Buch lesen: «Кумир для Страховидлы»

Пролог.

Как-то раз в одной семье родились две сестры. Не сразу родились, по очереди – сначала красивая, а потом умная. Красивая и ребенком была очаровательна, а уж с возрастом просто расцвела – натуральная блондинка с густой копной волос, спадающих эффектными кудрями, нежная белая кожа, и необычные, редкие, яркие зеленые глаза в обрамлении густых ресниц. И фигура у нее была – закачаться можно, мужчинам от восторга, женщинам от зависти. Естественно, с детства она привыкла к обожанию, восхищению и поклонению. Красивая девочка превратилась в прекрасную девушку, а та, в свою очередь – в сногсшибательную женщину. При таком раскладе она быстро поняла, что ее внешность автоматом обеспечивает ей устроенное благополучное будущее. Оставив в стороне мысли об образовании и карьере, он посвятила свое время уходу за собой.

Конечно, дурочкой она не была, и даже обладала определенной, истинно женской мудростью, но все-таки развитым интеллектом совсем не блистала. Да, в общем-то и не стремилась производить впечатление своими познаниями, ей вполне хватало того впечатления, которое она производила одним своим появлением.

Старшенькая умела главное, с ее точки зрения – заботиться о своей внешности, и пользоваться ею, успешно присовокупив к ней легкость в общении и природное обаяние. Она рано вышла замуж за весьма обеспеченного человека, быстро научилась вить из мужа веревки, и делала это так виртуозно, что супруг с восторгом воспринимал любой ее каприз.

Со временем у них родилась дочка. И мама щедро поделилась с ней своей красотой – малышка росла сущим ангелом, с возрастом перенимая от матери искусство быть по-настоящему шикарной женщиной.

***

Но что же вторая сестра? А вторая… Природа порой причудливо выражает свою справедливость, вот и здесь свои дары она раздавала весьма своеобразно. Наделив старшенькую чудесной внешностью, но сдержанно одарив ее по части мозгов, с младшенькой она поступила в точности до наоборот. Девчушка выказывала признаки блестящего интеллекта, еще не научившись говорить, но вот в зеркало ей лучше было не смотреться….

Как же сложилась ее жизнь? Ее, наделенной прекрасным, ясным и острым умом, но начисто лишенной хоть каких-то привлекательных внешних черт?

Если бы она не умела пользоваться своей головой, то и умной она не была бы. Девочка быстро поняла, что когда она находилась рядом со своей сестрой, то окружающие втайне поражались – как от одних и тех же родителей могли получиться такие разные дочки? Только вместо того, чтобы горевать по этому поводу, наша умница, трезво оценив ситуацию, хладнокровно приняла этот прискорбный факт за отправную точку. Она отдавала себе отчет, что ее личное счастье в ее руках. А еще – что нет ничего невозможного для человека с интеллектом.

И поэтому она вышла замуж всего на год позже своей сестры. И не просто вышла замуж, абы за кого, лишь бы согласился. О нет, младшенькая искала себе такого, чтобы был один, единственный и неповторимый, лучше всех на свете, самый любимый… Искала и нашла. Может, красавцем и его сложно было бы назвать, да только не за красоту она его выбирала. Парень обладал гораздо более ценными, с ее точки зрения, качествами – тягой к знаниям, ясным рассудком и чувством юмора. С ним она могла отдыхать душой, с ним она могла общаться на равных о чем-то таком, о чем большинство людей, порой, и представления не имеет. С ним она нашла редкостное взаимопонимание, гармонию и – счастье. То самое простое семейное счастье, о котором мечтает почти каждая женщина.

И у этой интеллектуальной парочки тоже вскорости родилась дочь. Любимая, обожаемая дочурка, в которой новоявленные мамочка и папочка души не чаяли. Она тоже унаследовала от родителей то, что они могли ей дать – девочка росла просто редкой умницей. И, наверное, если бы она пошла по маминым стопам, то все могло бы быть прекрасно, но…

Что-то пошло не так. Почему-то, вопреки всем советам матери, вопреки собственному четкому пониманию, что природа, щедро наградив одним, так же обделила другим, эта особа никак не могла удовольствоваться тем, что имела. Ей хотелось большего. И, увы, как раз того, чего она была от природы лишена… Ей хотелось красоты, романтики, счастья… Ей так хотелось, чтобы глядя на нее люди не думали снисходительно что-то вроде: «третий сорт – не брак». Она мечтала о том, чтобы ловить на себе восхищенные мужские взгляды, чтобы хотя бы просто понять, что это такое – когда на тебя смотрят с обожанием, когда ради тебя готовы на любые глупости, когда тебя хотят так, что при одном взгляде срывается дыхание…

Она все понимала прекрасно. Отдавала себе отчет в том, какая она есть, что из себя представляет. Но все продолжала тайком читать любовные романы, и вздыхать по «плохим» мальчикам – испорченным, но таким красивым, таким раскованным, таким привлекательным…

Наверное, какой-то заплутавший ген, передавшийся ей от тетушки, баламутил кровь. Увы, на то, чтобы хоть как-то приукрасить внешность, его уже не хватило. И мечты о прекрасных принцах и их головокружительных подвигах во славу любимой женщины, так и оставались мечтами, ибо отражение в зеркале начисто отрицало даже намек на возможность хоть немножко «опринцесситься».

Отражение в зеркале безжалостно отображало плотную фигуру со слишком массивными для женщины плечами. Из-за подспудного желания хоть как-то эти плечи спрятать, фигура все время сутулилась. К плечам прилагалась ничем не примечательная среднестатистическая грудь, на полразмера не дотянувшая до «троечки», под которой расположился рыхленький, и, несмотря на небольшие года, довольно объемный животик. Из-под него спускались пухлые ножки, воткнутые в «ушастенькую» попу. Конечно, животик можно было бы убрать, попу подтянуть и ножки подкачать… вот только какой в этом смысл, когда над всем этим возвышается такое лицо?

Лицо с бледной (далеко не аристократической бледностью!) кожей, с простецким носом «пуговкой», с губами, слишком большими и пухлыми. И, словно в издевательство, в противовес, со слишком маленькими, будем говорить откровенно – «поросячьими» глазками. Последние, правда, имеют красивый зеленый цвет, но этого все равно не разглядеть на таком бледном и несимпатичном лице. И все это «великолепие» увенчано копной волос непрезентабельного «мышиного» цвета, чаще всего стянутой резинкой в хвостик на затылке потому, что больше с ними все равно делать больше нечего.

Вот такую, прямо скажем, не вдохновляющую картину отображало зеркало всякий раз, стоило мне в него заглянуть…

Конечно, к двадцати пяти годам я более-мене свыклась с тем, что мне придется жить с такой внешностью. Я признала перед собой тот факт, что красавицей мне не быть, загнала в самые потаенные уголки души мечты о красивых мужчинах, головокружительных романах и незабываемых приключениях, и стала просто жить.

Но вот чего я так и не смогла сделать – так это принять мамину позицию и искать себе мужчину, оставив в стороне фактор внешности. Ну не могла я представить себе, что каждое утро просыпаюсь, а в моей постели лежит еще один крокодил, кроме меня!

Вообще, в отличие от мамы, я свои комплексы по поводу внешности преодолеть так и не сумела, и они довлели надо мной, оказывая влияние на всю мою жизнь.

Например, у меня всегда была способность к языкам, способность приводившая моих преподавателей в благоговейный экстаз. В школе я учила сразу два языка – английский и французский, и это не вызывало у меня никаких проблем. В университете я добавила к ним еще и немецкий. А спустя какое-то время всерьез задумалась о том, чтобы переключиться на что-то более сложное и интересное – меня всегда манил японский.

Но до дела так и не дошло. Запал угас, когда я представила себе, как работаю переводчиком. Вот сижу я, где-нибудь на переговорах, вся такая деловая, в строгом черном костюмчике, белоснежной рубашечке, из воротника которой торчит лицо, на которое никому не хочется смотреть. И все участники этих переговоров обращаются ко мне как кому-то бесполому, неинтересному, кто присутствует здесь исключительно благодаря тому, что хорошо знает языки. А как женщина никого не может заинтересовать – ни русских, ни японцев, ни вообще кого бы то ни было! Ну и на кой мне это? Чувствовать себя чем-то вроде автомата по продаже напитков, очень надо…

От таких мыслей, понятное дело, руки опускались сами собой. Мне ничего не хотелось – ни изучать, ни добиваться. Мне вообще не хотелось лишний раз привлекать к себе внимание.

Поэтому я, раз и навсегда, вбилась в джинсы, толстовку и кроссовки, и нашла себе работу на оптухе средней руки, расположенной на самой окраине спального района, в котором жила. Это место устроило меня главным образом именно своей непрезентабельностью и демократичным отношением к внешности сотрудников. Джинсы и кроссовки тут были в порядке вещей – на каблучках не особо набегаешься в складские корпуса. Конечно, и у нас были свои признанные красавицы, но все же это был не офис в центре города, где каждая особа женского пола старается показать себя во всем великолепии, а коридоры бизнес-центра напоминают подиум показа мод в деловом стиле.

В общем, как я уже и говорила, к двадцати пяти я более-менее смирилась с положением вещей. Работала на оптухе специалистом по распределению товара, выполняя заодно функции начальника отдела, жила с родителями, любившими меня такой, какая я есть, и потихоньку откладывала деньги на машину. Не то, чтобы она была мне очень нужна, но копить сбережения просто так мне не позволял характер, транжирить их – тем более. Машина же представляла собой вполне конкретную цель, достаточно интересную, чтобы предпринимать ради нее усилия. И вполне возможно, что я бы ее в конце концов купила бы, и возможно тогда самым большим потрясением в моей жизни стал бы экзамен в ГИБДД, но…

Однажды летом, в начале июня, в нашем подъезде, мало того, на нашей лестничной клетке, появился новый сосед. Фотограф.

И мне сорвало крышу…

В конце января…

– Как трогательно! Ты даже имя ему дала… Дэн! Это, конечно, гораздо лучше, чем просто какой-то «дневник», – Виктор гаденько ухмыльнулся и самодовольно закинул ногу на ногу.

Она дернулась, резко выпрямилась и замерла, стоя спиной к нему. Кровь бросилась в голову, стало трудно дышать, и как-то сразу захотелось плакать. Так вот куда делать ее тетрадь!

Почему-то название «дневник» страшно ей не нравилось, даже раздражало. «Дневник» – это что-то сопливо-девчоночье, мило-карамельное, романтичное… А ей нужно было совсем не это. Ей нужно было что-то, некое пространство, куда она могла сбрасывать так неожиданно нахлынувшие чувства, такие внезапные, острые, такие беспощадные…

От бурливших в душе эмоций порой просто разрывало на части. Но о том, чтобы поделиться этим с кем-то и речи быть не могло! Никто не смог бы понять ее в целом мире, никто! А бумага… Может и не понимала, но уж точно принимала все, как есть.

Когда ей пришла в голову мысль дать дневнику имя, стало гораздо приятнее. Как будто болтаешь со старым приятелем. Настолько старым и настолько близким, что ему можно доверить все. Абсолютно все.

Она ощутила, как перехватило горло, это даже не слезы были, а какой-то тугой влажный ком, застрявший где-то чуть выше ключиц, и не дающий ни глотнуть воздуха, ни ответить с достоинством.

– Как он попал к тебе? – с трудом спросила она.

– Хм-м… – прежде, чем ответить, Виктор нарочито громко отхлебнул кофе из ее кружки. В этот момент он чувствовал себя в ее небольшом кабинетике полновластным хозяином. Это были минуты его триумфа, и он наслаждался каждым мигом: – Помнишь тот ужасный вечер, когда шел дождь со снегом, а тебе, якобы, нездоровилось? И ты заставила меня тащиться к тебе?

Она сокрушенно склонила голову. Как же он прав! Просить его прийти было в высшей степени глупо! Но у нее и в самом деле была высокая температура и от слабости по стенкам швыряло. Увидеться тогда им нужно было срочно, и она решила, что из двух зол наименьшее – это позвать его к себе, а не выходить из дому в таком ужасном состоянии.

Значит, пока она возилась на кухне, наливая ему чаю, так как он, по его выражению «замерз как собака», он быстренько порылся в ее вещах. И нашел дневник! Да и не прятала она его особо, от кого прятать-то? От себя что ли?

– Верни его мне! Он мой! – она по-прежнему стояла к нему спиной, не в силах повернуться и продемонстрировать лицо, предательски отражавшее все ее чувства. Показать ему свою слабость – все равно, что собственноручно вложить в руки поводок, привязанный к строгому шипастому ошейнику, за которой этот гад будет с превеликим удовольствием дергать по поводу и без…

– Верну, – голос Виктора звучал так благодушно и проникновенно, что она поняла – пропала. И он тотчас же подтвердил ее худшие подозрения: – Обязательно верну, моя прелесть. Это твое и принадлежит тебе. Такие сокровенные переживания… Не волнуйся, я же все понимаю! Не приведи Господи, чтобы кто-то узнал об этом. Особенно один человек… Ты же знаешь, эта тварь меня тоже бесит!

Она кое-как взяла себя в руки, постаралась изобразить на лице максимум безразличия, и повернулась к нему. Выражение физиономии Виктора на редкость соответствовало его тону – такое же самодовольное и лживо-участливое. Наверное, именно с таким выражением лица маньяк похлопывает по лицу свою жертву прежде чем начать ее мучить…

– Поэтому будь спокойна – я на твоей стороне, – Виктор многозначительно замолчал, предоставляя ей самой произнести то, что как они оба понимали, теперь в любом случае будет сказано.

– Чего ты хочешь? – холодно спросила она, надеясь, что интонации не выдадут охватившую ее панику.

– Умница моя! – Виктор восхищенно хлопнул в ладоши. – Как всегда – зришь в самый корень! Конечно за сохранение столь пикантной, – Он красноречиво поиграл бровями и хищно, мерзко облизнул губы: – Тайны я вынужден попросить тебя кое о чем. Так, пустячок, ничего серьезного…

– Чего ты хочешь? – повторила она с обреченным бешенством, которое можно было уже не скрывать. Ведь понятно, что его «пустячок» вынет из нее всю душу. Виктор не был бы Виктором, если бы не разыграл эту карту с максимальной для себя выгодой…

Запись в Красной тетрадке.

5 июня, суббота.

«Дэн!

Сегодня один их самых счастливых дней в моей жизни! Потому, что сегодня я влюбилась! Это, конечно, полное сумасшествие, ведь я его еще совсем не знаю, но я точно знаю – он – моя судьба!

Ладно, расскажу по порядку. Сегодня утром я собиралась к Лене на маникюр. И пока я пила свой кофе, я от скуки выглянула в окно кухни. Мое внимание привлекло необычное оживление у подъезда, где живет Страховидла. Там стоял грузовичок, люди заносили вещи в подъезд. Я поняла, что кто-то заселяется. Я наблюдала, как все там суетятся, просто так, от нечего делать, и вдруг увидела ЕГО!! Его силуэт сразу бросился мне в глаза – такой высокий, с широкими плечами. У него такая осанка красивая. Поистине королевская! На нем была футболка с глубоким вырезом, в обтяжку, и джинсы, и еще у него светлые длинные волосы, они были собраны в пучок на затылке. Он очень привлекательный. Бывают такие мужчины, от которых просыпаются самые древние инстинкты… Вот ОН как раз из таких.

Я раньше никогда не верила в любовь с первого взгляда! Сама бы первая рассмеялась, если бы мне кто-то начал что-то такое втирать. Но теперь я знаю – она есть! Ведь мне хватило всего несколько секунд, я его даже вблизи еще не видела, но знала откуда-то, что он – тот самый!

Я не могла сидеть на месте, мне просто необходимо было увидеть его вблизи! Я вышла во двор, притаилась за машинами как какая-то дурочка, и стала наблюдать. Вскоре я смогла как следует рассмотреть его. Он такой красивый! И у него потрясающая улыбка! И вообще, он лучший, лучший в мире! Мне так приятно было смотреть, как он таскает вещи, как у него мышцы на руках и спине вздуваются, когда он тяжести поднимает. Хотя, удивительно, ведь он работает фотографом. Но понятное дело, он следит за собой, за своим шикарным телом, которое теперь не выходит у меня из головы.

Как я узнала, кем он работает? Да очень просто! Там ошивалась эта дура, Страховидла. Она типа помогала, дверь придерживала и вещи сторожила. Вот гадина, успела примазаться! С этой своей идиотской смущенной улыбочкой – вся такая хорошая, всегда рада помочь… Конечно, если она ко всем лезть не будет, то к ней вообще никто не подойдет в жизни!

Так вот, он сказал кому-то из грузчиков: «Осторожно, в этом ящике аппаратура!», а эта овца тут же влезла с вопросом: что за аппаратура. Ну, он и ответил, что осветительная, и что он работает фотографом, и дома у него тоже будет небольшая студия.

Он заметил меня и улыбнулся. Он посмотрел мне в глаза. И вот в эту самую секунду я влюбилась в него. Влюбилась так, как никто еще в жизни не влюблялся! У меня внутри просто извержение вулкана!

Мне стало неловко от того, что я торчала там и пялилась на него. Я решила подойти, поздороваться, заговорить с ним. Тем более, что эта дурында наконец свалила! Хорошо, что она меня не видела.

Но когда я подошла, и он снова посмотрел на меня, я еле-еле смогла спросить, не нужна ли помощь. Стояла и мямлила, как последняя идиотка! И это я, я, при виде которой обычно мужики сами теряют дар речи и начинают блеять как придурки! Но глядя в его глаза я сама стояла дура-дурой, и ничего не могла сказать.

Он сказал, что помощь не нужна, так как они уже почти закончили, поблагодарил меня.

И еще! Он сказал, что если у меня появится желание сделать пару фотографий, я могу обратиться к нему и прийти в его студию!

Студия! У меня даже руки дрожат, когда я думаю об этом! Я теперь мечтаю оказаться в этой студии. Я хочу, чтобы он устроил мне фотосессию. О да, я знаю почему он сразу обратил на меня внимание! Он ведь не первый, далеко не первый, кому крышу сносит при виде меня. Я уже мечтаю о том, как буду ему позировать!»

Наши дни (февраль).

– Подбельская! – взревело у меня в ухе. От неожиданности я вздрогнула и шарахнулась в сторону. Оглянулась – на меня, победно сверкая тщательно накрашенными глазами серыми, смотрела Вика Волгина. – Где тебя носит?! Генерал тебя обыскался.

– Вик, я сейчас к нему подойду, – спокойно ответила я, – буквально через пару минут.

Ингрид демонстративно отошла на два шага, делая вид, что Волгину не замечает напрочь.

Я прихлебнула кофе и взглянула на нее безмятежным взглядом. Вика от такой наглости побагровела. По ее мнению, я должна была тут же опрометью броситься на призывный зов начальства. Я и сама не знала, зачем злю ее, ведь ясно же, что раз вызывает генеральный, то не пойти невозможно. Даже несмотря на то, что сейчас – наш законный перерыв. Но я и в самом деле с утра успела уже вымотаться, и небольшая передышка – кружка с кофе и пять минут – была просто необходима! Пять минут на продуваемой всеми ветрами эстакаде, прилепившейся вдоль ангара, где был оборудован наш офис, он же склад. Кроме того, мне совершенно непонятно было, что побуждает Вику кричать на всю округу, если я стою в двух шагах от нее, и я не могла удержаться от того, чтобы хоть немножко не подразнить ее.

– Подбельская! Он тебя срочно вызывал. Понимаешь? Срочно! Я тут бегаю по всем складам, еле тебя нашла, а ты стоишь, чаи распиваешь!

– Ну, если ты так за него переживаешь, можешь ему доложить, что я уже вышла в его направлении.

– Снежана! Ну что за дела? Это же начальник! Его не волнует, чем ты сейчас занята! Перерыв ты себе можешь в любой момент устроить…

– Вика, – перебила я ее, начиная злиться, – я в офисе с восьми утра, сейчас три часа дня, я за это время вообще первый раз за день задницу от стула оторвала! Так что не говори мне насчет любого момента. А если начальство чем-то недовольно, предоставь мне с этим самой разбираться! И ради Бога, оставь меня на пять минут в покое! Если тебе все еще необходимо напоминать об этом, то твой начальник – это я!

Вика несколько секунд пыталась сдвинуть меня с места взглядом, вложив в него все свое возмущение. Убедившись, что взгляды, даже самые колющие, на меня не действуют, она с раздражением фыркнула:

– Ну, как знаешь!

После чего развернулась на сто восемьдесят градусов и энергично удалилась. Я поежилась под нежарким февральским солнышком и поплотнее запахнула пальто.

– Терпеть ее не могу! – прошипела Ингрид, с отвращением глядя в удаляющуюся спину нашей коллеги. Ее, обычно невыразительное, лицо, сейчас пылало возмущением. – Сейчас ведь пойдет и первым делом накапает, что ты начальство ни в грош не ставишь! Вместо работы на эстакаде со мной кофеек попиваешь! Я уже молчу про то, как она с тобой разговаривает! Она вообще в курсе, что такое субординация?

– Оставь ее, – махнула я рукой. – Черт, называется – попила кофейку! Ладно, пойду, в самом деле, нельзя же заставлять директора ждать. А на Вику не обращай внимания, она несчастный человек.

– Злой она человек! Она же…

– О, Снежка, ты здесь! – подскочил ко мне Стас, кладовщик с третьего склада, худенький, светловолосый, а в свете зимнего солнца так и вовсе полупрозрачный. К тому же, поверх тонкой водолазки он накинул лишь жилетку – при одном взгляде на него становилось холодно! Он схватил меня за руку ледяными пальцами: – Пойдем! У меня накладные, надо исправить срочно!

– Стас! – вызверилась Ингрид, – Отстань от нее! Она первый раз за день от работы оторвалась!

– Но у меня машина…

– Во сколько отходит твоя машина?

– Через полчаса…

– Так чего ты нервничаешь и нас нервируешь? За полчаса она тебе их сто раз переделать успеет! Ее вообще Генерал ждет!

– Вот! Тем более! – испугался Стас, на всякий случай еще сильнее сжимая мое запястье, – Генерал ее как зацапает, потом вообще не допросишься…

– Стасевич! Отцепись от меня! – попросила я, – Через полчаса у тебя будут все документы. Положи мне на стол, я все сделаю!

– Ладно, – нехотя сдался он, видя наш решительный настрой, – но только мои – в первую очередь! До генерала еще! – И он быстренько ушел, на всякий случай не дожидаясь ответа.

– Так о чем это мы?.. – наморщила лоб Ингрид. Я только открыла было рот, чтобы быстренько сказать ей пару срочных вещей перед тем, как убежать к начальству…

– Ингрид! Наконец-то я тебя нашел! – по эстакаде к нам со всех ног спешил Дима и орал еще издалека, видимо, чтобы мы не успели куда-нибудь смыться. Из его рта вырывались густые облака пара, из-за чего он живо мне напомнил какой-то старинный локомотив. – Ингрид, девочка моя! Где ж ты ходишь целый день? Я уже обскучался весь!

Дима – заведующий морозильным складом, в противоположность Стасу, отличался телосложением быка, был темноволос, почти всегда небрит, а лицо его, выдубленное морозом, навсегда приобрело красноватый оттенок и казалось сделанным не из обычной кожи, а как минимум из кирзы. Ингрид молча схватилась за бледный лоб.

– Дима, – обратилась я к нему, – что тебе от нее надо? Скажи быстро, и оставь нас в покое на ближайшие пять минут!

– Снежочек, ты как всегда, просто прелесть! Девчонки, я вам говорил, что среди всего этого народа, вы две единственные, кто действительно достоин внимания?

– Говорил, – ответили мы с Ингрид одновременно, и она добавила, – как и большей половине наших сотрудниц!

–Гришенька! – Дима сложил бровки домиком и широко, умильно улыбнулся. – Им я вру, а вам – никогда!

Мы с ней не удержались и хором фыркнули. Все-таки этот клоун умел поднять настроение. Хотя, конечно, трепло он редкостное.

– Ингрид! – продолжило трепло. – В нашу ревизию исправления вносить надо…

– Дим, совесть у вас есть?! – тут же снова разозлилась моя заместительница. – Ревизия была неделю назад! Какие теперь могут быть исправления? Я ваши косяки задним числом перекрывать не собираюсь!

– Гришанюшка, девочка, солнышко! – заканючил Дима, – Ну, лапушка моя! Ну, какие косяки? В ревизию считались в ночь, сама понимаешь, холодильник, минус десять снаружи, минус восемнадцать внутри, ребята грелись естественно… Ну, где-то в чем-то просчитались… Я как результаты посмотрел, меня чуть кондрашка не хватил!

– Какая я тебе девочка, блин! – возмутилась Ингрид. – Дима, что ты мне говоришь, я что, первую ревизию с вами делаю? Я …

Договорить он ей не дал. Вынул из ее пальцев почти докуренную сигарету, отшвырнул за край эстакады, проигнорировав стоящую в двух шагах пепельницу. Отобрал чашку, глотнут из нее, прихватил Ингрид под локоток и потянул в сторону двери в офисную часть ангара. Она упиралась и поворачивалась в мою сторону – я ведь так и не успела сказать ей то, что собиралась. Я махнула рукой – иди, мол, уже, тоже глотнула напоследок абсолютно остывшего кофе, и ринулась в офис. Сунула кружку на свой стол, ужаснулась от количества бумаг, которые таинственным образом образовались там за время моего недолгого отсутствия, развернулась и полетела к генеральному. Поднялась к его кабинету, находившемуся на своеобразном возвышении, воздвигнутом в центре административного отдела, перевела дух, оправила юбку и стукнула в дверь.

– Снежана, заходи! – послышалось из кабинета.

– Вечно вы знаете, что это я!

Аркадий Юрьевич заулыбался, жестом показал, чтоб закрыла дверь, кивнул на стул.

– Так стучишь только ты. Стукнешь один раз, но так, что если штукатурка с потолка не посыпалась – считай – повезло. Разведка донесла, что ты нагло игнорируешь высокое начальство?

Я пожала плечами. Генеральный и сам знал, что я целый день пахала. Кабинет его, а так же его зама был сконструирован таким образом, что он при желании мог в любой момент выглянуть в окошко, выходившее в наше помещение, и полюбоваться на мою, словно приклеенную к стулу, пятую точку. Окна в другой стене давали возможность наблюдать за происходящим в торговом зале. Руководитель наш, на наше счастье, человеком был вполне адекватным, видел, кто чего стоит, и, как правило, не позволял вешать себе лапшу на уши. Поэтому не обратил на мою небольшую выходку особого внимания, а сразу перешел к делу:

– Снеж, мне нужны отчеты. По движению товара за последний месяц и по динамике продвижения пяти ведущих брендов за полгода.

– Угу, – буркнула я, даже не пытаясь изобразить восторг по этому поводу: – И, конечно же, все срочно.

Генеральный криво улыбнулся:

– Собрание через сорок минут. Приедут все соучредители. Как всегда, предупредили в самый последний момент. Любят нас в тонусе держать, чтоб их… – он, видимо хотел что-то еще добавить, от души, но все-таки взял себя в руки и сдержался, дабы совсем уж не ронять учредительский авторитет в моих глазах. Хотя, откровенно говоря, зря старался. Чтобы хоть как-то выплеснуть эмоции, он резким движением оправил лацканы пиджака, ладно сидевшего на его плотной фигуре, и яростно потеребил галстук, слегка ослабив узел.

– Ясно.

– Ты же понимаешь, что к этому времени мне хотя бы бегло нужно это просмотреть.

– Понимаю.

– Сколько тебе надо времени на это?

– Вам теоретически или на самом деле?

– Теоретически.

– Тогда полчаса как минимум.

– А на самом деле?

– Можете взять палку и встать у моего стола. Тогда может быть часа за полтора и уложусь…

– Грустно все это, – вздохнул генеральный. – Тебя совсем задергали?

– А вы посмотрите на мой стол.

Ар-Ю на минуту задумался, и выдал нестандартное решение.

– Садись за мой компьютер. Пока ты здесь тебя, никто потревожить не сможет.

Он вышел из-за стола, и я села на его место.

– Хочу такое же кресло! – заявила я и обернулась вокруг себя, отталкиваясь от пола носочком замшевой туфельки. Генеральный улыбнулся ласково, хоть и несколько вымученно.

Я прикусила язык и подумала, что искусству кокетства мне еще учиться и учиться. Хотя, как объект, наш руководитель был хоть куда – интересный мужчина около сорока, среднего роста, всегда гладко выбрит, безукоризненно одет и благоухает неброским, но исключительно приятным парфюмом. Не могу сказать, чтобы я всерьез хотела бы претендовать на его мужское внимание… Но Кристина старательно вбила мне в голову, что искусство обольщения нужно оттачивать при каждом удобном случае. Еще бы мне научиться получше отличать удобный случай от неудобного…

– Я вернусь через пятнадцать минут, – сказал он, вышел из кабинета и запер за собой дверь. Чтоб я не сбежала что ли? Через минуту я уже погрузилась в отчет с головой и была ему благодарна за то, что он меня запер. Краем уха я слышала, как кто-то в нашем отделе вопрошает, где я есть. Конечно, насчет сорока минут он преувеличил на всякий случай. Перед приездом учредителей минимум часа за полтора поднимается нереальный кипеж – вся оптуха дружно приводится в состояние полной боевой готовности, чтобы (упаси, Господи!) не ударить в грязь лицом перед «высоким» начальством. Но Аркадия Юрьевича можно понять, ведь десяти минут маловато будет, чтобы подготовиться.

– Она у генерала сидит, – ответила Волгина. Вот ведь вездесущая!

– Да ладно, я его только что видел в зале.

– Не веришь, сходи, проверь, – огрызнулась Вика.

Ар-Ю и в самом деле вернулся через пятнадцать минут. Мой голодный нос уловил легкий запах котлет, и я поняла, что он воспользовался перерывом и сгонял в столовую. Мне же, судя по всему, стоило распрощаться с иллюзиями и на обед не рассчитывать, что не могло меня не расстраивать. Не только потому, что голод в принципе не делал меня добрее, но и потому, что с некоторых пор я стала очень тщательно следить за своим питанием, что в нашем сумасшедшем коллективе порой было совсем не просто. Хотя, «аварийный» вариант у меня а запасе всегда есть…

Генеральный постоял у меня над душой, повздыхал, видимо, надеясь, таким образом как-то ускорить процесс создания отчета. Потом тихо присел в кресло для посетителей и принялся копаться в бумагах.

Еще через двадцать минут отчеты были готовы. И теперь уже Ар-Ю нырнул в них с головой, а я вернулась на рабочее место. Вынула из ящика пакетик с суповым концентратом, залила его кипятком из кулера. Не бог весть что, конечно, но все же лучше, чем совсем пустой желудок. Отламывая небольшие кусочки от ржаной горбушечки и запивая их смесью со вкусом грибов, печально отдававшей химией, я постаралась быстренько разгрести завал в своих делах.

В нашем отделе жизнь, как всегда, кипела. Поглядывая по сторонам, чтобы раньше времени не наткнуться на Стаса, я быстренько взялась за исправление накладных. В конце концов, я ему обещала документы через полчаса, а прошло уже больше. Накладные я доделала – Стаса на горизонте видно не было. Я отловила парня, идущего в ту же сторону, и попросила все это передать. Парень кивнул, и, зажав документы под мышкой, удалился в сторону складов с почти сверхзвуковой скоростью. В это время зазвонил телефон на моем столе, на дисплее высветился внутренний вызов.