Ведьма: тьма сгущается…

III

Семён Жилин уже с полчаса был в управлении, но Мамаев так и не явился на работу. Майор Грушин, теребя в руке карандаш, набрал Мамаева по мобильному, а, не дозвонившись, велел ехать без него.

Делать было нечего, Семён прыгнул в машину и покатил к ведьминому дому. На крыльце, решил ещё раз набрать Мамаева. Гудки шли, но Илья не отвечал. И только заходя внутрь, Жилин услышал знакомую мелодию из «Бумера». Сквозняк притянул дверь позади, и Жилин вздрогнул.

– Эй, лапоть, – ухмыльнулся Жилин, – ты здесь? Грушин просил передать, что выпотрошит тебя, как поросёнка, когда… – Жилин запнулся, ведь в глаза бросилась огромная лужа крови, посреди которой на стуле сидел связанный Мамаев. Его голова была опущена. Мелодия звонка всё ещё доносилась из кармана Мамаева.

– Илья! Илья… – он бросился к телу, приподнял его голову и ахнул: синюшное лицо было покрыто едва заметными малиновыми пятнами. Жилин тут же вспомнил, что на месте преступления нельзя ничего трогать и отпрянул.

Он схватился за голову, и его фуражка упала на пол, чуть не угодив в лужу крови.

Дрожащей рукой он взялся за рацию:

– Диспетчер, это Семён Жилин.

Рация зашипела:

– Да, что у вас? Приём…

– Я нашёл Мамаева, – Жилин громко сглотнул. – Он мёртв. Пришлите помощь по адресу Бирюзовая 5. Жду.

– Повторите!

Жилин механически повторил сказанное, вытер рукавом пот со лба и вышел из дома.

– Принято, ожидайте, – сухо ответила рация.

Жилин закурил. Спустя четыре сигареты прибыла первая машина. Из неё вышел толстый следователь капитан Багрянцев и младший лейтенант Керченский, которого совсем недавно повысили.

– Товарищ капитан, младший лейтенант. – Жилин вяло отдал честь.

– Судмедов ещё нет – можно перекурить, – сказал Багрянцев, тяжело дыша. Он достал из нагрудного кармана портсигар, выудил оттуда длинную коричневую сигарету, облизнул губы и закурил.

Керченский закашлялся, отошёл на шаг, наклонился, прикрыв глаза.

– Ты как, Вань? Всё нормально? – спросил Багрянцев.

Тот выставил вперёд руку, а другой прикрыл рот. Ответил он лишь спустя минуту:

– Я в порядке, в порядке.

– Мы ещё не вошли, а ты уже побледнел. Смотри, а то, может, перевести тебя обратно к ним?! – Багрянцев кивнул на Жилина.

– Всё отлично!

– Ладно… Ну, Семён, рассказывай, что произошло?

Жилин впопыхах в течение минуты рассказал, как было.

– Эх, торопыга Жилин, куда ж ты летишь? Давай медленно, с расстановкой и по порядку, – лениво сказал Багрянцев. – Ваня, а ты чего не записываешь?

Керченский похлопал себя по карманам, в растерянности развёл руками, затем стукнул себя по лбу и рванул к машине. Багрянцев с кислой миной проводил его взглядом. Керченский вернулся с блокнотом и стал записывать рассказ Жилина.

Багрянцев докурил, взглянул на часы, потом по сторонам.

– Чёрт подери этих медиков. Ладно, веди, Жилин, посмотрим, что к чему.

Он проводил следователей в комнату. Багрянцев присвистнул, подошёл, остановившись в шаге от кровавой лужи. Нагнулся, чтобы заглянуть в лицо Мамаева.

– Видишь, Ваня, на лице трупные пятна. Он умер несколько часов назад. Это что там внизу, нож?

– Кажется, – Керченский присел на корточки и заглянул под стул.

Он снова закашлялся, пытаясь подавить приступ рукой.

– Пофоткай тут, только пока что издалека, чтобы не наследить, а то медики потом ворчать будут.

Керченский достал телефон и сделал несколько фотографий.

Капитан аккуратно, чтобы не наступить в кровь, вдоль стены пробрался к окну, выглянул, осмотрел раму.

– Семён, окно было открыто?

– Так точно!

– Ваня, запиши.

Капитан вышел из комнаты, и деревянный пол заскрипел, вторя его шагам. Следом вышел Керченский, а за ними поспешил Жилин. В другой комнате было разбито окно. Капитан что-то подобрал с пола, сунул в пакет и погрузил в карман.

– На раму обрати внимание, – Керченский подошёл ближе, а Жилин выглянул из-за его спины.

На подоконнике была слущена старая краска.

– Понял? – спросил Багрянцев у Керченского.

– Да! – ответил Керченский.

– А я не совсем.

– Кто-то влез через окно, – сказал Керченский.

– А второе окно? – задумчиво произнёс капитан. – Жилин, скажи, у сослуживца был ключ от дома?

Жилин помотал головой:

– Ключ хранится в управлении.

От стука все трое вздрогнули: входная дверь распахнулась, и в дом вошли двое в медицинских масках и зелёных комбинезонах.

– Ну наконец-то. Вас только за смертью посылать! – воскликнул Багрянцев и хрипло рассмеялся. Взглянул на хмурое лицо Жилина и сказал: – прости дружок, профессиональный юмор.

Он поздоровался с медиками и обратился к Керченскому:

– Ваня, ты за старшего! Я на связи. Звони, пиши, шли деньги, – он кивнул в сторону медиков и прошептал: – за ними посмотри, а то мало ли, ага?

– Так точно!

– И ещё кое-что: журналюгам – ни слова! Пользуйся дежурной фразой: «В интересах следствия информация по делу не разглашается».

Багрянцев вышел. Керченский и Жилин переглянулись.

– Как новая должность? – спросил Жилин, чтобы заполнить паузу.

– Хорошо, – Керченский потупил взгляд в блокнот и спросил: – Слушай, Сеня, ты не в курсе, зачем он вообще сюда забрался?

– Ты слышал о его больничном?

Иван кивнул.

– Так вот, он думал, что ведьма его прокляла. Может быть, искал что-то, чтобы того… снять проклятие… Это кажется бредом, но в то же время я его понимаю. Врачи-то ему совсем не помогли.

– Понятно, спасибо, Сеня. Если что, мы с тобой свяжемся, а сейчас кто-то должен сообщить его жене. Вы, вроде как, хорошо общались.

Жилин тотчас вспомнил все подколы с его стороны, и ему стало не по себе. Но кто если не он?

Они попрощались. Жилин вышел на улицу, обогнул белый судебно-медицинский микроавтобус и только что прибывший болотного цвета уазик, выполнявший роль катафалка для перевозки его товарища.

Он сел в машину и уставился вперёд в одну точку. Просидел так несколько минут. Его мысли были не здесь, они были рядом с Леной Мамаевой, которая наверняка, ничего не подозревая, занималась домашними делами, смотрела телевизор или говорила с подругами по телефону. Жилин сжал руль потными ладонями и тот жалобно заскрипел.

– За что же вы его, суки… – просипел Семён.

По дороге он думал, как сообщить, с чего начать. Прокручивал в голове десятки вариантов фраз. Он то просил её присесть, то говорил всё сразу, на духу, чтобы сделать удар менее мучительным. Но в его мыслях всё заканчивалось одинаково. Лена плакала, а он, не зная, как утешить, просто стоял и хлопал глазами или мял в руках фуражку, в общем, вёл себя как полнейший идиот, хотя это меньшее, о чём нужно было беспокоиться в таком случае.

Чем ближе он подходил к её двери, тем быстрее билось его сердце. Когда он нажал на звонок, то не чувствовал ничего, кроме гулких ударов в ушах. Дверь отворилась, Лена в заляпанном фартуке, с улыбкой на устах, с туго собранным хвостом, горит, сияет, как свеча в темноте. Ещё несколько минут, и она погаснет. Жилин её потушит. И кто знает, когда она загорится вновь.

– О, Жилин, давно не виделись. Заходи! – протарахтела Лена и упорхнула на кухню.

Жилин шагнул в дом, и его окатило горячей волной то ли от переживаний, то ли от жара готовки.

– Я тут котлеты жарю, – кричала она с кухни, пока тот разувался.

Жилин встал в проходе кухни. Лена снимала со сковороды дымящиеся котлеты цвета старой ржавчины.

– Ну, рассказывай! Ты, наверно, к Илье? Так он на службе. Вы разве не вместе сейчас работаете? Присаживайся, будешь дегустатором, – с задором воскликнула она, не отрываясь от плиты.

Она выложила новую порцию котлет на сковороду. Развернулась с тарелкой уже готовых и взглянула на Жилина. На его лице был отпечаток утра. Такое не сотрёшь.

– Ты чего, Семён, что с тобой?

– Лена. Илья погиб.

– Прости?! – переспросила Лена, и улыбка мигом исчезла с её лица.

– Погиб сегодня ночью.

Её руки ослабли, тарелка наклонилась, и котлеты одна за другой полетели на пол.

– Но… я же… как…

Она выронила тарелку и оступилась, ослабла, как тряпичная кукла. Жилин подхватил её, обнял, прижал к себе. Лена зарыдала, содрогаясь от горя, хваталась за его плечи, как за спасительный образ, оставляя на кителе жирные следы готовки.

Она плакала, всё не унимаясь, а он долго обнимал её. Настолько долго, что котлеты на плите успели сгореть. Жилин спохватился, высвободился из душных объятий, усадил её на стул и выключил плиту. Открыл окно и включил вытяжку на полную. Присел напротив и взглянул в её пустые глаза, не зная, как утешить. Когда молчание стало нестерпимым, Жилин сказал:

– Скоро мне надо будет уйти. Я всё-таки на службе.

Лена обречённо кивнула.

– Как это случилось? – она смахнула слезу с раскрасневшегося лица.

– Его убили, – холодно ответил Жилин.

– Кто?

– Пока не знаю. Я обнаружил его утром. Следователь говорит, что он погиб несколько часов назад. Ночью.

Лена всхлипнула, теребя в руках край фартука, не глядя на Жилина, а куда-то в пол, или сквозь него.

– Знаешь, какие последние слова он от меня услышал?

Жилин покачал головой.

– Я обидела его, оттолкнула. Сказала, что мне нужно время, чтобы свыкнуться с его болезнью. Время, которого теперь нет.

– А он?

– Он – ничего. Когда я проснулась, его уже не было, но он не впервые уходил так рано, до моего пробуждения. Я отправила детей в школу, приняла душ, посмотрела серию «Чёрного зеркала», поговорила с мамой, господи, о чём я говорила… а он всё это время был… мёртв. Я занималась чёрт-те чем и не знала…

Лена замолчала на мгновение, а потом спросила:

– Где это произошло?

– Мы описываем имущество некой Айтемировой Гульназ. Там я его и нашёл.

– Зачем? Зачем-зачем-зачем он туда пошёл? – повторяла она. – Почему ночью?

Жилин взял её за руку, посмотрел в глаза и сказал:

– Я обязательно узнаю.

IV

Тело увезли. Улики собрали – судмедэксперты прикрепили к делу всё, что посчитали подозрительным или важным, начиная с орудия убийства – ножа, заканчивая осколками стекла и статуэткой, что стояла на полке неподалёку от тела – на ней нашли капельки крови.

Остался лишь Керченский. Он опрашивал соседей о том, что произошло ночью. Сосед из дома номер 6, лысеющий мужчина Кирилл Фокин сказал, что спал всю ночь как убитый, его жена тоже ничего не слышала. Старик из дома напротив сообщил, что слышал какой-то треск, но не придал этому значения, другие члены семьи лишь покачали головой. Последней на очереди была старушка из дома номер 3. Керченский помнил её, ведь несколько месяцев назад, будучи ещё сержантом, он приезжал на вызов по этому адресу – старушка жаловалась на вой соседской собаки.

Керченский поискал звонок на ржавой калитке, но так и не нашёл. Он подтолкнул калитку, и та со скрипом отворилась. Потрескавшийся асфальт привёл его к дому. Керченский спугнул чёрного кота, что спал у ливнёвки, рядом с опустевшей миской. Постучал в дверь, и та приоткрылась.

– Есть кто-нибудь? Бабушка… – он попытался вспомнить имя, но осёкся.

Постучал ещё раз, заглянул в щель приоткрытой двери, заметив лишь уголок беленой печки и клетчатые тапки на полу.

– Есть кто-нибудь? Это полиция.

Никто не ответил. Керченский толкнул дверь и вошёл. Пахло нафталином и старым деревом – так пахло и у его ныне покойной бабушки.

Он щёлкнул выключатель. Тусклая лампа сделала кухню даже мрачнее – появились чёрные тени от печки, стульев, дров…

На полу рядом с дровами Керченский заметил тёмную каплю. Потом ещё одну рядом с печкой и несколько в проходе к следующей комнате. Он обошел подозрительные капли, ступив в темноту другой комнаты. Нашарил выключатель и щёлкнул. На полу у окна лежала старушка. На её груди зияло кровавое пятно.

– Господи, – выдохнул он.

Подойдя ближе, разглядел лицо, перекошенное ужасом, бесцветные глаза смотрят в потолок, а рот искривлён мучительным спазмом.

Керченский взял рацию:

– Приём, это Керченский. Пришлите судмедов по адресу Бирюзовая 3.

На том конце повисла пауза.

– Как слышно? – спросил Керченский.

– Слышно хорошо. Адрес правильный? Команда медиков уехала из дома по адресу Бирюзовая 5 сорок минут назад.

– Возвращайте, здесь труп женщины, соседний дом. Похоже, убийства связаны.

– Принято, ожидайте.

Вновь началась возня с уликами, отпечатками пальцев, осмотром тела. Керченский исписал треть блокнота. Сделал несколько фотографий тела, потом окружения: тумбочку со слуховым аппаратом на зарядке рядом с начатой бутылочкой валокордина и пустым стаканом.

Когда закончили с телом старушки и её выносили в полиэтиленовом мешке, Керченский почувствовал огромное облегчение, пусть на этом рабочий день и не закончился. Вернувшись в участок, он отчитался Багрянцеву – тот сидел за столом и прихлёбывал чай, изредка кивал и ухмылялся, а над его головой на стене висел портрет Путина. Казалось, тот тоже ухмыляется, слушая доклад Керченского.

– Хорошо поработал, Ваня, хвалю! Но расслабляться рано, так что хвост пистолетом, пистолет – тоже пистолетом.

– Так точно, товарищ капитан!

Багрянцев поставил кружку, облокотился на стол и спросил:

– А вообще, как оно? Как настрой? Это ведь твоё первое серьёзное дело.

– Это выматывает, но я чувствую, что это моё.

– Именно такого ответа я ждал, – он хлопнул ладонью по стопке папок. – Сегодня свободен, а завтра чтобы в полной боевой готовности!

Керченский выпрямился и отдал честь, почувствовав, как к горлу подкатывает кашель. Выйдя из кабинета, он поспешил в туалет. Кашель душил, рвался наружу. Он крепко прокашлялся над раковиной, умылся, сплюнул. В водовороте сливного отверстия закрутилась капелька крови, словно змейка, ускользающая из виду.

Он промокнул лоб бумажным полотенцем и на ватных ногах поплёлся к проходной.

V

Вовка видел сон, страшный и до дрожи мучительный. Смуглое лицо, длинные волосы, спадающие на плечи, гневный оскал – это была она, ведьма. Она яростно чеканила проклятия на непонятном языке. В его голове эти звуки смешивались, липли к ушам, въедались, и он изнывал, пытаясь закрыться, убежать. Он видел кровь. Казалось, перед глазами всё было залито вязкой алой кровью. Видел, – нет, чувствовал на языке её медный привкус. Ворочался, крутился, пока не услышал далёкий звон. Этот звон и выдернул его из цепких лап кошмара.

Он открыл воспалённые глаза. Ослепительно яркий свет падал на его лицо из окна, где-то звонил телефон. Вовка спохватился, нашарил на тумбе мобильник и поднял трубку. Там, на той стороне его отчитывал Палыч:

– Где тебя носит, гадёныш?

– Я еду, скоро буду, – выпалил он, вскочил с кровати и, зажав телефон между плечом и ухом, стал натягивать комбинезон.

– Мы тебе уже десять раз звонили. У тебя двадцать минут. Мы на «Десятовском» кладбище. Бегом!

Палыч бросил трубку.

Вовка схватил свитер, натянул его, побежал к выходу и споткнулся обо что-то тяжёлое, накрытое одеялом. Это что-то вдруг зашевелилось, замычало, стало копошиться. Вовка в ужасе отпрянул. Из-под одеяла показалась рука. Вовка осторожно подкрался и сорвал одеяло: на полу в позе эмбриона сопел Митя.

– Тьфу, мать твою! Чуть не поседел из-за тебя.

В это мгновение Вовка припомнил всё, что было ночью, и эти воспоминания тяжёлым молотом ударили его по голове.

Митя выпрямился, потянулся и приподнялся на локти.

– Ты куда? – спросил он хриплым спросонья голосом.

– На работу!

Вовка схватил куртку и мельком увидел себя в зеркале: там был он, только взъерошенный, как пудель.

– А с тобой ещё поговорим, – пригрозил Вовка, пригладил шевелюру и выскочил в коридор.

Приехав к месту назначения, он ещё раз перезвонил Палычу, и тот матом объяснил ему, в какой части кладбища идут похороны. Подходя, он завидел пазик, пару легковых машин, катафалк и грузовую Газель ритуальной службы «Танат», а рядом, на двух табуретах уже стоял гроб, оббитый бордовым вельветом. Родственники, обступив тело пожилой женщины, прощались, а Николай Палыч и дядя Петя курили в сторонке.

– Явился – не запылился, – злобно прошипел Палыч.

– Ребят, вы простите, я…

– Мы не нанялись за тебя работать, так что с тебя два пузыря: один за работу, а другой – за наше молчание перед начальством. Понял?

Вовка молча кивнул.

– Ты не злись, Вован, – прошептал дядя Петя, – у Николая Палыча сегодня горе, а тут ты ещё сиськи мнёшь.

– Горе? – переспросил Вовка.

– Горе, горе! У меня кузен умер.

– Как, умер?.. – Вовку бросило в жар от такого известия.

– Убили какие-то суки. Ленок, жена его, вчера звонила. Несколько минут просто плакала в трубку, а потом попросила помочь с похоронами.

Вовка ощутил ещё один удар по темени. На этот раз пришибло его крепче прежнего. Он не сумел выдавить из себя ни слова, а просто стоял и смотрел куда-то вдаль, на могилы, на памятники, слушал плач, доносящийся от процессии.

Он очнулся, когда позвали помочь донести гроб. Вовка занял место слева. Он не чувствовал тяжести на плече, не чувствовал ног. Ему даже казалось, что не он помогает нести гроб, а наоборот, гроб помогает ему не упасть, направляя в нужную сторону.

Гроб привёл Вовку к могиле. Комья пахнущей сыростью земли вперемешку с корнями, опавшей листвой и мусором лежали грудой рядом с вырытой дядей Петей и Палычем могилой. Снова поставили табуретки, снова опустили гроб. Снова толпа прощалась.

Гроб закрыли. Дядя Петя достал гвозди и стал заколачивать. С каждым ударом что-то внутри Вовки содрогалось. Он вдруг представил, что хоронят его. Его накрыли крышкой, его заколачивают, опускают в яму, засыпают тяжёлой землёй. Только никто не придёт на его похороны. Ну разве что Митяй, и то не факт.

Сколько себя помнил, особенно в приюте, Вовка был лучшим другом для Мити: отдать последнюю котлету в столовой или ввязаться в драку – легко, прикрыть, когда он курил траву в прачечной – это мы можем, грабануть ведьму – ну конечно, Митя, Вовка всегда с тобой! Только вот не мог он вспомнить, когда Митяй в последний раз был другом ему. А был ли вообще?

От Мити всегда были одни неприятности, и эта, последняя, казалась роковой. Они, могильщики, закапывали яму и Вовка, загребая лопатой сырую землю, представлял, что лежит там внизу, а тут, вместо него – его друг.

Могилу закопали. Родственники пошли за венками, а Вовка с Палычем отправились в машину за крестом – вспухлая земля должна осесть, чтобы ставить памятник.

Палыч отвязал синий тент и забрался в кузов Газели.

– Вов, дай фонарь, – попросил он и протянул руку из кузова.

Вовка пошарил по карманам куртки, поискал в комбинезоне. Фонаря нигде не было.

– Посеял?

Вовка пожал плечами.

– Никакого проку от тебя! – воскликнул Палыч и махнул рукой.

Ворча что-то под нос, он выволок на свет один крест – не тот. Следующий – тоже не тот. И только третий оказался нужным. Вовка подхватил крест, закинул на плечо и потащил к могиле.

В планах на день было ещё пять могил, и две установки памятников. «Ну что ж, хоть отвлекусь немного, – думал Вовка, устанавливая крест. – Этот день уже не может быть хуже».

VI

Керченский проснулся от собственного кашля. Взглянул на часы: 5:46. За окном только начинает светать, дымка стелется, оседает на стекле мелкими каплями, тихонько барабанит по карнизу. Он потянулся, прохрустел спиной, поднялся, откинув одеяло в сторону. Липкий пот, покрывавший тело, только что был горяч, а теперь зябко холодил.

Ещё несколько минут он просидел, опираясь локтями о колени и собираясь с силами, но из дверного проёма показалась морда Кэпа – крупного лабрадора. Он принюхался и аккуратно подкрался к хозяину, просунул голову ему под мышкой и лизнул в лицо.

– Это ты, жёлтый пёс, ну привет!

Пёс положил голову ему на колени и с грустным взглядом уставился ему в лицо.

– Что, гулять хочешь? Братишка, ты погоду видел?

Кэп гавкнул.

– Ну и?

Пёс крутанулся вокруг своей оси и снова гавкнул.

– Ладно, ладно, малыш, щас пойдём, надо только умыть морду лица.

Керченский вернулся через пару минут, надел спортивные штаны, накинул куртку и повёл пса на улицу. На выходе из подъезда он присел рядом с собакой, очутившись лицом к морде, и сказал:

– Только ты не долго, хорошо? А то у папочки кости болят.

С этими словами он отпустил пса, а сам уселся на лавочку у дома, наблюдая, как Кэп поливает деревья и носится из стороны в сторону. Эту собаку подарили ему родители. Иван вспоминал, как отец хлопнул его по плечу и сказал: «Ну, бабы у тебя нет, так хоть за собакой будешь ухаживать». Иван криво улыбнулся и взял щенка на руки. За два года щенок вымахал до размеров карликового пони, стал есть как лошадь и какать как слон. Керченский с этим свыкся, но теперь ухаживать за собакой стало тяжелее. Работы в последнее время прибавилось, да и самочувствие оставляло желать лучшего.

Пёс вернулся счастливый, вертел хвостом, прыгал, пытался играючи ухватить хозяина за руку.

– Ну нет, дружок, играть я с тобой не буду.

Дома Керченский вымыл ему лапы и отпустил.

– Кушать хочешь? – он потрепал пса за ухом. – Кушать хочешь, мой маленький, да? – сюсюкал он.

Пёс залаял и завилял хвостом.

– Тс-с-с-с, соседей разбудишь, – прохрипел Керченский и пошёл на кухню. Пёс последовал за ним, цокая по паркету когтями.

Иван открыл холодильник. Там лежал кусок усохшего сыра, и стояла сковорода со слипшимися макаронами.

– Чёт не густо! Тебе, братишка, сегодня надо перебиться сухим.

Он выскреб остатки вчерашней каши из миски пса и вымыл, затем насыпал ему сухого корма. Поменял воду, похлопал по золотистому боку и зашагал в ванную.

День только начался, а Керченский чувствовал, будто отработал полсмены, причём с кучей трупов и ещё большей кучей родственников этих трупов. Он прыгнул в свой новенький Форд Фокус, который купил вскладчину с отцом, и покатил на работу, стараясь не гнать. Оглядывался по сторонам, боясь пропустить знак или не заметить жёлтый свет светофора, ведь в последнее время был рассеян: терял вещи, проходил мимо знакомых людей, не замечая, как с ним здороваются, спотыкался на ровном месте.

Ступив на порог кабинета, Керченский даже не успел выпить кофе, как Багрянцев бросился к нему, обхватил за плечи и с широкой улыбкой повёл к выходу.

– Служба не ждёт! – говорил он, поднимая вверх толстый красноватый палец.

– Куда мы? – спросил Керченский, усаживаясь в служебную машину.

– На место преступления, конечно, куда же ещё?! Ты что думал, повозился вчера с трупами – и всё?

– Нет, но…

– Никаких «но», Ваня! Заводи.

Керченский завёл машину, и они двинулись к дому ведьмы. По дороге под мерный шум дождя и скрип дворников Багрянцев рассказывал:

– Понимаешь, Ваня, тут дело тонкое, надо разрабатывать версии, теории, так сказать, как произошло преступление. У нас и с первой жертвой не очень-то понятно, а тут ещё и вторая прибавилась. А два тела – это тебе не хухры-мухры и не это самое! К тому же у меня сегодня с полковником была беседа, Мамаев – не просто Васька с подворотни, а мент, пусть и не при исполнении. Короче, Ваня, будем думать, кто и как это сделал.

– Так точно, товарищ капитан!

– Кстати, помнишь, я вчера фонарик нашёл у разбитого окна?

– Фонарик? Нет, видел, что вы что-то забрали, но что конкретно…

– Плохо, Ваня, надо замечать! Ну да ладно, – Багрянцев махнул рукой, – это придёт с опытом.

– Так что с фонарём?

– Отдал на экспертизу. Сняли отпечатки. В базе их нет, но они совпадают с отпечатками на статуэтке, которой Мамаев, по всей видимости, получил по голове – так говорят судмеды. Кстати, нашли следы обуви ещё одного человека. Спортивная обувь! Так что кроме Мамаева было ещё двое.

– А с ножом что?

– Он весь в крови, отпечатки не сохранились, да и хрен с ними. Бабку убили тем же ножом.

Керченский кивнул.

– Знаешь, что странно, Ваня? Этот человек не светился в базе, а значит, скорее всего, ни разу даже с мордобоем не попадался, и тут тебе на! Убийство, да ещё и двойное!

Перед домом Багрянцев решил перекурить. Керченский пошёл внутрь. На месте, где сидел Мамаев, остался стул, кое-где на полу – на стыке жёлтых половых досок и возле плинтуса – ещё виднелись следы крови. В комнате всё ещё витал тяжёлый дух смерти, так что Керченский решил открыть окна.

Вошёл Багрянцев:

– Так, Шекспир, нам сейчас надо вместе составить предположительную картину произошедшего. Разыграем трагедию?

Они возились с разными версиями, бегали из дома ведьмы в дом старушки и наоборот. Первая версия звучала притянуто и неправдоподобно: по чудесному совпадению, когда Мамаев проник в дом, внутри уже был кто-то другой, произошла стычка, обернувшаяся его гибелью. Так что основной версией, на которой настаивал капитан, стал предварительный сговор Мамаева с сообщником, а уже в доме они что-то не поделили и всё закончилось трагически для Мамаева.

– Я вас понимаю, но вряд ли он стал бы забираться сюда с кем-то. Он работал в этом доме, знал, что и как. Зачем ему сообщники?

– Первая версия о-о-очень маловероятна, – сказал Багрянцев, – но я буду безумно рад, если она окажется верной. Чем меньше статей мы прикрутим Мамаеву, тем быстрее замнём дело, и тем меньше нас будет нагибать начальство по этому поводу.

Керченский посмотрел на капитана исподлобья.

– Ну что ты так смотришь, Ваня? Проникновение на опечатанный объект – это уже статья. Я не говорю, что Мамаев тут главный фигурант, но тут уж как есть. Поверь мне, мой сегодняшний разговор с полковником – цветочки. И слава богу, – он перекрестился, глядя в потолок, – журналюги ещё не в курсе, что жертва – человек в форме, да и в общем не больно интересуются этим.

Багрянцев замолчал, шумно вдыхая воздух, будто пробежал стометровку.

– Ладно, поехали отсюда, я закину тебя к Елене Мамаевой, побеседуешь с ней.

Багрянцев отдал дело Керченскому и высадил его, а сам поехал в управление.

Керченский позвонил в дверь, и та отворилась. Лена с растрёпанной причёской, в шерстяном халате и тапочках. Он заметил в её руках банку пива, но та быстро спрятала её за дверью. Она пригласила Керченского в дом, прикрыла дверь и, шаркая по полу тапками, провела его в гостиную. Поправила подушки на диване и пригласила сесть, а сама уселась в кресло слева.

– Соболезную по поводу смерти мужа, – сказал он негромко и прочистил горло, но тут же закашлялся.

– Спасибо. У вас есть новости?

– Вам сообщили, что нашли ещё один труп?

Лена покачала головой.

– Старушка по соседству. Её убили тем же ножом, что и вашего мужа. Сейчас мы пытаемся узнать, как связаны эти убийства и что стало причиной. Скажите, Елена, у вас есть версии, зачем Илья проник в дом?

– Нет, он сказал мне вечером, что описывает имущество с Жилиным. А потом… я просто проснулась, а его не было. Я даже не знаю, когда он ушёл.

– Хорошо, скажите, не знаком ли вам этот предмет? – он выудил из папки фотографию фонарика – светло-зелёный, с тёмной полоской на брелоке.

Лена бросила взгляд на фото и тут же ответила:

– Нет. А что это?

– Мы думаем, что предмет принадлежит убийце, – Керченский на секунду запнулся, снова прочистил горло и сказал: – Елена, дело очень серьёзное и мне надо знать, были ли у него друзья, с кем он мог бы забраться в дом?

– Не было у него друзей, все друзья – это Жилин и сосед по лестничной площадке, с которым он иногда ходил на футбол. Подождите! – запнулась она. – Вы думаете, он с кем-то полез чтобы ограбить эту чёртову ведьму, а потом они же его и убили?

– Нельзя исключать версию…

– Я не знаю. Зачем? Зачем он вообще туда пошёл? – вскрикнула Елена. – Он бы не стал никого грабить, он не такой. Он… старушек через дорогу переводит, пару месяцев назад починил велосипед соседскому мальчугану, а вы… лучше бы занимались поисками убийцы, а не пустыми обвинениями.

– Никто его не обвиняет, просто…

– Уходите, – прошептала она.

– Но…

– Уходите! – с горечью повторила она и указала на дверь. – Видеть вас не могу.

– Хорошо. Позвоните, если вдруг что-то вспомните.

– Да ну вас, – дрожащим голосом проговорила она и закрыла лицо.

Керченский вышел, стараясь не хлопать дверью.

«Чёртова ведьма», – слова Елены не выходили из головы. Керченский заполнял бумаги у себя в кабинете и вспоминал. Они с капитаном что-то упустили, только вот что? Это крутилось на языке, казалось простым и глупым. Обе версии убийства были надуманными, ненастоящими.

Глаза слипались. Он налил кофе, заглянул в дело, затем пролистал исписанный блокнот – ничего. Но вдруг вспомнил то, что не стал записывать, что показалось ему сущим пустяком. В день убийства Жилин сказал ему одну фразу: «Мамаев думал, что ведьма его прокляла. Он хотел снять проклятие».

По его телу пробежали мурашки. Керченский бросил бумаги и выскочил из кабинета. Спустился к машине и поехал к дому ведьмы. Снова.

Темнело. Дождь закончился, влажная утоптанная дорога хрустела камешками, колёса уворачивались от ям, заполненных грязной дождевой водой, пока не остановились у дома номер 5. Он зашагал к дому и, скрипнув дверью, вошёл.

«Мамаев что-то заметил. Что-то важное, что в теории могло помочь ему вылечить истерзанные болезнью руки». Керченский искал, перебирал то, что уже перебрали до него. Осматривал шкафы, тумбы, заполненные мешурой, вроде амулетов, шкатулок, камней и совсем странных вещей: пуха и меха, заключённого в баночки или подозрительных жидкостей, похожих на эфирные масла.

«Это всё не то. Что же он искал, что?» – и тут он прозрел, взглянув на полку, висящую недалеко от входа в комнату. Золотистый корешок книги поманил его. Это была она. Вещь, которую искал Мамаев, а нашёл он, Керченский.

Он потянулся к книге, но к горлу подкатил кашель – острый, как бритва и сухой, словно песок. Кашель раздирал глотку. Керченский послабил галстук, рванул воротник и на пол посыпались пуговицы. Он не мог вдохнуть и теперь только хрипел. Мир перед глазами содрогался, плыл, и наконец, Керченский почувствовал, что падает, попытался ухватится за что-нибудь – за воздух, – но в глазах потемнело и он замертво рухнул посреди комнаты.