Клуб одиноких сердец инженера Гарина
Text- Größe: 210 S. 1 Illustration
- Kategorie: Science-Fantasy, Social Fiction
© Коллектив авторов, 2022
© Валерий Гаевский (оформление), 2022
© Малышева Галина Леонидовна
Предисловия
Виталий Карацупа
Всё прочитать невозможно!
Трудно не согласиться со столь категоричным утверждением, тем более человеку читающему. И тем более когда жажда чтения переполняет «сосуд желаний» читателя. В наше время благодаря Всемирной сети-паутине можно найти почти любой текст. Выбирай – не хочу. Следуя постулату Теодора Старджона о том, что «девяносто процентов всякого явления суть хлам» (что также применимо и к литературе), думающему человеку можно уверенно отсеять девять десятых из написанного. И всё же математика неумолима. В остатке есть такое огромное количество книг, что в итоге обязательно приходится останавливаться и делать выбор. Именно так читатель и находит свою главную дорогу – широкий книжный тракт – манящий его долгие годы к далёкому и недостижимому горизонту. Для нас с вами, я надеюсь, приоритетным направлением, питающим наш мозг и дающим нам дополнительные знания, стала фантастика. Конечно, изначально были сказки, легенды, мифы (что некоторые исследователи причисляют к фантастическому жанру), создавшие основу для последующего чтения других жанров и других видов литературы. Деревянный человечек Буратино, попавший в современный мир джинн Хоттабыч или летающий человек Карлсон… Это сказка? Или фантастика?
А кто сможет точно отделить одно от другого? Кто рискнет поставить критерии отбора этих двух видов литературы? Здесь и сейчас это не главное. Главное – что человек выбрал себе дорогу, выстеленную нужными ему книгами, с интересом впитывает их содержимое и невольно готовит себя для следующего шага. А какое в фантастике избрать направление (или, если хотите, ответвление)? Магический реализм? Фэнтези? Ужасы и мистика? Киберпанк? Или все-таки научная фантастика?
* * *
НФ. А почему бы и нет? Чтиво для умных, любознательных и жадных до точных наук и невероятно вкусная пища для юных умов. Но для начала откроем «Краткую литературную энциклопедию» (М., 1972, ст. б.887) и прочитаем: «Фантастика – специфический метод художественного отображения жизни, использующий художественную форму-образ, в котором элементы реальности сочетаются несвойственным ей, в принципе, способом, – невероятно, «чудесно», сверхъестественно».
Далее автор статьи Р. Нудельман (и сам писатель-фантаст) дает понять, что фантастика неотделима от мышления той эпохи, к которой принадлежала: мифологическая, фольклорная, героическая, религиозная и др. И что в настоящее время в обществе преобладает научное мышление, что, соответственно, и породило научную фантастику: образы на основе научных гипотез и представлений, привнесенные в реальный мир со всеми его общественными, политическими, культурными и даже религиозными противоречиями. Всё вышесказанное дает нам четкое понимание того, что именно жанр научной фантастики – единственный, в котором в сюжете наравне с героем-человеком преобладают научные открытия, научные и технические изобретения, динамика научно-технического прогресса. Точности ради отметим, что существует еще и так называемый «производственный роман» (Даниил Гранин, Артур Хейли), но количественно он очень невелик в общем объеме художественной литературы. К тому же в «производственных романах» практически нет научного предвидения и описываемых открытий. Также отметим, что к НФ примыкает и социальная фантастика (С. Лем, А. и Б. Стругацкие), где открытия и предвидения играют незначительную роль.
Во главе угла и основе сюжета – человек, противостоящий выдуманным авторами общественно-политическим институтам. А в Германии первой половины ХХ века даже существовал термин «научно-технический роман» (technischer Zukunftsroman), обозначавший произведения, предвосхищавшие технические открытия; в советской фантастике подобным произведениям было дано не по праву уничижительное название «фантастики ближнего прицела» (В. Немцов, В. Сапарин, В. Охотников и др.). Книги подобной литературы базировались на описываемых открытиях и изобретениях «в пределах пятилетнего плана народного хозяйства».
И все же, хотя корни НФ можно (и нужно) искать в глубокой древности, следует признать, что первым автором, посвятившим всё своё творчество произведениям об открытиях и научно-технических новинках, был Жюль Верн. «Чистые» научно-фантастические романы существовали и ранее, но это были, как правило, одиночные вкрапления в общем литературном творчестве писателей (Владимир Одоевский, Мэри Шелли, Эдгар Аллан По). Французский писатель уже с первых книг наметил свои литературные устремления обучать публику XIX века развлекая, что еще при жизни определило его место в пантеоне классиков мировой литературы.
Конечно же, следует упомянуть и англичанина Герберта Уэллса, обогатившего в конце XIX – начале ХХ века мировую литературу большим количеством новых идей, дававших пищу для произведений нескольких поколений фантастов («Война миров», «Человек-невидимка», «Машина времени», «Новейший ускоритель»). Советский фантаст 1920–1930-х годов Александр Беляев – первый в нашей стране, кто стал профессионально заниматься научной фантастикой, – добавил в пантеон сюжетов еще несколько важных: «Человек-амфибия», «Голова профессора Доуэля», «Властелин мира». А на другом полушарии, в Америке, к этому времени уже начали создаваться научно-фантастические дешевые журналы для массового потребителя. И хотя зачастую они были наполнены неприхотливыми сюжетами, как правило о противостоянии землян с самыми разными представителями космического пространства, в последующем они стали площадками для тех начинающих фантастов, которые превратились в классиков мировой НФ (Айзек Азимов, Роберт Хайнлайн, Пол Андерсон).
И в основе всех этих литературных произведений почти всегда находились те или иные научные открытия и научно-фантастические изобретения. Тематика сюжетов вращалась вокруг Х-лучей, затерянных миров, встреч с жителями других планет, первых роботов, ядерной энергии и т. д. Они представляли для поклонников фантастической литературы обширное поле для приятных воспоминаний о прочитанном, яростных обсуждений с коллегами и друзьями сюжетов книг и вероятных мыслей автора. Очень быстро в сознании читающей публики сложился стереотип, что то, где говорится о науке и новых открытиях, нужно причислять к НФ. По большому счету, само выражение «научно-фантастические изобретения» попахивает оксюмороном – ведь почти вся научная фантастика и основана как раз на изобретениях и открытиях.
Научная фантастика в целом стала основным локомотивом развития фантастической литературы в начале-середине ХХ века. Почти полвека она главенствовала в романах, повестях и рассказах сотен авторов всех континентов. Лишь к третьей половине столетия её начали теснить другие направления, тогда только начинающие формироваться на основе НФ. Новая волна фантастической литературы стала предлагать массовому читателю фэнтези, социальную фантастику, киберпанк, позже – паропанк. И даже такие книги, которые очень трудно причислить к какому-либо жанру, ярким представителем чего был Филип Дик, а также отчасти Рэй Брэдбери и Харлан Эллисон. Древо фантастики во всем своем жанровом многообразии разрослось, к началу XXI века его корни опутали и так называемый мэйнстрим, а вот «чистая» научная фантастика уже не столь сильно стала волновать души покупателей, посетителей библиотек и книголюбов, ищущих тексты в Интернете. Но почему так много сейчас переиздается НФ-литературы полувековой и вековой давности, почему давние научно-фантастические изобретения до сих пор влекут нас, почему нам так хочется, чтобы Аэлита и инженер Лось все же встретилась, чтобы земля Санникова не пропадала, а Гриффин открыл секрет своего невидимого препарата?
Не потому ли, что, как выразился однажды ученый и фантаст Айзек Азимов: «Фантастика – живая ветвь искусства». Живая!
P. S. А все-таки очень жаль, что всего прочитать невозможно…
Клубные истории
Валерий Гаевский
Монада
«С этого надо было начинать… Да, элементарно с этого, Саша! Какой ты, к чёрту, физик-технолог, если забыл о простой передаче импульса и нагородил целый огород лишних фильтров… Нейроны работают в мозге так же, как цепи твоей схемы, они усиливают один другого, а в синапсы они сбрасывают своё ключевое напряжение, предъявляют что-то вроде пароля для входа в систему, коммуникатор… Надо привести это в соответствие и перестроить схему считывания импульсов…»
Мысль, наполняя словно бы отсутствующий взгляд, скользила по периферийным блокам установки, похожей на огромную бабочку – многослойный сканер-скафандр, где каждый слой работал на своей модуляционной частоте, улавливающей тончайшие мозговые от альфы до лямбды ритмы. Картинка ни с чем не сравнимой интерференции этих ритмов выводилась на экран компьютера… Программа обработки и чёткой цифровой идентификации барахлила, визуальные картинки больше напоминали сюрреалистическую мазню сбрендившего художника, нежели что-то вменяемо-объяснимое… И уже закончились добровольцы в институте. Никто не хотел лезть в кокон. И всё из-за одного случая… Инженер-технолог Валентин Булатов (и фамилия-то какая!), редкоземельщик, из отдела экспериментальных сплавов, тихоня, после пребывания в скафандре разгромил дорогостоящее оборудование, вывел из строя электронный микроскоп, закрылся в лаборатории, напустил какой-то газ и чуть не сыграл в заупокойную. Откачали его, конечно, освидетельствовали, признали нормальным, обложили подписками, но из НИИ уволили. Где он теперь? Ветер ищет…
Мысль скользнула на тёмное, полузакрытое жалюзями окно… Уже и ночь, пожалуй. Луна на ущербе. В последней четверти… Правильно, наверное, говорит всякий суеверный народ, что на ущербе луны дела из рук вон плохо идут и даже в парикмахерскую ходить не стоит… А вот лето кончается. Фея решила больше не донимать его уговорами выманить у начальства недельный отпуск и приехать к ней на карельские озёра, взять лодку напрокат, поплавать, понаслаждаться сосновыми лесами по живописным брегам… Где-то она сейчас там засела в финском коттеджике и пишет, пытается продолжать писать свой фэнтезийный роман, в котором он выведен другом-любовником её героини. Всё как в реальности. Но в реальности луна на ущербе. А их отношения тормозит его работа. Вечная тема…
Мысль встрепенулась, подняла тело, сунула в руку сигарету и заставила выйти на балкон. Институт уже давно закрылся, весь периметр поставлен на сигнализацию, даже в коридор теперь не выйти без специального звонка дежурному охраннику. Хорошо ещё, что визор в лаборатории отключён по его личной просьбе к начальству. Камеру для съёмок во время экспериментов он всегда включает сам. Это его привилегия. И хорошо, что есть балкон, пусть под решёткой, которую не разрезать и автогеном, но это всё-таки балкон. А на балконе – комната отдыха: цветник по стенам, мини-кухня с кофеваркой, микроволновкой, маленьким холодильником и святая святых – двумя креслами с полным функционалом разгрузки…
Город вдалеке. Его отсюда не видно, может быть только с крыши виден Павловск и его роскошный, громадный парк по берегам Славянки с императорским дворцом. Питер – где-то на горизонте, где-то там этот город его судьбы с таинственной историей, которой он, Искандер Рябов, ведущий инженер лаборатории экспериментальной психометрии, так досадно мало интересовался. Оставив родительский дом в Казани, выпускник Московского физико-технологического института Искандер Ерофеевич Рябов переехал в Петербург тринадцать лет назад по приглашению на работу сюда, в Павловский НИИ, и сразу попал в секретный отдел.
Фея появилась в его жизни неожиданно. С равной вероятностью могли появиться и Катерина, и Лидия, но появилась Фея. Он даже первое время не верил ей, что есть такое имя, что её так назвали родители. Хотя и с его именем тоже было всё странно. Все прадеды из казачьих поволжских степей, а вот имена имели причудливые для русского уха: Юлиан, Августин, Аврор, Ничипор, Никандр, Маркел… Отец, Ерофей Маркелович, со всей этой родовой лингвистикой очень дружил, семейные древа составлял с лёгкостью, как пасьянсы, и верил в некую харизму рода Рябовых. Чудесил папаша с младых ногтей и сына назвал не Александром, а Искандером – на арабский манер… Среди казанских татар Искандеров, однако, было уже много, не то что Авроров среди русских. Но вот и удосужилась завещанная наследственная харизма Рябовых наградить крайнего носителя прозвищами от сотрудников и друзей по институту: и Скандром его называют, и Сканером, и Сканом. Скан, похоже, ближе всего к теме оказался…
Рябов полуприлёг в кресле с сигаретой в руке и вперил взгляд в небо с ущербной луной. Мысль окончательно убежала в некое неощутимое параллельное пространство…
* * *
До утра он перестраивал схему установки. Запустил расчёты в компьютер, засел за монтажный стол и наскоро спаял дополнительную плату в блок фазового дистиллера частот. Боролся со сном, пил кофе, дважды отвечал на контрольные звонки… Снова с упорством одержимого просматривал данные, что выдавал ему компьютерный симулятор сканера. Нейронные показатели бодрствующего виртуального пациента гуляли в широких пределах, показывая асинхронность в разных отделах мозга. Он отправлял «пациента» в сон, моделировал его дельта-ритмы. Включил полное нейросканирование, добавив в меню слабые электроимпульсы от спинного мозга, плексусов солнечного сплетения, половой системы, рук и ног…
Если всё-таки верна теория Бехтеревых, что думает не только мозг, а всё тело, то и личность может растекаться по нейроканалам в любую точку. Руки мыслят (соображают) иногда раньше мозга, воспроизводя неповторимую моторику движений, осознанно или бессознательно… Человек во сне может писать и рисовать. Феноменология психики давно и основательно требовала пересмотра. И многие прежние установки отрицания того, что в психике человека возможно всё – Рябов своими опытами опровергал. В психике, а точней в «разумном теле» человека действительно было возможно все. Он уже приблизился к пониманию того, как сплетаются частоты в разных фазах активности этого «разумного тела», и что за этим следует. Последнее слово было за обратным процессом – управляемым точечным или комплексным воздействием на психоцентры.
К семи часам утра он рискнул и переключил режим сканера-скафандра на режим излучателя… Плеснул минеральной воды на голову, умыл лицо, закурил прямо в лаборатории и подсел за пульт контроля… Виртуальный пациент в активном режиме через некоторое время начал выдавать признаки беспокойства, ещё через минуту параметры на экране поплыли красными пиками вверх, фиксируя момент нарастающей паники… Рябов схватился за верньеры модуляции, но передумал…
«Ещё немного… Потерпи! Тебя всё равно нет. Ты же не живой человек в скафандре, ты просто набор характеристик псевдомыслящего белка с имитацией нервов тканей, с имитацией чувств и эмоций… Ты даже вскрикнуть не можешь… Вот ещё пять секунд на пятнадцати микрогерцах в лобные доли – и я тебе обещаю общее поле тактильной релаксации, словно душ Шарко…»
Проклятье! Рябов вздрогнул. На экране белыми бегунками поплыли неумолимые линии: виртуальный пациент впал в кому…
Не может быть… Этого не могло быть…
Конечно, он перестарался… взял слишком широкий частотный фронт, ударил, что называется, по всей вегетике, не учёл синхронизации импульсов, да и с мозгом нужно было быть поосторожней… Но, чёрт возьми, что такое этот виртуальный пациент – схема, набор параметров усреднённой нервной системы абстрактного человека. И всё-таки…
Щурясь от яркого утреннего света в окнах, чертыхаясь от злости и усталости, Рябов перещёлкал на пульте все тумблеры, снимая режимы нагрузок и обесточивая силовые блоки установки. Откинулся в кресле, переводя дух.
Ещё одни сутки насмарку. Ещё один безумный день и ночь с ущербной луной в небе.
Зуммер мобильника сыграл Четвёртую бетховенскую сонату почти до конца, прежде чем Рябов нажал на злополучный зелёный кружок.
– Ну, что у тебя, гений? – голос шефа из машины. Едет в институт, как всегда раньше прихода всех сотрудников. Такой у него характер и нрав долженствования. Перфекционист несчастный.
– Сергей Петрович, мне нужен живой испытуемый, – ответил Рябов бескомпромиссно. – Человек во плоти…
– Искандер, Скан, ну где я тебе его найду? Мне, что ли, самому забраться в твой кокон?
– Нет, вам пока не надо, Сергей Петрович.
– Спасибо. Ты скажи, что мне делать с твоими участившимися осечками… Мои отчёты, Саша, явно не радуют наших заказчиков.
– Дайте мне ещё два-три дня. Вот луна проскочит последнюю четверть… С новолуния у нас будет успех, я обещаю…
– Ты это сейчас придумал? – Шеф хмыкнул и, видимо, надавил на гашетку газа своего «шевроле», кого-то обгоняя на трассе. Характерные звуки выдали даже поток воздуха за приоткрытым окном пассажирской дверцы.
– Нет, с ночи.
– Ладно, Скан, поезжай домой. Отдохни. Но помни, ситуация у нас не тривиальная. На меня нажимают… Понимаешь?
– Но это же наука, Сергей Петрович. Наука! Новые рубежи, какой нажим?!.
– Знаю, что новые. Поэтому и беспокоюсь. – Шеф подбирал слова. – Ты сеанс свой сегодняшний записал?
– Нет.
– Вот и плохо. И чем мне ребят сегодня нагружать прикажешь?
– Ко мне в лабораторию никого не пускайте. Хотя постойте… Пусть Андрей Демидов поработает над компьютерными тестами. Но только он. Я ему позже сам позвоню.
– Ладно, гений… Будет исполнено. А ты джинна своего из лампы когда выгонишь? Может, ещё лекцию какую-нибудь напишешь по астрологии? Про новолуние…
– Сергей Петрович, – Рябов взвился, – издёвку эту вашу я ни в каком виде не принимаю. Уж простите…
– Хорошо, Скан, не кипятись. Выпей лучше кофе. Может, меня всё-таки дождёшься? Я через десять минут буду…
– Нет, шеф. Сил у меня для личной встречи сегодня никаких не осталось. Еду домой отсыпаться.
– Хорошо. Значит, завтра опять в ночь выходишь?
– Нет, Сергей Петрович. Поработаю дома. Может, день, может два.
– Ясно, Саша. Будешь дожидаться новолуния…
– Его самого.
– Скан… Насчёт испытуемых… Будут. Я обещаю. Вернёшься на работу – будут. Сколько скажешь…
Рябов прервал разговор, выключив связь.
* * *
Зелёный Matiz, верный ездовой товарищ Рябова, открыв хозяину дверь с брелока, почему-то решил не заводиться. Неужели тоже насмотрелся ущербной луны? Фары включались, радио и кондиционер работали. Двигатель сказал несколько раз по-грузински: «Вах-вах-вах-вах, генац-ц-ц-ц-ц-цва!.. генацва… вах-вах-вах… генац!..» Рябов, невольно уловив это странное звукоподражание, решил не помогать товарищу его завершать – открыл капот. Сверху на крышке воздушного фильтра лежал лист бумаги А4 с броской надписью красным фломастером: «Жан, я помню, что тебя давно пора отвезти на СТО, поработай ещё пару дней. Я сильно загружен» – и подписью: «Искандер».
Рябов взял лист и прочитал громко вслух:
– Жан, я помню, что тебя давно пора отвезти на СТО, поработай ещё пару дней. Я сильно загружен… – и добавил: – Пожалуйста, генацвале! – после чего закрыл капот, а лист с запиской сложил вчетверо и сунул во внутренний карман куртки. Жан завёлся.
«Он снова мне верит, – подумал Рябов с грустью, – со мной всё ясно». С машиной, «заправленной» шефом, они разминулись через пару минут после того, как Рябов прошёл двухминутный контроль на блокпосту и был выпущен за шлагбаум прилегающей территории института. Сергей Петрович Феоктистов помахал ему рукой. Рябов ответил тем же, без энтузиазма.
Объехав Мариентальский парк по Горбатому мосту и дальше проскочив кривым лонжероном по Садовой, выехал на Фильтровское шоссе. Прямое как стрела шоссе неожиданностей не преподносило. И это радовало. Организм, натренированный за последний год ночными бессонницами, хоть и не сдавался и продолжал сохранять всю правильную моторику водителя, но голова гудела, напоминая о пресловутых тета-ритмах в фазе быстрого сна. И действительно, внешняя симптоматика напоминала быстрый сон…
«Нет, это, конечно, полный бред, – подумал Рябов, втыкая четвёртую передачу, прибавляя газ и заходя на обгон надоевшей ему фуры, – быстрый сон в состоянии бодрствования… Мой гипоталамус меня бережёт! Не должны же были все мои друзья-нейрики настолько завраться».
Рябов рассмеялся. Кстати, на блокпосту сегодня опять не прозванивали его телефон. Значит, с секретчиками всё в порядке. Шеф наконец-то с ними договорился, и Скан получил в распоряжение ещё одну степень свободы. Теперь его телефон – это разрешённая к выносу и вносу флешка.
Рябов мимолётно вспомнил всю историю своего двойного конфликта с секретчиками и руководством НИИ. Тут, конечно, фактология событий выглядела из ряда вон… Нынешняя луна на ущербе в сравнении с теми громами и молниями просто круги на воде от хлопка ладошки, так себе – флюктуация прихотливого настроения ведущего разработчика.
История получилась скандальной, хотя никто из коллег-сотрудников почти ничего не заподозрил, ну, почти не заподозрил. Рябов, конечно, был не ребёнок и, когда несколько лет назад подписывал индивидуальное соглашение о секретности (со всеми пунктами угроз, наказаний и преследований), знал о запрете выноса любой научной информации из стен института в любом виде, включая записи формул в блокнотах, чертежи на столовых салфетках, не говоря уж о дисках или флешках, не вспоминая о любых электронных пересылках на чей-либо личный компьютер. Всё это он неукоснительно соблюдал. Появились телефоны со встроенной памятью и юэсбишными портами, и их стали проверять на блокпосту, причём без демонстрации процесса, как говорится. Помещали в небольшой контейнер, напоминающий СВЧ-печку, нажимали на кнопочку, оператор процесса что-то отслеживал на всегда закрытом для обзора посетителей экране, выщёлкивал на «клаве» учётную запись и возвращал ваш телефон, айфон, айпад… Отпад!
Рябов, неплохо знавший основы программирования, сообразил: отыскивают информацию с кодовыми метками. Попросту на каждом компьютере в НИИ стоит дополнительный блок цифровой обработки. И этот жук, даже не жучок, ставит характерные метки, теги. Информация начинает «фонить»…
Ладно, на работе нельзя вести никакую интернет-переписку. Электронные почтовые ящики запрещены. Wi-Fi нет, только ограниченная кабельная система. Но телефонную сеть в здании не глушат, хотя, скорей всего, каким-то образом коммутируют все звонки и фильтруют. Не зря же добрая четверть всех помещений в НИИ – это службы защиты, скажем так – весь четвёртый этаж…
Завещанная предками вольнолюбивая казачья харизма рода Рябовых взыграла в душе Искандера. Он вспомнил про декодер, использовавшийся в схеме считывания сигналов на стендовом сканер-скафандре – его детище. А цель этих усилий была проста: надоело ему, Скану, творцу науки, не иметь под рукой в любое время дня и ночи данных по проекту, рабочих схем, поправок, табличных и справочных данных, с которыми он мог бы работать и дома, просто потому, что бзики озарения иногда и не удержишь в голове, не прикажешь им откладываться в мозгу и ждать положенного времени приезда на работу. В результате несложного опыта по перекодировке меток, а точней их снятия, «обнуления», Рябов умудрился пронести через блокпост небольшой шмат столь дорогой ему информации беспрепятственно. Элементарная осторожность и научная этика не позволили ему скачать на телефон данные по всему проекту. Да, он нарушал режим секретности, определённо, но ведь втайне и не со злым умыслом… Секретчики, однако, народ ушлый, главным образом, потому, что иногда им положено не доверять себе самим, своим глазам, ушам и прочим рецепторам и чувствилищам. Вот это обстоятельство Скан не учёл, и месяц назад его успешно проходивший тесты телефон оператор решил проверить напрямую… Экая вышла печаль.
Рябова задержали. Рябову устроили нешуточный допрос с перечислением всех пунктов угроз, наказаний и преследований. Пришлось раскалываться и делиться опытом по «прыжкам в высоту, длину и ширину», то есть по всем трём координатам физического пространства. Феоктистова вызвали на ковёр. Феоктистов отмазал Рябова, более того, шеф НИИ узаконил рябовское воровство, точней, легализовал под залог дополнительной опеки над нашкодившим гением, над его квартирой, домашним компьютером, личными связями, перемещениями в пространстве высоты, длины и ширины. Увы. Увы, плата оказалась для Скана моральным ярмом ещё большего порядка, чем была до того…
Рябов пожалел о содеянном, но отказываться от степени столь дорого оплаченной свободы не стал. Он был увлечённым человеком, устремлённым в будущий прогресс человечества с абсолютной верой в его ценность. М-да! И что тут скажешь?
Вероятно, и сейчас, прямо в этот момент, его пасут заботливые, расторопные и неуловимые секретчики.
Утренний Питер смешивал краски для ясного на редкость дня: даже водная гладь Обводного канала казалась не болотно-серой, а слегка как-то стыдливо полазурела. Вот и Бронницкая, 19. Бывший доходный дом о шести этажах, на два подъезда с сохранившейся коридорной проходной планировкой. Квартира Искандера – на шестом, под самой крышей.
Заехав во двор, Рябов припарковал Жана у центральной клумбы с миниатюрной ротондой, под которой возлежал один из многочисленных питерских львов, заботливо отдраенный от многодесятилетних наслоений прошедшей эпохи и оказавшийся в результате чистки – мраморным творением с бронзовым ошейником и подписью на плите у львиного подбрюшья: «От имени и по поручительству графа А. Ф. Чернышова-Безобразова скульптура сия дарована и установлена в год 1887». Право парковать личный транспорт во дворе «у графа» ему, Рябову, оформили пять лет назад стараниями всё того же Феоктистова, так что на поверку выходило, что учёный-изобретатель имел отчётливые привилегии перед своими разномастными соседями, большинства из которых он, кстати, вообще не знал.
– Спать, спать, спать, – повторял Скан, поднимаясь на новеньком, с иголочки лифте, упрятанном в клеточный колодец образца 1913 года, на пятый этаж, а дальше пешком по лестнице в коммунальный квартирный коридор своего этажа.
Железная дверь с двумя замками, бесшумная, словно походка пумы на охоте, легко впустила хозяина в недра двухкомнатной квартиры. В недрах кто-то находился, кроме него. Фея? Нет, не может быть. Искандер поискал в прихожей её любимые кожаные кроссовки… Кроссовок не было. Не было и подаренных им красных туфелек на высоком каблуке. Не было и сумочки-рюкзака на вешалке. Жар полыхнул Рябову в виски, желание спать сделало вид, что пропало.
– Кто здесь может быть кроме меня, чёрт возьми? – громко сказал Рябов, зачем-то нащупывая телефон в кармане ветровки, словно это был пистолет или электрошокер. – Фея, если это твои шутки, отвечай сразу…
Ответила тишина. Рябов обследовал комнаты, ванную, туалет и даже открыл дверь небольшого чулана. Никого в квартире не было. Вспомнил расположение мелких вещей на рабочем столе в зале, порядок книг в шкафу, складок в полотнах задёрнутых гардин…
– Дожились вы, Искандер Ерофеевич, доработались! – сказал сам себе со значением Рябов. Но только ли себе? Вспомнил о секретчиках. Не было гарантии, что кто-нибудь из господ службы не заглядывал сюда за последние сутки для отстройки оборудования, так скажем…
Вспомнил о сценах любви с Феей в спальне и представил, что скрытые камеры могут это заснять… Достал из холодильника початую бутылку коньяку. Налил себе полбокала. Залпом выпил.
В ванной, намыливая руки и ополаскивая их под краном, критически посмотрел на себя в зеркале. Персонаж в отражённом пространстве на девяносто процентов вызывал лишь ироническую усмешку. Оставшиеся десять процентов не определялись. Печаль…
Вот, значит, что с людьми умственных занятий и технических приложений делает ущербная луна!.. Вот что делает наука новых рубежей! И бессонница! И вся эта мистерия начинающейся мании преследования, поставленная на заботу его личного, рябовского уязвлённого сознания! Харизма рода получила досадный, чертовски досадный нокдаун. Как она собирается ответить?
Искандер добрался до кровати, сосчитал до девяти и заснул.
* * *
Разбудил Рябова зуммер не 4-й бетховенской сонаты, а его любимой композиции из Клауса Шульце Vanity of Sounds – позывные от друзей. Ритмично-вкрадчивая музыка, классика немецкой электроники, обладала удивительным свойством: выравнивала любой перекрученный психологический фон и побуждала к чему-то безымянно-высокому. Так, по крайней мере, объясняла Фея, когда устанавливала Рябову эту мелодию. Она вообще с самого начала их знакомства взяла над ним перманентное культурное шефство. Поиск телефона продлился минуту. Слегка пошатываясь, Рябов добрёл до прихожей. Айфон изливал призывные волны на несущих частотах от 43 до 440 герц на тумбочке под зеркалом.
Искандер глянул на таймер: семь вечера… Звонил Шань-Мэй, хозяин китайского ресторанчика, открытого здесь же, на Бронницкой, в 13-м доме. С чего бы вдруг?
– Алло, слушаю… Господин Шань-Мэй, я вам, случайно, не задолжал за какой-нибудь редкий ужин?
– О, нисколеко, Искяндэль-шифу… Вы всегда так тоцны на лясчётах и так сцедри на цяй… Шань-Мэй до-воль-ний-ця. Мой звонокь от прьошения вашего знаком-ця. Он не велель плестовлять-ця его. Сказаль, цьто это тайна в подальок вам, Искяндэль-шифу… Столикь уже наклить-ця. Шань-Мэй заботиль-ця. Мы жьдём вас…
Шань-Мэй завершил звонок, выплеснув в лаконичных фразах своё врожденное благорасположение. Но вопрос повис в воздухе. Кто этот знакомец и откуда он заведомо знает, что Рябов дома? Может быть, кто-то из секретного отдела? Практика подсказывала, что народ этот ведёт себя крайне непредсказуемо. Внутренняя разведка. И этим всё сказано. Но всё для них сказано не бывает никогда. Чёрт с ними, если это так.
Рябов отправился в ванную приводить себя в порядок.
Через десять минут он уже заходил в фарфорово-бархатный красно-золотой зал «Китайской кухни» в сопровождении всегда полусогнутого в поясе и улыбающегося Шань-Мэя.
Человека, поднявшегося из-за стола для приветствия, Рябов никогда не видел. Выглядел незнакомец спортивно, но габаритами не отличался. Носил серые брюки, белую рубашку, терракотовое кашне и такого же цвета джемпер. Темноволосый, кареглазый визави, в тон своим цветам, был смугл лицом. Взгляд держал фундаментально спокойным, без пристально-сверлильных крайностей. Чувствовалось, что за господином стояла хорошая психологическая подготовка. Незнакомец протянул руку для пожатия, кивнул с ноткой благодарности Шань-Мэю. Шань-Мэй с поклоном удалился.
– Искандер Ерофеевич, спасибо, что приняли моё приглашение. – Незнакомец сделал короткий приглашающий жест присаживаться. Рябов сел за накрытый красно-шёлково-драконьей скатертью стол, на котором уже красовались белоснежные приборы и пирамиды накрахмаленных салфеток. – Будем знакомы, меня зовут… Силантий.