Поворот. Фатальное рандеву с необъяснимым

© Пётр Теплицын, 2020

ISBN 978-5-4498-9297-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

– Вот! Новый поворот! И мотор ревёт!¹ – водитель фуры, без ума от творчества музыкантов времён его юности, с душой подпевал голосу из магнитолы. Он вёл машину мимо Нашинска – районного центра в двухстах километрах от столицы. Эта автодорога вела к Зареченску, следующему районному городку, и периодически использовалась дальнобойщиками как альтернатива федеральной трассе. Здесь было меньше камер, да и экипажи дорожно-патрульной службы предпочитали более оживленные места. В унисон словам песни машина миновала дорожный знак, который подсказывал приближение к повороту налево на деревню Старая Роща через пару километров. Главная дорога принимала затяжной изгиб вправо. Сентябрьский туман навалился на землю в предрассветной синеве.

Короткую цепочку событий, которые пронесутся в следующие тридцать секунд, водитель фуры запомнил на всю жизнь.

«Надо же, кому-то не спится в пять утра», – дальнобойщик, зевая, приметил сквозь паутину тумана велосипедиста. Тот катился от деревни к трассе по ухабам второстепенной грунтовки. Шофёр попытался припомнить, когда он сам последний раз ездил на велосипеде, но его мысли прервали вспышки ксеноновых ламп позади фуры.

– Ну что за недержание? – водитель скосил глаза в зеркало и заворчал по поводу гонщиков, которые присаживаются на хвост твоей машины и требуют освободить им путь, даже если освобождать некуда. Как сейчас, когда обочина почти вертикальным скосом уходила в овраг. Но хищный силуэт иномарки чуть не выпрыгивал из зеркала, продолжая мигать дальним светом.

– Обойдёшься… Выйдем на прямую, там уступлю… Может быть… Куда ты дёрнул, шизанутый?! – не дождавшись за эти секунды понимания от фуры, легковушка пошла на обгон по внешней стороне изгиба дороги. Дальнобойщик попеременно покидал глаза на велосипедиста и обратно на легковушку. – Ты его-то не видишь, что ли!?

Шофёр надавил на клаксон, фура загудела. Велосипедист к этому времени уже выехал на асфальт, спешился и засуетился. Он стал что-то снимать с багажника, но через секунду иномарка налетела на него, и под её белоснежной мордой поднялся столб пыли. Что-то отлетело в сторону, легковушка вильнула, но быстро выровнялась.

Из-за приличной шумоизоляции скандинавского тяжеловоза водитель фуры не слышал удара. Матерясь, он дал по тормозам, колёса загремели по правой обочине, грузовик остановился. Водитель включил «аварийку», дёрнул ручник и выпрыгнул из кабины.

– Сука, ушёл, что ли? – дальнобойщик бежал к месту столкновения, глядя вслед красным диодам иномарки.

Сквозь мокрую траву он бросился в кювет. Метрах в пяти от дороги что-то хрипел велосипедист, но кровь во рту не давала связать и пары слогов. Худо было с глазом жертвы, но из-за комьев грязи и крови не видно, насколько именно. «Сына…» – разобрал дальнобойщик хрипы, подойдя ближе. Он поднялся, повертел головой и увидел неподалёку тело мальчишки, похожее на поломанную пластиковую куклу. Признаков жизни не было, как и крови. Дальнобойщик зашарил по карманам и сквозь мат начал набирать номера экстренных служб. Потом присел на корточки и проорал в трубку:

– Алло, срочно «скорую»! Авария на повороте у Старой Рощи! Пострадавших двое, один ещё живой, быстрее!

***

Жёлто-оранжевый занавес сухих осенних листьев сползает на асфальт с тёмного неба. В этом заторможённом спектакле я не слышу ни звука, но вижу всё до мельчайших деталей, будто сразу на 360 градусов. Это место аварии. Вокруг на людях, предметах и в лужах отблески синих огней патрульной машины полиции и скорой. По краю дороги равнодушно тянется цепочка автомобилей, их водители и пассажиры разглядывают смятый, как старая канцелярская скрепка, велосипед и пятна крови. Запыхавшийся инспектор нервно докладывается по рации.

Сегодня утром мы погибли. Я, Вячеслав Навин, и мой сын Ванька. Поехали на рыбалку. Сына, сына… На буднях работа, дела, поэтому некогда. А он просил, всю неделю планировал этот поход. Деловито собирал рюкзачок и даже исправил двойку по ненавистной математике, такой уж был уговор.

Ванька, драгоценность моя! Я смотрел на тебя и видел себя. Видел, как мои мечты сбудутся. Как на пьедестале моих несбывшихся побед ты выстрелишь шампанским и поднимешь над головой все кубки, которые захочешь. Как сдашь на права и прокатишь старика на пассажирском сиденье. Как получишь диплом в институте, и мы отметим это шумно всей родней. Как познакомишь с невестой, и мы с ней вместе посмеёмся над твоими детскими фотографиями. Как мы с твоей мамой приедем забирать её из роддома с внучкой, а потом снова спохватимся среди ночи на крик проснувшегося младенчика. Как пройдёт ещё много лет, и я с пенсии выдам внучатам на мороженое. Как произошло, что теперь этого всего не будет? Как такие счастливые моменты могут перестать быть будущим?

В сумеречной синеве, едва мы выехали на асфальт, здоровенная ревущая мотором гадина вылетела из-за грузовика, слепя глаза. Я слишком поздно её заметил. Заболтались. Ванька спросил, сможем ли мы огонь без спичек добыть. «Сможем, сына, сможем. На телефон снимем и покажем нашим девчонкам». Теперь не покажем. Теперь им, его маме и сестре, моей жене и дочке, покажут, наверное, наши тела и спросят: «Опознаете?». Почему мы? За что?

А вот свидетель, дальнобойщик, машет руками, что-то активно объясняет инспектору про белую иномарку со столичным номером. Тоже, наверное, ребёнок есть, раз слезу пустил мужик. А вот в убогий фургон «ритуалки» грузят моё тело. Но я на себя не смотрю. Я остаюсь здесь. И не уйду, пока не найду его. Ты же проедешь тут ещё хотя бы раз.

***

Спустя два дня после аварии усилиями тогдашнего начальника следствия отдела внутренних дел Нашинского района Анатолия Градобоева состоялось интервью со вдовой погибшего велосипедиста с участием следователя, которому поручили вести уголовное дело. Душераздирающая история об отце и сыне, которые рано утром отправились на рыбалку, а вместо этого закончили жизни под колёсами машины, всколыхнула ни много ни мало всю область. Выходили ролики, заметки в газетах и веера новостей в социальных сетях с просьбой откликнуться кого-нибудь, кто обладает информацией о виновном.

Следователь Евгений Кареев проделал титаническую работу. Он кропотливо изучал записи камер на предполагаемых путях отхода преступника и его прибытия к месту аварии. Через два месяца следователь наизусть помнил все автомобили, ездившие в тот день по маршруту Нашинск-Зареченск, неоднократно допрашивал единственного свидетеля – водителя фуры. По слухам, того даже свозили на сеанс гипноза в попытке достать из памяти случайно запавшие туда, может быть, цифры номера злосчастной машины. Градобоев в очередном интервью отмечал, что найти и привлечь к ответственности скрывшегося водителя – дело чести не только каждого правоохранителя, но и всех, кому дороги слова «семья», «дети» и «жизнь».

Слова словами, да только ничего не получалось. Нашёлся подозрительный грузовик в Зареченске, в кузов которого помещалась практически любая легковушка. Он, судя по камерам, через полчаса после аварии выехал в направлении Нашинска, но туда не доехал, а спустя полтора часа уже возвращался обратно. Хозяин грузовика отрицал любые подозрения и твердил, что ездил за грибами. Его проверили с головы до пят, буквально от момента зачатия и до наших дней, но ничего действительно стоящего не нашлось.

Так же тщательно обследовалось и место аварии – до травинки. Сначала полицейские, а потом добровольцы перебрали каждый метр, но каких-то деталей, указывающих хотя бы на марку машины-убийцы, не было. Скрепя сердце, после 11 месяцев расследования и бессонных ночей Кареев поставил свою подпись под постановлением о приостановлении следствия за отсутствием обвиняемого.

Дальше были жалобы. Вдова писала Градобоеву, его начальству, в областное МВД, прокуратуру, разным депутатам и президенту. Каждый, кто читал её письма, ни секунды не задумываясь, бросил бы виновника аварии за решётку, даже без суда и следствия. Но, увы, каждый вынужден был излагать на бумаге сухим канцелярским языком, что все законные средства поиска виновного исчерпаны и остаётся только ждать, что преступник сам допустит оплошность и выдаст себя.

Надеяться на совесть твари, покинувшей на окровавленной машине место смерти двух людей, не приходилось. Он где-то жил своей жизнью. Может, боялся разоблачения, а может, и нет. Может, и по сей день смертоносный белый кузов красуется в потоке автомобилей, а его хозяин думает о планах на завтра.

Шло время после окончания следствия, все постепенно забывали этот трагический случай. И когда первая белая иномарка со столичной комбинацией цифр в номере на том же месте слетела без видимых причин в кювет, никто не думал, что здесь есть какая-то связь.

Повесть

***

Безупречно чистый чёрный кузов японского внедорожника остановился напротив двухэтажного здания полиции Нашинского района. Вокруг в прохладе сентябрьского утра под лучами яркого солнца, шли на работу люди, сновали машины. Водитель джипа доел яблоко, которое закончилось аккурат вместе с треком на радио, посмотрел на часы и заглушил двигатель. «Вот моя деревня, вот мой дом родной»² – вертелось в голове Дмитрия Нестерова, старшего следователя контрольного отдела областного управления МВД. Здесь, в Нашинске, после окончания института и службы в армии, он начал карьеру, женился, стал отцом.

Сколько раз он за те годы приезжал сюда строго к половине восьмого утра, паркуясь на этом же месте. Сколько жуликов уехали отсюда под конвоем в суд, а потом по колониям, благодаря его работе. Сколько раз вон в том кафе «Жигули» на повороте к фабрике он с коллегами отмечал звания, должности, праздники и будни. Отсюда, целенаправленным и авторитетным сотрудником органов, не без протекции именитого тестя уехал он семь лет назад на повышение в область.

Дмитрий вышел из машины и пересёк дорогу. «Возвращение блудного попугая»³ – вспомнилась ему ещё одна подходящая цитата. Отворяя массивную скрипучую дверь здания, Дмитрий пропустил вперёд двух патрульных, которые тащили в дежурную часть дежурного забулдыгу. Тот, повергая всё вокруг в дурман перегара, визжал:

– Не хочу я к Вам! Я сто раз здесь был, начальники!

«Как же я тебя понимаю», – подумал Нестеров.

Запах советской общественной бани из коридора, в который зашёл Дмитрий, никуда не делся и не денется ближайшие десятилетия. Меняются люди, кодексы, рожи на стенде «Внимание, розыск!», климат планеты, в конце концов. Но гнетущая атмосфера тёмных прокуренных помещений районного отдела внутренних дел – никогда. После смены места службы он был здесь всего раз в составе областной комиссии, собранной по случаю гибели начальника следствия Градобоева и скандала, связанного с его тёмными делами.

Сейчас же Нестеров надеялся поскорее встретить кого-нибудь из старых товарищей. Оперативный дежурный за стеклом был ему не знаком и разговаривал с кем-то по телефону с президентским акцентом, не замечая пришельца.

– Ты это в прокуратуру снеси, покажи, посоветуйся! Чего ты ко мне-то пристаёшь, Вова?! – до боли знакомый, хриплый бас звучал из глубины коридора, как прогоревший глушитель отечественной машины. Посылавший молодого опера к прокурору заместитель начальника отдела Александр Анатольевич Суходолов сам был, в сущности, отечественной машиной. Деталью большого механизма уголовного преследования и розыска. Уже несколько лет он грозился всем вокруг уйти на пенсию, не отдавая себе отчёта, что он единственный, кто этого по-настоящему боится. Два десятилетия в органах были написаны у него на лбу тремя Марианскими впадинами и никуда ветерана не отпускали. Через секунду Суходолов заметил старого товарища. При этом он вытянул вбок несуществующую шею, всматриваясь, и тут же протрубил, как положено:

– Вот это поворот! Сколько лет, сколько зим, Алексеич! Какие люди и без охраны! С проверкой что ли к нам, учить жизни опять? – грузный ветеран завозился навстречу Нестерову.

Высоченный Дмитрий распахнул руки для объятий, сделал вид, что приподнял старого товарища, когда тот причалил обниматься.

– Анатолич, Анатолич, всё жиреем? А ведь жалуешься на нервную работу, – Дмитрий искренне радовался, что Суходолов всё ещё в строю. Когда Нестеров начинал в органах, тот был заместителем начальника уголовного розыска. Открытый, честный и по-хорошему деревенский мужик, Суходолов много помогал молодому следователю в работе с людьми, делился контактами, хитростями, сплетнями. Постепенно они сдружились на почве разумного безразличия к тяготам и перегибам службы, желания показывать результат без лишней суеты. Последний год друзья почти не общались, потому что выкрутасы личной жизни Нестерова полностью изменили привычный порядок вещей.

– Идём ко мне, заварим чайку, Алексеич! Сейчас расскажешь, когда прокурорские погоны обмывать будем. Мы тут уже всё знаем! – речь старого опера заплеталась от переизбытка эмоций, он вёл товарища лабиринтами отдела к своему кабинету, попутно здороваясь с другими сотрудниками. Суходолов начал на ходу что-то толкать про «своих людей во вражеском стане», но Дмитрий остановил:

– Погоди, Анатолич, прогорело там с прокурорскими-то. Я вообще-то к вам в отдел пока, следачить буду.

Суходолов остановился, обернулся и развёл руки в стороны, брови подбросил повыше:

– Сюда?! Да ты заболел что ли? Ну вы даёте, областники… Давай тогда по порядку, заходи, располагайся, – они вошли в небольшой и напрочь прокуренный кабинет Суходолова. – Кофе или чай? Кофе, значится, сейчас-сейчас… Эх и удивил, Алексеич! Прикомандировали что ль? За какие грехи? Или всё-таки опять нас проверять надумали? – инспекцию трёхлетней давности Суходолов никак не мог забыть. Лично ему тогда еле-еле удалось избежать добровольно-принудительного увольнения.

Старые друзья присели за моментально организованный фуршет из колбасы, кофе и пряников. В дверь сунулся было кто-то из сотрудников, но, увидев недовольные брови Суходолова, тут же испарился. Доверяя другу, Дмитрий вкратце рассказал, что трудоустройство в прокуратуру слетело из-за ссоры с женой Татьяной, по той же причине эта командировка в глушь. Впереди козни тестя, отставного генерала МВД, суд по расторжению брака, статус разведённого мужика и работа в отделении, откуда он с такими надеждами выпорхнул старшим лейтенантом юстиции.

– Так, значится. Такие разговоры на сухую не ведутся. Ты сейчас улаживай тут в кадрах, сходи к Трофимычу, а вечером жду обратно. Обольём немного ситуацию, так? – закуривая, произнёс Суходолов. При этом его бульдожье лицо стало категорически серьёзным, ведь разговор пошёл о личных проблемах товарища. В них он на трезвую голову не разбирался, поэтому серьёзное лицо казалось единственным правильным выходом в таких условиях. – А мне через десять минут краснеть на селектор⁴.

– Уговор! – у Нестерова мелькнула мысль, что будь рядом Суходолов в последние несколько месяцев там, в области, всё могло пойти иначе. Они накидались бы после работы в трудную минуту, а потом Анатолич, будучи сто лет женатым человеком и сторонником семейных ценностей (хотя, конечно, супруга Суходолова так не считала), обматерил бы Нестерова крепчайшим образом и вытолкал мириться с Таней, как не раз бывало раньше здесь, в Нашинске.

Дмитрий допил кофе, огляделся ещё раз. Ему всегда нравился этот кабинет. На титаническом сейфе сидела кожаная обезьяна с сигарой («Моё альтер-эго» – шутил Суходолов), стены по плечо обиты светлой деревяшкой, на подоконнике египетской пирамидой сгрудились пожелтевшие груды бумаг неизвестного содержания. В шкафах с провинциальной гордостью красовались спортивные грамоты Суходолова примерно столетней давности, сувенирные фигурки полицейских и боксёров, советские книги на широкий разброс тем: кодексы, методички, атласы, карты и энциклопедии. Завершали картину портрет Дзержинского над рабочим столом, а под ним – наручники на гвоздике. Нестеров улыбнулся:

– Как был ты, Анатолич, волчарой, так и остался. Ну, чисто логово зверя!

– Век воли не видать, – заржал Суходолов, заталкивая окурок в забитую пепельницу. – Ты с жильём что решил? Могу договориться на комнату в общаге, если на первое время. Позвонить?

***

– Ну и кабинетишко, барсучий случай. Это же раньше вроде как кладовая была? – Нестеров вместе с начальником следственного отделения Иваном Трофимовичем Садких зашёл в тесное вытянутое помещение, которое теперь стало его рабочим местом. Бывшую кладовую, видимо, только недавно приспособили под служебный кабинет.

Нестеров всегда очень трепетно относится к виду из окна. Работать под энергичный шум проезжей части не одно и то же, что работать, наблюдая, к примеру, сонную опушку леса, считал он. В одном случае ты будто в бурном потоке жизни: зевать некогда, решения принимать нужно быстро, кто первый – того и тапки. В другом наоборот: ты будто сам деревянный, спокойно покачиваешь ветками на ветру, еле-еле что-нибудь исполняешь, а начальник дятлом нервно и бесполезно колотит по стволу, но от этого ничего не меняется.

В областном управлении МВД из кабинета Дмитрия на седьмом этаже открывалась шикарная панорама на главный собор и набережную. В ясные дни помещение заливало солнце, как на ладони приступал к дневной суете центр города. Знаменательный факт: летом к ним прибывали студенты-практиканты с юрфака, и почти каждый норовил сделать селфи в его кабинете. А в этой кладовой, сквозь созвездия погибших в паутине мушек, отлично просматривался угол прогулочного двора изолятора временного содержания и густая колючая проволока забора. Воняло собаками.

– Пришлось подвинуться из-за архива, – ответил Садких. Он лично не знал Нестерова, потому что раньше работал в другом районе, а в Нашинск пришёл уже после убытия Дмитрия в область. В целом начальник отделения был добродушным пенсионером советской закалки, не в меру упитанным, неплохим дипломатом (что касается отношений с судом и прокуратурой), а также любителем сахара во всех формах. И сейчас у него в руках красовалась коробка с эклерами. Но первое, что отметил Дмитрий при встрече с новым начальником – подтяжки. Да, Иван Трофимович носил брюки исключительно на подтяжках, которые двумя рельсами пересекали титаническое пузо старика.

– Атмосфера концлагеря, да? – не унимался Нестеров, кивнув на окно. Он открыл форточку, бахнул свою кожаную сумку в колониальном стиле на пыльный стол, добродушно и снисходительно посмотрел на Трофимыча. Тот подвигал туда-сюда дверцу сейфа и ответил, не реагируя на сарказм:

– Дима, ты человек большой, образованный в нужном смысле. Ситуацию я твою уяснил и мешать ничем не буду. Делай мне показатель средний, как все, и будет отлично, – с этими словами первый эклер покинул коробку, – точно не хочешь моим заместителем?

Поедание эклера не помешало попрошайническим глазам Трофимыча внимательно обследовать лицо Нестерова в поисках хоть капли сомнения, но тот отрезал:

– Нет, мне сейчас категорически не до карьеры. Где нынче пообедать можно у вас? «Жигули» ещё работают?

***

Первые дни работы на новом старом месте полетели стремительно. Нестерова уважали за опыт, интерес подогревала и история личного характера, из-за которой он оказался в Нашинске, и про которую толком никто ничего не знал. Кто-то шептал, что он изменил жене. Кто-то выдумал, что она ему. Кто-то приплёл, что он брал взятки в управлении. Кто-то, наоборот, что в нужный момент оказался слишком честным. Была даже версия, что всю эту чушь специально придумывают, чтобы отвлечь внимание от главного – Нестеров, мол, засланный казачок, и на самом деле приехал собрать реальную информацию о работе полиции в Нашинском районе по чьему-то поклёпу.

Трофимыч на обеденном совещании понедельника представил Нестерова коллективу, накидал «новичку» несколько каверзных уголовных дел, запущенных другими следователями. Например, мошенничество цыганской фирмы, которая заключила договоры подряда чуть ли не со всеми пенсионерами города, взяла предоплату и теперь отчаянно изображала финансовые трудности.

Местные следователи, услышав такой перечень из малодоказательных и сложных дел, не без злорадства предвкушали, как «звезда» уже к концу месяца начнёт захлёбываться в сроках. Но Дмитрий спокойно помечал что-то в ежедневнике, и уже со второй половины первого дня работы допрашивал пару каких-то свидетелей, а вечером обошёл все подразделения отдела, собрал новые и возобновил старые контакты.

После работы они с Суходоловым наведались в излюбленное полицейскими кафе «Жигули». Заведение держало марку: в меру интимная полутьма, хиты шансона, обалденная солянка и скидки для сотрудников, которые владелец установил в обмен на оговорённые послабления со стороны органов. Несколько часов за крепкими напитками друзья обсуждали всё на свете. Старый опер, как ребёнок, только что вернувшийся из летнего лагеря, выкладывал товарищу все новости-старости, которые имели место за это время, а также несколько раз порывался позвонить жене Дмитрия, приговаривая: «Так не годится. У меня и похуже случаи бывали, но всё же обошлось».

На утро Суходолов с облегчением думал, что вчерашняя попойка означает возобновление дружбы в том долгожданном виде, в каком она была до отъезда Нестерова. А сам Дмитрий, несмотря на выпитое в «Жигулях» не потерявший способности к критике, за время застолья осознал, насколько же он всё-таки не здесь и головой, и сердцем. И не без горчинки отметил, что разговоры со старым опером тянут за собой скуку. Слава Богу, на столе не заканчивалось спиртное.

Следующим утром Нестеров занялся рабочим местом. Трофимыч с опасением и восхищением наблюдал, как тот разобрал корпус служебного компьютера, извлёк оттуда губку спрессованной бурой пыли, снабдив это комментарием: «Заварим какао, Иван Трофимыч!», потом выгреб оттуда же остатки чьей-то трапезы («Вот, смотрите, чем до революции питались!»), канцелярских изделий и пустой пожелтевший бланк осмотра места происшествия («Ещё походит!»). Аналогичную операцию по просьбе Садких Дмитрий провёл с компьютером начальника. Трофимыч после увиденного ещё пару дней находился под впечатлением, рассказывая всему отделу про магические, с его советско-стариковской точки зрения, способности Нестерова по части общения с техникой. «Оживил мертвечину!» – ликовал Садких, оценивая скорость работы оздоровлённого компьютера.

Третий день ушёл у Дмитрия на допросы цыган-мошенников, и осмотр их документов, которые он в паре с Суходоловым с обыском выгреб из их так называемого офиса на окраине города.

Профессиональный подход Нестерова внёс в работу отдела сначала тревогу малодушия, потом свежесть соперничества. Местные следователи отмечали, как Дмитрий электровеником носится в течение рабочего дня, невольно и сами активизировались. Садких, периодически прохаживаясь по отделу с кофе и пончиком, задерживался возле кабинета «новичка», и с упоением слушал, как тот строго допрашивает людей, колотит вслепую по клавиатуре. Начальник размышлял, чем бы ему заманить Нестерова в отдел на постоянную работу. «Голова! Отчёт по месяцу, наверное, за десять минут набросает…», – очень уж хотелось Трофимычу постоянного и надёжного заместителя, каким был он сам при предыдущем руководителе отделения. В его понимании, правильный начальник – это что-то вроде конституционного монарха. А заместитель – это трудяга премьер-министр. Правильный начальник приходит на работу, заслушивает доклады премьера, заваривает чаёк с ликёром, принимает высоких гостей, вдумчиво беседует по телефону. За пару часов до окончания рабочего дня садится за партию в шахматы, а после шести задержится, только если дома гостит тёща. Но реалии отечественного следствия беспощадно топтали ламповые мечты старика, раздирая его между прокурором, областными умниками, судьями и жалующимися гражданами. Эти стрессы Иван Трофимыч заедал кондитерскими изделиями.

Ни начальнику, ни следователям было невдомёк, что на самом деле гиперактивная работа, которую показал им в эти дни Нестеров – это лишь способ забыться от не утихавшей внутри драмы.