Buch lesen: «Шалинские сказы»

Дизайнер обложки Наталья Александровна Мещерякова

© Павел Патлусов, 2018

© Наталья Александровна Мещерякова, дизайн обложки, 2018

ISBN 978-5-4490-3717-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Чертов палец

Зимние декабрьские деньки необычайно коротки, ночь порою даже не уходит за горизонт, а лишь только прячется в густых, свинцового цвета облаках. В это глухое времечко народ невольно становится мрачным и сонливым. Медики объясняют это просто: авитаминоз. Но бывалые люди говорят: в это время усиливается влияние темных сил, и заканчивается власть тьмы только 23 января, когда день уже заметно удлиняется. Долгими зимними вечерами население глухого уральского поселка Шаля обычно проводит время перед телевизором. Редко кто из молодых возьмёт в руки книгу.

Тепло, уютно в деревенской избе, и кусок на зиму припасен: законсервированы ягоды, грибы, овощи, кое-кто вырастил скотинку на мясо. Богатый край для того, кто работать не ленится. В небольшом деревянном доме, расположенном на берегу пруда, проживала одинокая старушка по имени Агафья Ивановна. В избушке, кроме самой необходимой мебели – кровати с металлическими спинками, табуретов, стульев и столов – ничего не было, но во дворе у хозяйки Целовальник в современном понятии бармен обретались две козы и несколько кур, которые и позволяли бабе Гане «сводить концы с концами». Её часто навещала внучка Лена – дочь старшего сына, а всего у старушки было шестеро детей. Девочка – ученица шестого класса сидела за столом – выполняла уроки.

– В наше время, бабушка, много чудес, – оторвав шариковую ручку от тетради, обратилась к ней Леночка, – а в ваше время их не было вовсе. Теперь и телевизор и телефон, и компьютер, и даже космические станции…

Старушка сидела напротив девочки за прялкой с поблекшими от времени многокрасочным рисунком, – готовила пряжу на носки да варежки для своих внуков.

– И то верно, Леночка, люди много чудес творят. Раньше всё это Бог лишь сделать мог, – продолжая сучить шерстяную нить, ответила баба Ганя. – Вот взгляни на прялку: что видишь?

– Какие – то кружки, черточки, квадратики, внизу звери у большого столба изображены…

– Маракуешь¹ верно. Мой прадед не случайно кроме кроме обычного для своего времени круговорота солнца изобразил на прялке зверей, ведь для него это было чудо, которое живёт до сих пор, – заинтриговала внучку хозяйка избушки.

– Расскажи, расскажи! – отложив в сторону тетрадь с учебниками, подсела к бабушке Леночка.

– Ну, слушай, да зря не лыбься², – отставила прялку к стене бабушка. – Давно это было. Леса по тем временам были высоченные, непроходимые; зверья различного много… Проходила мимо нашего поселка, за Поповой горой, единственная на Урале дорога. Дорогу позднее назвали Татищевской – начальник такой при царе на Урале был. По этой дороге можно было через Молёбку и Суксун попасть в Пермь, в другую сторону ехали и шли на Тагил, Верхотурье… Сведущие люди баяли, что по этой дороге ездили купцы Демидовы, священники и большие царские начальники. По этой же дороге бежали в Сибирь преступники, крепостные крестьяне и всякий народишко, желавший свободной и обеспеченной жизни. Иногда беглые людишки объединялись в воровские шайки и наводили ужас на всех проезжающих – место наше, по правде сказать, было совсем безлюдным. Богатые и знатные люди ездили без особой опаски – у них большая охрана, – а простой народ сильно страдал. Вот однажды появился в этих местах беглый казак по имени Михей, по кличке Косарь. Так обычно в старину называли большой нож для щепления лучины, им же дробили крупные кости. Михей был огромного роста, из себя весь черен как ворон и страшно зол. Какого путника на дороге не встретит – обязательно ограбит и без нужды жизни лишит. Не щадил ни женщин, ни убогих странников. Здесь его шайке было слишком вольготно: глухомань на сотни километров кругом. Пооживлённее было только вокруг заводов: возле Нижнего Тагила на востоке, да возле Кунгура на западе… Ещё бают, что местных вогулов изгнал отсюда он: отбирал добычу и пушнину… Уж больно лют был разбойник! Он, говорят, хотел награбить много золота и откупить все демидовские заводы, – думал стать на Урале единственным хозяином.

Поехал однажды в Верхотурье на богослужение по случаю очередной годовщины со дня смерти Симеона Меркушинского священнослужитель с дьячком из Кунгура. Охраны никакой с собой не взял, понадеялся на Бога. В этом месте за Поповой горой, где речка Убойская впадает в Малую Шалю, шайка разбойников во главе с Косарем напала на путников. Остановив лошадей, Косарь выволок священнослужителя за волосы из коляски, а дьячка сбросил с козел. Сорвали с божьих слуг кресты, обыскали дорожный сундук и поволокли свои жертвы на гору, хуля Бога и глумясь над путниками.

– Оставь греховное дело, – молил разбойника священник, – покарает тебя Господь!

Косарь в ответ лишь смеялся и сквернословил. На самой вершине горы, насладившись телесными муками священнослужителей, лютый разбойник зарубил их саблей, не дав им возможности перед смертью прочесть молитву. После жестокой расправы над невинными жертвами Косарь решил уйти с награбленным добром в потайное место, но не успел он спуститься со своими разбойниками с горы, как перед ними будто из-под земли вырос архангел Михаил. Он был ростом до небес, весь в белых одеждах. Бандиты бросились бежать, а сам главарь шайки Косарь не мог даже пальцем пошевелить – остолбенел. Стоит, как каменный, – вот начал терять человеческие черты и всё более чернеть… И превратился он в столб черного цвета с дьявольским числом 666. Так и стоит вблизи речки Малая Шаля. С тех пор разбойники не пазарили в наших местах.

Гора, на которой произошло святотатство, была народом названа Поповой, а речку, впадающую в Малую Шалю, назвали Убойской. Черный каменный столб прозвали «чертовым пальцем». С тех пор повелось: если идёт мимо женщина за ягодами или грибами, то обязательно плюнет на него, мужчина по пути на охоту или на покос ударит по столбу палкой, а ребёнок бросит камень. Животные – собаки, волки, лисы – и те оставляют на столбе свои метки. Вот почему прадед изобразил на прялке собак. Старые люди говорили, что тел убитых священнослужителей на горе не нашли: Господь их призрел. А ещё баяли, что они присутствовали на праздничной литургии в Верхотурье в нетленном образе. А золото, которое Косарь спрятал в потаённых местах, ищут до сих пор и найти не могут – надежно нечистая сила укрыла его от людей. Говорят, в речке Хаснуловке, что не далеко от станции Бизь, находили золотые монеты. Но если и так, это лишь малая толика огромных богатств, награбленных Косарем.

– Как интересно, бабушка! – с восторгом воскликнула Леночка. – А расскажи ещё…

– Вначале выучи уроки, а завтра, когда будем вечеровать, я ещё что-нибудь вспомню…

Через пару минут внучка снова села за учебники, бабушка – за прялку. На улице было тихо, спокойно. Легкий снежок медленно кружился над древним шалинским краем. Порою казалось, что с небес летят не снежинки, а меленькие добрые вестники счастливой жизни на этой прекрасной земле.

Заячьи слёзы

В очередной раз Леночка появилась у бабушки Гани уже на каникулах, в январе. В это время за окном под сильным ветром скрипели старые тополя. Но в маленькой избушке было тепло, стоял чудный запах рождественской стряпни. Агафья Ивановна ходила по избе в чунях – обрезанных на уровне глубоких калош валенках. Такую же обувь она предложила внучке: «Надевай, теплее будет».

Отведав бабушкиной стряпни – разборников³, пирогов, шанег девочка села напротив хозяйки дома и попросила,

– Бабушка, расскажи ещё какую – нибудь историю… Старушка сдвинула на кончик носа очки, которые держались на её голове при помощи обычной бельевой резинки, и принялась сучить пряжу.

– Ну, слушай, егоза, – поплевав на пальцы рук, начала она свой рассказ, – Было это не так уж и давно, чуть более пятидесяти лет назад, я ещё молодой была… Рассказала мне эту историю Ольга Жорникова, в девичестве Калинченко. Сама она была с Украины, здесь у нас отбывала срок в женском лагере. На доброй половине района в те времена здесь были лагеря – жуть, да и только… Женский лагерь располагался в Глухаре, ноне там лишь небольшой железнодорожный разъезд. Место для лагеря было выбрано самое гиблое: болота, комарьё, овод, а зимой непроходимые снега… Для снабжения лагеря водой оборудовали небольшой пруд в верховьях речки Баской. В этом же пруду мочили лубьё – липовую кору для мочала. Все верёвки в лагере делались из этого материала. На берегу пруда построили баню, бараки для заключенных, конный двор и колодец для нужд охранников.

Женщины-лагерницы заготовляли лес: они валили его с помощью двуручных пил, обрубали сучки, а затем с помощью лошадей подтаскивали брёвна к лежневке. Лежневка – это дорога, выложенная из брёвен. На брёвна накладывались доски в виде рельс, по которым на вагонетках, таких специальных тележках, женщины доставляли лес на пилораму. Через пруд в Глухаре был построен висячий мост, ибо в гору вагонетку с лесом вытолкать женщинам было не под силу. После такой тяжелой работы лагерницы могли только высушить одежду возле печей в бараке, а на следующий день – снова в лес. Многие не выдерживали таких условий, гибли. Хоронили бедолаг в лесу без лишних хлопот.

Однажды, когда уже заканчивалась война, в лагерь привели совсем маленькую девочку Иру. Всего лет двенадцать ей было. Определили работать на лежневку, толкать вагонетку с лесом на пилораму. Когда её переодели в лагерную одежду, то в большой не по росту телогрейке и огромных сапогах она стала похожа на неуклюжий пузырь. Женщины в лагере говорили: какой толк от такого «клопа» на лежневке, надо бы оставить её на кухне или при бане. Но на кухню направляли только тех, кто хорошо перед лагерным начальством выслуживался. Вот и пошла девчушка в лес, на лежневку. Женщины постарше, как могли, старались ей помочь, давали возможность передохнуть – не брали её на каждый рейс на пилораму. Все заключенные жалели девочку. Осудили её за одну – единственную горсть зерна, которую она взяла на зернотоке для маленького брата. Такие были законы при Иосифе Жестоком.

– А кто такой этот Иосиф Жестокий? – прерывает рассказ бабушки Леночка.

– Был такой правитель, самый главный у коммунистов. Народ много претерпел от него. И расстреливали, и в тюрьмах гноили, и на лесозаготовках мучили – хуже крепостного права…

Более трех месяцев уже пробыла в лагере девочка Ира. Наступил июнь – месяц. В лагере сменили всю охрану, и в лес, в бригаду заготовителей, направили злющего охранника – Чуркина. Он постоянно был с похмелья и вечно всем не доволен. Раньше – то он при кухне командовал, а потом, видимо, на чём – то погорел…

Вначале он к девочке относился сносно. Женщины начнут толкать вагонетку на пилораму, а её поставят возле висячего моста – всё девочке облегчение. Она там нашла себе забаву, обнаружила под кустом маленьких зайчат. Они – зайчата – страсть полюбили девчонку: бывало, утром идут женщины под конвоем на работу, а серые уже на пригорке скачут, ждут Ирочку. Все заключённые в лагере умилялись, глядя на это. Зайцев подкармливали хлебушком, который отрывали от своего скудного пайка.

Только однажды охранник Чуркин перестал позволять давать девочке отдых и заставлял её толкать каждую вагонетку. Иногда он даже пинал её ногами или хлестал вицей: надо думать, ему такой приказ поступил. Жалеть заключенных, даже малолетних, закону не было, все считались врагами народа…

Как – то раз на висячем мосту Ирочка в своих огромных сапогах запнулась, упала и сломала ключицу. Лагерный фельдшер сделал перевязку и пообещал поставить в строй девочку через две – три недели.

Может, в наше время врачам это и удаётся, но по тем временам такое чудо было возможно только при очень сильном желании больного поскорее выздороветь. У девочки такого желания, понятно, не было. Ей приносили из лесу подарки – гостинцы «от зайцев»: землянику, смородину, пиканы, заячью капусту. Да только девочка таяла на глазах: потеряла аппетит, не стала пить лекарства. Скучала по своим подросшим зайчатам, которые ждали её каждое утро на бугорке возле висячего моста. Однажды Чуркин едва не выстрелил в них из карабина, да лагерницы заслонили зайчат. Он долго матерился, но стрелять не стал – может, и у него была капля добра в душе?..

Вскоре у девочки поднялась температура – началась пневмония. Хороших лекарств для заключенных не было. Недолго она проболела – скончалась. Похоронили её возле висячего моста, на бугорке. На следующее утро, когда женщины шли по лежневке в лесосеку, на том бугорке, прямо на свежей могилке девочки, сидели три зайца и плакали. Все видели, как крупные, чуть – чуть розоватого цвета слёзы катились из заячьих раскосых глаз. Лагерницы говорили: посмотрите, даже дикий зверь может проявить сострадание к человеку.

До глубокой осени зайцы ходили на эту могилу, а потом начальник лагеря на охоте затравил зверюшек собаками. Без сердца были люди… На следующий год на могиле появились маленькие розовые цветочки, которые женщины – заключенные, не сговариваясь, назвали: «заячьи слезы». В народе их ещё знают как «кошачьи лапки». С тех пор у нас считается: где этот цветок хорошо растет, там зайцы оплакивают чью —то безвинно загубленную молодую жизнь. Эти места беречь надо, они святые, как памятники.

– Какое, бабушка, страшное время было… Мне очень Ирочку жаль, – всхлипнула внучка.

– Правильно, Леночка, доброе сердце не бывает равнодушным.

Баба Ганя прижала девочку к себе.

– Поплачь – чище душа будет…

Чёрный соболь

Утро. Леночка проснулась довольно рано; за окном было ещё темно, только серебристо-жёлтые блики изредка играли на замерзших оконных стёклах – это свет от автомашин, проезжающих по дороге, проложенной по берегу пруда. Агафья Ивановна бродила по кухне, шаркая «чунями», одновременно напевая себе под нос странную песенку:

 
Эта шапочка да соболья
На окошечке да лежал-а-а-а
Тут Гаврюшка подъезжает
Эту шапочку хватает. Ай – ай
Для невестушки для дорогой
Пии – матушки да свет баской-ой-ой…
 

– Бабушка, а что ты там мурлычешь? – очень скучно, – вылезая из-под одеяла, крикнула девочка. – Современные песни надо петь!

– Да вот былое вспомнила… Запеканку картофельную сделала, – ты её любишь…

– Ты мне лучше про «старину» расскажи…

– Вначале умываться, зубы чистить, а то вся уже моя скотина позавтракала, а ты только встаёшь.

– И кот уже ел?

– Молочка козьего попил. Как твой дед Марковей умер, так он совсем притих – чай более года мучается: они большими дружками были. Ну, поторапливайся пока запеканка ещё не остыла…

Через полчаса Агафья Ивановна, примостившись на кровати, начала повествование,

– Давно это было, пожалуй – что и меня на свете ещё не было, одним словом: ещё при царе. Все заводы в нашей округе работали нормально. Для того чтобы выплавлять качественное железо необходим был древесный уголь. Этим делом занимались углежоги. В нашем районе особенно много углежогов проживало в Ижбалде и Печах, которые находились вблизи ныне существующей станции Вогулки. Сами названия населенных мест говорят о работе их жителей.

– Бабушка, название: Печи – я поняла, а Ижбалда – нет? – прерывает неожиданно рассказ Леночка.

– Вот, неугомонная, всё прояснится в самом сказе, – не перебивай, а то сбиваешь меня с мысли… Проживало в Ижбалде семейство углежогов Ковиных; справные были люди. Вот только для всех углежогов в деревне была одна проблема: не было своих невест. По неизвестной причине у них рождались одни мальчики, а если родится девчонка, то уж больно лицом – то неказиста⁴. Вот и искали они невест для сыновей по всей округе, порой даже уворовывали…

Делали это, конечно, по сговору, в тайне от родителей невесты. Впрочем, многие девушки соглашались добровольно бежать от родителей к углежогам, так как они жили побогаче, да и справы, то есть работы по дому у них было меньше, чем в обычных крестьянских семьях. Основная масса углежогов были старообрядцами-беспоповцами, и всё же девушки шли за них замуж порою меняя веру…

В самом устьи реки Козьял жило семейство Микешиных, и была у них из трёх дочерей младшенькая Пия четырнадцати лет. И позарился на неё сын углежогов Ковинных Гаврил, но свататься не стал, так как Микешины были «австрийской»⁵ веры, а решил сделать сговор через соседку Микешиных Марфу, которая приходилась родной тёткой девушке. Пригласила она племянницу в гости и повела разговор: пришло мол время тебе замуж выходить; родители «выпехнут» – и только. Лучше тебе самой судьбу выбрать… Здесь ко мне парень ходит; обещает одеть в соболя, серьги золотые хочет невесте купить, да и работы у них по дому немного – не у вас крестьян: навоз, сенокос, огород… У них всего одна корова – вот и вся работа, – легонько за ним век – то проживёшь. Видный парень… Такие разговоры заводила с племянницей тётушка несколько раз. Невдомёк Пиюшке было, что Марфа задарена была углежогами.

По глубокой осени Пия согласилась; ушла она около полудня к тётушке, сказав родителям: вечером вернусь, и всё тут! У тётушки её ждал жених на лошадях. Посадил он невесту в сани и покатил а Ижбалду. Плачет Пия, но от своего слова не отказывается, да и жених ей приглянулся. В те времена в Ижбалду ездили через Козьял-речку, на ней, в верховьях жил отшельник – старообрядец-беспоповец Евлан по фамилии Терехов. У этого Евлана была длинная рыжая борода, как у козла – вот и дали ему прозвище: Козьял, то есть козлиная борода. Теперь это название закрепилось за речкой и населённым пунктом. Родители девушки вскоре хватились дочери и чуть не прибили родственницу Марфу, с которой позднее не имели никаких отношений – поссорились на всю жизнь. Микешины, отец с двумя сыновьями быстро запрягли лошадей и бросились по санному следу в догон. Погоню первым увидел Гаврил и страшно испугался. Евлан, к которому заехали молодые, успокоил беглецов, и налив в большой чугун воды начал тихо пальцем водить по его краю. И тут свершилось чудо: погоня на двух лошадях начала кружить вокруг скита. Беглецы видели, как ничего не понимая, непрестанно ругаясь преследователи кружили вокруг скита строго следуя за пальцем старца в чугунке. Наконец полностью измотав Микешиных и их лошадей, Евлан вынул палец из посудины направив его в сторону уже бывшего дома невесты. Преследователи направились обратно домой так ничего и не осмыслив; они думали, что их «водила» нечистая сила. Когда погоня удалилась, старец перекрестил Пию, а затем и «окрутил» молодых, – он у беспоповцев был уставщиком, то есть исполнял обязанности священника. Вот так и прибыла Пия в Ижбалду на следующий день в качестве жены Гаврила Ивановича Ковина. Ещё за версту до деревни она увидела как над лесом клубится синеватый дым. Это жгли кучёнки. С помощью таких печей получали древесный уголь. Хороший уголь не у каждого углежога получался. Часто бывало, что кучёнок⁶ начинал «баловать» и прогорал полностью, не оставив владельцу угля, углежоги «говаривали»: Огневик шалит, если ему попустительствует Чёрный Дедок. Особенно Чёрный Дедок не любил торопливых, хвастливых, вздорных углежогов. Жили там братья Шамарины – хваткие ребята, но не было в них степенности, аккуратности в деле, – вот и не любил их Чёрный Дедок. Однажды старший брат Селиван Шамарин трамбовал кучёнок большой балдой – такое бревно с двумя ручками, – и видимо так сильно ударил по кучёнку, что огонь вырвался из него, может он большие продухи для воздуха сделал, чтобы ускорить получение угля, или был другой недостаток, – упал Селиван прямо в огненный кучёнок. Младший брат позднее угорел на кучёнке; лёг погреться и всё тут… А вот семейство Ко-винных с Чёрным Дедком в дружбе было: кучёнки у них не баловали. Деревню назвали по трамбовке: Иш – балда, то есть одна работа – балда и балда. Тоже самое говорили в отношении углежогов, которые не могли готовить хороший уголь. Позднее название: Иш-балда перешло в Ижбалду, – вот и ответ на твой вопрос об имени этой деревни.

Приняли сноху у Ковиных хорошо, и сильно – то работой по её малолетству не загружали. Через три месяца молодые в сопровождении родителей Гаврила поехали к Микешиным; бросились они в ноги к отцу и матери и стали просить милости родительской. Отец Пии для видимости похлестал молодых вожжами – на этом и примирились.

Прошло ещё три месяца, и неожиданно Пия «заикнулась» мужу о чёрных соболях, о которых ей говорила тётка Марфа.

– Это мы быстро справим, – ответил муж. – Пошли к Авдеевскому кучёнку, – они только вчера его распотрошили…

Подошли они к кучёнку, а он – Гаврил – то взял – да зачерпнул лопатой угольную пыль и высыпал жене за шиворот⁷.

– Ну, чо! Поймала чёрного соболя! – смеётся он. – Вот такие у нас углежогов соболя.

Оказывается у углежогов была такая шутка: поймать черного соболя – значит обсыпаться угольной пылью.

Сильно пообиделась Пия, но особого вида не подала, – не гоже было женщинам по тем временам мужчинам обиды высказывать – могли и поколотить.

По осени углежоги вывозили уголь в санях на заводы. На ближайшие заводы уголь иногда возили и женщины, ибо мужчины следили за кучёнком. Вот однажды на Сылвинский завод повезла уголь и Пия. Она пристроилась в самом конце обоза, и когда поднялись на Половинку – гору между Ижбалдой и Сылвой, то на ней, на поле, возле скирды заметила тлеющий огонёк. Остановила она лошадь и подбежала к скирде. А там она увидела, как небольшой, всего с вершок ростом мужичок раздувает тлеющую солому в скирде. Как он дунет – так огонёк появится… А другой черный мужичок как дунет – так огонёк исчезает, чернеет… Борьба между ними была нешуточная. Пия сразу поняла, что были Огневик с рыжей бородой и Черный Дедок, который покровительствовал старательным углежогам. Взяла девушка пригоршню снега и бросила его на тлеющий огонёк… Зашипел Огневик, запузырился, и исчез, а Чёрный Дедок заплясал от удовольствия, так и ходит вприсядку вокруг Пии да приговаривает,

– Ай-да, девка хороша – заслужила соболя!«Семь черных кругов сделал вокруг женщины Чёрный Дедок и исчез, только остались на снегу три шкурки черного соболя.

Вернулась домой, в Ижбалду, женщина с пустым обозом, поздно вечером. И показывает Пия мужу, свёкору, свекровке и другим домочадцам черных соболей, а те и глазам не верят! – Вот ведь счастье: сам Чёрный Дедок снохе показался – быть счастливой и богатой. Так оно и получилось. Много хорошего угля продали Ковины и на вырученные деньги построили на берегу реки Сылвы большой дом. В Шамарах. И теперь ещё много в тех краях живёт потомков Ковиных, более всего в Шамарах и Горе. А шубу с собольим воротником Пия носила аж до самой старости.

– А где теперь живет Чёрный Дедок? – осведомляется внучка.

– Трудно сказать, но мне думается, что часть из них стала обычными домовыми, и охраняют дома, жилища от пожаров. Там где домового почитают, в том доме и пожаров нет: он враждует с Огневиком с испокон веков… Ох, заболталась я с тобою – пора уж идти коз поить, до обед готовить, – она поднялась с кровати и направилась на кухню.