Ведьма: тьма сгущается…

Часть 1

I

Никто не пришёл на похороны сорокалетней Гульназ Айтемировой, никто по ней и не плакал. Окоченевшее тело положили в самый дешёвый гроб и привезли на кладбище. Могильщики уже подготовили яму. Оставалось только спустить и закопать.

Самый молодой могильщик Вовка, даже удивился лёгкости, с которой спустили гроб. Почти всегда после этого болели руки, а тут – не сильно и напрягся. Должно быть, потому, что обычно рядом куча народу. Боишься, что уронишь или ударишь ненароком, а родственники поднимут вой. Теперь же всё произошло без всяких церемоний и это радовало.

Гроб стали закапывать, а тем временем чёрные тучи затягивали вечернее небо. Ветер ерошил волосы, обхватывал шею ледяными пальцами, гулял среди мёртвых, пронизывал до костей живых. Даже тёплый комбинезон не спасал Вовку. То и дело он ёжился и пытался отвернуться от сильных порывов.

Могильщик Петя бросил в яму несколько лопат земли, сел перекурить, кутаясь подбородком в воротник, и задумчиво сказал:

– Зря не отпели эту ведьму, ой зря! Глядишь, не успокоится, да чертей станет наводить, пакостить по-всякому.

– Такой большой, дядя Петя, а в сказки до сих пор веришь, – сказал Вовка.

– Да что ты знаешь, шпана, – воскликнул Николай Палыч. Он прохрустел спиной и вытянулся во весь исполинский рост (черенок лопаты чересчур короткий был для него, и приходилось сильно гнуть спину). – Если не знаешь, кто она, помалкивай лучше! Дольше потопчешься на этом свете.

– Николай Палыч, ну ты хоть не пугай! Тошно уж больно. В детдоме достали нравоучениями – свалил, так вы теперь все разом мозги парить будете.

Дядя Петя швырнул окурок за соседнюю ограду, поднялся и сказал:

– Нравоучения тут ни при чём. Это предостережение. Я тебе говорю, она колдунья самая натуральная. Вот тебе история: муж одной тётки начал налево ходить, пропадал вечерами. Пришла она к ведьме и попросила отворот сделать, ну чтоб по бабам не шастал. Провела ведьма, значит, колдовской обряд, и муж преобразился, по хозяйству стал помогать, зарплату приносить, только вот, кхе-кхе, сексуальная жизнь у них так и не наладилась. Жена к нему и так и этак, – дядя Петя изобразил что-то вроде брачного танца, – а он – ни в какую! Выяснилось, что тот к врачу начал ходить, думал, подцепил чего весёлого себе, но оказалось, что чист как стёклышко, только вот Арни перестал быть железным. Змей умер. Парус сдулся.

Вовка ухмыльнулся и вытер пот со лба рукавом.

– Лыбишься всё, – продолжил дядя Петя, – тут плакать надо.

– Ну ладно, знаем мы ваши байки, – махнул рукой Вовка, – лишь бы языком почесать.

– Палыч, ну расскажи ты пацану про родича своего…

Николай Палыч осмотрелся по сторонам, будто боялся, что кто-то подслушает, и тихо начал:

– Мой кузен ментом работает. Видел его неделю назад. Показывает руки, а на ладонях живого места нет, всё в бородавках. Говорит, пришёл к ней по обвинению в этой… незаконной деятельности: якобы, привороты там, отвороты делала, а в казну не платила. Так вот, он показал документы, досмотр провёл, как полагается, а потом, говорит: или закрывай лавочку, или, – Палыч потёр пальцами, – или, мол, на лапу гони. Она, как ни странно, раскошелилась. Тот ушёл довольный, как кот из курятника, только спустя неделю заметил затвердения на пальцах, потом и на ладонях. Через пару недель уже к врачу бежал. Отвалил кучу денег, а всё без толку.

Вовка только плюнул, не стал отвечать. А сам засомневался. Может и вправду, колдунья?!

Закопали могилу, крест воткнули, да пошли вон из кладбища – последняя могила на сегодня, и та сверх плана. Ноябрь-месяц холодил, пар изо рта пускал, а ветер ещё поддавал стужи, будто и без того мало.

Тучи сгрудились на небе. Могилы вокруг, чёрные кресты, да темень. Ни зги не видать, лишь ветки трещат, да путаются под ногами. «Хоть бы один фонарь повесили», – подумал Вовка, и включил карманный фонарик, который всегда носил с собой. Уже легче стало идти. Видел впереди длиннющего Николая Палыча. Такого ночью в одинокую встретишь, и в пору сердечный приступ схлопотать.

По дороге домой Вовку перехватил Митя. В красной от холода руке он держал двушку «Живого», сопел, утирал нос рукавом замызганной куртки, топал, выплясывал что-то.

– Братан, пусти погреться, – Митя приподнял бутылку и улыбнулся обветренными губами.

Вовка вздохнул, выудил из кармана ключи и отомкнул подъездную дверь. Рыжая лампа бросала чёрные тени от соседей, что курили на площадке. Вовка поздоровался, и в дымном чаду прозвучало хриплое «Здорова, бандиты!» Тогда и Митя сказал своё «Здрасти!»

Затёртые ступени вели на второй этаж, где жил Вовка. Дальше, над плесневым потолком – только темень и крысы, скребущие по ночам своими маленькими лапками. Вовка отпёр деревянную дверь, за ней показался коридор коммунальной квартиры.

– Разувайся! Обувь бери с собой, а то тётя Зоя ругается.

В коридоре пахло борщом. Запах просачивался сквозь щели в кухонной двери и тянулся по всему дому. У Вовки в животе заурчало, но у них с Митей сегодня свой, диетический ужин.

Они тихо прошли к Вовкиной комнате, когда из туалета вышел старик, дед Макар и прокряхтел к своей двери.

«Хорошо, что не тётя Зоя, вот было бы крику, если бы узнала, что кого-то привёл», – подумал Вовка.

В комнате стоял облезлый, сплошь изрезанный ножом белый стол с тремя стульями, сетчатая кровать и шкаф. Митя поставил на стол бутылку, вытащил из-за пазухи ещё одну такую же и опустил рядом.

– Ты полон сюрпризов, братишка, – сказал Вовка и достал два гранёных стакана.

– Две по цене одной! – ответил Митя, и Вовка с видом знатока кивнул. Он сам придумал этот нехитрый обман: покупаешь бутылку в одном супермаркете, идёшь в другой из этой же сети и оставляешь её в одной из ячеек. В магазине берешь такую же бутылку, а на кассе показываешь чек, якобы уже купил её. Способ рисковый, но ни Митя, ни Вовка ещё ни разу не попадались.

Митя с хрустом отвинтил крышку и комнату заполнил пьянящий пивной дух.

– Вторую бы в холодос пока, – сказал он.

Вовка взял бутылку, сунул в мешок на бечёвке и вывесил за окно через форточку.

Пили пиво, курили, и в воздухе кружился сизый дым. Вовка рассказывал байки про ведьму, которые сегодня услышал на работе. Чуток даже от себя добавил, чтоб страшнее было. Митя заливался хохотом и у Вовки совсем отлегло. Стало быть, нормальные люди есть, которые не верят во все эти басни, что рассказывал дядя Петя с Палычем.

Замолчали. Митя курил и стряхивал пепел в горлышко допитой бутылки. Открыли окно, чтоб проветрилось.

– Рассказывай, чего пожаловал! – сказал Вовка.

– Мне нельзя к себе, – ответил Митя, – я бабок торчу.

– Много?

– Угу. Лысый, сука, караулит.

Митя докурил и открыл вторую бутылку, отпил глоток и сказал:

– Давай ведьму обчистим.

Вовка застыл со стаканом в руках.

– Не шути так.

– Ну а чё! Слышал, она при деньгах была. Не зря вон и менту тому на лапу давала. Наверняка и золотишко есть. Что за ведьма без золота?

– Погоди-погоди! – воскликнул Вовка. – Ты совсем с-дубу-рухнувший? Я не пойду никого грабить.

Митя подлил себе и Вовке.

– Родственников у неё нет, значит, менты изымут шмот. Эти суки всё себе заберут, нагреют руки, а так и ты подлохматишься, и я должок верну, а то, чувствую, Лысый мне голову свернёт скоро.

– Я – пас! – сказал Вовка и полез в шкаф. – Мне на работу утром.

Достал моток матраса, пожелтевший и местами облезлый, бросил на пол, взял свой стакан и махом допил оставшееся пиво.

– Ну и хрен с тобой, сам пойду! – Митя развернул матрас и улёгся. – Друг ещё, называется…

Вовка потушил свет и упал на кровать. Митя ещё копошился со своим матрасом, но вскоре притих. По потолку поползли тени голых деревьев, цепляясь ветками за узоры пятен от водяных подтёков.

«Вот так всегда, – думал Вовка, – любое «нет» на его дурацкие идеи, и всё! – мир остановился. Сам пойдёт – делов натворит».

– Мить! – тихо сказал Вовка, но ответа не последовало. – Митя, я знаю, что ты не спишь.

– Ну чего?

– Сколько ты торчишь?

Митя не ответил. В тишине Вовка слышал лишь его дыхание.

– Митяй!

– Считай, пять. С процентами и того больше получится.

Вовка тяжело вздохнул:

– Ладно, завтра пойдём. Но это первый и последний раз!

II

На разнарядке Илью Мамаева и Семёна Жилина послали на опись имущества по адресу улица Бирюзовая, дом 5. Казалось бы, плёвое дело, но Мамаев решительно отказался туда ехать. Это был второй рабочий день, ведь ещё недавно Мамаев сломя голову бегал по врачам. Больничный закончился, так что получалось как в пословице: «Из огня да в полымя».

С прошением не посылать его на опись он помчался к майору Грушину. Тот грузно сидел за столом и перебирал бумаги. Маленькие обезьяньи глазки бегали по страницам документов, пока Мамаев не прочистил горло и не начал:

– Товарищ майор, я хотел бы, если можно, отказаться от дела по описи.

Грушин поднял взгляд и устало вздохнул:

– Это почему?

– Видите ли… – Мамаев шагнул ближе к столу, – я только с больничного, сами знаете, почему. Боюсь я идти туда!

– Мамаев, ну чего ты нудишь? Я, конечно, понимаю, что у тебя свои тараканы, но работа не ждёт…

– И всё же, может у вас найдётся дело, не связанное с этой… – он перешёл на шёпот, – ведьмой?

Грушин облокотился на стол и сложил руки в замок:

– Кадров не хватает, двое недавно перевелись, один в следаки пошёл после повышения. Так ещё и ты носом воротишь. Не хочешь, пойдёшь работать в канцелярию. Это я мигом могу оформить!

Мамаев молчал, глядя на свои бородавочные руки и будто взвешивая, что же важнее: работа или здоровье. Но дома ждала жена и двое маленьких детей, так что выбор был очевиден.

– Хорошо, – сдался он, – только ничего трогать в этом доме я не буду. Пусть Жилин занимается.

– Ну, вы уж там сами разберитесь, кто, что и у кого будет трогать. Как дети малые, ей богу, – отмахнулся майор, достал серую папку и вновь уткнулся в документы. – Давай, Мамаев, мне работать надо. Тебе, кстати, тоже.

Мамаев покинул кабинет. На улице уже ждала машина, за рулём сидел Семён Жилин. Он махнул Илье из открытого окна и завёл мотор.

Дом находился на окраине посёлка, где пяти и девятиэтажки сменяются частными домиками, а асфальт – ухабистыми дорогами, покрытыми щебнем. Они проезжали деревянные бараки на два хозяина, давно брошенные развалины из песчаника и серые, будто укутанные в шубы, покосившиеся, но казавшиеся тёплыми дома. Ехали медленно, объезжая глубокие ямы или кочки. В окне плыли номера домов: Бирюзовая 15, 13, 11, 9, 7… наконец показался нужный дом с почти набело выцветшим номером 5 на кривом облезлом заборе. Только крохотные кусочки потемневшей краски говорили о том, что забор когда-то был синим.

Мамаев вышел из машины и, щурясь от яркого солнца, закурил.

– Хорош дымить, работать надо! – фыркнул Жилин, но глядя на Мамаева, тоже достал сигарету.

Во дворе соседнего дома крутилась чуть сгорбленная бабка с метлой. Завидев полицейских, она подошла и с прищуром спросила:

– Ой, хлопцы, вы к ведьме приехали?

– Да, мать, – отозвался Мамаев. – Что-то случилось?

– Бог с вами! Как эта тварюка сдохла, так всё нормально стало. Я испекла сегодня пироги. Загляните в гости, угощу!

– Спасибо, мать, но мы сыты, – отмахнулся Жилин.

Мамаев крепко затянулся, и бабка, взглянув на его руку, сплошь покрытую волдырями, нахмурилась и отшатнулась. В последнее время этот взгляд стал для Мамаева вечным спутником. Он узнавал его постоянно: в магазинах, на работе, прогуливаясь по улицам. Даже жена и дети смотрели на него этим жалостливо-брезгливым взглядом, будто он – больше не он. А недавно на столе нашёл кожаные перчатки – жена позаботилась. Он даже поносил их пару дней, но в них руки сильно потели и натирали. Потом начинали зудеть, и он расчёсывал бородавки до крови.

– И всё-таки, как появится минутка, – бабка подмигнула, – заходите, пироги отменные и чай вкусный.

– Благодарим, мы на работе, – отрезал Жилин, выбросил окурок и пошёл к дому ведьмы. Мамаев нехотя поплёлся за ним.

Они вошли. В доме царил мрак. В нос ударил запах мертвечины и залежалой пыли. Все окна были завешены шторами и почти не пропускали свет. Жилин чертыхнулся, споткнувшись в темноте. Мамаев пошарил по стене в поисках выключателя, а не найдя, включил фонарик: под ногами лежал кудрявый коврик, напоминавший собачью шкурку.

– Ну чего встал, Сеня? – Мамаев дышал Жилину в затылок.

– Ничего, – ответил он, прошёл в зал и отодвинул шторы, впустив в дом яркий луч дневного света, открыл окно, потом другое, чтобы протянуло. По комнате вихрем закружила пыль.

Повсюду были развешены тряпки и простыни, будто скрывали что-то за собой. Мамаев сорвал со стены полотенце и на мгновение увидел своё отражение: сплошь покрытое бородавками лицо. Оно будто показывало его изнутри, то, что он чувствовал, каким ощущал себя. Он отшатнулся, протёр глаза и снова заглянул в зеркало. Его лицо, чуть бледное, но вполне обычное, а секунду назад…

– Зеркало… – тихо проговорил он и сорвал дырявую наволочку неподалёку, – и здесь тоже. У неё ведь нет родственников.

– Ну да, нет.

– Кто же накрыл зеркала?

– Да хрен его знает. Может работники скорой, может соседка, что их вызвала, а может сама почувствовала, что умрёт. Ты же веришь, что она ведьма…

Мамаев сглотнул и пошёл к выходу.

– Илья, ты куда? Илья! Я же пошутил, – кричал вслед Жилин. – А, хрен с тобой…

Илья закурил дрожащей рукой. Ему захотелось прижечь сигаретой бородавки, но он сдержался.

Он осмотрелся вокруг, щурясь от яркого солнца.

За забором соседнего дома бабка, что предлагала пироги, увлечённо подметала крыльцо.

– Бабушка! – крикнул он. Та не отозвалась, будто и не слышала его. – Бабуль! – повторил он.

Он метнул бычок на дорогу, открыл калитку и поплёлся к ней.

Только когда рядом с ней упала тень Мамаева, старушка обернулась. Тронула что-то за ухом и Мамаев понял, что это слуховой аппарат.

– Что, сынок, всё-таки захотел чаю отведать? Пойдём, – она оглянулась по сторонам, – а где дружок твой?

– Я не за чаем, бабуль. Хотел только спросить, кто вызвал полицию, когда она умерла? Родственников-то у неё нет…

– Кто-кто?! Я и вызвала.

– Пять минут назад вы её ведьмой называли, так что вряд ли у вас с ней тёплые отношения. Откуда узнали, что умерла?

Бабушка отставила метлу и вздохнула, будто сомневаясь, но всё-таки сказала:

– Почувствовала.

– Как почувствовали?

Она снова вздохнула.

– Простите, это нужно для следствия, – сообразил Мамаев.

– А вы меня в сумасшедший дом не сдадите, если скажу?

Мамаев приподнял брови и почувствовал, как вместе с ними двинулась и фуражка.

– Это не наше дело, да и если вы не вредите обществу, то будь вы трижды сумасшедшая, никто вам ничего не сделает.

– Эх, ладно! Месяца три назад ночью услышала вой. Будто волк завывает на луну. Страшно стало, ночью глаз не сомкнула. Днём потом поспала, а после заката опять слышу вой. Опять не спалось мне. Третий день – так же. На четвёртый решила прислушаться, откуда звук доносится. Оказалось, – она ткнула в ведьмин дом пальцем, – из её дома. Ну, думаю, собака, может. Вскоре уже не выдержала и вызвала ваших молодчиков. Пришли они, значит, и говорят: «Всё тихо и собаки у неё нет, а вы таблеточки попейте для сна». Махнула рукой на них. Я тогда слышала отлично, несмотря на возраст, а через неделю нежданно-негаданно оглохла, да купила слуховой аппарат и опять слышу вой. Ну, думаю, лучше глухой ходить, чем слушать это всё. Включала аппарат только когда надо было, а пару дней назад решила проверить ночью. Надеваю его, и ничего. Тишина! И следующую ночь так же. Вот и закралось мне в голову, что что-то не так. Вызвала снова ваших. Вот и всё!

Мамаев потупил взгляд и закурил ещё одну.

– Ещё вопрос, если позволите!

Бабка добродушно кивнула, Мамаев подался к ней и спросил:

– Кто завесил зеркала в доме?

Она лишь пожала плечами и снова взялась за метлу.

– Говоришь, для протокола надо, а сам не записываешь, – съехидничала бабка.

– Я запомнил, спасибо, – ответил Мамаев и, попрощавшись, пошёл обратно в ведьмин дом.

Стали описывать имущество. Как и договорились, Мамаев писал, а Жилин перебирал ведьмины вещи. Всякое барахло попадалось: шкатулки с веточками и травами, амулеты, кольца, куча зеркал и стёкол. Многое пришлось пересчитывать по несколько раз, чтоб не сбиться. Список вещей получался длинным, Жилин уже хотел переходить в следующую комнату, но тут зашипела рация. Их срочно вызывали на другой объект. Они снова закрыли окна.

Перед самым выходом Мамаев заприметил блеснувший золотом корешок книги на полке.

– Ты иди, а я догоню, – сказал он, – в сортир забегу.

– Не боишься ведьминого дерьмодемона? – Жилин заржал, хлопнул по плечу Илью и вышел.

Мамаев взял книгу, раскрыл. Переплёт захрустел старым клеем. Пожелтевшие страницы хранили рукописные тесты, словно это был дневник, а не книга. Кое-где чернила были смазаны, некоторые страницы почёрканы, а почерк походил на что-то среднее между врачебной справкой и письменами древних инков. «Да уж, без ста грамм не разберёшься», – подумал Мамаев, положил книгу на место и остановился. Что-то его не пускало, не давало уйти просто так. Он подошёл к окну, отстегнул шпингалет на раме и поспешил к выходу.

Вечером сидя на кухне, Мамаев читал объявления в газете. Он любил выискивать то, что можно было купить за бесценок. Уже давно уяснил, что в интернете народ поумнел, ищет товар, подобный своему и ставит примерно такую же цену, как у конкурентов, а вот в газетах всё было иначе. Объявления выставляли в основном старики, а цены зачастую были гораздо ниже «рыночных». Месяц назад он выгодно приобрёл велосипед, а сейчас искал пароварку, ведь у младшего обнаружили гастрит, и врач посоветовал кормить ребёнка здоровой пищей. Что подразумевалось под «здоровой», Илье чуть позже рассказала супруга. Он как раз высмотрел нужное объявление, но часть его скрывалась на другой странице. Подцепил лист, но тот своенравно лёг обратно, со второго раза тоже не получилось.

Раньше, чтобы перелистнуть газету, Мамаев лизал палец, а теперь и самому противно стало. Крупные горошины бородавок мешались, Мамаев поддел страницу ногтем, но случайно разорвал газетный лист, плюнул, выругался в гневе, расправил, оторвал кусок, смял и швырнул за спину.

Лена налила две чашки чая и села напротив:

– Ну ты как? – мягко спросила она, размешивая сахар.

Мамаев оторвался от газеты, сложил на столе.

– Я был сегодня у неё.

– У кого это, у неё?

– У ведьмы, – прошептал Илья, чтобы никто из детей ненароком не услышал.

– О господи, ты был у неё дома? – Лена тоже стала шептать, подражая мужу. – Зачем? Илья, я прошу тебя, не надо снова заводить старую пластинку.

– Она недавно умерла, – он отхлебнул чай, пытаясь скрыть улыбку.

– Ты шутишь? Когда?

– Пару дней назад.

– Вижу, у тебя хорошее настроение, – жена послала ему воздушный поцелуй.

И правда, минуту назад он был готов взять биту и начать крушить всё, что попадётся под руку, а сейчас, вспомнив о ведьминой смерти, будто переключился, заулыбался, щёки порозовели, карие глаза дьявольски блеснули.

Илья спрятал руки под стол, а потом и вовсе за спину, чтобы ненароком не испортить момент.

Лена, подошла к нему и села на колени, нежно поцеловала в губы, и у Ильи всё внутри будто перевернулось. Таких нежностей от жены он не видал уже месяц.

– Кстати, зачем ты был у неё? – прошептала она на ухо.

– Сказали, что людей не хватает. Мы с Сенькой описывали имущество.

– Ты должен обещать мне, что будешь осторожен, – она замурчала по-кошачьи, прикусила его за ухо и опустила руку ему на штаны. Илья напрягся, тяжело задышал и откинул голову. Лена поцеловала его в шею, потом щёку и добралась до губ. Он ощутил её горячее дыхание, обхватил за талию, запустил ладонь под лифчик, но Лена тут же выгнула спину и, отпихнув от себя его руки, вывернулась из объятий.

– Прости, я так не могу. Мне нужно время… – обронила она, глядя в пол и впопыхах покидая кухню.

Илья тихонько встал с кровати, чтобы не разбудить жену. Не до сна ему было, всё думал он про Лену, косые взгляды. Думал про ведьмину книгу, словно она ответит на все его вопросы. Он взял штаны с рубашкой и на цыпочках покинул спальню. Оделся под лампой в коридоре, заглянул в детскую: на двухэтажной кровати мирно сопели двое его ребятишек. Прикрыл дверь, оставив в комнате лишь рыжую полоску света. Накинул куртку, схватил ключи, завёл свою старенькую Приору, которую тоже купил с рук, вычитав объявление в газете, и уехал в ночь. Потянул руку к радио, но тут же решил, что лучше собраться с мыслями и не отвлекаться.

Припарковался он под тусклыми фонарями у магазина «Манго». В кармане позвякивали ключи с телефоном, руки сжимали и разжимали морозный воздух, нос работал на вдохе, губы – на выдохе. Пробирался он дворами меж деревьев сначала по седой от инея траве, затем по ухабистой дороге, местами натыкаясь на хрустящие корочки льда.

У дома осмотрелся, заглянул в окно и легонько надавил. Оставленная открытой створка поддалась, Илья влез в окно и очутился в кромешной темноте. Включил фонарик на телефоне и увидел перед собой чьё-то удивлённое лицо.

– Абра-кадабра, мать твою, – сказало лицо, ударило его чем-то, и Илья канул во мрак.

Очнулся он во тьме. В голове стоял звон. Болела челюсть, по подбородку текла слюна. Он чувствовал во рту что-то мягкое. Попытался двинуться, но ничего не вышло —руки намертво связаны за спиной. Нащупал онемевшими кончиками пальцев верёвку на запястьях. Захотелось кричать, но услышал, как за стеной заговорили громким шёпотом:

– Надо его грохнуть.

– Ты чё, дурак? Думай, о чём говоришь.

– Он видел твоё лицо!

– Да похер, он видел меня всего секунду.

– И что? Может у него память хорошая.

– После того, как я ему в рыло двинул, вряд ли он вообще что-то вспомнит. Давай оставим его здесь.

– Нет, эта сука тебя сдаст, а там и до меня доберутся. Надо его прикончить.

– Башкой думай, дурила! Он мент.

– Мент? С чего ты взял?

– Я рассказывал тебе вчера про чувака с бородавками на руках. Когда связывал его, нащупал эту мерзость…

– Чё? Это правда? Тем более надо завалить легавого.

– Нет!

– Надо, Вовка, надо!

– Не называй меня по имени, придурок.

– Да он в отключке. Хрена ты паришься?!

– А если очнулся?

– Тогда он знает твоё имя, – послышался ехидный смешок.

– Господи, вот ты сука, Митяй! Не знал, что ты такой гандон.

– Жизнь такая, ты мне ещё спасибо скажешь. Пойдём!

Шаги приближались, Мамаев задёргался, будто в судорогах. Пытаясь высвободить руки, он рвал жилы, кряхтел и выл. Стул под Мамаевым заскрипел, верёвка нестерпимо резала руки, но не поддавалась.