«Матушка Волга», как любовно называют ее русские крестьяне в своих песнях и сказаниях, является крупнейшей рекой Европы. Она, в отличие, например, от Дуная, не связывает торговлей несколько стран, а протекает по территории одного государства и впадает во внутреннее море. И тем не менее эта река, соединяя русских с Каспийским бассейном, обеспечивает России торговлю с Персией и Центральной Азией, а также играет важную роль в экономике империи.
Поволжье в три раза превосходит площадь Франции и охватывает девять губерний, по реке ходят тринадцать сотен пароходов и около тридцати тысяч грузовых судов, груженных дровами, углем, керосином, солью, соленой рыбы, скотом, персидскими и туркестанскими товарами.
Вблизи Твери ширина Волги составляет 200 м, около Костромы – 600 м, у Нижнего Новгорода – 760 м, а под Саратовом превышает 4800 м. В период весеннего паводка она разливается еще шире. Зимой, длящейся здесь пять месяцев, навигация прекращается, а летом река сильно мелеет. В это время речные суда либо вообще стоят на приколе, либо опаздывают на несколько часов и даже дней. При подходе к Астрахани фарватер реки постепенно заиливается. Система каналов связывает Волгу с другими реками России, облегчая и удешевляя транспортировку грузов внутри империи.
Вплоть до Твери могут ходить только маломерные суда, крупнотоннажные – только от Нижнего Новгорода вниз по течению. Однако русские и иностранные путешественники зря игнорируют верховья Волги. В Твери, например, имеется несколько восхитительных церквей, есть своя изюминка и в Рыбинске – процветающем, но скучноватом купеческом городе. Что касается Ярославля, то это самый очаровательный и живописнейший из всех русских городов, который в последнее время вообще похорошел благодаря торговле. Когда завершится строительство железной дороги на север, он станет крупной станцией на протяженной магистрали, которая свяжет Москву с Архангельском, а Центральную Россию – с берегами Белого моря.
Всякий любитель русского искусства должен обязательно побывать в этом городе и увидеть великолепные шедевры его церковной архитектуры, в частности храм Иоанна Крестителя (Иоанна Предтечи), построенный в 1680 г. Его великолепные фрески иллюстрируют старинные жития святых.32 Тот, кто не посетил Ярославля, многое потерял, поскольку, например, Кострома, расположенная ниже по течению, уже не столь живописна и не так богата росписями и величественными сооружениями.
В этих местах река не столь широка и позволяет увидеть с палубы парохода немало интересного. Местное население состоит из славян, и лишь с Нижнего Новгорода начинают попадаться представители финских, татарских и монгольских рас. На берегах можно увидеть угро-финнов, пермяков, мордву, чувашей и черемис, калмыков, татар, турок, киргизцев33 и другие народности, названия коих я уже и не припомню.
Суда, используемые на крупных русских реках, как правило, весьма комфортабельны, ведь путь по Двине, Волге, Оби, Лене или Амуру нередко занимает 8–10 дней. Путешествие по Волге – это, как я уже сказал, обычная поездка, которая у русских всегда вызывает восторг, хотя, конечно, туры по Финляндии, Кавказу или восхитительному Крыму могут показаться более увлекательными. Берега Волги и ее притоков довольно однообразны, и хотя там можно найти немало живописных мест, обычно прибрежная полоса состоит из песка и, как правило, низкая; противоположный же берег более крутой. Изб здесь мало, они стоят вдалеке от берега на сваях, поскольку во время паводка река сильно разливается вширь.
Церковь в Ярославле
На пути следования постоянно встречаются бурлаки, тянущие длинные баржи с гурьевской икрой, астраханскими кожами, бакинским керосином, азиатским чаем, самарским хлебом, салом и киргизским скотом. По воде медленно плывут бесчисленные плоты, идущие из костромских лесов, с причаливающих к судам маленьких баркасов местные жители предлагают пассажирам и кокам карпов, подкаменщиков, стерлядей и осетров.
Крупные русские реки очень широки, поэтому жизнь прибрежного населения остается для путешественника тайной за семью печатями. За один день плавания по Рейну, Эльбе и Роне можно увидеть больше, чем за неделю круиза по Волге, но русские к этому давно привыкли.
Днем монотонность волжского пейзажа утомляет и раздражает, но вечером, и особенно после захода солнца, начинаешь ощущать величие этой огромной реки. О, какие там дивные закаты! А насколько восхитительна ночь, что постепенно обволакивает корабль! Вода как бы покрывается тонкой пленкой, и вы теряете ориентацию в пространстве. То тут, то там вспыхивают красные или зеленые огни проходящих где-то рядом огромных судов. На реке царит абсолютное безмолвие, изредка прерываемое жалобным криком вспугнутой чайки, то и дело тишину нарушают всплеск весел и пение, раздающееся из медленно плывущей по течению лодки.
Но если за бортом корабля жизнь кажется унылой, то на палубе все наоборот. С вами едут татары и евреи, пытающиеся всучить вам свой товар даже здесь, реже можно встретить чувашей, подвижных и веселых мордвинов, суровых и молчаливых калмыков и башкир, обходительных и словоохотливых китайцев, еще реже – киргизцев и туркменцев, и в избытке персов и армян; последние промышляют торговлей, причем делают это лучше татар и склонны к жульничеству. С армянами, которые съели на ростовщичестве пуд соли, вообще следует держать ухо востро.
Ну и, наконец, большинство пассажиров речных судов составляют русские. Что бы ни произошло с кораблем – опаздывает ли он, сядет ли на мель или припозднится в пункт назначения, – они всегда отнесутся к этому со смирением: на все, мол, воля божья! Главная черта русского человека – это терпение, которое, он верит, ему обязательно воздастся. Русские не полагаются на власти, знают, что корабль обязательно прибудет с опозданием, и, в отличие от нас, понимают, что не пароходства обслуживают путешественников, а путешественники предназначены для пароходств. Для русского главное, чтобы было побольше водки и закуски, чтобы дымился самовар, чтобы под рукой всегда были игральные карты, а вокруг – веселая компания. Зачем зря переживать: пароход рано или поздно все равно придет к месту назначения. Время для русских – понятие растяжимое, поэтому все они по сути философы.
Пристани и люди на них почти везде одинаковы. Обычно селения располагаются на крутом берегу далече от причала, но иногда все же можно увидеть сараи, примитивные избы, а вдалеке деревянный городок, с домами, теснящимися вокруг выбеленной известкой церкви с красным или зеленым куполом. Услышав корабельный гудок, люди пешком, на повозках или верхом устремляются к пристани.
Пассажиры гуськом идут по понтону, впереди всегда вышагивает, как правило, поддатый полицейский. С борта бросают сходни, и все, активно работая локтями, устремляются на этот шаткий и опасный мостик. Пристани притягивают множество нищих. Вот старик, сквозь лохмотья которого выглядывает иссушенное тело, клянчит у пассажиров милостыню, обращаясь к ним то «батюшка», то «дружок», другие демонстрируют рубцы и гноящиеся язвы на ногах, лица, обезображенные ужаснейшей из всех болезней34.
Матросы и грузчики гонят всех их прочь. Монашки, кажется, не мывшиеся с тех пор, как приняли постриг, выпрашивают пожертвования своим монастырям, крестьянки громко зазывают покупателей:
– Возьми мою земляничку, батюшка!
– Купи-ка молочка, хозяин!
– Смотри, какой у меня вкусный хлеб!
Тут же к услугам путешествующих стоят дрожки, кои, кажется, помнят еще времена Екатерины Великой35. Ими управляют одетые в тяжелые, усыпанные блохами кафтаны кучера, в густых и длинных бородах которых, никогда не знавших гребня, полно хлебных крошек, табака и пыли.
На маленьких пристанях пассажиров садится мало, но каждый тащит с собой огромное количество пожитков. Толстощекие и чумазые ребятишки цепляются к женским юбкам. Совсем уж мальцов, одетых в простые цветные рубашонки, бабы несут, как узлы с грузом, под мышкой, и их голые ножки болтаются в воздухе.
Звеня шпорами, с гордо поднятой головой поднимается на палубу обер-офицер с саблей. Расступившись перед ним, пассажиры затем вновь сбиваются в толпу, причем одни пытаются занять места получше, а другие проскочить без билета. Чего только не увидишь перед окошком кассы! Мимо простых татар, едущих в третьем или четвертом классе со своими закутанными в покрывала благоверными, движется их спесивый соплеменник-богач в сопровождении одетых на русский манер и с открытыми лицами жен. Он старается походить на русского, но его выдает физиономия. А вон идет длинноволосый рыжий поп с женой и целым выводком детей. Наконец, появляется русская семья с носильщиками, нагруженными подушками, матрацами, одеялами, зонтиками, сумками, чемоданами, сундуками и самоварами. Юноши откровенно пялят глаза на женщин, среди коих особенно выделяются своими несуразными платьями и дородностью форм купчихи.
Едва пароход отчаливает, новые пассажиры укладываются спать, отдыхают или приступают к еде. Из сумок вынимаются чай, икра, колбаса, сыр, коробки с сардинами, булки и водка, салфетки, носовые платки и сигареты, в самовар заливается вода. Все рассаживаются за столы и начинают есть.
Всю ночь напролет люди режутся в карты. Некоторые азартные игры на кораблях запрещены, но капитан и сам не прочь поиграть с пассажирами.
На палубе беспрерывно звучит фортепиано. Хотя русские изумительно музыкальны и среди них встречаются великолепные исполнители, они, по причине собственной лени, являются самоучками.
Пассажирские классы мало отличаются друг от друга, разве что третий и четвертый выглядят чуть попроще. Русские не обращают внимания на социальные различия, поэтому уже через несколько часов все пассажиры и даже команда корабля стали моими приятелями.
Мужики спят на палубе на спине или на брюхе прямо в одежде, разбросав в стороны разутые ноги, их жены посапывают рядом в тех же позах, в расстегнутых рубахах, в обнимку с ребенком, сосущим грудь. Проснувшись, они едят, играют в карты, орут песни и пляшут под гармошку. Ссорятся они часто и жестоко, ночью могут предаться любовным утехам прямо на палубе. Помню, возвращался я как-то в Нижний Новгород по Оке, одному из крупнейших притоков Волги. Перегнувшись через перила, я увидел внизу сидящего на самом носу корабля матроса, в чьи обязанности входило следить за фарватером реки на мелководье. Разложив землянику, огурцы и чай, он вздумал перекусить. Недалеко, на канатной бухте, притворившись спящей, лежала дородная крестьянка. Она украдкой подглядывала за матросом, а он тоже заинтересованно посматривал на эту бабенку в теле. Сперва они перемигнулись, затем улыбнулись друг другу, потом он угостил ее земляникой, и как только достал бутылку водки, она принялась пить ее прямо из горла, многозначительно задрав подол юбки. Тем временем решительная рука матроса постепенно поднималась по мясистой ляжке крестьянки все выше и выше… То, что произошло дальше, описывать здесь, конечно, нельзя, но на следующий день я не удержался и поздравил его с успехом. Он захохотал и восхищенно заметил:
– Удивительно, сколько баба может выпить!
За время плавания мы стали с ним закадычными друзьями, добрый малый оказался любителем хлебнуть и затем поговорить по душам. Когда один пассажир однажды сообщил ему, что я француз, он удивленно посмотрел на меня и спросил:
– Так ты что же, оказывается, не наш? Вот так новость! Я никогда бы не подумал, что вы такие же, как мы!
До этого сей матрос полагал, что иностранец должен чем-то отличаться от его соотечественников. На мой вопрос, знает ли он, где находится Франция, парень ответил утвердительно. Для него, как, впрочем, и для большинства русских мужиков, Россия была окружена морем, а Франция располагалась за ним. Пытаясь рассеять его заблуждение, я сказал, что из Парижа в Петербург можно попасть по железной дороге.
– Врешь, братец, – не поверил мне матрос, – уж я-то знаю, как есть на самом деле, у меня сродственник жил в Петербурге, так вот он мне рассказывал, что твой царь приплыл к нашему на пароходе!36
Мне пришлось признаться самому себе, что матрос отчасти был прав.
Тем временем наш пароход приближался к устью Оки. Справа на крутом склоне Дятловых гор37 постепенно появлялся Нижний Новгород, изумительно красивый благодаря своим разноцветным колокольням и зеленым террасам, а на противоположном, низком, берегу стоял еще один город, оживающий только на два месяца в году во время известной на весь мир ярмарки.
Нижний Новгород, или, как попросту называют его мужики, Нижний, с палубы корабля или правобережья Oки выглядит просто очаровательно. Недалеко от слияния ее с Волгой летом устанавливают большой понтонный мост, который после закрытия ярмарки разбирают: весной его может унести во время ледохода, а зимой через реку переправляются на санях.
В город можно подняться по зигзагообразной дороге, но путь можно сократить, если воспользоваться лестницей или запущенным несколько лет назад электрическим фуникулером. С прорезанных глубокими оврагами Дятловых гор открывается чудесный вид на Оку и Волгу, ширина их в этих местах составляет примерно по семьсот метров. Посреди Оки расположен длинный песчаный остров, который в паводок почти полностью уходит под воду, поэтому дома там стоят на сваях. На огромной равнине прямо у реки раскинулся большой город, состоящий из бараков, магазинов и лавок, открывающихся только во время ярмарки. По Волге и Оке плавают большие суда наподобие американских, а также буксиры, плоты и рыбацкие лодки. На окраине Нижнего Новгорода возвышается красивая Рождественская церковь с белоснежной резьбой и красными стенами, немного напоминающая загородный дом.38 Спасо-Преображенский собор выглядит не столь привлекательно – это большое четырехугольное и унылое сооружение, но с довольно красивыми стенными росписями.39
Я четыре раза бывал в Нижнем Новгороде и всегда восхищался его просторными улицами, большими домами, широкими и ухоженными лавками. В городе всегда царит суета, в нем множество мужиков, одетых в черные и белые бараньи тулупы мехом вовнутрь, а грязной и плохо выделанной кожей наружу. Мужчины и женщины одеваются и обуваются почти одинаково, поэтому их можно различить только по наличию бороды.
На вершине холма вблизи большой площади возвышается Нижегородский кремль с одиннадцатью башнями и бульваром; его Дмитриевская башня датируется 1374 г.40Итальянский архитектор Петр Фрязин41 соорудил кремль в 1511 г., но позднее его не раз перестраивали. С башни открывается восхитительный вид на красавицу Волгу с ее большими зелеными и желтыми островами, на бескрайнюю степь, затапливаемую весной. Над рекой нависают террасы прекраснейшего Александровского сада42. Спустившись по крутой и извилистой дороге, я оказался у увенчанных зелеными крышами белых стен Печерского монастыря43. Рядом уютно расположилось кладбище44. Когда я бродил среди могил, ко мне подошел высокий монах и пригласил заглянуть в монастырские покои.
– В Нижнем, – заявил он мне, – весело бывает только во время ярмарки. В эти дни все радует глаз, пейзаж кажется прекраснее преимущественно за счет красивых женщин!
Заметив мое удивление, он пояснил:
– Я говорю так, потому что Вы француз, а они, как известно, думают только о женщинах.
– Ну, это не совсем так, – расхохотался я, – хотя, конечно, святой отец, без женщин мужчинам никак нельзя!
– И женщинам без мужчин тоже… – с довольным видом произнес монах.
Ярмарка, о которой говорил батюшка, проводится ежегодно с 15 июля до конца августа.45 Когда-то центром торговли была ханская Казань, и, завидуя ее успеху, царь Иван III46 основал свой торг в устье Суры, вблизи деревни Васильсурск47 и нынешнего Черемисского монастыря48. Вскоре эту ярмарку перенесли к Макарьеву монастырю49, приблизительно в 70 км от Васильсурска. Ее небесным покровителем считается Святой Макарий50. Один нижегородский француз, с которым мне довелось познакомиться, называет его Святой Робер Макер, поскольку неоднократно бывал обманут армянскими и персидскими купцами.51
В 1816 г.52 пожар полностью уничтожил торговую площадь Макарьева монастыря, но в 1822 г. было построено 2500 новых лавок53 на удачно выбранном месте в Нижнем Новгороде.
Ярмарочная площадь представляет собой прямоугольник 1700 на 1000 м, состоящий из нескольких перпендикулярных аллей. В середине находится бульвар, обрамленный ивами, в конце которого возвышается большой собор54, а напротив – здание губернской администрации. Вокруг площади была создана система каналов, из которых можно брать воду в случае пожара. Весенние разливы Волги и Оки приносят немало бедствий, и казне приходится ежегодно выделять много средств для обустройства торговой площади, ремонта старых и строительства новых зданий. Правда, все это затем компенсируется: говорят, что сдача в аренду ярмарке пяти тысяч лавок приносит казне один миллион франков, выручка от торгов составляет в среднем пятьсот пятьдесят миллионов франков, а численность приезжающих на это мероприятие достигает четырехсот тысяч человек55.
Накануне открытия ярмарки в Нижний Новгород съезжаются торговцы из России, Сибири, с Кавказа, Туркестана, Персии и даже из Китая и Индии. В этот период навигация на Волге становится очень интенсивной, в город прибывают доверху наполненные товарами суда, приезжают представители крупных негоциантов из больших российских городов. Торжественное открытие ярмарки происходит в день Св. Макария в присутствии архиепископа, губернатора и городских властей, производятся моления, поются гимны, над храмами вывешиваются флаги. Согласно народной примете, если они свободно полощутся по ветру, то ярмарку ожидает успех, а торговцев – большая прибыль, если же нет, значит, Св. Макарий чем-то недоволен. Когда я заметил одному мужику, что дело тут просто в ветре, то вызвал у него искреннее возмущение.
Своего апогея ярмарка достигает к 1 августа, так как с каждым годом опоздавших к ее открытию становится все больше. В эти дни жизнь в городе, особенно в торговом квартале, становится крайне напряженной, улицы заполняются людьми и повозками. Хотя ярмарка формально считается русской, на самом деле она интернациональна. Для каждого товара отводится отдельный квартал. Чего здесь только нет! Плиточный чай из Кяхты, тюменские и сибирские рогожи, роскошные мервские и тегеранские ковры, бухарские шелковые и киргизские шерстяные ткани, каменная соль из Илецкой Защиты56, оренбургские шали, бакинская нефть, астраханские кожи, туркестанский хлопок, сибирская пушнина… Более всего пользуются спросом сукно, шерсть, хлопок, металлы, меха и шелка, из русских товаров чаще покупают железо, чугун и нефть, заключают контракты на аренду речных судов, из импорта популярны чай (ежегодно его закупается в среднем на 55–60 млн франков), лекарства и краски (12–13 млн франков), продукция из Хивы и Бухары (12–13 млн франков), Персии (10–11 млн франков) и Европы (11–12 млн франков).
Лучшие лавки располагаются в здании губернской администрации57, построенном в 1890 г. В нем находятся губернатор и ярмарочная контора, полиция, государственный банк, почта и телеграф, экспонируются удивительнейшие предметы роскоши, произведения художников и ювелиров, выигравших столько Гран-при на Всемирной выставке 1900 г.58 Екатеринбургские золотых и серебряных дел мастера продают здесь изумительнейшие уральские камни – турмалины, топазы, изумруды и бериллы, персы торгуют бирюзой и аметистом, крупнейшие ткацкие фабрики Москвы представляют изящные ткани скромной расцветки, бухарские и ташкентские купцы – чудесные шелковые полотна, нередко ослепительно ярких цветов.
В 1900 г. я в качестве журналиста освещал русскую экспозицию на Всемирной выставке59 и позже встретил нескольких ее участников на нижегородской ярмарке. Двое из них – самаркандский и бакинский торговцы – угощали меня ориентальными сигаретами60 и приглашали отведать свои национальные блюда, зная, что я до них большой охотник. Любезность, с которой обхаживали меня в Нижнем Новгороде эти два купца, подтверждала, что в Париже они неплохо на мне заработали.
Про самаркандца я знал, что тот хитрит с бухгалтерией, а у бакинца мне в Париже пришлось покупать персидскую мануфактуру и ковры. Вопрос о цене заставил его надолго задуматься.
Нижний Новгород
– Триста рублей! – наконец выдавил он из себя.
Я в ответ предложил ему сто пятьдесят целковых, вызвав у продавца приступ негодования. Скрипя зубами, он попросил двести девяносто, но когда я молча направился к выходу, то скинул еще пятак. Однако я продолжал стоять на своем – сто пятьдесят, и точка! Продавец был вне себя от возмущения и наконец, предложил мне всякий раз добавлять к своему условию пять рублей, а он в ответ на столько же будет снижать свою цену, в результате мы постепенно сможем договориться. Я в свою очередь заявил, что приобрету эти вещи, только если цена на них будет реальной. Мы, как это принято на Востоке, спорили уже битый час, и когда он понял, что я сейчас уйду и больше не вернусь, то воскликнул:
– Ну, диржи, диржи, бири, грабь меня, о шайтан!
С этими словами он швырнул мне в лицо мои покупки:
– Забирай сибе и скатерть, и падушку. Ти хочишь миня разарить, я это сразу понял! Ну и подавись ти сваим кавром!
И в тот же миг этот предмет пролетел над моей головой.
Разозленный купец забился в угол, отказавшись помогать мне упаковывать товар, и, всхлипывая, принялся пересчитывать мои деньги. После этого случая он часто попадался мне на рынке, умоляя что-то купить у него: значит, сей плут все же не остался тогда внакладе, и, несомненно, намеревался провести меня опять. Однажды он предложил мне бирюзу.
– Она настоящая? – поинтересовался я, равнодушно перебирая камешки.
– О-о-о! – воскликнул он с возмущением. – Абижяешь, дарагой! Канечно, канечно, все, все настаящие!
– Жаль! Мне нужен всего лишь один, для подарка, и поэтому вполне устроит дешевенькая подделка.
– О-о-о, дарагой! – продавец не догадался, что я его разыгрываю. – Здесь пално таких!
Все бухарцы, хивинцы и киргизцы ежедневно посещают мечеть61, моля своего Магомета помочь им перехитрить русских. Один из них даже как-то признался мне, что жульничать, конечно, плохо, но если мусульманин обманет христианина, то это не считается большим грехом. Однако я сразу подумал: а если будет наоборот, как тогда быть?
Каждый вечер торговцы проводят в ресторанах, где пьянствуют, играют в карты и крутят романы с заезжими певичками. После ряда громких скандалов губернатору пришлось на год запретить этим женщинам появляться в Нижнем. Поэтому в этот мой приезд амурных приключений там поубавилось, зато спиртного стали употреблять больше.
Как правило, все ярмарочные переводные векселя должны быть оплачены до конца августа, ибо 10 сентября конторы и магазины закрываются на целый год. Хотя жизнь на торговой площади после этого замирает, а город входит в привычный ритм и с его улиц исчезают ярмарочные атрибуты, нижегородский порт еще долго продолжает работать в напряженном режиме.
На сей раз я оказался в Нижнем вскоре после закрытия ярмарки, но на причале было полно народа: стоял сентябрь и в город все еще прибывали гости. Агенты судоходных компаний рыскали по причалу, заманивая клиентов, а те выбирали ту фирму, у которой самый громкий зазывала. Один такой светлобородый детина из пароходства «Кавказ и Меркурий»62 буквально вынудил меня купить у него билет до Астрахани. Потом я отправился на торговую площадь через протяженный пригород Кунавино63, который своими гостиницами, фабриками, церквями напоминает самостоятельный город. Большинство лавок уже опустело, а на дверях гостиниц висели замки. К причалу подъезжали большие телеги с товарами, затем эти огромные тюки исчезали в трюмах кораблей. Торговцы подгоняли и торопили грузчиков – зима в России наступает быстро и мешкать с отъездом нельзя.
Я ехал в плохонькой коляске с провалившимся сиденьем и попросил кучера остановиться перед зданием губернской администрации.
– Так ты опоздал, дяденька, – расхохотался кучер, – уже восемь дней как все закончилось!
Заплатив этому омерзительно грязному «племянничку», я вышел на опустевшую и безжизненную торговую площадь. Ого-го! Мне открылся вид на длинные и безлюдные улицы, заколоченные дома, над которыми летали и каркали стаи черных ворон. У ворот прямо на тротуаре спал привратник в овчинном тулупе; казалось, что он не проснется до следующей ярмарки. Его лежавшая рядом собака удивилась не вовремя появившемуся очередному иностранцу, навострила уши, но не залаяла. Я как будто попал в мертвый город, по неизвестной причине внезапно покинутый населением в самый разгар торжества.
Ярмарка – это на самом деле праздник: большие афиши, расклеенные на стенах, сообщали о театральных постановках, на прохожего смотрели портреты американских циркачей, рекламировались имена известных русских, венских и парижских певиц, выступающих в ярмарочных кабаре. Вдоль улицы стояли маленькие, одинаковые дома с чердачными окнами, а в воротах вместо ручек висели кольца. Вывески магазинов были написаны красными, синими или черными, иногда даже золотыми буквами, преимущественно на русском, реже на французском, немецком, персидском и китайском языках.
Неожиданно передо мной возник уже другой сторож и спросил, чего мне здесь надобно. Я ответил, что просто хожу, и тогда он вслед за моим кучером (только вместо «дяденьки» назвав меня «батюшкой») воскликнул:
– Ты пришел сюда слишком поздно!
Желая развеять скуку, он увязался за мной. Одет этот мужик был в большие войлочные сапоги из бараньей шерсти, серую каракулевую шапку, а его длинный широкий кафтан был подпоясан красным кушаком.
– Откуда ты будешь? – поинтересовался он.
– Из Парижа. Знаешь, где это?
– Да где уж мне! Я человек темный, но думаю, что город твой находится на юге России, куда богатые ездят гулять на всю катушку. Россия ведь так велика, что всех мест и не запомнишь!
Да, подумалось мне, он представлял свою родину намного большей, чем она была на самом деле.
– Должно быть, теперь, когда ярмарка закончилась, ты скучаешь? – спросил я.
– А то! Но не могут же эти два месяца длиться вечно, – ответил мне привратник.
– Как в этом году прошла торговля?
– Да как всегда – один день стояла хорошая погода, потом шел дождь, а мужики так и не разбогатели!
Вскоре нам повстречались двое китайцев: один старый, а другой совсем мальчишка. Они сидели на тротуаре и играли в карты. Я спросил у своего спутника, знает ли он их. Он ответил, что это торговцы из Кяхты, которые по какой-то причине не успели вовремя уехать. Мне захотелось поговорить с ними.
– Эй, твари! – крикнул им мужик. – Этот человек, вроде бы как немец, а, впрочем, черт его знает, кто он… хочет вам что-то сказать.