Buch lesen: «Серебро и желатин»

Регина Соболева

Schriftart:

Редактор Борис Панкин

Корректор Борис Панкин

Фотограф Регина Соболева

ISBN 978-5-4498-2622-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЭТАП I
ЭКСПОНИРОВАНИЕ

«я была крошечной гидрой…»

я была крошечной гидрой
плоским червем зиготой
делением клетки игрой
в чужой голове этот кто-то
придумал меня целиком
увидел во сне наигрался
заставил пить чай с молоком
научил целоваться
он представлял мою жизнь
мать отца младшего брата
и первобытную слизь
компота вселенной стаккато
биения сердца и тока горячей крови
зачем он придумал мне

так много боли?

«Земля накренилась набок…»

Земля накренилась набок,
Взбивая рассветную пену,
И поползла по крену
Стрелка из красных ниток.
В небе рождался слиток,
В толще пород воздушных.
И мы выходили слушать
Запахи свежего хлеба.

Как разразилось небо,
Как разошлись обрывки!..
Теплые жирные сливки,
Мягкий пахучий сбитень,
Свеж и горяч и сытен,
Будто разлит повсюду.
Вкусное сладкое чудо
Плавится, тает, жжется.

Тише – сегодня солнце!
Страшное красное солнце,
Что ниспадает с вершины
И ловит лесную тень!
Мама, мы будем тихо,
Мы осторожны будем…
Солнце медовым сгустком
Капало целый день.

Дети, сминая травы,
Песни поют, танцуют…
Солнце до самых пяток!
Светом и имбирем!
Руки цветы целуют,
Слезы в сто тысяч пряток…
И мы с моею подругой
Золото тихо поем.

Зрелые солнца в небе,
Пусть их сегодня много…
Будет, как абрикосов
В июньской и сочной траве!
Этого все мы скопом
Про себя просили у бога
И напролет все утро
Искали его везде.

«Пока не родился, Вселенная…»

Пока не родился, Вселенная
Размером с картонный ящик,
С резиновый детский мячик,
Нелюбимый, зеленый, рыхлый.
А в ящике: китайские карты
Из сокольского картона.
Это настолько огромно,
Что даже совсем не больно.
Больше чем мир на ладони бога.
Больше, чем живой глаз способен.
В ящике – неприятности.
Значки, наклейки и разности.
Булавки, скрепки, камешки,
Пластмассовые солдатики,
Срезанные атласные бантики,
Карты памяти, календари,
Талисман с лабиринтами,
Шишка без зерен и мандарин,
Засохшие цветы, старые ключи,
Жетон для поездки в метро.
Все на полу в детской усыпано
Книгами. Пуговицы, гвозди, иглы.
Пока еще не родился, в мире,
Как в картонной коробке,
Сыро, темно и хочется верить,
Что хотя бы наполовину красиво.
Как если б внезапно
Крышку кто-то откинул.

Иная раса

1.

Мой папа однажды
Пришел с работы
И застрелил маму.
Сам застрелился.
А меня оставил.
Помню, они ругались.
Мама громко кричала.
Лилась в раковину
Вода из-под крана.
Потом мама упала,
И покачнулся пол.
А я забрался под стол.
Между мной и дверью
Были две лужи,
Слитых в одну,
Застывших в углу
Коркой ржавой.
Я сидел под столом два дня
И смотрел на лицо мамы.

2.

В детдоме кормили
Подгоревшей кашей.
Мы мечтали о макаронах.
Нам было страшно.
Нас отпускали гулять.
Куда – не важно.
Мы охотились,
Ловили крыс.
И тогда по субботам
Наедались.
Шутили, смеялись, пели.
Думали о том, куда нас дели,
Во что одели,
Да и зачем в самом деле.
Потом в тишине и вони
Новых уродливых классов
Нас учили священной боли,
Создавая иную расу.

Мы – на них. И они – на нас.
И угрюмо на вопросы учителя
Дружно молчал класс.

«А потом привыкаешь к скрипучим полам…»

А потом привыкаешь к скрипучим полам,
Запахам мокрого дерева, сороконожкам и паукам.
К печному дыму, салфеткам, картинкам,
Вырезанным из журналов «Огонек» и «Мурзилка».

В банке из-под капусты завариваешь траву:
Смородину, жмых, подорожник, крапиву,
Потому что ты – уже взрослый и «юный химик»,
И дома забыл своих роботов, кассеты и видик.

Потом – полоть огород, обирая малину.
Бегать по грядкам за бархатницей и алкиной.
Дразнить соседских гусей и уток.
Мазать йодом укусы соседских гусей и уток.
И прятаться от соседей в какой-нибудь закоуток.

А потом привыкаешь к сверчкам, темноте,
Шепоту дедушки: «Ну говорил же тебе».
Представишь, как завтра соберутся ребята,
И станут из-за гусей дразнить тебя: «Терминатор».

Тихо становится, только трещит ОРТ.
Что ночь? Еще пара часов и – рассвет!
Ждешь петухов, завернувшись в бабушкин плед.
Ты – ловок, умен и красив. Тебе шесть лет.

«я открыл этот мир…»

я открыл этот мир
как открывают постыдную тайну
чужого рождения
с терпкою ноткой полного
удовлетворения

вмиг успокоившись
тяжело дыша
с наслаждением
убаюкиваю малыша
подмигиваю акушеру

эта тайна
чудо как хороша
практически без единого вша
без единой мысли
в колыхаемых ветром ржах

я открыл эту тайну
черной сосущей дыры
в которой не видать ни зги
только в еле-еле
просматриваемые щели
сквозит

«Они когда-нибудь останутся стоять…»

Они когда-нибудь останутся стоять,
Зажав в руках бесплатные пакеты,
Повернув головы друг к другу.
На пустынной парковке в безветрии
Огромной стеклянной обетованной
земли.
Словно памятник застывшим мукам,
Многозначительному молчанию и любви.
И если у каменных глаз нет зрачков,
Взгляды – серая липкая гранитная
крошка.
Всего лишь – каша с сахаром и молоком.
Пакет с сахаром, пачка крупы, молоко.
В прозрачном пластиковом пакете. И все это
лишнее.
Но потом кадр сдвинется с мертвой точки.
Женщина возьмет за руку дочку.
Пакет упадет на землю.
Расплескается молоко.
И люди уйдут домой.

«Радостно на душе по-детски…»

Радостно на душе по-детски.
На мне сарафан из маминой занавески,
Красные бантики и сандальки.
И день такой летний, маленький, жаркий.
Брови в поту, и носки слетают.
Я – в незнакомом городе никого не знаю.
Знаю, что надо суп съедать до конца,
Уважать и слушаться мать и отца,
Не обижать братика, не играть в солдатики.
Кукол одевать, раздевать, укладывать спать.
На улице не бегать, не прятаться, не орать.
Загибаю на обеих руках пальцы.
Учусь считать. А еще мне нельзя драться.
И нужно бережно обращаться с ранцем,
Который больше меня. Заканчиваются пальцы.

Но не заканчиваются мои обязанности…

«Моя мама учила меня рисовать…»

Моя мама учила меня рисовать
Принцесс, спокойно смотревших с листа.
Желтым цветом – корона, синим – глаза,
Розовое лицо, красные губы, тонкий нос
И черная коса с фиолетовым бантиком.
Помню, тогда соревновалась с братиком.
Он изображал сценки из всамделишной жизни
С врачами и большими настоящими шприцами,
Папами-пожарными и мамами-телефонными линиями.
Все это было синее-синее с красными крестами.
И почему-то очень нравилось нашей маме.
Я его хотела сдать в милицию на перевоспитание.
Пусть перестанет пророчить врачей со шприцами.
А я перестану рисовать лица с перекошенными ртами.
Принцесса очень боится. Принцессу зовут Регина
И ей снится, как с нее в больнице снимают кожу
И пришивают другие лица. На каждую сторону света,
Каждому-каждому принцу.
По одному на каждое последующее свидание.
До свидания.

«Выплеснула фрикадельку из тарелки…»

Выплеснула фрикадельку из тарелки,
По столу покатала, потыкала вилкой,
Представила – у фрикадельки детки
Есть. Мамку ждут, им страшно и дико.
Суп холодел, покрывался пленкой,
Жирная ложка застывала в горсти.
Я шептала фрикадельке тихонько:
«Милая, ты уж меня прости!».

Мама меня заперла в квартире.
Канатом прикручена дверь к двери.
Несчастней меня никого в этом мире
Не было в тот день.

«Милая крошка…»

Милая крошка
Сдувает с ладошки крошки
Птичкам, швейцарским летчикам,
Которым все равно,
На что именно гадить.
Я бы хотела погладить
Утенка, который этакой осенью
Вылупился из яйца.
Хотелось бы посмотреть
На мать его и отца.
И выскрести до конца
Из кармана пальто
Все зернышки.
Голуби, ощетинив перышки,
На ветках как яблоки,
Сгнившие серым-серым небушком.
Им тоже – хлебушка.
У перил подростки.
Один из них кажется
Слишком взрослым.
У второго в глазах тоска.
Третий крутит пальцем у виска
И показывает на меня.
Я остаюсь серьезной.
Мальчики рожи показывают реке.
У каждого по перчатке
На каждой руке.
Мои руки вымазаны
Сладкой шоколадкой.
Мне шесть лет,
И я в психологическом тупике.
Можно ли на людях
Облизывать пальцы на левой руке?
На правой – конечно можно.
Особенно если
Испачкался мороженым
И идешь на каникулах
Погулять к реке.

«Мне снится сыр…»

Мне снится сыр.
Я падаю с круглого сыра.
И сырное счастье похоже
На дырочку от луны.
В сырных пещерах
Сырные гномы Хам-Сыра
Грустные песни поют
И кабушку грызут, шалуны.
Сырные реки и берега
Вдалеке у отважных гномов.
Многого им не надо —
Была бы цела голова
Сырного Будды,
В сырном экстазе готов он
Отгрызть себе сырные руки.
Удерживают едва.

Мне снится сыр.
На сырном пиру в пещере
С сырами, висящими
Сталактитами над головой,
Главный гном возвещает,
Что сыром воздастся по вере.
А ты веришь в сыр?
Поверь в него, дорогой.

«На улице Герцена пахнет говном…»

На улице Герцена пахнет говном.
На улице Герцена – аэродром
Приземлившихся в спешке
Королей, слонов, пешек,
Фигур, вылезающих из автобусов,
Спрыгивающих с последней ступеньки
Под напором идущей сзади
Большой и уставшей тетеньки.
Надорвете животики!
Как представите
Этот мир основательный
В стране подростков
С младенческой припухлостью
Всех вытекающих
Из припухлости отростков.
Этот мир людей у киосков
В ожидание сигарет и мелочи.
Эти шалавы – маленькие девочки.
Мальчики – психопаты.
Наши мизерные платы
За вход в парк развлечений
В стране подростков,
В которой все слишком просто.
Прорастает за ночь.
Лечится месяцами.
Хлопайте верхними веками,
Обдувайте себя ушами,
Взлетайте с помощью больших пальчиков.
И берегитесь девочек наших
И наших мальчиков.