Дашенька. Роман

Глава 4. Костик Шалый

Пересуды об Кирилле и Даше закончились так резко, будто их обрезало. Не сами по себе, конечно.

Во дворе автобазы, где работал Кирилл, собирался народ, как всегда будничным утром, когда вот-вот должен был начаться рабочий день. Начальство, бухгалтерша, бригадиры проходили в контору, а рабочие останавливались переброситься словом, выкурить папиросу, перед тем как сесть за баранку. В стороне собирались женщины-полеводы – их должны были увезти на полевой стан. Ну, то есть, ничем это утро не отличалось от прочих, когда лето, солнце и начало погожего дня.

До тех пор, пока не подошёл слесарь Костя по прозвищу Шалый – известный лентяй и балаболка. Перездоровавшись со всеми, он попросил закурить, и Кирилл протянул ему пачку. Костик вытянул из неё папироску, и тут, явно некстати, ему взбрело в голову побалагурить.

– Кир, я вас видел вчера вечером!

– Ну и?

– Да вот думаю, надо мне тоже какую-нибудь меленькую завести. Её и уговаривать не надо – взял в охапку и клади под любой куст, – заржал Костик.

Он и понять ничего не успел, как оказался намертво зажат где-то под мышкой у Кирилла. Руки прижаты к бокам так, что рёбра затрещали. Абсолютно обездвиженный, Костик мог только взывать к разуму Кира.

– Эй, пусти! Чего ты! Раздавишь же, медведь!

Кирилл будто и не слышал голоса, верещавшего у него за спиной. Он дёрнул замок-молнию на ширинке Костиковых штанов и стащил их до колен вместе с трусами.

– Да ты сдурел что ли?! – не на шутку забеспокоился Шалый. – Эй, мужики! Да помогите же!

Но помогать никто не торопился – мужики были ошарашены и только глядели с изумлением. К тому же Кир пробормотал:

– Не надо, сам справлюсь.

Подхватил Костика, прошёл несколько шагов до забора и там отпустил – голой задницей в густые заросли дикой крапивы.

Костик заорал благим матом и вскочил как ошпаренный. Двор взорвался хохотом.

– Ну, Кир… Ну ты придурок! – чуть не со слезами причитал Шалый, спешно приводя себя в порядок. – Я же пошутил!

Кирилл отвернулся от него и, глядя на мужиков, сказал:

– Если узнаю про кого, что об нас с Дашей шутит – голову сверну.

Несмотря на веселье, слова Кирилла прекрасно расслышали. И смех как-то потерял характер дарового развлечения. Над Шалым ещё посмеивались, но уже кто-то кашлянул смущённо, кто-то, глядя на Костика, с осуждением покачал головой, кто-то хлопнул по спине:

– Брось, Кир. Костик-то известный мудрец.

Впечатление же у зрителей осталось неизгладимое и такое большое, что просто распирало каждого изнутри. То есть было совершенно необходимо поделиться им с кем-то ещё. Как бы то ни было, а c тех пор прекратили вить сплетни вокруг Даши и Кирилла.

Глава 5. Размолвка с матерью

Людские пересуды, они похожи на стихийное бедствие – приходят, никого не спрашивая, оставляют за собой разрушения большие и малые; если от них и не обрушиваются дома, то в сердцах человеческих, порой, не меньшие потрясения происходят. Кто был втянут в подобный катаклизм, тот знает. И, подобно оку тайфуна, точно так же внутри сплетен и злословия нередко образуется зона мнимого покоя – люди, невольные герои молвы, могут очень долго даже и не подозревать о том, как все знакомые и незнакомые на сотни ладов перемывают им косточки.

В таком «оке тайфуна» некоторое время пребывала портниха Мария, чьи золотые руки деревенские бабы оценили очень быстро. Уже после истории с Костиком Шалым она узнала новость, о которой успело посудачить всё село, и до Марии докатилась в последнюю очередь.

Сообщила ей об этом одна из клиенток, явившись за своим заказом. После последней примерки остался сущий пустяк – пуговицы пришить, только что принесённые заказчицей. Мастерица пустячную работу доделывала да развлекала гостью разговорами. Та и спроси:

– Что, много ли несут шить?

– Работы хватает, только поворачивайся. Да где бы времени ещё хоть маленько бы взять. И так, хоть спать не ложись. Вон три отреза ещё не тронутые лежат: два платья и юбка.

– У тебя, Мария, вон какая помощница в доме! Как ни увижу: то в огороде копается, то воду с колодца несёт, то в магазине встретишь – хозяйка да и только.

– Это правда, Дашуня у меня умница, вся моя радость в жизни.

– А уж приветливая, уважительная, всегда поздоровается, всегда с улыбкой, встретишь – аж на душе радостно. А что работы много, это хорошо, тебе сейчас, Мария, никакая копейка не лишняя.

– Ну, копейки-то лишней у нас нет и не было никогда, – засмеялась портниха.

– Да оно и у всех так, а только тебе теперь приданное для дочки готовить пора.

– Ой, – отмахнулась портниха, – до приданного нам ещё далеко.

– Ну не скажи! Тут зарекаться не надо, когда невеста в доме. Да ещё когда такой кавалер обхаживает. Глазом не моргнёшь, как они это дело мигом порешат.

– Какой ещё кавалер? – нахмурилась мать.

– Да будто не знаешь, – недоверчиво махнула на неё рукой заказчица. – Завидный кавалер, не какой-нибудь завалящинький. Кирюха, правда, балованый маленько, так это бабы же сами и виноваты. Но он парень добрый, не обидит. Наоборот, ты погляди, как за Дашутку стоит, прям стеной каменной. Уж я так смеялась над Костькой! Поделом ему, дуролому, – и, видя, что Мария слышит об этом впервые, с радостью и красочно описала происшествие на автобазовском дворе.

Заказчица ушла, довольная обновой, не подозревая, какую бурю посеяла в сердце Марии.

Отношения матери и дочери нельзя было назвать особо доверительными. Не то, чтобы Даша преднамеренно что-то скрывала от мамы, ей и скрывать было нечего, просто по характеру она была такая: то ли сильно самостоятельная, то ли не любила попусту языком молоть, но никогда у них не случалось разговоров типа: «Ой, мама, у нас в классе такой мальчик, такой мальчик!» Если мама спрашивала – Даша охотно рассказывала ей об учителях и одноклассниках, но случалось такое нечасто. Может, мать и сама немножко виновата была – вечно занята, то на работе, то дома за машинкой. Дочка вот, на глазах: здоровенькая, весёленькая – что ещё надо?

Но оказалось, дочка-то молчала, молчала да и, не сказавшись, выросла. И ухажера себе завела, тихоня. Да кого! Никого другого, как Кирюху, которого бабы уже по всем крымам-рымам провели! А теперь он Дарёнку приглядел! Теперь из-за него её имя на каждом углу склоняют! И она ни слова ни полслова матери! Да в кого она такая скрытница уродилась?!

Такое внезапное прозрение оказалось для Марии очень неприятным и даже болезненным. Об Кирилле, она, конечно, уже слышала немало, сама же и расспрашивала баб, повстречав его как-то на улице, – не заметить такого богатыря было нельзя. Рассказы о нём не шибко её затронули – ну, поулыбалась, покачала головой, да и всё. Что ей чужая жизнь? У парня своя мать есть, пусть её заботит. При случайной встрече с Киром скорее любовалась им, чем вспоминала слышанные россказни. И вдруг оказалось, что всё это имеет столь близкое отношение к её Даше!

Чем больше Мария думала об том, на что открыли ей глаза, тем больше негодовала.

Даши дома в этот час не было, сказала, что побежала к подружке, да и исчезла. А у Марии уж каких только мыслей не завелось в рассерженном уме: да к подружке ли? да не на свидание ли с этим… Кириллом? Да неужто её Дашутка может так обдуманно от матери таиться? И уже никакая работа в руки не идёт, а, наоборот, из рук всё валится, нитки путаются, как будто сроду иголку в руках не держала. И уже не сидится Марии на месте. На крыльцо вышла, веником два раза махнула – вроде как не без дела вышла. К калитке подошла, поглядела в один край улицы, в другой… да хоть бы Дарья скорее вернулась, хоть встречь ей беги… А, вот! Хлеба купить не помешает, меньше трети булки лежит в хлебнице, всё равно завтра покупать придётся.

Скинула Мария передник, и за калитку. Зачем, если по правде сказать, она и сама не знала – ну невмоготу дома одной быть, извелась вся.

Час вечерний был, люди с работы пришли. По летнему времени в доме делать-то особо нечего, а вот во дворах, в огородах забот хватает. Детей тоже до самых потёмок в дом не загонишь. В общем, шумно, людно. Мария только успевает на приветы отвечать, да ведь теперь за каждым взглядом, за каждым словом, за каждой улыбкой чудится ей любопытство да намёк, как по угольям горячим вдоль улицы идёт. Уже и не рада, что из дому вышла. Сроду ничего такого не испытывала, а ведь бывало, и об ней судачили, да тогда не так было, тогда она умела отряхнуть это с себя, и осыпались пересуды как сухая грязь, не приставали. А вот когда дочки касается – это совсем по-другому.

Тут, на счастье, попался ей на глаза узенький проулок. Вёл он за огороды, по нему ребятня к речке бегала купаться, бабы бельё полоскать ходили. Но сейчас, вечером, был он тих и безлюден. К магазину он, понятное дело, не вёл, да Марии этот магазин и не шибко-то нужен был, а вот душевное равновесие она окончательно утратила, аж самой такая злобность противна стала – незлобливым человеком Мария была, наоборот, знали её мягкой и спокойной.

Свернула Мария в проулок, чтобы в безлюдье и тишине успокоить сердце. И надо же было тому случиться, что навстречу ей вышел не кто иной, как виновник её раздражения. Кирилл всегда после работы ходил на речку ополоснуться. Оно ведь самое милое дело – после жаркого трудового дня окунуться в ласковую речную воду, смыть с себя пыль и пот и будто заново на свет народиться. Вот в ту минуту и встретились они в узком проулке: Кирилл с мокрой головой, с майкой в руках – дом его в первой улице от речки, то есть в двух шагах, можно сказать, и Мария, полная негодования, с одной только мыслью: «А вот он, голубчик! Ну, погоди у меня!»

– Здравствуйте, тёть Мария! – разулыбался ей навстречу Кирилл.

– Здравствуй-здравствуй. Подожди-ка, у меня к тебе пара слов есть, – не по-доброму начала Мария и порадовалась, как удачно они встретились – тропинка с обеих сторон кустами закрыта, так что никому их не видно и не слышно, только бы не принесла кого нелёгкая!

– Случилось что, тёть Мария?

– А то нет! Скажи-ка мне, орёл, правда ли что ты за Дарьей увиваешься, прохода ей не даёшь?

Ушла улыбка с губ Кирилла, в глазах прищур появился. Помедлив, проговорил:

– Ну… получается, так.

– Тогда послушай, что скажу тебе – впредь и близко чтоб к ней не подходил! Хорошо меня понял?

– Что ж вы так-то?..

– Я тебе сказала! Кобелируй в другом месте, а Дарью за пять вёрст обходи! Вот и весь тебе мой сказ!

– Погодите тогда. У меня-то не всё, – помолчал, в землю глядя, потом перевёл взгляд на Марию. – Что ж вы сразу на дурное думать? Разве можно так про Дашу? Тёть Мария, я вам только одно пообещать могу… если я когда-нибудь её обижу, я приду к вам и голову на порог положу. И какая воля ваша будет, то со мной и делайте. Только не будет такого никогда. А Даша… не ругайте её за меня, я очень прошу вас. У неё же и близко ничего в голове нет, на что вы думаете.

– Ох, Кирилл… оставь ты её! Мне твоих никаких обещаний не надо, я тебя по-хорошему, как мать прошу – оставь. Ну зачем она тебе?

– Ни зачем. Радостно мне с ней. Светлый она человечек, душа около неё греется.

– Ох, гляди, парень… я тебя предупредила. Дашку я тебе в обиду не дам! Не хочешь по-хорошему, по-плохому будет.

Повернулась Мария и прочь по узкой дорожке меж заборами пошла. А Кирилл остался стоять, глядя ей вслед.

Когда Мария вернулась, Даша уж была дома.

– А я тебя потеряла, мам! Давай ужинать? Я чего-то проголодалась!

– Давай, – согласилась Мария и поняла, что не знает, как высказать дочке то, что кипело у неё на душе.

Даша между тем поставила на плитку сковороду с жареной картошкой, а пока она подогревалась, сноровисто накрывала на стол: порезала хлеб, принесла банку с молоком, достала кружки, вилки…

– Устала, мама? – спросила она, раз и другой глянув на мать. – Или голова болит?

– Да у меня от другого голова болит. Даша, я сегодня чего узнала-то… Говорят, ты с этим… с Кириллом, что ли?

Мария смотрела на дочку, ожидая, что та смутится, покраснеет, но Даша улыбнулась открыто, и лицо её просветлело.

– Мама, он тебе обязательно понравится, он такой хороший! Рассуждает обо всём – такой взрослый!

– Да в том-то и дело, Даша! Он и есть взрослый, мужик совсем… Все разговоры его – только голову тебе заморочить!

– Мама, – Даша чуть свела брови, – ты ведь Кирилла не знаешь.

– И знать не хочу. Ты должна перестать с ним встречаться.

Даша растерянно улыбнулась.

– Мама! Ты ведь никогда мне друзей не выбирала.

– Потому что не было такого… Кирилла! Даша, пообещай мне, что прекратишь всякие отношения с ним.

– Как я могу это пообещать? Я не понимаю… Как ты можешь так говорить?

– Дарья, я требую…

– Да нет же, мама! Я не могу ничего такого обещать! Кирилл ждёт меня… Разве сама ты поступила бы так, как требуешь сейчас от меня?!

– Ты не пойдёшь к нему.

– Но я не могу, мама! Кирилл будет ждать!

– Ничего, подождёт и уйдёт. Так надо, Даша. Ты поймёшь меня потом.

Даша замотала головой, собираясь возразить, но мать перебила:

– Даша, я не хочу это обсуждать. Я просто запрещаю тебе с ним встречаться. Ты понимаешь?

Помолчав, дочь медленно проговорила:

– Это нехорошо… не честно. Так нельзя.

– Всё. Хватит о нём. Садись есть.

Даша осталась дома. Она не старалась демонстрировать матери, как разобижена на неё, не дула губы, не психовала и не ушла в глухую молчанку. Наоборот, она стала тихой и послушной, молча убрала со стола, помыла посуду.

– Что сегодня по телевизору, Даш?

Дочка взяла газету с программой.

– Фильм начинается. Включить?

– А ты не хочешь смотреть?

– Я лучше почитаю.

Котёнок забрался к ней на колени, и Даша тихонько гладила его, пока он не уснул, свернувшись уютным калачиком.

Мария, как обычно, сидела с работой и время от времени посматривала на дочку. Такая размолвка случилась у них впервые. Даша была замечательной дочерью, у Марии просто не было повода не то что бранить её, а даже быть недовольной чем-либо. И теперь матери было сильно не по себе. Без Дашиной улыбки, без весёлого звоночка-колокольчика в хате стало сумрачно и сиротливо.

«Вот ведь свалился на наши головы! – в сердцах думала Мария. – Ну ты погляди, что творится! Будто я из неё душу вынула! Вот задурил девке голову. Ох, дочуня-дочуня, ничего-то ты ещё не понимаешь. Все тебе хорошие да добрые. И что, должна я молча глядеть, ждать, как ты крылышки свои опалишь?»

И щемило у матери сердце от жалости и чувства непонятной вины, когда смотрела она на поникшие, покорные плечики; видела, как вздрогнули они и застыли, когда за окошком вдруг что-то коротко стукнуло. А листы в своей книжке переворачивать дочка забыла.

Утром было всё как всегда. Почти как всегда. Вместе попили чаю, потом Мария на работу пошла. С тяжёлым сердцем – в доме как будто кто болен. И такая тоска на душе весь день была, испереживалась – как там Дашенька? И ведь знала Мария, просто уверена была, что сделала всё правильно, ну кто кроме неё за дочку встанет? А Дашунька в такую пору входит, что только гляди, глаз да глаз нужен, чтоб не обидел кто. Дашуня… она такая доверчивая, открытая, думает, что и все на свете такие-то. А ну как в эту открытость и доверчивость влезут с грязными кирзовыми сапогами. Нет, всё правильно сделано. Только отчего так на душе пакостно, будто безвинно обидела дочку, и болит об том душа, болит… Но, может, Мария переживала бы ещё больше, если бы узнала, что и след её ещё не простыл, как ушла она на работу, а перед их домишком остановился грузовик Кирилла.

– Дашуня, – с порога начал он, пригибаясь в дверном проёме, – прости меня подлеца!

Она прибирала стол после завтрака и обернулась, не понимая, о чём он? Если о размолвке с мамой, так как он мог узнать?

– Ну проспал я! Хочешь казни – хочешь милуй. Чего-то устал вчера, прилёг на полчасика, а проснулся, на часы глянул – мама моя! Побежал на наше место, да ты ушла уже, понятное дело. Не сердись, маленький мой, ладно?

Даша машинально кивнула, изумлённая ещё больше – она-то изводилась от мыслей, что Кирилл ждал её напрасно, а она не пришла, теперь объяснять придётся – что да почему…

– Я тебя сейчас рассмешу, чтоб ты совсем-совсем уже на меня не сердилась! Сейчас по радио такую смешную историю услышал, – не давая Даше и рта раскрыть, весело говорил Кир.

И уже когда он исчез, помахав ей на прощанье: «До вечера, Дашунь!», она поняла, что так и не сказала ему ни слова, совсем ни слова. Но теперь, как повидала она Кирилла, на душе стало полегче. А вечером… Неужели мама не поймёт, что требует невозможного?

Вечером же произошло вот что. Время подходило часам к восьми. Ни Мария, ни тем более Даша, к вчерашнему разговору не возвращались. Хотя у обеих мысли об одном только и были. Даша за день извелась, устала от внутреннего монолога: весь день она «говорила» с мамой, находила самые убедительные слова, неотразимые аргументы. Но вот подходило время сказать их вслух, и Даша не могла. Она потеряла в себе что-то главное, может быть, это было ощущение единомыслия с мамой, уверенность, что самый близкий человек тебя поймёт, как ты саму себя, а может, и лучше… В горнице висела тишина, в которой всё сильнее натягивалось нечто недоброе, когда в сенцах стукнула дверь и в дверях появился виновник этого напряжения.

– Вечер добрый! – как ни в чём не бывало, с улыбкой поприветствовал он хозяек.

Даша так просто обмерла, а Мария глядела молча, с недобрым выжиданием. Кирилла это не обескуражило.

– Тёть Мария, отпустите Дашу погулять, – сказал он. – Вернёмся во сколько скажите.

– Ну ты наглец! – изумлённо проговорила Мария.

Кирилл коротко глянул на Дашу, и мать невольно посмотрела туда же – дочка стояла бледная, закусив губку, глядела в пол.

На лице дочки читалось такое страдание, что Мария невольно переменила избранный тон, и вообще, сказала не те слова, что уже готовы были сорваться с языка.

– Какое ещё гуляние?! Дома дел непочатый край – грядки не политы, картошка заросла! Никуда она не пойдёт!

Мария и не собиралась ничего такого говорить, ляпнула, что первое в голову пришло, аж самой неловко стало: да что Дашенька, золушка какая что ли? Девчонка и так безотказная, полдома на ней.

Даша сорвалась с места и выбежала на улицу. Лицо у Кирилла сделалось совсем другим, улыбки как не бывало, взгляд потяжелел.

– Что ж не жалеете вы её? Каково ей про меж двух огней?

– Так отвяжись от неё! – в сердцах воскликнула Мария.

– Не отвяжусь. Только Дашу всё равно обижать не дам. Вот со мной вы делайте что хотите. Ругайте, даже поколотить можете. Но ей-то… пополам разорваться что ли? Она же любит вас, а вы её не жалеете. Да ещё хотите, чтоб и я добавил, – он покачал головой.

– Он мне тут выговаривать будет! Молод ещё разуму-то меня учить! – возмутилась Мария. – По какому праву ты со мной так разговариваешь?!

– Хоть бы по праву сильного, – усмехнулся Кирилл. – Когда слабого обижают, у сильного всегда есть право заступиться.

– Ну ты погляди на него! Всё шиворот-навыворот перевернул! Дарью от тебя защищать надо, а не от меня. От матери обиды никогда не будет.

– А вчера вы с ней что сделали? Она как спичка обугленная. Я её до полуночи ждал. Думал, вдруг улучит минуточку, да прибежит.

– Зря надеялся, – усмехнулась Мария.

– Да я не надеялся. Боялся. Думал – прилетит, а меня нету, ещё больше расстроится. Вы меня не выдавайте, я Даше сказал, что не приходил, проспал.

– Это когда ты успел сказать? – с подозрением проговорила Мария.

– Не важно, – наклонившись к окошку, выходившему на огород, сказал: – Ладно, поговорили. Пошёл я. Страсть как люблю картошку полоть! Есть ещё тяпка?

– Нету! – отрезала Мария.

– Ну, я у соседей возьму, – повернулся к выходу Кирилл.

– Да стой ты, баламут! Куда наладился? Ты всегда такой непонятливый? Не нужен ты здесь, чего не ясного? И помощь твоя не нужна!

– Оно и видно, что не нужна, – Кирилл покачал ногой ходившую ходуном половицу. – Пойду Дарью спасать. Она у вас прям будто падчерица, а не родная дочка.

К соседям ему идти не пришлось – сбоку от воротцев к пряслу были прислонены две тяпки. Выбрав, какая больше подходит к руке, Кирилл направился к Даше. Она, не поднимая головы, сосредоточенно долбила землю.

– Дашунь, а у меня тяпка и вправду скоро любимым инструментом будет! – с энтузиазмом объявил он.

Девушка не подняла головы, наоборот, вроде невзначай повернулась так, чтоб укрыть лицо.

– Ну-ка, покажи, что у нас тут творится? – Кирилл взял её за плечи и развернул к себе, пальцем приподнял подбородок. – У-у-у… вон тут чего! И кому ревём?

– Перестань…

– Да это ты перестань, глупенькая. Ну правда, Дашунь, не об чём уже, – он, как обиженному ребёнку, принялся вытирать ей слёзы.

– Кир… ты не сердись на неё…

– Я и не думал.

– Обманываешь.

– Если хочешь знать, я твою маму давным-давно полюбил, как только узнал, что она классная портниха! Тёща-портниха, это же мечта, а не тёща!

– Да ну тебя! – сквозь слёзы рассмеялась Даша. И в это время взгляд её ушёл мимо Кирилла, лицо переменилось.

От Марии тоже не укрылась эта перемена, произошедшая, когда она вышла на крыльцо и поглядела в их сторону. Дашин смех оборвался, в глазах её появилась затравленность и испуг. Мать постояла несколько секунд, потом повернулась и ушла назад.

– Кир, – глядя ей вслед, сказала Даша. – А я вчера не приходила на речку.

– Правда не приходила?! – почему-то обрадовался Кирилл.

– Ага.

– Ну, слава Богу! А я-то испереживался весь, думал, ты на меня обидишься!

…Они как будто и не замечали, что дорога, по которой они теперь шли вдвоём, негладкая, что каменья под ноги катятся. Да что им каменья, когда они и самой дороги не чуяли, а на крыльях будто летали, и все препоны с такой лёгкостью одолевали, что втуне пропадало всё усердие их построителей.

Мария как-то в один из ближайших дней Кирилла мать встретила и не утерпела, ещё раз попыталась избавиться от нежданной напасти. Зла против этой женщины она никакого не держала, ведь и против самого Кира она ничего дурного не имела бы, только оставил бы он Дашу в покое. Завидный парень, ничего не скажешь, да разве Дашеньке-то он пара? Ну почему не приглянулся ей какой-нибудь парнишка-одногодка? И надо же было этому к девчонке прилипнуть! Понятно, такому ухарю никакого труда не стоит завлечь несмышлёныша, уж он-то знает, как с женским полом надо обращаться, умеет… И на уши такой лапши навешает – только черпать успевай! Девчонке невдомёк, что все слова, которые он говорит, он, поди-ка, наизусть уж помнит, ему их не впервой повторять. Но она-то всё за чистое золото принимает…

– Татьяна, мне б с тобой словом перемолвиться, – заговорила Мария.

– Ну, зайдём давай к нам, чего среди улицы, – пригласила женщина, – мы вон живём, третий дом от краю.

– Я знаю… А дома кто есть? – заколебалась она.

– Да никого. Старая ушла бабушку Глушачиху попроведать, подружки они. А Кирилл до вечера на работе.

– Ты, Татьяна, на меня не обижайся, – без предисловий начала Мария, присаживаясь на предложенный хозяйкой табурет, – я хочу, чтоб ты поняла меня, мы с тобой обе матери, обе одиночки. И хочу я об наших детях поговорить. От тебя, поди, не секрет, что они встречаются.

– Да, я знаю.

– А я вот только недавно узнала. Как обухом по голове. Татьяна, я от тебя таиться не стану – не хочу я, чтоб Дарья с Кириллом встречалась.

– Вот как…

– Не обижайся, прошу тебя… Ты попробуй на моё место встать, как бы ты тогда на это поглядела? Не надо Даше, она ведь ребёнок, не понимает ничего, но мы-то с тобой бабы, жизнь повидали и знаем, как легко сладкое горьким оборачивается.

– А чего ты от меня хочешь, Мария? – тихо спросила хозяйка.

– Поговори с сыном. Пусть бы он оставил девчонку, не морочил ей голову.

– Что ж… поговорю. Только не знаю, много ли проку будет. В семье я давно уже не глава, какое там! – Кира за старшего в доме. И не он у меня, а я иной раз и совета, и согласия его спрашиваю.

– Да материнское слово, поди, не пустой звук. Поговори, прошу тебя. Ты его лучше знаешь. Найдёшь нужные слова. А на меня обиды не держи – не за себя ведь, за дочку душа болит.

– Я понимаю тебя… А только Кирилл – добрый он… – женщина замолчала, не умея, или не желая выразить мысли словами. Заговорила опять: – Знаешь, как он меня жалеет… Мои слова тебе мало значат, ясно ведь – какая мать скажет что худое про своё дитё. Но ты зла от него не жди.

Поняла ли мать тревоги Марии, или обидны всё же показались её слова, кто знает, а только вечером она улучила удобную минуту и, как обещала, разговор об Даше завела.

– Кирюша, – Татьяна погладила сына по голове, – ты опять уходить наладился?

– Ага. А что? Нужно тебе чего-нибудь, мам?

– Да нет, ничего не нужно. Только мы с бабушкой совсем тебя не видим. Хоть вечер побыл бы с нами. Отдохнул бы чуток.

– Мам, – он виновато потёрся ухом о материну руку, лежащую на плече, – ну чего ты? Я и не устал нисколько.

– К Даше своей торопишься? – мать вздохнула.

– Да, – повернулся Кирилл к матери. – Что-то не так, а?

– Да не нравится мне это.

– Даша тебе не нравится?

– Ну что ты! Грех так про неё говорить.

– Тогда, выходит… я не нравлюсь?

– Кира…

– Погоди, мам, – он положил ладони ей на плечи, – я, кажись, понимаю, откуда этот ветер дует.

– Кирилл, в самом деле, оставь ты эту девочку!

– Мама, тётке Марии я чужой. Она наслушалась про меня всякого, вот и думает, что я весь тут как на ладошке, и видит она насквозь все мои желания и намерения. Но ты, выходит, тоже меня не знаешь?

– Кирюша, ну что ты говоришь! Ты – одна единственная мне в жизни радость. За все мои муки награда от Бога. Как же я не знаю тебя, сыночка мой!

– Так зачем такой разговор завела?

– Обещала Марии, вот и… – вздохнула мать.

– А что тёть Мария… ругаться приходила?

– Да ну! Скажешь тоже – ругаться! Она по-хорошему, как мать к матери. Ей, видать, и неловко было говорить-то со мной, кабы она не переживала так за дочку…. Я её понимаю – тоже ведь, кругом одна, не к кому прислониться, пожаловаться. У самой жизнь не сложилась, так хочет хоть дочку уберечь. Вот и бьётся, знает – кто кроме неё заступится.

– За Дашу есть кому заступиться. Пусть попробует обидеть, кому охота, – хмыкнул Кирилл.

– Сынок, а ты подумал об том, что она вот-вот школу закончит. Дальше что? Девочка она умненькая, ей дальше учиться надо – улетит и всё, не догонишь. Будет у неё другая жизнь, глядишь, познакомится там с кем…

– Я её никуда от себя не отпущу.

– Как это? Что-то ты не то говоришь, Кира.

– Разве её, такую, можно одну оставлять? Я тоже с ней поеду.

– Ещё не лучше! – ахнула Татьяна. – А мы-то как же?!

– Мама! Ты чего перепугалась? – рассмеялся Кирилл. – Куда я от вас денусь? Поеду с Дашей, там видно будет – может, работать буду, а лучше бы мне тоже поучиться где-нибудь. Но учёба – не тюрьма и не армия. Там и выходные, и каникулы – меня на всех хватит!

– Ишь ты! Какие мысли-то у тебя, оказывается, – удивлённо посмотрела на Кирилла мать. – Надо же!.. Что эта девчушка с тобой сделала? Меня ты и слушать не хотел, когда я про учёбу говорила.

– Тебе обидно?

– Да нет, чего тут обидного? – улыбнулась Татьяна. – Только я вот подумала, может, правда, и я тоже не знаю тебя?