес, полный болот, буреломов и хищников. То, чего боялись местные жители, для меня было домом. Я знала, как выжить в этих неприветливых местах. Могла пройти по коварной топи или остаться незамеченной волками. Впрочем, мне иногда казалось, что они принимают меня за свою и от этого не трогают, а вовсе не благодаря моей ловкости. Ведь в жизни мне пришлось больше времени проводить рядом с ними, чем с людьми. И пусть мы всегда оставались в стороне друг от друга и были совершенно разными, рядом с ними было спокойнее, чем с представителями моего вида.

Помню, как однажды дед нашёл маленьких волчат. Медведица разорвала их мать – видимо, та слишком близко подошла к её детёнышу. К счастью, малыши были достаточно взрослыми, чтобы есть мясо. Так вот, мы выкармливали их до поры, до времени. Помню, как дед ворчал сам на себя, упрекая в том, что вмешался в жизнь леса. Ведь спасая малышей-волчат, он вынужден был убивать других животных и птиц. «Не послушал голос разума» – говорил он. А я восхищалась тем, что он поступил так по-доброму и любовалась на зверьков, что были похожи на серых собачек. Они казались мне такими безобидными, не то, что люди! Я тогда мало думала о последствиях такого, на первый взгляд, хорошего поступка. Для меня волчата были просто милыми зверьками с чёрными блестящими глазками. Мне хотелось потискать их, погладить. Но это могло бы им навредить: зверь должен быть зверем, чтобы жить в условиях леса. Привыкать к человеку для них опасно. Так объяснял дед. И пусть тогда я не понимала этого, но его слова запомнились мне. А теперь вот наконец осознала: иногда, чтобы помочь, нужно «отойти в сторону». В итоге, мы лишь приносили волчатам еду, да иногда дед разрешал погладить их или почесать за ушком. Когда же щенки подросли и окрепли, старик запретил ходить к малышам.

– Они же могут умереть от голода! Они ничего не умеют!.. – переживала я.

– Голод всему научит. – дед был непреклонен и абсолютно прав. Спустя месяц я увидела, как молодые звери загоняют большого зайца: четыре волка и волчица, которую я про себя называла Ёлкой, за привычку всегда щетиниться. Она была самой крупной из малышей и самой бойкой – видимо, первая в выводке. Волки росли и крепли. Через два года в стае появился более взрослый самец, а ещё через некоторое время Ёлка привела щенков. Стая росла, но жили они по-прежнему недалеко от нашего дома и были для меня такими вот странными товарищами – на расстоянии. Серые, дикие, молчаливые. Лишь в лунные ночи я слышала их пение, заунывно разносящееся над лесом и пугающее жителей окрестности.

Есть у меня ещё один верный, старый друг – кот Уголек. Именно с ним связано моё самое приятное воспоминание детства, скорее похожее на сон: ласковые солнечные лучи струятся сквозь кроны деревьев. Лужайка около дома залита их золотом, солнечные зайчики мелькают на белой стене, на листьях и гроздьях зреющего винограда. У окна сидит красивая молодая женщина. Светло-рыжие волосы мягкими волнами лежат на её плечах, рассыпавшись по немного вылинявшему зеленому платью. В руках женщины книга, опущенная на колени, а взгляд задумчиво направлен вдаль. В воздухе витает аромат розмарина и свежести, доносящейся с реки, а из дома раздаются звуки мандолины – это отец настраивает только что созданный инструмент. Я же сижу у ног матери, на сочной летней траве, и играю с маленьким чёрным котёнком. Тот, забавно подняв хвост, бегает за нитью с привязанной к одному концу кусочком ткани. Кувыркается, падает на спинку, схватив зубами нить, машет лапками, стараясь вытянуть игрушку из моих рук. Затем, словно испугавшись, отпрыгивает в сторону, прячется, но тут же вновь начинает охотится за скачущей по траве тряпочкой.

– Мамочка, взгляни, он такой чёрный, словно сидел в саже! Весь-весь чёрный, от носика до кончика хвоста!

– Словно уголек. – улыбается нежно мать.

– Да, Уголёк! Давай его так назовём? Посмотри, он даже скачет, как выскочивший из печки!.. Словно лапки обжег!

– Пусть будет так. – женщина поправляет упавшие на глаза волосы, заглядывает в окно, на притихшего отца, что теперь задумчиво рассматривает музыкальный инструмент.

– Милая, – обращается ко мне мать, – пора обедать.

Я глажу по спинке котёнка, поднимаюсь на ноги и поворачиваюсь к женщине. Она же, ласково положив ладони на мои щеки, целует в лоб и уводит в дом, держа за руку…

Громкое ржание пасущейся у дороги стреноженной лошади вернуло меня из воспоминаний в реальность. Я посмотрела вперёд, туда, где за оливковыми деревьями виднелись покосившиеся лачуги. Они мрачно смотрели на меня тёмными, безжизненными глазницами окон, словно мертвецы, которых я разбудила своим появлением. В деревне пахло дымом, но было совсем тихо. Нигде ни души! Лишь у одной из хижин в пыли ковырялись дети. Однако, завидев меня, мгновенно скрылись в доме, плотно закрыв за собою дверь.

Деревня словно вымерла. И, в целом, это было очень близко к правде, ведь после недавней напасти население сильно сократилось. Чужаков в этих краях не любили. После чумы, выкосившей половину народа во многих городах и сёлах, от них не ждали ничего хорошего. Все помнили, как быстро распространялась болезнь, как уничтожала целые семьи и города, как не впускали и не выпускали людей из селений. Как кружили над домами черные тучи воронья… То были страшные времена, оставившие неизгладимый след в памяти каждого! Я очень не любила вспоминать те долгие, жуткие месяцы, как, наверняка, каждый, кто остался после эпидемии живым.

Впрочем, меня в деревне тоже никогда не принимали с радостью, хоть и бывала я здесь достаточно часто. Мой образ жизни настораживал местных жителей. И правда, девушка, одиноко живущая в лесной глуши, была для них чем-то странным и пугающим. «Колдунья пришла» – шептались они за спиной и со страхом и неприязнью косились на меня. Раньше это очень задевало, ведь они же ничего не знают обо мне, но так злобно относятся! Разве они не понимают, что я живу так не по своей воле? Разве не понимают, что мне бы хотелось жить нормальной жизнью: с семьёй, среди людей?.. Впрочем, эти мысли давно перестали меня заботить. Более того, со временем я поняла, что не хочу жить в деревне – мне вполне хватало общения с людьми раз в месяц. Но так было не всегда.

Раньше я жила в городе, но помню о том времени совсем немного: отец, мать, соседи… У нас был небольшой домик у крепостной стены и жили мы небогато, но счастливо и дружно. До того момента, пока к нам не пришли инквизиторы. Я помню тот вечер так, будто всё происходит в эту минуту. Мы собирались ужинать, когда в дверь нашего дома постучали. Мать, посмотрев в окошко, с ужасом взглянула на отца. Затем метнулась ко мне и приказала спрятаться в большой сундук. Отец тем временем носился по дому, видимо в поисках способа сбежать. Я слышала, как снаружи кричали люди, как стали выламывать дверь. Когда же она рухнула, толпа ворвалась в наш дом и с воплями «Ведьма» окружила мать, оттеснив отца в дальний угол. Ему не давали не то, чтобы подойти, но даже пошевелиться. Затем маму уволокли прочь из дома, как течение утягивает соломинку. Убитый горем мужчина рванул следом за ними, но внезапно остановился, обернулся назад. Он смотрел на сундук, сквозь щель в котором я наблюдала за происходящим. Кое-как приоткрыв тяжёлую крышку, я поднялась во весь рост. Он же с пугающе спокойным видом подошёл ко мне.

– Ты отправишься к дедушке в гости, малышка.

Я молчала, не в состоянии сказать ни слова.

Всё дальнейшие действия происходили в полной тишине. Отец собрал мои вещи, положил к ним мамину книгу, свою любимую окарину. Затем взял меня за руку и повёл прочь из дома.

Я, до сих пор молча наблюдая за его действиями, даже не заметила, что беззвучно плачу.

– Папочка, я не хочу без вас!..

– Я найду маму, и мы заберём тебя домой. – отец говорил это, не глядя на меня. – Тебе опасно здесь находится, малыш.

– А как же Уголек? Как он без нас?.. – говорила я, всхлипывая. – Кис-кис?!

Я позвала котёнка и он, возникнув словно из ниоткуда и блеснув зелеными глазами, прыгнул мне на руки. Прижав его к груди, я рыдала теперь уже громко и безудержно. Мне хотелось уговорить отца не уходить от меня и в то же время вернуть маму. Но из-за слёз, перехвативших дыхание, я не могла ничего сказать.

Всё дальнейшее было будто во сне. Мы к кому-то пришли, пожилой мужчина выгнал со двора лошадь, запряжённую в телегу, раздвинул мешки, чтобы я могла забраться между ними. Помню, как я обнимала отца, вцепившись в его одежду. Как он, без остановки повторяя, что любит меня больше жизни, водрузил на телегу, отцепил мои дрожащие руки от себя и скрылся в темноте. Повозка тотчас же тронулась, унося меня прочь из города и оставляя между мной и родителями непреодолимую пропасть.

Через пару дней после этих событий мы остановились недалеко от леса. Возница помог мне слезть с телеги, взял мой скромный багаж и повёл в жуткие тёмные заросли, где за блестящей на солнце стеной кустарника возвышались огромные дубы и кипарисы, с редкой примесью бука и отдельно стоящими еловыми деревьями. Я крепко обнимала Уголька, испуганно прижимавшего уши. Котенок был не на шутку напуган и вздрагивал от каждого шороха. Да и я боялась сказать хоть слово, издать малейший звук.

Глава 2

Возница шёл, ориентируясь лишь ему известным способом. Переступая через коряги, обходя выворотни и едва заметные болотца. Я следовала за ним шаг в шаг, затаив дыхание и размышляя о родителях, о дедушке, которого совсем не помнила, и о том, как теперь буду жить в этом жутком месте. За прошедшие дни я столько плакала, что глаза были опухшими и от этого полностью не открывались. Сил рыдать больше не было. Я так устала, что готова была улечься на мягкий влажный мох, свернувшись клубком, словно маленький, испуганный котёнок, и уснуть. И спать до тех пор, пока всё не вернётся на свои места: мама, папа, дом… Но нет, прежней жизни теперь не стоит ждать. Она осталась в прошлом – светлом и беззаботном.

Спустя бесконечно долгое время блуждания по лесу, мы подошли к горам, у подножья которых стояла деревянная хижина, крытая камышом. Рядом с ней седобородый мужчина колол дрова, поднимая топор высоко над головой и резко опуская вниз. Звук ударов эхом разносился по лесу, мечась меж стволов деревьев, словно испуганная птица. Заметив нежданных гостей, мужчина поставил топор, вытер рукой вспотевший лоб и вопросительно посмотрел на моего спутника. Затем, заметив меня, в его взгляде мелькнуло беспокойство, сменившееся осознанием произошедшей беды.

– Её забрали. – только и сказал возница.

Дед при этом (а это был именно он), запнувшись, спросил, кивнув в мою сторону:

– А отец?

– Он ушёл за ней…

Повисла пауза. Затем старик завёл нас в дом, накормил, указал мне на кровать, предложив лечь и отдохнуть. После этого мужчины вышли на улицу, оставив меня в одиночестве.

В те минуты я больше всего волновалась о том, чтобы дед не прогнал Уголька. Мужчина выглядел очень сурово и это меня пугало. Впрочем, позже я поняла, что мои опасения были напрасными. Кота он принял с радостью, ко мне относился очень хорошо: заботился, рассказывал интересные истории, водил по окрестностям, знакомя с лесом, с деревьями и травами, с ягодами и грибами. Он многому меня научил: готовить еду, выращивать овощи, плести корзины. Готовить снадобья и зелья, шить, прясть. Он научил меня почти всему, что я знаю! А самое главное – он научил меня любить этот лес.

На следующий день после приезда дед сделал для меня кровать и небольшой сундук для пожитков. В его доме, где всегда царил полумрак, было множество странных вещей, хранящихся в большом дубовом сундуке: карты, оружие, одежда, подзорная труба, книги и многое другое. На стенах висели небольшие гравюры и оленьи рога. Как-то раз я спросила, не жалко ли ему убивать оленей, ведь они такие красивые! Дед тогда рассмеялся и ответил, что животные сами отдают их. Позже, правда, объяснил, что олени и косули каждый год меняют рога, а дед находит их и создаёт необходимые вещи: рукоятки для ножей или украшения, а иногда просто цепляет на стену, закрепив на дощечке.

Так вот я и росла в лесу, привыкая к его дикости. К соседству хищников, змей и отсутствию людей поблизости. С дедом мне было интересно, ведь ему всегда было чему меня научить, о чём рассказать. Он старался не напоминать о родителях, хотя иногда зимними вечерами мог задумчиво сказать, что я очень похожа на мать. На его дорогую Птичку… Но мужчина тут же одергивал себя, менял тему. Он не хотел теребить мою и без того потрепанную психику грустными воспоминаниями. Нет, они никуда не исчезли, но притупились в памяти. Было много нового, интересного – того, что отвлекало от прежней боли. Но порой на меня находила грусть, и я могла долго сидеть у окна, наблюдая, как меж тёмных ветвей проглядывает Луна, серебря листья и опуская на землю свой холодный голубоватый свет. В такие часы Уголек приходил и ложился на коленях, словно ощущая мою печаль. Я же гладила его по лоснящейся шерсти, вслушиваясь, как фырчит мой неизменный друг, а за окном раздаётся уханье сов и прилетает издали волчий вой…

Проходили годы. Каждый из нас был занят своим делом: Уголек ловил мышей, дед уходил в лес, рубил дрова, иногда охотился. А иногда оставался дома и мастерил корзины, ножи или сумки из шкур. Да и мне было, чем заняться: я готовила есть, собирала травы, ягоды или грибы, которые затем развешивала сушиться, нанизав на тонкие прутья. Ухаживала за нашим маленьким огородом, где росла капуста, морковь, тыквы, лук и щавель. Я привыкла к такой жизни и была достаточно счастлива, не смотря на грусть о родителях. Молчание деда давно дало понять, что надеяться на встречу с ними нет смысла. А однажды мои последние надежды были разрушены, когда я случайно услышала разговор деда с приехавшим к нему мужчиной (тем самым, что привёз сюда меня), который рассказывал, что родители мертвы. Было горько, но я видела, как старик сдерживается, стараясь не причинить мне лишнюю боль. При этом сам он, очевидно, страдал не меньше! И тогда я тоже сдерживалась и ничего не спрашивала об этом. Лишь однажды, помню, обняла деда и, пряча лицо в его рубаху, пробормотала сквозь слёзы:

– Мне так грустно без них…

– Я знаю, родная. Мне тоже. Но мы должны оставаться сильными. – ответил он, гладя меня по взъерошенными волосам грубой рукой.

И постепенно я смирилась, постаравшись оставить в сердце лишь то приятное, что было с родителями связано. Мне нужно жить дальше, нужно быть сильной и смелой, чтобы выжить. И когда я задавалась вопросом, для чего мне вообще жить, дед всегда давал один ответ: «У каждого из нас свое предназначение. Важно найти его, а отыскав не побоятся идти по начертанному пути». Позже этот ответ удерживал меня от необдуманных поступков, когда было особенно тяжело и одиноко. Мне казалось, что рядом, как и раньше сидит дед, смотрит на меня с грустью и повторяет: «иди по начертанному пути, будь храброй…». И я двигалась дальше, хотя моя жизнь и казалась мне абсолютно никчёмной, ненужной…

Однажды дед ушёл в лес, но вечером так и не вернулся. Не вернулся он и на следующий день. Я с тревогой ждала его, затем отправилась на поиски и искала много дней. Старик мог повредить ногу, его могли ранить дикие звери. Мог и сорваться со скал или угодить в болото. Я обошла все окрестности, осмотрела все возможные места. Топи, ущелья, тропинка к деревне, берег реки – его нигде не было. Не было даже намёка на его возможное местонахождение или на то место, где он пропал. И в конце концов я осознала, что он не вернётся. Я осталась одна. Мир сразу стал огромным и пугающим, а дальнейшая жизнь казалось зашла в тупик. Куда теперь мне идти, что делать?.. Прорыдав несколько дней подряд, свернувшись на своей постели в маленький, беззащитный комок, я заснула далеко за полночь. И мне приснился дед. Он смотрел на меня с укором, словно напоминая о своих словах: я должна быть сильной. Я должна жить. Но зачем, зачем?..

– Нет, не задавай себе этот вопрос, просто живи! – словно бы отвечал мне он… И я, проснувшись, всхлипывала, вытирала слёзы и старалась поверить в то, что каким-то чудом всё будет хорошо.

Утром я принялась за свои обыденные дела, к которым теперь прибавилась заготовка хвороста и дров. Порой во время плетения корзины смахивала назойливо наворачивающиеся на глаза слезы, оглядывалась по сторонам в надежде, что вот сейчас вернётся дед – уставший и с вязанкой дров на плечах. Но нет, он не возвращался. А зима была всё ближе и к ней необходимо было подготовится как следует. Я собрала корзины, травы и отправилась в деревню. Раньше я иногда бывала там с дедом, и мне нравилось наблюдать за жизнью селян. Но теперь мне предстояло прийти туда одной: говорить с ними, торговать… Я не ждала теплого приёма, но всё оказалось хуже, чем мне представлялось.

– Ведьмино отродье, нечисть поганая! – шипели на меня люди в деревне. – Уходи, уходи, пока не облили тебя смолой! Ты на нас накличешь гнев Господа!

Кто-то даже замахнулся на меня камнем, но тот пролетел мимо, оставив на песке протяжный след. Я, затравленно пятясь назад, рванула прочь от них – домой, домой! Скорее в лес!

– О боги, какие же они глупые и жестокие! – пробормотала я, проходя мимо домов и направляясь к другому краю деревни, где у небольшой, но бурной реки стояла мельница. Нет, я не держала на них зла, но понять этих людей не могла, да и не хотела.

После того, как люди прогнали меня, я вернулась в лес и провела всю зиму в одиночестве. Благо, запасов, сделанных для двоих, мне вполне хватало, но было очень тоскливо и одиноко. Казалось, я разучусь говорить, забуду человеческую речь. И тогда я пела песни – те, что когда-то давно пела моя мать. Иногда начинала говорить с Угольком, который ластился в ответ, словно понимая, как мне тяжело. Или играла на окарине, подаренной отцом, листала книги, рассматривая картинки. А весной, когда снег сошёл и земля стала покрываться молодой травой, я обнаружила в лесу ребёнка, спящего под деревом. Он был ужасно напуган, простужен и обессилен. Забрав его в свою хижину, кормила и отпаивала малыша зельями. Когда же он немного пришёл в себя и смог объяснить, что произошло, я отвела его в деревню. Уже там мне рассказали, что ребёнок был с матерью в поле, но ушёл гулять и потерялся, а найти его так и не смогли. Теперь же мать мальчика, ещё несколько минут назад убитая горем, прижимала к груди свое чадо, не прекращая благодарить меня за его спасение.

С того дня я спокойно приходила в деревню. Меняла корзины и зелья на муку, крупу и ткань. Со временем ко мне стали обращаться в случае болезней, и я помогала людям, при этом имея возможность достаточно комфортно жить. Но никто не стал относится ко мне с любовью или симпатией. Я осталась для них порождением дьявола, хотя теперь они и видели во мне пользу. Мне пришлось привыкнуть к мысли, что теперь так будет всегда – я не смогу жить среди людей и буду одна до конца своих дней. Кому нужна колдунья? Кто не побоится связать с ней свою жизнь? Мне было бы жаль этого человека…

Глава 3

Мерно вращалось водяное колесо. Вниз с него стекали струи воды, сверкая в солнечных лучах и издавая звенящий звук, смешанный со скрипом оси. Мне нравилось бывать здесь, на мельнице. Нравился запах свежемолотой муки, шум трущихся друг о друга жерновов и вид золотого зерна, сыплющегося на них.

Я подошла к реке, опустила руку в чистую, прохладную воду, умыла лицо. Затем прошла чуть дальше – туда, где стоял просторный, выкрашенный белой краской дом мельника. Около него располагался сад с плодовыми деревьями: смоковницей, лимонами и яблонями. Тёмные фиолетовые фиги и краснеющие бока яблок яркими пятнами маячили среди запыленной зелени, казались причудливыми цветами.

Я перевела взгляд на скамейку рядом с крыльцом и на лице моем невольно появилась улыбка: там сидел сын мельника. Заметив меня, юноша радостно махнул рукой, приветствуя.

– Я вижу, тебе лучше? – спросила его.

Меня радовало, что парень наконец-то вышел на улицу после своей долгой болезни. Не зря я готовила для него столько зелий! Конечно, он был ещё совсем бледен и слаб, но на восстановление нужно больше времени. И всё же теперь я была спокойна – он будет в порядке.

– Да, второй день сюда выхожу. Мать волнуется, что для меня это слишком утомительно, но… я её не слушаю… – парень виновато взглянул на меня.

– Тебе полезно бывать на свежем воздухе. Это лучше, чем сидеть взаперти. – мне хотелось его приободрить.

Едва я успела договорить, как из дома вышел сам мельник. Он был несказанно счастлив, ведь единственный сын наконец-то пошёл на поправку! Мужчина поблагодарил меня за заботу о его ребенке, за приготовленные зелья, и дал мне большой свёрток с едой. Чуть позже, распрощавшись и с мельником, и с юношей, я развернула ткань. В ней лежал внушительных размеров кусок сливочного масла, сыр, мука и буханка свежего, мягкого и ароматного хлеба. Приятный запах теперь исходил из моей корзины, отчего мне ужасно захотелось есть. Не удивительно, ведь я же сегодня даже не позавтракала! Эх, скорее бы домой! Накрою на стол, сделаю травного чая с медом, наконец поем сама и угощу Уголька заработанными лакомствами!..

Солнце уже скатывалось от зенита вниз, к западу, но было ещё высоко над горизонтом. Прикрыв рукой глаза от его слепящего света, я посмотрела вперёд – на тропу. Над ней дрожало призрачное марево, словно пар над казаном. От полуденного зноя мир вокруг казался застывшим. Старые оливковые деревья с изогнутыми стволами будто спали. Небо было абсолютно чистым, лишь над самим горизонтом несмело появлялись серые низкие тучи. Возможно, ночью наконец-то пройдёт дождь, подарив крестьянам надежду на хороший урожай?..

– И вот по этой жаре я вынуждена идти домой! – воскликнула я в уме и с досадой пнула попавший под ноги камень. Проследив за тем, как он укатился в траву, вздрогнула – на встречу мне шёл мужчина в тёмной одежде. Как он возник так внезапно, что я и не увидела этого? Среди полей, на прямой дороге не так-то просто спрятаться! Присмотревшись, мне стало понятно, что он не из местных, ведь здесь я каждого знала в лицо. Этот же человек был одет в плащ с накинутым на голову капюшоном, и очень напоминал монаха. Довольно высокий, статный… Но на путешественника он не очень-то похож: те всегда таскают с собою мешок с пожитками, а у этого лишь фляга висит на поясе. Впрочем, может быть, он приехал на лошади или повозке?.. Я оглянулась по сторонам, но больше ничего необычного не заметила. Лишь марево вокруг стало ещё более густым и обжигающим.

Тем временем путник неторопливо приближался ко мне. И чем ближе он подходил, тем большая тревога овладевала мной. Слишком уж этот человек напоминал инквизиторов, что забрали мою мать! Дрожь пробежала по телу, когда мужчина подошёл совсем близко. Я прибавила шагу, стремясь как можно быстрее уйти прочь. Но он заговорил со мной. Он задал мне вопрос, и я невольно остановилась, словно кто-то приклеил мои ноги к земле. Путник же спросил, есть ли в этом селении лекарь. Я промолчала, лишь затравленно взглянув на него. Что мне ответить? Да, здесь есть лекарь и именно я им являюсь. Но как признаться в этом? Ведь для девушки быть лекарем – то же, что быть колдуньей. Дед всегда предостерегал меня, говоря, что не стоит лишний раз упоминать о своих знаниях!

– Эй?..

Мужчина пристально посмотрел на меня. Затем, приподнял одежду, обнажив икру ноги и сказал:

– Взгляни. Может, ты сможешь помочь?..

Я кинула взгляд на рану: глубокая. Похоже на прокол кинжалом или ножом. Казалось, что нечто выжигает её изнутри, наверняка доставляя мужчине сильную боль. Но он спокойно стоял, ожидая моего ответа, не показывая ни капли нетерпения или страдания.

Я поморщилась, почти ощутив его боль.

– В городе есть лекарь, но туда идти несколько дней. Боюсь, вы не дойдет с такой раной… Я могла бы помочь, но… – я запнулась, поняв, что сказала лишнего. Говорила же себе – молчи! Но нет, вечно это стремление помогать страждущим берет верх над здравым рассудком!

Я отвела взгляд, размышляя, как быть дальше. Сбежать? Помочь?.. Монах же словно ожидал услышать мой ответ. Может быть, кто-то из деревенских сказал обо мне? Стараясь поймать мой взгляд, он спросил:

– Значит, ты мне поможешь?..

– Эх, ладно… Пойдём…

Ответ вырвался сам собою. Я, всё ругая себя за беспечность, пошла в сторону леса. Мужчина же следовал за мною, держась немного позади. Путь предстоял неблизкий и я ожидала, что буду вынуждена делать остановки, дожидаясь моего спутника. Но тот шагал на удивление бодро, словно не было на его ноге жуткой раны. Кроме того, он всю дорогу молчал, так что вскоре я о нем забыла. Шагала, негромко напевая ту самую песню, которую пела мне мама. Именно эти строки я напевала и долгими зимними вечерами, сидя в своей хижине:

– Юный месяц в окна смотрит

Льёт седой, холодный свет —

Ночь приходит… Век проходит

Пестрой чередою лет…

Затем, опомнившись, замолчала, покосившись на своего спутника. Он шёл задумчивый, вслушиваясь в слова песни. Странный человек, необычный. Говорит спокойно, во взгляде нет привычного страха или ненависти… Интересно, откуда он? Где получил свое ранение? Чем занимается, куда держит путь?.. Много вопросов было в моей голове, но самый важный: как действовать дальше? Опасно вести его к себе домой. Пожалуй, оставлю около леса, а утром вернусь с зельями. А впрочем… оставлять его на ночь тут, под открытым небом, мысль не очень хорошая. Но и показывать, где живу – ещё хуже… Ладно, у меня ещё есть время, чтобы принять решение! Ещё пару часов пути, и покажется прохладный, влажный лес.